Усманова А.Р.: Эко - парадоксы интерпретации
Неограниченный семиозис и пределы интерпретации

Неограниченный семиозис и пределы интерпретации

Специфическим вкладом Умберто Эко в теорию семиотики можно считать попытку преодоления противоречия между Пирсом и Соссюром, которое при всей парадоксальности подобной форму­лировки долгое время считалось вполне очевидным: не случай­но сложился стереотип, согласно которому "семиотику" отде­ляет от "семиологии"¹ та же дистанция, которая привела к раз­личению "линии Пирса" (логическая ветвь) и "линии Соссюра" (лингвистическая традиция). Первым, кто попытался опроверг­нуть миф об антитетичности Пирса и Соссюра, был Роман Якоб­сон, однако Эко углубил эти представления и в построении сво­ей концепции руководствовался принципом их синтеза.

Обобщая в предельно упрощенном виде аргументы сторон­ников разделения двух традиций, можно отметить следующее. Пирс, при всей его многогранности, оставался на позициях фи­лософии и логики, формулируя свою семиотическую програм­му. Он не предложил ни одного определения языка. Для него язык — это просто слова, а эти последние и есть знаки, то есть символы — конвенциональные знаки. Для Соссюра же знак — это прежде всего знак лингвистический, языковой (даже если Соссюр предлагал более широкую перспективу для семиотичес­кого изучения "жизни знаков внутри общества"). Пирса не ин­тересовали первичные знаковые отношения, в то время как Соссюр предложил понятие значимости и в целом стремился найти некий универсальный принцип, на котором основано все многообразие речевой деятельности. Если в семиотике Пирса знак становится знаком постольку, поскольку он репрезентиру­ет объект (посредством ряда интерпретаций), то у Соссюра знак конституируется его положением в системе, а проблема референ­та выносится за скобки его теории. "Триадоманьяк" Пирс при­писывает знаку триадическую структуру (объект — знак — интерпретант), Соссюр останавливается на бинарной модели (означаемое — означающее). Если Пирса интересовала динами­ка семиозиса, то Соссюр рассматривал знаковую структуру в статическом состоянии.

­ем в ней позитивного решения или как минимум небезразличия к проблеме референта, то есть отношения знака к потусторон­ней языку реальности. Однако еще Бенвенист задавался вопро­сом, анализируя концепцию знака у Пирса: если все эти знаки (то есть знаки и их интерпретанты) выступают как знаки друг друга, то могут ли они в конечном счете быть знаками чего-либо еще, что само не является знаком?² (Это напоминает одну из новелл Борхеса, где содержанием сна был тоже сон.) В про­цессе функционирования знака (неограниченный семиозис) об­наруживается как отсутствие исходного объекта, так и конеч­ного интерпретанта (Пирс допускал, что если представить себе самый сложный, исчерпывающий, конечный интерпретант, то это было бы не что иное, как сам объект, явленный нашему сознанию, но такой объект и такой интерпретант, — физически тождественные, — не существуют). В результате понятие рефе­рента оказывается более чем проблематичным, что невольно сближает Пирса с Соссюром.

Помимо этого открываются и другие возможности синтеза. Так, в рамках проблемы десубстанциализации значения Сос­сюр, одержимый категорией различия, ставит акцент на про­блеме значимости как основе значения, на реляционных свой­ствах языка, что было своеобразной революцией по сравнению с позитивистским языкознанием, которое ограничивалось рас­смотрением абсолютных свойств (значений слов, акустических и артикуляционных свойств звуков) как конкретных сущностей языка. Пирс сделал фактически то же самое, лишив "значение" его определенной зависимости от объекта (значение иногда трак­туется как денотат знака) и показав, что любое значение прин­ципиально интерсубъективно: языковые значения не существу­ют помимо их использования. Не сложно провести мысленную экстраполяцию и увидеть последствия подобного переворота в эпистемологических ориентациях философии, семиотики, тео­рии литературы в XX веке: от Пирса и Соссюра к "языковым играм" Витгенштейна, от него к тезису о "смерти автора" (ком­пенсируемой "рождением читателя") и к проблеме гиперинтер­претации, то есть к ситуации, когда смысл текста зависит лишь от его интерпретатора.

Далее, по мнению Эко, понятия знака и семиозиса не толь­ко не противоположны, но, скорее, комплиментарны: сущность знака раскрывается в процессе интерпретации, что позволяет нам осознать, почему значения не застывают в замкнутую, аб­солютную систему. "Семиотический процесс интерпретации пред­ставляет собой самую сущность понятия знака"³. Кроме того, Соссюр оставил определение означаемого на полпути между понятием, мысленным образом и психологической реальностью, но указал, что означаемое связано с мыслительной деятельнос­тью того, кто имеет дело с означающим. Следовательно, знак имплицитно полагается как коммуникативный механизм, что очевидно в случае с неограниченным семиозисом Пирса. Нако­нец, обе теории — это концепции конвенционального отноше­ния между знаком (символом, языком) и реальностью. В своей теории семиотики Эко находит точки соприкосновения между семиотикой Пирса и семиологией Соссюра, восстанавливая не­достающие звенья в логике их рассуждений, используя аргу­менты одного для доказательства тезисов другого⁴.

­пал как "святая святых" семиотической теории. Иное дело, что в последние годы ему приходится выступать в защиту аутентич­ного пирсовского истолкования этого понятия, которое в конце концов стало пониматься неопределенно широко⁵. В Пределах интерпретации Эко анализирует расхождения в трактовке это­го понятия, более подробно рассматривая, как и почему идея неограниченного семиозиса, экспроприированная деконструк­тивизмом, обернулась гиперинтерпретацией. Главная причина, по которой Эко анализирует специфику концепции Пирса в ее отличии от современных форм интерпретации, заключается в том, что существует общая тенденция воспринимать неограни­ченный семиозис в качестве свободного прочтения, в процессе которого воля интерпретатора, согласно метафорическому вы­ражению Рорти, "обтесывает" текст в своих целях⁶.

­чения. Деррида стремится к тому, чтобы ввести практику (кото­рая является более философской, нежели практическо-критической) для провокации тех текстов, которые принято рассмат­ривать как имеющие окончательный, определенный и принятый сообществом смысл. Он желает опровергнуть не столько смысл текста, сколько метафизику присутствия в интерпретации, от­талкивающейся от идеи окончательного смысла. Он демонстри­рует власть языка и его способность сказать больше, чем он намеревается сказать буквально. Становится очевидным, что с того момента, как текст был лишен субъективных намерений (автора), у его читателей нет больше никаких обязательств, или возможностей, оставаться верными этим намерениям. Таким образом, можно прийти к заключениям о том, что язык вовле­чен в игру множественных означивающих практик; что текст не может иметь абсолютного и однозначного смысла; что трансцен­дентальное означаемое не существует; что означаемое всегда откладывается, а означающее всегда существует в ином изме­рении; что каждое означающее связано с другим означающим таким образом, что все оказывается вовлеченным в означающую цепочку, которая продолжается до бесконечности^7.

Рорти, рассуждая о деконструктивизме и других формах "текстуализма", назвал их ответвлениями прагматизма^8. Но это не тот прагматизм, который приписывают Пирсу — "самому последовательному кантианцу из всех". Он осторожно оставля­ет Пирса где-то на периферии прагматизма, но выдвигает на видное место Деррида и деконструктивистов вообще. Эко пред­лагает рассмотреть, каким образом Деррида "дискредитирует" Пирса^9.

"поддержкой" к авторитетам, чтобы легитимировать свой проект семиозиса бесконечной игры различий. Среди авторов, которых он цити­рует, — не только Соссюр и Якобсон, но также Пирс. Деррида утверждает, что "Пирс продвинулся очень далеко в направле­нии, которое мы назвали де-конструкцией трансцендентального означаемого"^10. ­то вся теория неограниченного семиозиса Пирса призвана под­держать позицию Деррида в его стремлении "рассчитаться" с проблемой референции^11. Эко задается вопросом, насколько кор­ректна филологически и философски подобная интерпретация Пирса, предлагая деконструировать чтение самого Деррида¹². Если Деррида предполагает, что его интерпретация верна, он должен также допустить, что текст Пирса имеет привилегиро­ванное значение, которое здесь выделяется, признается как та­ковое и недвусмысленно склоняется. Деррида сказал бы одним из первых, что его прочтение способствует дальнейшему дви­жению текста Пирса, невзирая на интенции его (то есть Пирса) автора. Но, говорит Эко, если мы не обязаны принимать сторо­ну Деррида и задаваться вопросом, насколько хорошо Деррида прочитал Пирса, то мы можем спросить себя, был ли бы Пирс удовлетворен таким прочтением. Конечно, Пирс поддерживает идею неограниченного семиозиса, но это не то же самое, что деконструктивистское смещение смысла. "Когда Деррида гово­рит, что понятие коммуникации не может быть сведено к идее переноса униформного значения, что понятие буквального зна­чения проблематично, что употребление понятия "контекст" рис­кует быть неадекватным; когда он подчеркивает в тексте отсут­ствие отправителя, получателя и референта и исследует все возможности неоднозначной интерпретируемости этого феномена; когда он напоминает нам, что любой знак может быть процитирован и таким образом он теряет свой контекст, что влечет за собой появление новых контекстов в почти неограни­ченных масштабах, — во всех этих и многих других случаях он говорит то, что ни один семиотик не смог бы опровергнуть"¹³. Но часто Деррида, чтобы привлечь внимание к неочевидным истинам, забывает об истинах весьма очевидных, о чем нельзя умолчать. Рорти сказал бы, что "он не заинтересован в том, чтобы согласовать свою философию со здравым смыслом"¹⁴­да, но не его последователи.

­но, все равно нельзя отрицать, что для исследования всех возможностей текста, в том числе и тех, которые не предусмат­ривались автором, интерпретатор должен прежде всего оттал­киваться от значения нулевой степени — того, которое можно найти в самом глупом и примитивном словаре, того, которое закреплено в языке на данный исторический момент, того, ко­торое ни один из членов данного языкового сообщества в здра­вом уме не станет подвергать сомнению. Любое предложение может быть интерпретировано метафорически: даже утвержде­ние Джон ест яблоко каждое утро может быть истолковано как "Джон повторяет грех Адама каждый день". Но, чтобы со­гласиться с такой интерпретацией, всякий должен признать, что яблоко значит такой-то фрукт, что Адам считается первым че­ловеком и что, согласно нашему знанию Библии, Адам съел запретный плод^15.

Эко предлагает ограничить прочтения Пирса, а не старать­ся открыть их "слишком широко". Несмотря на фаллибилизм, синехизм и общую неопределенность, если не сказать запутан­ность, философии Пирса, для него идея значения все же пред­полагает существование референции согласно цели (понятие цели в том смысле, в котором его употребляет Рорти, вполне есте­ственное для прагматика, но довольно щекотливое для прагмати­ста). Цель, несомненно, и уж во всяком случае в концепции Пирса, определяется чем-то, что лежит вне языка. Возможно, это не имеет никакого отношения к трансцендентальному субъек­ту, но это связано с референтом, с внешним миром и в конеч­ном счете проводит параллель между идеей интерпретации и идеей интерпретировать нечто согласно данному значению. ¹⁶

Далее, семиозис неограничен и саморазворачивается с по­мощью интерпретантов, но существует как минимум два слу­чая, когда семиозис сталкивается с чем-то, существующим вне его.

— это знаки-индексы. Эко готов оспорить идею Пирса о том, что знаки-индексы связаны с объектом, который они обозначают. В том смысле, что они не обязательно указывают на существующего референта. Однако невозможно отрицать, что они как минимум указывают на нечто, что при­надлежит экстралингвистическому или экстрасемиозисному миру.

­намическим Объектом (Реальность, которая некоторым обра­зом отсылает знак к его репрезентамену). Мы создаем репрезентамены, поскольку нас вынуждает к этому нечто внеш­нее, лежащее за пределами семиозиса. Динамический Объект не может быть элементом физического мира, но он может быть эмоцией, мыслью, чувством, верой.

Иначе говоря, процесс сознания (понятие неограниченного семиозиса у Пирса служит прежде всего гносеологическим це­лям) не является чьим-то личным делом — его гарантом высту­пает сообщество. Если невозможно определить, какая именно интерпретация предпочтительнее, то можно хотя бы принять во внимание тот факт, что некоторые интерпретации контексту­ально недопустимы¹⁷. Таким образом, Эко показывает, что нео­граниченный семиозис, принимаемый как гипотетическая идея, как эпистемологическая абстракция, в реальности принимает форму ограниченных и весьма определенных интерпретаций, сан­кционированных данным сообществом.

1 "Семиотика" или "семиология"? Локк, Пирс использовали термин "семиотика" согласно той традиции, которая ведет к древним гре­кам. Соссюр странным образом предпочел "семиология". Но любо­пытно другое — этот исторический парадокс впоследствии был сам семиотизирован, концептуально обоснован как различие в подходах Пирса и Соссюра. Кристева разделила оба термина по двум уровням Соссюрианской структуры знака: семиотика изучает перцептивный (сенсибельный, чувственный) уровень знака — т. е. означающее; семиология же занимается концептуальным уровнем знака, т. е. оз­начаемым. (См.: Kristeva J. Semeiotike. Recberches pour une semanalyse. Editions du Seuil, 1969.) Американцы привыкли считать, что семиоло­гия (Соссюра) — это лишь субсфера более универсального философ­ского каркаса, представленного у Пирса. Греймас, Барт полагали, что "настоящая семиология" разрабатывалась Пирсом. Эко понима­ет под семиологией метасемиотику. В принципе, следует признать, что эти термины почти синонимичны и различие между ними может быть важным лишь в дискуссиях специалистов. Тем более, что грани­цы между ними очень подвижны (если говорить о науке-объекте и метанауке, например).

3 Eco U. Semiotics and the Philosophy of language (Indiana University Press, 1984). Р. 1.

5 Под "семиозисом" Пирс имел в виду процесс функционирования знака, в котором обнаруживается, что каждый знак с необходимостью яв­ляется интерпретацией предшествующего ему знака. В процессе семиозиса нет ни конечного объекта, ни конечного интерпретанта, и тем не менее только благодаря этим отношениям между знаком и его объектом мы познаем нечто, что находится за пределами знаковых систем (благодаря свойствам репрезентации). (См.: Peirce Ch. S. Questions concerning Certain Faculties Claimed for Man, in Peirce on Signs /ed. by J. Hoopes. The University of North Carolina Press, 1991. Р. 49. См. также: Peirce Ch. S. Logic as Semiotic: The Theory of Signs, in Philosophical Writings of Peirce /ed. by J. Buchler. Dover Publications, 1955. Р. 99-100.)

6 См.: Eco U. Unlimited semiosis and Drift: Pragmaticism vs. "Pragma­tism", in The limits of interpretation (Indiana University Press, 1990). Р. 42.

"Pragmatism", in The limits of interpretation. Р. 33.

—1980 (Min­neapolis, 1982).

9 Суровость Эко в отношении деконструктивизма имеет свои основа­ния (особенно когда речь идет о толковании Пирса — самого "тем­ного" автора современности), однако проблема может быть вынесена в более широкий контекст. Во-первых, сообщество "пирсоведов" со своей стороны не согласно с той трактовкой, которую Пирс получа­ет в концепции Умберто Эко (в этом плане его точка зрения не явля­ется истиной в последней инстанции, а сам Эко не может узурпиро­вать право на "единственно правильную" интерпретацию Пирса). Во-вторых, Эко ничего не говорит об обратной стороне медали — о том, что само обращение Деррида к Пирсу было продиктовано стремле­нием уйти от структуралистской парадигмы интерпретации и пре­одолеть соссюрианскую точку зрения, хотя именно влияние Соссю­ра, его взгляд на проблему произвольности лингвистического знака предопределил такое прочтение Пирса, о котором здесь говорит Эко, — в свете концепции "следа" или идеи "диссеминации". В отли­чие от Пирса Соссюр определял знак как фиксированное и статичес­кое единство, в котором каждое означающее привязано к своему означаемому. Деррида же заявляет о динамизме знаков: знак не мо­жет и не должен пониматься как жесткая связь одного означающего с определенным означаемым; знак — это движение — течение — от одного означающего к другому. Это движение во все стороны (passe­partout)... Для Деррида семиозис — это прежде всего процесс, кото­рый нельзя помыслить в замкнутой логике, а семиотика Пирса — это один из возможных путей выхода за пределы упорядоченного мира бинарных оппозиций Соссюрианской семиологии. (См.: Бел М., Брайсон Н. Семиотика и искусствознание // Вопросы искусствознания. IX (2/96). С. 536.)

10 См.: Derrida J. De la grammatologie. Paris: Ed. de Minuit, 1967. Р. 71.

11 Как отмечает С. Коллини, неудивительно, что в адрес постструктурали­стской критики постоянно слышатся упреки в ведении "двойной игры", когда при чтении какого-нибудь текста фактически вводится собствен­ная стратегия интерпретации, тогда как на уровне теоретического манифеста судьба текстуального смысла всецело зависит от читатель­ского произвола. (См.: Collini S. Introduction: Interpretation terminable and interminable, in: Eco U. Interpretation and Overinterpretation. Cam­bridge University Press, 1992. Р. 8.)

"Pragma­tism", in The limits of interpretation. Р. 34—35.

13 Ibid. Р. 35.

15 См.: Eco U. Unlimited semiosis and Drift: Pragmaticism vs. "Pragma­tism", in The limits of interpretation. Р. 36.

"Pragmatism" in The limits of interpretation. Р. 41