Приглашаем посетить сайт

Захаров Валерий: Герой абсурда и его бунт
Абсурд

АБСУРД

Общество не представляется мне чем-либо дурным или способным пережить улучшение. Переделай его, это общество, — оно меня не заинтересует. Для меня оно абсурдно, а это совсем другое дело... Абсурдно. Я нисколько не хочу сказать: неразумно.

А. Мальро

«Как только сказано, что всё есть non-sens, — говорит Камю в очерке «L'énigme» («Загадка»), — уже выражено нечто, что имеет смысл, sens8.

«Сам по себе мир попросту не наделён разумом; это всё, что можно о нём сказать, — говорит Камю в «Мифе о Сизифе». — Но столкновение этой иррациональности с отчаянным желанием ясности, désir éperdu de clarté... — вот что абсурдно. Абсурд, столько же зависящий от человека, сколько и от мира, в данный момент — их единственная связь. Он их скрепляет друг с другом, как людей может соединить ненависть. И это всё, что мне дано ясно различать во Вселенной без координат, dans set univers sans mesure, где совершается авантюра моей жизни».

Кьеркегор открыл, что эта связь человека и мира осуществляется через страх (Angst — ужас), и от Камю не укрылось, что Angst выступает у Кьеркегора как изначальная характеристика человеческого бытия — то, что отличает в человеке бытие от небытия (Н. Бердяев потом даже определил человека как существо, преимущественно испытывающее страх)9. Angst безосновна, она не вызывается чем-то определённым, для неё нет причины, она ставит нас перед миром в чистом виде. Angst порождается богооставленностью, но для Кьеркегора возможен трансцензус к Богу, к «мирам иным». Поэтому для Кьеркегора нет абсурда, с Богом не бывает абсурда. Абсурд возникает, когда человек покидает Бога или покинут Богом. Человек, оставивший Бога, может принять мир лишь как абсурд. Выбор боли и страха есть выбор абсурда; принятие die Angst есть принятие абсурдного мира.

«Отчаянное желание ясности» (désir éperdu de clarté), рождающее абсурд, предполагает отпадение от Бога, богооставленность. Вера в Бога исключает ясность, она означает слепую покорность Творцу, ставит человека перед мраком Неизвестности и отнимает у него его самого, его «я». Благодать не означает даровое спасение: она даётся за веру, т. е. за принесение себя в жертву. Сатана соблазняет Сына человеческого «всеми царствами мира и славой их» и говорит: «всё это дам тебе, если падши поклонишься мне». Вера в Бога означает нечто ничем не лучшее: Бог, правда, обещает большее, чем «царства мира», — он обещает вечное блаженство, но и требует неизмеримо больше. Откройте книгу Бытия, перечитайте «миф» о грехопадении. Двух мнений у вас не будет: Бог запретил человеку вкусить от древа познания из боязни, «как бы не простёр он руки своей и не вкусил также от древа жизни и не стал жить вечно» (Бытие, III, 22). За что Господь изгнал человека из Рая? Он отвечает сам: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло». За это Адам подлежал наказанию. Итак, христианский Бог, как и Бог языческий, не пожелал видеть человека равным себе и бессмертным. Он не признал за ним право выбора и свободу воли. Первородный грех произошел из человеческой жажды свободы. Изгнанный из Рая, человек из той же жажды свободы восстаёт на Бога.

Ясности и достоверности человеческая личность может добыть лишь на одном пути — на пути собственного сознания, своего «я». Истина на этом пути субъективна, она — сокровенная тайна «я». Объективной истины в абсурде не бывает, достоверным может быть только субъективное. Научное познание, с его гипотезами, с его полицейскими «синтетическими принципами a priori», вместо истины дает химеру, в которой одна недостоверная схема мира приходит на смену другой. «Я должен найти истину, являющуюся истиной для меня», — говорит Кьеркегор. Правда, могут возникнуть вопросы. Например, где критерий истинности? Ведь, говорят, человек способен лгать даже самому себе, да и вообще, по словам ап. Павла, «Человек есть ложь». Или ещё: как человек способен познавать мир, совершенно чуждый его «я»? Альбер Камю очень рано почувствовал, что «мир всегда остается посторонним по отношению к человеку». Богооставленный человек стоит на грани между Богом и миром, которые ему одинаково чужды. Он не имманентен ни Богу, ни миру, его lumière освещает ему только самого себя. Он остается только со своим Existenz — человеческим существованием.

— она не отдаст свою дань доверия науке, которая вовсе игнорирует её сокровенную тайну. Это хорошо выразил Ницше, сказав: я убежал от науки, как от скелета, предложившего мне свою любовь.

Отныне личность, сбросивши тоталитарное иго науки, хочет вырваться и за полицейские кордоны Авторитета. Личность дерзнула на онтологическое притязание, противопоставив себя Богу: она — ноуменальная сущность, микрокосм, в котором скрыта тайна макрокосма. Макрокосм, мир выводим из личности, она же не выводима ни из чего. «Не иди вовне, иди внутрь себя: внутри человека обитает истина...» — сказал бл. Августин, первый в истории философ-экзистенциалист. Поэтому Камю не принял метафизику абсурда в том варианте, в котором Хайдеггер и Сартр выводили личность человека из другой категории — человеческого существования.

— это страх Божий, внутренняя психологическая основа религиозной веры, то для Хайдеггера Angst — это тёмный страх перед космическими силами. У Кьеркегора — страх высшего, того, что должно освободить нас от страха перед низкими и темными силами; У Хайдеггера — страх низшего, самих этих низших и темных сил. У Хайдеггера нет Бога, есть только мир, и человеческое существование (здесь-бытие, Dasein) есть лишь бытие-в-мире (in-der-Welt-sein). Страх, Angst гонит Dasein в das Man — обыденность, заботу, т. е. в бытие, выброшенное (geworfen) в мир, в котором оно потеряно. Das Man — неподлинное, призрачное бытие, в которое человеческое существование падает под страхом смерти. Dasein отпадает от самого себя в das Man и лишается подлинного бытия. Поэтому Ничто (Nichts) есть смысл и основа Dasein'а. Человеческое существование зарождается в бездне Ничто и завершается смертью — другой бездной Ничто; само бытие Dasein'а есть лишь ожидание встречи со смертью и предвкушение её. Таков страшный мир человеческого существования, такова метафизика богооставленности, потерянности конечного здесь-бытия. Последнюю точку поставил в ней Сартр.

По Сартру, для существования бытия (бытия-в-себе, l'en-soi) нет конечной основы: оно случайно, необъяснимо, абсурдно. Отдельные сущности могут быть объяснены как, например, окружность может быть описана математической формулой, но существование (бытие, l'être), которое, по Сартру, «предшествует сущности», объяснимо лишь посредством Бога, которого нет. Тем самым специфически человеческое бытие (бытие-для-себя, le pour-sui) лишается статуса сущности и может быть лишь небытием. Отсюда — убийственное заключение: человек есть Ничто (le néant). Это нельзя понимать как утверждение того, что человек как целое есть полностью ничто. Например, в человеке есть его тело, его психика, его привычки и т. п. отдельные эмпирические сущности. Тем не менее то, что находится вне их10 и является специфически человеческим, le pour-sui, есть Ничто. Это следует понимать в том смысле, что метафизический статус человеческого существования сводится к полной отчужденности человека не только от Бога и мира, но и от самого себя: его «я», pour-sui для него потеряно. Его lumière освещает пустоту. Неподлинность человеческого существования заключена в его абсолютной обусловленности массовыми коллективными формами быта, рабским сознанием, в котором место самостоятельного критического суждения занимают общественно принудительные стандарты и иллюзии — всё то, что формирует в человеке призраки и фантомы, отождествляемые им с Богом и превращающие в иллюзию само его бытие.

«Философских повестях».

9 Более точное слово — немецкое die Angst. Русское слово «страх» не передает адекватно смысл экзистенциалистского термина Angst.

10 Т. е. после «вынесения за скобки» всех эмпирических, натурально-вещных сущностных связей (в смысле феноменологической редукции).