Приглашаем посетить сайт

Захаров Валерий: Герой абсурда и его бунт
Изнанка и лицо

ИЗНАНКА И ЛИЦО

Я находился где-то на полупути между нищетой и Солнцем. Нищета помешала мне уверовать, будто всё благополучно в истории и под Солнцем, Солнце научило меня, что история — это не всё.

А. Камю

«историей» под ослепительным блеском средиземноморского Солнца. Если в мире есть нищета, то и сам мир — нищий, ущербный. Мир с его историей всю жизнь будет мучить Камю своей «изнанкой» — своей нищетой (эссе «Изнанка и Лицо» — «L'envers et l'endroit»). «Лицо» — это Солнце, вечное средиземноморское чудо, которое «всегда побеждает историю» и равнодушно взирает на развалины дворцов и капищ бесчисленных сменивших друг друга эпох и культур.

— Изнанку и Лицо. И он влюблён в обе ипостаси, Изнанка притягивает его не менее, чем Лицо. Если для Ивана страдания детей — абстрактная идея, «фактик», заносимый им в досье в качестве обвинительного акта против Бога, то для Камю эти страдания — его личная жизнь, своё, лично пережитое детство. Иван отделён от страдающих ближних, для него сама любовь к ним теоретически невозможна; он лишь заставляет говорить «факты». Камю неотделим от страдающих; говоря их языком, он заставляет заговорить само страдание. Простой люд Алжира да море и солнце Средиземноморья, «где нету лжи и царствует природа»2 — вот две его страсти, две его любви, которым он не изменил всю жизнь. «Самой большой моей удачей был тот факт, что я родился в Алжире», — скажет он незадолго до смерти. Но эта «удача», этот подарок судьбы станет его проклятием, разорвёт пополам его душу. Ему неизмеримо сложнее, чем Ивану, решить вопрос, принять или не принять мир Божий. Ведь Изнанка и Лицо враждебны друг другу, отрицают друг друга — как можно принять и любить их вместе? История, развитием технической мысли и науки, хочет освободиться из рабства у Природы, из её рокового детерминизма, хочет подчинить себе Природу. Но тщетно: из одной формы рабства человечество попадает в другую — в рабство к своей же технической цивилизации, и от удушающего её террора в капитулянтском страхе оно ищет прибежища у самой Природы. Мир Природы всегда торжествует над миром Истории, обращая все произведения цивилизации в прах, в развалины. Что же выбрать — мир Природы или мир Истории? Вечное возвращение или вечное умирание? Солнце или нищету? Красоту Лика или ущербность Изнанки? Камю в конце концов выберет ущербность, нищету, Изнанку, несмотря на свой «средиземноморский пантеизм», вопреки своей религии моря и Солнца. Красота спасёт, об этом сказал его учитель Достоевский. Но он же, учитель, прежде всего указал на Изнанку бытия, на «униженных и оскорбленных», и поставил роковой вопрос: «кто виноват?» От вопроса не уйти, и ученик запишет: «Да, есть Красота и есть униженные. И как бы это ни было трудно, я хотел бы никогда не изменять ни той, ни другим». Не изменять! (ne rien éluder). A если придётся сделать выбор? Если придётся изменить той или другим? Камю убедится, что, хотя это и ещё для него труднее, но выбор сделать придётся. Он напишет роман, выведет героя, избравшего Красоту, не изменившего религии языческого пантеизма. И, написав его, сам изменит своей религии, выберет «униженных». Так Гёте освободился от любви к Лотте, написав своего «Вертера». Да, Красота спасает, да, «весной в Типаза обитают боги, и боги говорят на языке Солнца»; там, в Типаза, «видеть и верить — одно и то же». Но выберет Альбер Камю то, что ему покажется дороже богов, дороже своей религии, дороже спасения... Этот выбор станет выбором трагедии.

Средиземноморский пантеизм стал второй натурой Альбера Камю, которую он всосал с молоком матери. Во имя чего же он восстал на эту свою натуру?

2 «Ман-е-сю», XVI, с. 3851