Современная женщина
1
В «Дневнике» Арнольда Беннетта сохранилась запись о том, как, зайдя однажды к Уэллсу, он увидел разложенные на каминной полке фотографии любовниц писателя.
Вряд ли всех, но фотография Одетты Кюн там точно была.
закончила школу-пансионат, а в 1916 году снова приехала в Турцию, где написала небольшой, но яркий роман «Девицы Дэн из Константинополя». Сплетни и слухи придали роману некую загадочную атмосферу. Воспитывалась Одетта Кюн в пресвитерианстве, но однажды ей это разонравилось и, приняв католичество, она ушла в Дом доминиканских монахинь в Туре. Впрочем, ненадолго. С очередным любовником она сбежала в Алжир и написала новую книгу — «Современная женщина». Глубоко чувствующая, все понимающая героиня этой книги томится в грязных пространствах мира, принадлежащего исключительно мужчинам. Где свободная любовь? Когда мы, женщины, наконец сами начнем делать выбор?
«Г. Д. Уэллсу. Ты заразил нас своими мечтами».
Разумеется, Уэллс на посвящение откликнулся. Поначалу сочувственной рецензией.
А в 1924 году, находясь в Женеве, он уже сам получил от Одетты приглашение навестить одинокую путешественницу. «В отеле меня сразу отправили в ее номер, — вспоминал Уэллс, — и я оказался в тускло освещенной комнате наедине с изящной темноволосой молодой женщиной в воздушной шали, которая источала аромат жасмина. Она принялась меня уверять, что преклоняется предо мной, что только ради меня и стоит жить. Она давно мечтает посвятить мне всю свою жизнь. Только о том и мечтает, чтобы быть мне полезной.
«Ну, раз вы так чувствуете…» — сказал я.
В тот год, — уточняет Уэллс, — я жил неспокойной жизнью. Я нуждался в доме в солнечном краю, куда мог в любую минуту сбежать из Англии, чтобы работать в тишине и покое. Мне нужен был кто-то, кто вел бы мой дом, любовница, которая умиротворяла бы меня. Я хотел, чтобы такая любовница постоянно жила в этом тихом, нужном мне доме и не ездила со мной в Париж и не посягала на мою английскую жизнь. Я буду ее содержать и обеспечивать, а она будет писать, радоваться жизни, вообще делать что пожелает. Все это я выложил Одетте, и она призналась, что в восторге от моего предложения…»
2
Тщеславие Одетты оказалось неимоверным. «Самые дикие ее выходки, — вспоминал Уэллс, — следовало принимать в почтительном молчании. Она желала, чтобы ее представляли благородной, великолепной, поразительной, хитроумной, всемогущей, единственной Одеттой Кюн, — и добивалась этого таким гнусным образом, что даже четвероногие любимицы возненавидели ее и сбежали из дому». Как узнал Уэллс, из Тифлиса ее в свое время выставили англичане (исключительно за характер), в Крыму арестовали чекисты. Везде она устраивала смуту, всё переворачивала вверх дном, а, побывав в России, написала книжку «Под Лениным», которая Уэллсу откровенно не понравилась.
«Я проводил там зиму, когда Джейн устраивала каникулы себе и нашим сыновьям и отправлялась с ними в Альпы, а летом мы проводили каникулы таким образом: Джейн — в Шотландии или за границей, а мы с Одетой писали одни среди олив. Там мы дискутировали, совершали далекие прогулки, а изредка кое с кем виделись. Она сокрушалась из-за частых моих отъездов и время от времени сама отправлялась в Париж или к сестрам в Алжир. Конечно, я разыгрывал из себя влюбленного».
К сожалению, у Одетты оказались довольно смутные представления об истинной стоимости денег, а женская несдержанность постоянно выливалась в письмах к знакомым и к незнакомым людям. Даже Джейн она донимала сообщениями о том, как нежно заботится о здоровье ее мужа. Но в рассказах, напечатанных в октябре 1934 года в американском журнале «Тайм энд тайд», Одетта Кюн почему-то выставила своего знаменитого любовника далеко не в самом лучшем свете. Не сильно-то организован у этого человека ум, утверждала Одетта, а сам он (подразумевалось, Уэллс. — Г. П.) капризен, груб, вульгарен, поскольку так и не сумел избавиться от привычек мелкого лавочника. Парвеню, вообразивший себя богом Саваофом, — вот кто он, этот ваш знаменитый Уэллс!
3
«Кстати о Долорес» («Apropos of Dolores»), изданном в 1939 году.
— совладелец фирмы «Брэдфильд, Кльюс и Уилбек», способен на резкие поступки. Узнав, что жена изменяет ему, он без колебаний бросает ее. К несчастью, мужчина не может долго оставаться один, и Стивен очень скоро попадает в другие хищные руки. Теперь это некая Долорес. Их тринадцатилетний брак — откровенная история тринадцатилетних отношений Одетты Кюн и Уэллса. Любовники оказываются столь разными, что Стивен Уилбек (и Уэллс, разумеется. — Г. П.) всерьез задумывается над тем, а не представляют ли женщины и мужчины два совершенно разных биологических вида. Чудовищно долгая прелюдия романа, как это ни странно, не утомляет. Уэллс, как всегда, экспериментирует. Наверное, он тогда всерьез считал, что биографию героя следует начинать с его доисторических предков.
4
Стивен Уилбек против Долорес. Внезапная любовь против долгого брака.
«Одним из феноменов, сопровождавших великую войну, было ускорение пульса сексуальной жизни, — рассуждает сам с собой Стивен. — Темп ее ускорился, тон повысился. Как жаль, что при мне нет Фоксфильда (ученый друг Уилбека, который пишет для издательства книгу по биологии насекомых. — Г. П.). Фоксфильд, конечно, сумел бы объяснить, почему феномен этот в равной мере проявился у обоих полов. Что касается меня, то я никак не могу понять, что делалось тогда с нашими женщинами. Парней понимаю лучше. Они ходили бок о бок с угрозой внезапной и безвременной гибели, поэтому их могла обуять жажда любви, жажда хоть раз испытать чувственную страсть, прежде чем все будет поглощено мраком. Не могу понять, однако, почему это же пламя охватило и девушек, которые охотно выходили нам навстречу по крайней мере с полдороги…»
Кто-кто, а Уэллс не мог не заметить того, что заметил его герой.
— это и попытка решения его личных проблем. «В те годы женщины очень привлекали меня, — признается Стивен (и Уэллс, разумеется. — Г. Л.). — Любовь я понимал как отношения, исполненные радости, взаимной преданности; как отношения, отличающиеся взаимной учтивостью, основанные на полном доверии, причем в этом воображаемом мире не было места ни для третьих лиц, ни для помыслов о них. Любовь, если она вообще обладает какой-нибудь ценностью, обладает ею именно тогда, когда основывается на благородном союзе двух — против всех третьих лиц, против всех искушений извне. Так я думал тогда».
5
Но Долорес — не простая женщина.
«Как утратившая цель чувственная Диана-Охотница, она выпустила из своего колчана великое множество стрел вслепую и распространялась теперь об ошибках, преисполненная сладостного раскаяния. Она говорила, что перепробовала все Любви, Религии и Патриотизмы — последовательно в трех или четырех отечествах, а в придачу — в коммунистической партии. Пробовала также заниматься искусством, поэзией и вообще изящной словесностью, но увы, это не смогло удовлетворить ее огромные физические и духовные запросы. Только во мне и в моих идеалах она обрела наконец мужскую стихию: нечто предприимчивое, богатое видами на будущее и в то же время дающее опору ее душе». А когда в романе появилась еще и Летиция — дочь Стивена Уилбека от первого брака, — Долорес вообще становится неуправляемой (как Одетта, добавим мы. — Г. П.). Не случайно критики писали в свое время о неких уэллсовских мотивах, явно повлиявших на создание «Лолиты» Набокова.
«Мне было позволено насладиться прогулкой с Летицией под тем предлогом, что девочка покажет мне самую красивую дорогу к вокзалу. Приятно было идти по городу с этим очаровательным созданием, я познавал вкус отцовства, и он показался мне куда приятней, чем я предполагал.
— Вы, должно быть, волшебник. Прямо с неба свалились, обещаете колледж, путешествия, всякие чудеса. Вы мне в самом деле не снитесь?
— Прошу тебя, убедись.
— Вы очень милый, — прошептала Летиция».
Разумеется, неукротимая Долорес подозревает Стивена во множестве самых немыслимых грехов. В итоге она вытравляет и в нем и в себе все живые чувства. Ничем, кроме трагедии, закончиться это не может. «Должно быть, я существо морально толстокожее, — говорит Стивен в финале романа. — Вопреки кончине Долорес, вопреки нынешнему одиночеству я чувствую себя полностью довольным.
«Простите, мсье, где ваш траур?»
Не знаю. И не испытываю никаких угрызений совести по поводу смерти Долорес. Даже если бы мой удивительный сон о тюбике семондила (сильного снотворного, которое, возможно, послужило орудием самоубийства. — Г. П.) был явью, я бы не испытывал ни печали, ни раскаяния. Я счастлив, что избавился от Долорес. В жизни ей оставалось только скатываться по наклонной плоскости, от плохого к худшему. С годами она становилась бы еще более ожесточенной, еще более злобной. Никто не мог этому помешать. Она была проклята, как это понимают кальвинисты, и быть может, в старости на нее указывали бы пальцами, как на сумасшедшую».