Литература Западной Европы 20 века. Поиск по текстам материалов сайта. Cлово "IBIDEM".

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 8. Размер: 19кб.

Часть текста: Роман Никоса Казандзакиса, изданный в 1946 г. одновременно в Греции и во Франции, принадлежит эпохе пересмотра европейской культурой прежних этических и эстетических ценностей, в том числе, и созданных романтизмом. Романтизм в пространстве культуры XXв. не утратил жизнеспособности и актуальности, не превратился в хрестоматийную ветошь, едва хранящую аромат ушедших эпох. Нельзя не согласиться с Л. Г. Андреевым, который пишет: «Романтизм, «неоромантизм» -одна из основных частей современного синтеза. По мере продвижения к концу нашего века, по мере осознания всеохватности угрозы, нависшей над человечеством, сгущается и романтическое мироощущение.» 87 . Элементы поэтики и мотивы романтизма прорастают на почве исканий современного искусства. Романтизм и ныне остаётся живым эстетическим феноменом, источником, из которого современное искусство черпает идеи, образы, мотивы и клише. На первый взгляд, между творчеством романтиков Новалиса, Гофмана, Тика, Шамиссо и реалиста Казандзакиса мало общего, можно говорить о принципиальном несходстве этих авторов и созданных ими произведений, принадлежащих столь разным эпохам, столь различным эстетическим системам. Однако за этим несходством просматривается преемственная связь, полемика. Автор пытается, выверяя романтические мифы об избранничестве, одиночестве, духе и духовности, отталкиваясь от эстетического опыта прошлого, вновь приблизиться к тайне человеческого предназначения и самой человеческой личности. Основная тема романа Казандзакиса - выявление двух жизненных позиций главных героев: ...

Входимость: 5. Размер: 32кб.

Часть текста: поразительный пример: как бы мы ни любили Стендаля или Флобера — а Богу известно, как я их люблю! — мы чувствуем, что Толстой и Достоевский превосходят их по глубине. Оба русских писателя еще знают некий секрет, который другие не знают или уже не знают» [2]. Подобные суждения Мориака у нас приводили. Не приводили другие. О положении русской мысли и русского слова при большевистском режиме он говорил без обиняков, резко и точно. Мориак задавал свои тревожные вопросы: что же стало с традицией Достоевского? Где наследники Гоголя? Десятилетия эти вопросы были у нас «нецензурными»; и они остались за скобками прекрасного сборника публицистики Мориака «Не покоряться ночи...», выпущенного «Прогрессом» уже в 1986-м. А вопросы были заданы от имени лучшей, духовно живой части мировой прозы. Вот два разделенных многими годами выступления французского писателя. В «Новом Блокноте. 1958-1960» есть страница о Бердяеве. Из тех, кого выслали из страны в 1922-м на «философском пароходе», он оказал наибольшее влияние на литературу Запада. Олдос Хаксли взял из него эпиграф к своей самой сильной антиутопии XX века - «О, дивный новый мир»: к сожалению, утопии ныне стали осуществимы, человечеству придется подумать, как их избежать. В известной книге Альбера Камю «Бунтующий человек», тоже переведенной ныне у нас, пристальное чтение Бердяева чувствуешь едва ли не на каждой странице, где речь идет о России. Для Мориака он был «необыкновенным человеком», и тот день, что он провел за последней книгой философа...

Входимость: 5. Размер: 81кб.

Часть текста: литературы мне помогли мои коллеги из университета Париж-8 — профессора кафедры сравнительной литературы Тифэн Самуйо и Анни Эпельбойн — во время моей парижской командировки в октябре 2005 года. Важный опыт в изучении перспектив развития современного французского романа я получила и на состоявшемся в Москве (апрель 2006 года) Международном коллоквиуме (организованном французским университетским коллежем), посвященном творчеству А. Володина. Рубеж столетий во французской литературе определяется трансформацией эстетических и идеологических парадигм постмодернизма, становление которых происходило в непосредственном контакте с современной историей французского романа. Тем более есть повод вспомнить, каким было воздействие этих идей на литературу. “Смерть Богов, конец истории, конец романа”, — все это порождало особое отношение к реальности, в которой, по выражению Делеза, “мир смысла имеет проблематический статус” 1 . Скептическое отношение к возможностям познания, восходящее к ницшеанской идее мира как продукта сознания, обусловило постмодернистскую мысль о том, что реальность — это не что иное, как представление о ней, зависящее от точки зрения, то есть калейдоскопическое мелькание различных ракурсов действительности. В результате складывается идея конца, хаоса, энтропии, определяющая движение к художественной анархии — к отрицанию смысловых и ценностных критериев. В книге “Постмодернистский удел” (1979) Ж. -Ф. Лиотар заявляет об “эрозии веры” в “великие истории” — в “метарассказы”, в “метадискурсы”, обусловленные “иерархией смысла” 2. Эстетическая парадигма “последнего авангарда” — группы “Тель кель” — формировалась в тесном сотрудничестве с гуманитарными науками: постструктурализмом Р. Барта, теориями Ж. Лакана, М. Фуко, Ж. Деррида. Недаром в...

Входимость: 3. Размер: 39кб.

Часть текста: Чем определяется ее воздействие? И, если в данном случае неприменим термин «прогресс», обязательно ли должно что-то меняться в образном строе, отношении автора к своему произведению, к читателю? Считается, что в 1920-1930-е годы Андре Мальро был собственно писателем, а после Второй мировой войны (иной период творчества) посвятил себя искусствоведению, углубленному изучению истории цивилизаций и культур разных эпох и континентов. На самом деле этот, «иной», период вызревал в недрах первого: интерес к живописи, скульптуре далеких от Европы стран пробудился у Мальро с юных лет, и он довольно скоро начал «накапливать» (пока отправляя их в стол) наброски, богатые наблюдениями, сопоставлениями, предварительными выводами. В Рукописном Отделе ИМЛИ[1] хранится письмо Мальро от 3 декабря 1935 года, где он сообщает: «Я действительно пишу сейчас книгу по искусству или - более точно - о восприятии культурного наследия. Тема приблизительно та же, что и моего последнего выступления на Конгрессе, а именно: мы обладаем не полным наследием произведений прошлого, а скорее выборочным. Хотим мы этого или не хотим, но этот выбор оказывается нашим личным выбором, определяемым нашими творческими устремлениями. Всякое великое произведение, в свою очередь, формирует прошлое, которое только что его породило. Конечно, мысль моя сложнее, чем я сейчас ее излагаю, но в целом вы можете судить об основном направлении»[1]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что с трибуны Первого съезда советских писателей Мальро заговорил не о «новых качествах» метода по имени «социалистический реализм», а о проблемах, имеющих отношение к любому периоду и любому географическому региону планеты (в том числе и к произведениям, создаваемым в Советском Союзе). Первые контакты Андре Мальро с советской культурой как раз совпали с началом дебатов...

Входимость: 3. Размер: 95кб.

Часть текста: номер тома указывается римскими цифрами, страницы — арабскими. Данное эссе — самая большая, главная работа Беньямина о Кафке — в основной своей части было написано в мае-июне 1934 года, затем в течение нескольких месяцев дополнялось и перерабатывалось. При жизни автору не удалось опубликовать его полностью, в двух номерах газеты «Юдише Рундшау» были напечатаны лишь два раздела — «Потемкин» и «Горбатый человечек»: Walter Benjamin. Franz Kafka. Eine Wiirdigung — Judische Rundschau, 21. 12. 1934, (Jg. 39, № 102/103), S. 8 (Potemkin), 28. 12. 1934, Jg. 39, № 104), S. 6 (Das bucklicht Mannlein). Полностью эта работа была опубликована в 1955 году в собрании сочинений Беньямина: Walter Benjamin. Schriften, hrsg. von Th. W. Adorno und Gretel Adorno. Fr. a. M., 1955, Band U. S. 196-228. Необходимо указать, что в своем эссе о Кафке Беньямин опирался на современный ему уровень исследования и, главное, издания творчества этого писателя. К тому времени, помимо прижизненных изданий, были опубликованы лишь романы «Процесс» (1925), «Замок» (1926) и, последним, «Америка» (1927) — отсюда, кстати, и ошибочное,...

Входимость: 2. Размер: 121кб.

Часть текста: его называют самым популярным христианским автором XX века, однако академическое творчество Льюиса неизменно оказывается в тени, что особенно заметно, учитывая его писательскую популярность. Та же участь постигла друга Льюиса и его собрата по литературному кружку “Инклингов” Дж. Р. Р. Толкина: как замечает современный исследователь, “из всех медиевистов XX столетия Льюис и Толкин приобрели несравнимо большую аудиторию, хотя 99,9 процентов их читателей ни разу не раскрывали их ученых трудов”[2]. Еще один близкий друг Льюиса, лингвист и философ Оуэн Барфилд, сказал однажды, что существуют три Льюиса - сказочник, апологет и ученый, и если аудитории двух первых, как правило, пересекаются, читатели последнего - его даже именуют “другим Льюисом” (“other Lewis”) - неизменно держатся особняком. Между тем, при всем разбросе своих интересов и жанров Льюис на удивление настойчиво и последовательно, на разных уровнях и в разных “техниках”, разрабатывает одни и те же темы. К нему вполне применимо подзабытое ныне определение “однодум”. Более того, именно такое однодумство и могло обеспечивать его универсализм: будучи очень цельным в своих интересах, он ставил одни и те же занимавшие его вопросы на очень разном материале, вел поиск во всех доступных жанрах. По указанной причине избирательность читателя по отношению к наследию Льюиса хотя и вполне объяснима - кто, кроме специалиста, решится раскрыть увесистый том, посвященный средневековой аллегорической традиции, - тем не менее несправедлива, а его...

Входимость: 2. Размер: 91кб.

Часть текста: века и о которой уже была речь. Дух веселой «дискредитации смехом» пронизывал все поры общественной жизни и проникал даже в армию. Эта своеобразная атмосфера не сошла на нет и во время мировой войны, а в чем-то, пожалуй, даже сгустилась. Чехи никак не хотели сражаться за интересы империи. В армейской среде вместе с неприязнью к австрийским правящим верхам сказывалась, конечно, и просто тоска по веселому слову и шутке, потребность в юморе, которую стремились утолить огромные массы собранных вместе и связанных общей судьбой людей, не горевших желанием воевать и превращавших все в повод для пародии и смеха. Выразительные воспоминания о настроениях и поведении чешских солдат оставили многие современники Гашека. Пражский писатель Йозеф Копта рассказывал: «Чешский солдат, которому капитан-немец поручал перевести перед полком свою патриотическую речь (и без того полностью понятную всем чехам), делал это с показным рвением, с необыкновенно серьезным выражением лица и вместе с тем с немалой отвагой, так как подвергал себя риску жестокого наказания. Капитан говорил по-немецки: "Солдаты! Тяжелые тучи нависли над нашей родиной. Не забудьте о вашей славе (Ruhm). Пусть она будет с вами. Но если кто-нибудь покинет знамя, то он неминуемо изопьет потом всю чашу наказания, которую уготовила ему карающая рука Немезиды". Чех-переводчик не моргнув глазом и с невинным видом переводил: "Ребята, господин капитан говорит, что пойдет дождь ...

Входимость: 2. Размер: 20кб.

Часть текста: закономерностями языкового построения. Несомненный исследовательский интерес в этом плане представляют произведения двуязычных писателей, наделенных бикультурализмом (двукультурием). В рамках данной статьи предполагается выявить влияние русской литературы на стиль Анри Труайя и реализацию этого эффекта на интертекстуальном уровне его произведений русской направленности. Анри Труайя, лауреат Гонкуровкой премии и член Французской Академии с 1959 г., - один из самых популярных и читаемых современных французских писателей. Число его книг, изданных только во Франции, достигает 15. 367. 000 экземпляров [1]. Представляется вполне уместным поставить вопрос: из какого источника романист черпает неиссякаемую творческую силу, выпуская книгу за книгой, в которых нет и следа увядания его таланта? Ответ объясняется во многом русскими корнями Анри Труайя. Общеизвестно, что Анри Труайя - псевдоним Льва Тарасова, родившегося в Москве в 1911 г. и живущего с 1920 г. во Франции. Русское имя по-прежнему живет в нем. Сжавшись в комочек, Лев Тарасов сладко спит в самых потаенных глубинах его души. Сам писатель подтверждает этот факт в своей книге воспоминаний "Такая долгая дорога" ("Un si long chemin"): "Il y a toujours un Léon Tarassoff qui dort, tendrement pelotonné, au centre de moi-meme" [2]. В творчестве этого писателя, пишущего и...

Входимость: 2. Размер: 30кб.

Часть текста: при этом трещину в пространстве и времени проникают странные фигуры и загадочные образы. Они могут стать образами художественного мира, созданного воображением и талантом художника, творящего этот мир, что и наблюдается уже у самых истоков письменной литературы, в самых древних записанных текстах. Уже в «Одиссее» Гомера «с писком» слетаются души умерших, чтобы испить жертвенной крови, когда живой герой опускается в мир мертвых, чтобы получить совет и помощь от своего отца. Однако эмоциональное воздействие древнего текста, основанного на мифологии, где время и пространство носят условный характер, отличный от реального, «профанного», — качественно иное, чем тот эмоциональный шок, который может быть вызван появлением ирреальных образов в реалистическом произведении. Создатель такого художественного текста вступает в полемику как с доводами здравого смысла, основанными на постулате «этого не может быть, потому что быть не может», так и с религиозной традицией, запрещающей изображать оборотную сторону мира. Ее могут воспринять натуры особо чувствительные, которым дано внутреннее зрение. К их числу относятся, как принято считать, «безумцы и поэты». Как никому другому из писателей классического реализма, Н. В. Гоголю удается создание текста, сочетающего ирреальное и реальное с равной силой жизнеподобия. В таких его шедеврах, как «Страшная месть», «Майская ночь или утопленница», а особенно...

Входимость: 1. Размер: 20кб.

Часть текста: и, в конечном счёте, жанр евангельского романа 1 . Обращение писателей XX в. к Евангельскому образу – явление отнюдь не случайное. Столетие, насыщенное трагическими кризисами, ознаменовавшееся разгулом ненависти, крушением утопий, ощущением нависшей над цивилизацией угрозы, почувствовало необходимость укрепления нравственно-этических устоев в обществе. Вот почему Евангелие, на почве которого веками возрастала культура многих народов, снова и снова входит в круг животрепещущих тем художественной литературы. Восприятие мира с точки зрения тех моральных ценностей, которые проповедует религия, прежде всего, жертвенности, желания спасти мир, являются важнейшими для писателей многих стран. Образ Иисуса, создаваемый вдохновением огромного числа авторов, волнует и притягивает читателей, а, значит, жажда истины, жажда справедливости, заставляющие обратиться к этой «вечной» теме и по-своему осмыслить её, до сих пор не утолены. Художественное осмысление этих изображений разнообразно и многопланово, и потому представляет значительный научный интерес. Роман Н. Казандзакиса «Последнее искушение» (1954) представляет собой своеобразный итог религиозно-философских поисков писателя, начатых ещё в драме «Христос» (1929) и получивших дальнейшее развитие в романе «Христа распинают вновь» (1948). Образ Иисуса Христа в этом произведении получил особую, отличную от канонической...

Поиск по материалам сайтаCлово "IBIDEM"

Поиск по материалам сайта
Cлово "IBIDEM"