Приглашаем посетить сайт

Пигарева Т.И.: Хорхе Гильен. Поэтика времени и пространства
Архитектоника мироздания

АРХИТЕКТОНИКА МИРОЗДАНЬЯ

"ЅGozosa / Materia en relacion!" - этот вскрик восторга перед "ликующей" и "взаимосвязной" материей является одним из камертонов всего "Песнопения". Но если в предыдущем разделе мы подробно остановились на "ликующей" реальности вещей и имен, то теперь предметом нашего анализа становится "взаимосвязь" предметов гильеновского мира, архитектоника его пространства. Человек, герой "Запредельности", переживающий утреннее возвращение в мир, осознает свое бытие через окружающие предметы, через "сущности", которые располагаются в вещах:

... las consistencias

Que al disponerse en cosas

267.

Они не только "ограничивают" человека, буквально задавая границы его пространства, о чем речь шла ранее, но и "центрируют" субъект (в оригинале глагол "centran" также звучит как термин). Человек располагается в центре мира, в центре вещей, которые окружают его, "опоясывают" ("cenir", один из любимых гильеновских глаголов, заключает в себе идею круга и предела). "Центр" - одна из самых употребимых пространственных категорий в "Песнопении". Это не самая возвышенная и духовная точка, как утверждали платоники, и не самая низкая и, посему, худшая часть пространства, как считали последователи Аристотеля, а всего лишь та, любая точка пространства, с которой по миру распространяется "волна" восприятия его совершенства, и в которой, в конечном счете, сходится мирозданье:

јDónde extraviarse, dónde?

Mi centro es este punto:

Cualquiera. Ѕían plenario

268

Человек - хозяин имен, мир увиден и назван им, и только благодаря этому центру реальность объективизируется, и на наших глазах выстраивается в сложную систему, где беспрерывно "заплетаются подвижные узы", которые ежесекундно "замыкают свое равновесие":

Sin cesar con la móvil

Trabazón de unos vínculos

Que a cada instante acaban

269

Порой Гильен допускает такую концентрацию терминов, что кажется, будто из области метафизики мы переходим к физике и геометрии. Линии, круги, изгибы, кривые270, отвесы, сферы и касательные больше напоминают чертеж пространства, нежели лирическое излияние. В выстроенном, геометричном пространстве "Песнопения" подвижное равновесие "замыкается" со всей естественностью объективного закона, а день достигает "очеловеченной округлости здания":

Pero el día al fin logra

Rotundidad humana

Su fuerza a mi morada. 271

Уподобление поэзии архитектуре не ново, и Гильен, как всегда проговариваясь о важных для себя понятиях, рассуждая о творчестве других, славит за дар архитектора Гонгору, поэта, символически объединившего поколение 27-ого года. Следуя архитектурным метафорам, можно сказать, что наследие Гонгоры было своеобразными лесами, которые каждый из поэтов поколения использовал, дабы возвести собственное здание. Для Гильена важнейшим в наследии самого загадочного классика золотого века был именно его архитектурный дар. "Никогда ни один поэт не был большим архитектором. Никто не возводил с подобной непреклонностью воли здание из слов, - восторженно писал о нем Гильен в "Языке и поэзии", - у Гонгоры предмет прежде всего основателен и крепок и вручен судьбе во всей недвижности своего покоя" 272

Для Гильена достижение "покоя" и "недвижности" равнозначно достижению гармонии, причем покой этот может внезапно сковать динамичную, полную биения жизни сцену. Это оцепеневшее движение у Гильена, чаще всего возникающее в момент кульминации стиха, во многом аналогично застывшему движению барокко. В десятистишии "Роза" (La rosa) - изысканной, с легким налетом маньеризма, миниатюре, роза, "успокоенно будущая" (tranquilmente futura), само воплощение гармонии, унимает соловья, "безжалостного в спиральном великолепии рулад" (cruel en el esplendor espiral del gorgorito) . В финале "пространство замыкается в дворцовой полноте", все замирает, и тогда даже звук, даже вскрик становится невозможен:

Y al aire сiñó el espacio

Y fue ya imposible el grito. 273

Точное поэтическое слово, способное замкнуть пространство в "дворцовой полноте", становится для Гильена понятием архитектурным, оно должно обладать основательностью и весомостью камня, как Куско или Эскориал, а не "скакать козой" в поисках "внезапного эффекта":

Palabra justa sin antojo de cabra

Que brinque y busque efecto brusco.

Природа не всегда являет картины совершенства, в ней могут "смешаться заря и дождь", она может казаться бесформенной и хаотичной, как "небесное излияние очередного Лопе"274, но акт поэтического творения призван подчинить ее структурирующему замыслу творца:

Alba y lluvia se funden. Con informe,

Quizá penoso balbuceo

ía.

Apura el creador. ¡Querrá que se conforme

Su mundo a su deseo! "275

Мир, чтобы стать таким, как его задумал творец, должен достичь ясности и полноты, причем, возвращаясь к ранее цитированному фрагменту, где полнота дня уподоблялась "очеловеченной округлости здания", для этого необходим центр -человек, воспринимающий мир, и архитектурная выстроенность, преображающая реальность во имя ее совершенства276.

"Двенадцать на часах" (Las doce en el reloj) самим названием настраивает на ожидание особого мига. Вздрогнул тополь, серебристые листья "зазвучали с любовью", птица "добавила" свою восторженную песню к ветру, так что цветок, растущий среди самых высоких хлебов, задрожал на ветру, ощутив себя воспетым. Эта импрессионистская зарисовка завершается неожиданным (хотя и предчувствуемым в вибрирующей точности стиха) философским обобщением:

Centro en aquel instante

De tanto alreredor,

Quien lo veía todo

Completo para un dios.

¡Las doce en el reloj !277

В полдень сходятся стрелки часов, четкая вертикаль возвращает кругу полноту; так и мир, где все элементы внезапно совпадают в своем внутреннем движении, оказывается готов "полон для бога", и об этом возвещает человек, ставший на мгновенье - мгновенье стиха - "центром всей округи", и свидетельствующий: "Все готово! Двенадцать на часах". Образ вертикали и круга скрыто повторяется в стихотворении трижды, это совпавшие стрелки на круглом циферблате, вертикаль тополя в окружении серебристых листьев и человек в "центре округи". Геометризованный и, одновременно, полнящийся жизнью мир, готов к пришествию бога (у Гильена "un dios" с маленькой буквы и с артиклем), то есть воплощению гармонии.

Символично, что стихотворение, где взыскуемая гармония вынесена в название - "Совершенство" (PerfecciЧn) , является, одновременно, наиболее геометрическим стихотворением "Песнопения". Оно, как и было заявлено, совершенно, так что цитировать его возможно только целиком:

Queda curvo el firmamento
Compacto azul, sobre el día Сводом отвердевшего огня,
Es el redondeamiento Выгнулась голубизна тугая
í И застыла: середина дня
Todo es cúpula. Reposa, Солнце, закрепленное в зените
Central sin querer, la rosa,
A un sol en cenit sujeta Держит розу. Все заключено
Y tanto se da el presente В настоящем с полнотой такою
Что идущий землю под ногою
La integridad del planet   278 Чувствует как целое одно.   279

Терминологическая четкость пространственных категорий создает одновременный эффект живописного объема и детального плоскостного чертежа. Кривая линия небосвода, купол "насыщенно синего" неба, в зените - солнце, в центре "отдохновенно" пребывает роза, сочлененная с зенитом солнца. Ощущение этого полуденного мига, его "сейчас", столь сильно, что достаточно сделать шаг, чтобы явственно почувствовать "целостность нашей планеты". Подобное космическое видение в контексте расчерченного пространства стиха предельно естественно. Именно гармония поэтического пространства позволяет ощутить "целостность планеты", гармонию мирозданья.

280 не обратил внимания на почти дословное, что касается геометрической терминологии, совпадение "Совершенства" и другой децимы из той же третьей части сборника - "Соловей" (El ruiseñor) , посвящение которой Гонгоре ("Por don Luis") заставляет обратить на нее особое внимание:

El ruiseñor, pavo real

FacilТsimo del pío,

Envía su memorial

ío,

Lejos, muy lejos, a un día

Parado en su mediodía,

Donde un ave carmesí,

Cenit de una primavera

No responde nunca: sí.

Посвящение Гонгоре вполне оправдывает себя, первая же метафора, в которой соловей оказывается "павлином пенья", к тому же безответно взывающим к "алой птице", "идеальной сфере", застывшей в зените, вторит культеранистским метафорическим конструкциям. В стихах Гонгоры легко найти полуденные пейзажи, где есть и зенит, и соловьи (иногда под именем Филомелы, напоминающем о печальных мифологических метаморфозах), и изгибы рек, и полдень, правда, в пышном барочном обрамлении из светотеней и античных аллюзий. Последняя строка - "No responde nunca: sТ", с симметричным противопоставлением "нет" и "да", имитирует любимый гонгоровский прием и воспринимается как еще один, финальный, эпиграф.

Обе децимы, где в столь кратком тексте повторены одни и те же понятия: изгиб, зенит, сфера, круг, полдень (как точка пространства), предельно выверены, каждое слово филигранно пригнано к другому, пространство расчерчено, и стих в ритме crescendo устремлен к финалу: в одной десиме это чувство "целостности планеты", в другой просто "да" (вопреки предшествующему отрицанию оно воспринимается утвердительно). Быть может, ставя эпиграфом к третьей части "Песнопения" (посвященной всем возможным формам взаимодействия реальности с человеком) слова Гонгоры: "Otro instrumento es quien tira/ De los sentidos mejores", под "лучшими чувствами" Гильен подразумевал именно чувство гармонии с мирозданьем, являющееся плодом гармонизации пространства стиха. Недаром третья, центральная, часть сборника названа "Птица в руке" (El pájaro en la mano) - осязаемая реальность превосходит любые абстракции. Гильен символично перенимает инструментарий у Гонгоры-архитектора, но сама его стилистика отличается классической стройностью, а не барочной избыточностью: "primavera redonda, perfeca esfera", для Гонгоры это слишком ясно, для Гильена - один из камертонов поэтики.

Как Пикассо воссоздает веласкесовские Менины в новой манере, учась у гения и одновременно преодолевая его, так и некоторые стихи Гильена (хотя бы тот же "Соловей") напоминают стихотворения Гонгоры, переписанные в манере Сезанна. Ассоциация геометрических экспериментов Гильена со стилистикой французского художника не случайна. Сезанновская идея создания полотен, где в несколько утрированной плоскостности раскрывалась бы не импрессионистская текучесть жизни, а ее структуры, типологически близка поискам, запечатленным в Песнопении. "Трактуйте природу посредством цилиндра, шара, конуса"281"цилиндра, шара, конуса" составляют важнейший лексический пласт гильеновского сборника.

Не претендующий на полноту список поэтической терминологии "Песнопения" напоминает перечень разделов из архитектурно-философского словаря: круг, кольцо, ореол, окружность, объём, центр, профиль, рельеф, прямая, геометрия, угол, кривая, отвес, вершина, линия, полоса, сфера, равновесие, полнота, точность, четкость, присутствие, явственность, единство, ясность, обнаженность282... Американский испанист Барнстоун удачно окрестил язык Гильена "языком страстного ученого"283, впрочем, раньше об этом же писал Лорка, называя своего друга "чудесным профессором поэзии, который конструирует в Мурсии стихи под совершенной лампой Минервы"284.

Для Гильена совершенно естественно написать о летней лужайке: "Луг простирает вокруг своего центра эффект чистого пространства" (Todo el prado tiende en torno a su centro la acciЧn de un puro espacio285) , но при этом для конструкции своих стихотворений "страстный ученый" Гильен использует тот самый обычный мир, который виден из окна поэта:

¿Marfil? Cristal. A ningún

Rico refugio me acojo.

Mi defensa es el cristal

De una ventana que adoro"286

"Слоновой кости" (точнее, башне из нее) поэт безоговорочно предпочитает стекло "обожаемого окна". Его лампа Минервы освещает не глубины истории и не бездны сознания, а пейзажи за окном, то есть тот мир, который окружает человека. 287 непосредственное восприятие чревато неполнотой, "размытостью" и поэт, воспринимающий мир во всей реальности его "неумолимого бытия" призван отлить неопределенность в поэтическую форму:

Y este ser implacble

Que se me impone ahora

De nuevo - vaguedad

Resolviéndose en forma288

"невыносимую тоску" сменяет любовь:

¿Lo infinito? No. Cesa

La angustia insostenible.

Perfecto es el amor:

Se extasía en sus límites289.

"Границы" и линии для Гильена, как все геометрические термины - это знак преображающей гармонии, а также оголенности ("desnudez" одно из самых позитивных понятий в "Песнопении"), свободы от лишнего и несущественного. В "Спасении весны" (SalvaciЧn de primavera) , одном из шедевров любовной лирики, возлюбленная предстает наравне с воздухом и светом как "изначальная стихия", своей оголенностью, простотой и "длительностью" возвращающая миру первозданную гармонию:

Ajustada a la sola

Desnudez de tu cuerpo,

Entre el aire y la luz

Eres puro elemento.

¡Eres! Y tan desnuda,

Tan continua, tan simple

Que el mundo vuelve a ser

Fábula irresistible. 290

Портрет этой идеальной возлюбленной, если условно перевести образный ряд в графические термины, мог бы быть решен как сплетение линий, в округлости которых отражается округлость земли (подобный космизм любовной лирики вообще свойствен Гильену), а в движении, наполненном жизнью и страстью, вращение планеты:

Gira. Todo está en curva291.

Подобное вторжение в конкретику стиха (пейзажа или лиричеcкой сцены) планетарной - или космической - геометрии, можно рассматривать как одну из характерных черт мировосприятия, отраженного в "Песнопении". Поэт способен так гармонизировать "увиденное из окна" (пользуясь его же метафорой), что по принципу pars pro toto это почти что физиологическое ощущение гармонии распространяется на все мирозданье, или же - напротив, космическая гармония мироздания, не как абстракция, а как формализованная реальность, проникает в конкретный жизненный миг. В порывах соленого ветра, в ощущении свободного полета, весеннего возрождения природы, человек чувствует не просто легкость и переполняющее его счастье, а саму Землю в "порыве округлости", столь же реально ощутимом, как и "порывы ветра":

¡Por el salto a una cumbre!

¡Mis pies

áfaga

De redondez!"292

Кругу - как символу совершенства - Гильен посвящает стихотворение "Совершенство круга" (PerfecciЧn del circulo) , единственное в сборнике, вдохновленное чистой идеей, а не конкретикой бытия (то есть тем, что Гильен называет "видом из окна"). Причем, верный себе, даже рассуждая о тайне и гармонии круга, поэт старается материализовать и эти абстракции: линия окружности становится "стеной тайны", невидимой внутри "глыбы воздуха". В стихе сталкиваются тайна, заключенная в круге, и совершенство линии, его создающей. Установившееся равновесие, "небесный секрет" - равновесие между тайной и ясностью таинственно "вспыхивает и затухает":

Misterio perfecto,

Perfección del círculo,

írculo del circo

Secreto del cielo.

Misteriosamente Refulge y se cela.

- ¿Quien?¿Dios? ¿El poema?

- Misteriosamente.... 293

"тайна", повторяющаяся в каждой строфе, в финале повторяется дважды, закольцовывая и финальную строфу, и всю композицию, превращая само стихотворение в аналог круга, а значит, и совершенства.

Итак, образ круга приобретает у Гильена самые разные значения, это и округлость земли, придающая космический размах пейзажу, и аналог единства, слитости в одном пространстве, объединенном энергией любви, исходящей из центра:

Me centro y me realizo

Tanto a fuerza de dicha

Que ella y yo por fin somos

ía294.

Круг может явиться в образе цветка, лепестки которого соединились вокруг центра, символизируя "наслаждение дружбы ("Muy juntos en redondo, /La flor es sin cesar placer de amigo"295), ИЛИ как визуальное воплощение "моря, мечтающего стать озером", то есть кругом, плоским (без волн) и ясным (с точным контуром):

... un mar

Con ansia de lago

En un solo plano296

В "Песнопении" можно обнаружить даже фонетическое стремление к кругу, в многочисленных фразах, где используются только губные звуки и губы сами складываются в круг: "Yo los toco, yo los uso"297. Иногда фонетический ряд обыгрывает форму самого предмета, так раковины на пляже ассоциируются и с кругом солнца, и с собственным "округлым" звучанием: "Y conchas, conchas. / Acorde, cierre, círculo". 298 Однако чаще всего идея круга (кроме прямого, образного воплощения) проявляется в кольцевой композиции, как отдельных стихотворений, так и книги в целом.

"Заря. Горизонт приоткрывает веки", а заканчивается тем, что "веки смежаются". Вопросительное "Acaso" из финала созвучно с "ocaso", закатом, который замыкает круг с "зарей"; цикл дня, как и цикл жизни подошел к концу, но замкнувшись, вернулся к началу. Оттого во временном плане это стихотворение - о скоротечности жизни и времени, об увядающей розе, от которой, вопреки всему, остается имя, - обращено в будущее. Круг, символически повторяясь, становится здесь метафорой вечного возвращения времени и жизни.

Кольцевую композицию имеет и сам сборник. "Книга эта виделась мне не рядом текстов, составленных по воле случая, а органическим единством, подобием здания", - определил Гильен свой замысел в беседе с французским критиком299. "Песнопение" состоит из пяти частей ("пять" - центр и четыре равноудаленные точки - аналог круга), каждая из которых посвящена определенной теме, намеченной в названии:

1. - El aire de tu vuelo - человек, погруженный в реальность;

2. - Las horas situadas - бытие и существование;

ájaro en la mano - реальность во всех возможных формах ее взаимодействия с человеком, обладание реальностью;

4. - Aquí mismo - бытие и существование;

5. - Pleno ser - реальность во всей ее полноте, концентрация бытия.

Гильен сам определил эти оттенки смысла, подчеркивая, что первая книга связана с последней, вторая - с четвертой, а третья является центром, как источник нескончаемого разнообразия и изменения. Причем чувство потрясенности внешним миром, запечатленное в первых строках "Песнопения", повторяется и в финале, и то же слово "asombro" (потрясение) венчает книгу. Но задачей поэта остается не просто пережить это потрясение, "потонуть в полноте", но и "воскреснуть просветленным", воскрешая и проясняя вместе с собой и мир:

Ahogarse en plenitud

ísimo300

Интересную пространственную метафору Гильен предлагает в "Стройной весне" (Primavera delgada)301, где исходная точка стихотворения - бесформенное пространство, "лишенное контура" (espacio sin perfil302) . Но пейзаж, вначале затуманенный и "нерешительный", постепенно заполняют линии, это и "изгиб реки", и углы ее излучин, и "твердая зелень воды"303, и вереницы тополей, которые провожает утро. В финале нам является в обрамлении восклицательных знаков "стройная весна меж веслами гребцов" (Ѕprimavera delgada entre los remos/ De los barqueros!) - не только детали пейзажа, но и сама весна обретает контур.

304. Даже особую любовь поэта к наречию "между" (entre) , которую отмечали критики-структуралисты, не снисходя до интерпретации, естественно объяснить желанием задать пространству систему координат, провести в пространстве линию между "воздухом и волной", "воздухом и светом", между "четкостью лучей" ("El cisne, puro entre el aire y la onda"305, "Entre el aire y la luz / Eres puro elemento"306, " Y la brisa resbala / entre un rigor de rayas"307 и др. ).

"островом четкого контура", и воспевает ее "любовь к линии":

El otoño: isla

De perfil estricto,

Que pone en olvido

La onda indecisa.

¡Amor a la línea!

La vid se desnuda... 308

В падении листьев, описанном Гильеном с серьезностью и торжественностью ритуала, осень не просто выполняет предначертанное годовым циклом, а "ищет своего бога", освобождаясь от лишнего, опрощаясь, уходя в себя:

Ya madura

La hoja para su tranquila caída justa,

Dentro del cielo, verdor perenne, del estanque.

En reposo,

Molicie de lo útimo, se ensimisma el otoño.

Dulcemente,

ío la hoja cede.

Agua abajo,

Con follaje incesante busca a su dios el árbol.

Четкость линии, наряду с другими геометрическими понятиями, организующими пространство, получает у Гильена неизменно положительную коннотацию, так что даже восклицание "тщетная прямота" (¡Vana rectitud!) в стихотворении 1928 года он меняет в последующих изданиях на "О, счастливая прямая":

- ¡Oh, recta feliz!

Del propio equilibrio. 309

В данном фрагменте прямая линия ведет к "самой сути равновесия", и эту фразу можно рассматривать как своеобразную формулу, неоднократно повторяющуюся, наполняясь новым содержанием, в самых разных стихотворениях сборника. Почти всегда нагнетание пространственной, геометрической лексики ведет к констатации равновесия, гармонии, слаженности мира:

Música, poderío!

Y me fía a sus cúspides,

Me erige en su esplendor,

Sobre el último espacio conquistable,

Me tiende a su ondear de creaciones...

¡Armonía triunfante! "310

"equilibrio" - еще одно из любимых слов-терминов Гильена) устанавливается не только между элементами мира, но и между рациональностью конструкции и эмоцией. Пространство пересоздается, но никогда не перестает быть живым, напоенным чувством и любовью, оно "вибрирует как идеально рассчитанный нерв"311 , где расчет не лишает нерв чувствительности. В "Земной сфере" (Esfera terrestre) морской пейзаж полностью раскладывается на геометрические компоненты: овалы волн, росчерки горизонта. Кривые линии столь идеальны, что "не допускают" возникновения пены, нарушающей геометрическую строгость картины:

Y la brisa resbala...

Entre un rigor de rayas

Que al mediodía ciñen

¡Desierta

Refulgencia! La esfera, Tan abstracta, se aflige312.

Поэт будто ловит себя на чрезмерной строгости геометра, но финал стихотворения - "сфера, такая абстрактная, грустит" -очеловеченной трогательностью эмоции перевешивает и уравновешивает холодноватую отстраненность начальных строф. Эта живая грусть сферы, чрезмерно абстрактной, напоминает о "грустных атомах", страдавших от собственной незримости. Абстрактные понятия не только овеществляются, но и способны наполняться живой эмоцией. Здесь уместно вспомнить еще одно письмо Гарсиа Лорки, с предельной точностью фиксирующее важнейшее качество поэзии Гильена: "Не правы те, что считают тебя головным поэтом. Твои стихи так естественны, что пробуждают дар слезный, если примешь их в сердце"313.

Символичную трансформацию переживает в самом, с нашей точки зрения, геометричном стихотворении Гильена "случайный летний город". Первые две строфы стихотворения "Летний город" фиксируют видимые фрагменты: дамы "над светом, под лазурью", шелка, одновременно намекающие и скрывающие "беглые углы", нечто неопределенное, случайное, как и сам город. В третьей строфе возникает неодолимое движение, скольжение прямой линии, акцентированное мастерской аллитерацией: "Resbala en su riel / La recta. Corre, corre, / Corre a su conclusión"314. В четвертой строфе315 "безумен от геометрии" ("la ciudad esta loca de geometria", эта фраза - точный центр стихотворения - подтверждает сказанное собственным расположением) и из случайного (accidental) город трансформируется в элементарный (elemental). Затем, расчерченный "сетью румбов" (то есть - улиц), по которым движутся "точные услады" (exactas delicias, то есть - дамы) , опоясанный "явственными" лучами солнца, город становится "сущностным" (esencial). Гармония стиха - путь города от случайного к сущностному - достигается здесь предельным абстрагированием текста, геометрической трансформацией пространства. Опираясь именно на это стихотворение, Хьюго Фридрих, один из наиболее радикальных сторонников причисления творчества Гильена к "чистой поэзии", делает вывод, что Гильен "разоблачает обнаженную суть вещей... и эта операция распространяется на все царство живого и сущностного... Он преображает все и отчуждает"316.

Сталкиваясь с попытками объявить отчуждение главным принципом гильеновской поэтики, необходимо вспомнить о том, что "Песнопение" - целостный сборник, "органическое единство, подобие здания", и вычленение одного элемента противоречит принципу единства пространства книги. Преображенный "сущностный" город в своем геометрическом совершенстве действительно отчужден, отделен от реальности, но у Гильена за каждым термином (а сущностность относится к области его базовой терминологии) тянется целая цепочка ассоциаций.

Ser, nada más.

Y basta. Es la absoluta dicha.

íCon la esencia en silencio

317

В этом фрагменте из неоднократно цитированной нами "Запредельности" сущностность "отождествляется" с абсолютным счастьем и ощущением реальности бытия, она не отчуждается, а возвращается в мир. Контекст привносит даже в такую герметичную композицию, как "Летний город", иные оттенки смысла. Недаром сам Гильен, рассуждая в письме к своему другу Фернандо Вела о чистой поэзии, определяет двойственность своего отношения к школе, верным адептом которой его принято было считать: "Итак, чистое я называю простым, сам же решительно склоняюсь к поэзии составной, сложной, к стиху, в котором есть поэзия и другие человеческие вещи. В общем, к "поэзии достаточно чистой", ma поп troppo, если брать как основу для сравнения понятие простоты в его предельно внечеловечном или сверхчеловечном, сугубо теоретическом понимании. На практике, по отношению к поэзии реалистической, или той, что решает задачи сентиментальные, идеологические или моральные, поэзии ходового товара, моя "достаточно чистая поэзия" оказывается все еще -увы! - слишком внечеловечной, слишком безвоздушной и слишком скучной. Но она никогда не иссякнет".

"Песнопение", трактуемое как целостность, где отдельные фрагменты перекликаются и дополняют друг друга, всей своей бытийной направленностью противится отчуждению. Абстрактная линия сохраняет биение жизни, а роза, при всем своем символизме, тянется к солнцу. Гильен не заменяет мир схемой, а структурирует его с тем, чтобы выявить секрет его гармонии, взаимосвязи его элементов. Абстрактные термины - не финал пути, а инструменты, которые помогают видению. "Акт созерцательный реализуется полностью лишь в акте вербальном. Только тогда завершается цикл опыта. Пока наш опыт не "произнесен", он не пережит до конца. Поэзия это не украшение, которое накладывается на существование, а его кульминация. Жизнь, чтобы достичь глубины, должна быть произнесена"318, - это рассуждение Гильена в "Языке и поэзии" вызвано раздумьями о творчестве испанского прозаика Габриэля Миро, но с тем же успехом его можно отнести к поэтике самого Гильена.

До сих пор исследователи творчества Хорхе Гильена, вопреки его четкой самооценке в ранее цитированном письма к Фернандо Вела, ведут нескончаемую дискуссию, причисляя его то к реалистам, то к чистым поэтам, отчуждающим реальность. И лишь анализ структуры его пространства позволяет, как нам кажется, выявить сложный цикл взаимоотношения самой реальности и ее проекции в мире "Песнопения". Изначальным импульсом, как мы подробно анализировали выше, всегда оказывается реальность. Поэт воспринимает ее, "произносит", доводит до кульминации, преображает и структурирует, раскрывая в ее образах законы гармонии, взаимосвязь элементов, и в искреннем восторге перед такой полнотой и совершенством, как бы проецирует эту картину обратно на реальность объективную, не давая ей замкнуться в себе, противопоставить себя человеку, стать отчужденной и враждебной319"чем больше поэзии, тем ближе к действительности"320. Непрерывная, намеренно артикулируемая поэтом связь с миром реальным, отделяет Гильена от поэтов-авангардистов, хотя некоторые его фрагменты звучат как прекрасные образцы, скажем, креасьонистских упражнений:

Se estremece ondulándose

La longitudinal

Libélula

321

Дерме, один из теоретиков авангардистской поэзии, называл главной задачей творца "создание произведения, которое жило бы вне себя, своей собственной жизнью, располагаясь в иных небесах, как остров на горизонте"322. И если для авангардистов главным является проекция в "иные небеса" своего собственного "я", то для Гильена любая проекция неразрывно связана с познанием сущности реального мира.

X. Ортега-и-Гассет, анализируя историю западной живописи, предлагает интерпретировать ее эволюцию (распространяя этот закон на прочие области искусства и философию) как перемещение точки зрения от "дальнего видения" старых мастеров до проникновения ее в самого видящего субъекта в искусстве ХХ века. "Закон великих переворотов в живописи на удивление прост: сперва изображались предметы, потом - ощущения, и, наконец, идеи"323. Пользуясь этой схемой, можно утверждать, что Гильен в своем "Песнопении" пытается замкнуть этот круг, он изображает идеи и сущности предметов (как художники ХХ века) , но с такой страстной обращенностью к миру, что идеи его приобретают телесность и осязаемость, как на полотнах старых мастеров. Опережая тему следующего раздела, скажем, что Гильен, оставаясь художником ХХ века, делает попытку воссоздать мифопоэтическое восприятие пространства, создать аналогию средневековой гармонии космоса. Гарсиа Лорка приветствовал выход первого издания "Песнопения" словами, в которых с чуткостью поэта уловил главное: "Слово твое прекрасно, в стихе твоем - магия. Твоя поэзия вне реальности. Но как реальна ее космическая мощь "324.

"краткого гения" в истории мировой литературы - Гильен размышляет о различии вдохновенной и сконструированной поэзии, "poeta furens" и "poeta faber", отмечая в стихах поэта-монаха "высшее равновесие" этих двух начал, неведомое большинству современных творцов: "Его стихи воздвигаются, как филигранное архитектурное строение, где каждая деталь проработана мастером с таким тщанием, что приближается к совершенству... и их художественное совершенство объединяется с духовным"325. Именно такой подход -подход одухотворяющего архитектора - позволил Гильену создать то равновесие, ту гармонию пространства, анализу которой будет посвящен следующий раздел.

Примечания

267. Cántico, Más allá, p. 17.

268. Ibid., p. 19.

270. Гильен так часто употребляет слово "curva" - кривая линия, изгиб, что невольно вспоминается входящее в противоречие с гильеновской геометрией высказывание Ортеги-и-Гассета: "En Castilla no hay curvas" (В Кастилии нет кривых).

271. Cántico, Más allá, p. 24.

272. "Nunca poeta alguno ha sido más arquitecto. Nadie ha levantado con más implacable voluntad un edificio de palabras... Ante Góngora, el objeto por excelencia es el sólido, entregado al destino con toda tranquilidad de su quietud ". GuilléОn J. Lenguaje y poesía. Madrid, 1972, p. 38, 44.

273. Cántico, La rosa, p. 243.

"El despilfarro celeste de algún Lope", Cántico, Paso a la aurora, p. 107. Здесь Гильен явно "подмигивает" Гонгоре, большому мастеру насмешек над Лопе де Вегой, чья немыслимая и порой неряшливая продуктивность вопринималась как антитеза истинному, филигранному творчеству.

275 . Cántico, Paso a la aurora, p. 107.

276. Сама идея овладения пространством в искусстве отчетливо обозначилась еще со времен Возрождения. Один из основных ренессансных мифов - миф о том, как Бог строитель (Deus artifex) побеждает пространство, подчиняя его путем последовательного наложения форм и образов. Отсюда стремление к идеальным, совершенным (абсолютным) формам как знакам завоеванного (или отвоеванного) пространства.

277. Cántico, Las doce en el reloj, p. 476.

278. Cántico, Perfección, p. 241.

"Испанская поэзия", Ростов-на-Дону, 1997, стр. 287. Это, как ни прискорбно, единственное стихотворение Гильена, которое мы можем процитировать в переводе. Этот перевод, точный и безупречно поэтичный, выполнен Б. Дубиным.

280. По крайней мере из тех, чьи работы были нами изучены. Как ни странно, "геометризм" и вообще визуально-художественный ряд поэзии Гильена, его связи как с барочной поэзией и живописью, так и с современным искусством, затрагивались исследователями лишь мельком, хотя эта тематика кажется нам крайне интересной и плодотворной для междисциплинарных исследований.

281. Тайандье И. Сезанн. Слово. М. , 1995, стр. 68.

282. Circulo, cerco, volumen, centro, perfiles, relieves, rectil

íneo, geometría, ángulos, curvas, recta, vértice, aplomo, equilibrio, líneas, rayas, esfera, colmo, cima, extremo, plenitud, plenario, exactitud, intacto, rigor, preciso, perfecto, justo, presencia, evidencia, unidad, claridad, desnudez....

283 "Lenguaje de hombre de ciencia apasionado", Barnstone W. Los griegos, San Juan y Jorge Guillén // Ciplijauskaité B., 1976, p. 377.

284 "Maravilloso profesor de poesía que construye en Murcia sus poemas bajo la lámpara perfecta de Minerva" Guillén J. Federico en persona, Buenos Aires, 1959, p. 86.

ántico, Sombra del estío, p. 295.

286. Cántico, Cara a cara, p. 522.

"Мир-среда" (Umwelt), то есть то, что окружает человека, и то далекое, что непосредственно входит в сферу его интересов.

288. Cántico, Más allá, p. 20.

290. Ibid., p. 94.

291. Ibid., p. 100.

ántico, Viento salado, p. 124..

ántico, Perfección del círculo, p. 81.

294. Cántico, Salvación de primavera, p. 103.

295. Cántico, Tiempo libre, p. 158.

296. Cántico, Tornasol, p. 86.

ántico, Más allá, p. 21.

298. Cántico, Playa, p. 482.

299. "No imaginaba yo el libro como una serie de textos mezclados caprichosamente, sino como una unidad orgánica, como un edificio", Couffon Claude, Dos encuentros con Jorge Guillén, Paris, p. 13

300. Cántico, La salida, p. 481.

"Оно протекает сквозь наши глаза, как река красоты и любви безмерной" (se va como un río de belleza y de amor último por nuestros ojos). Guillén J. Federico en persona, Buenos Aires, 1959, p. 97.

ántico, Primavera delgada, p. 113.

303. Эта метафора заставляет снова вспомнить Гонгору, у которого постоянно обыгрывается смешение твердых и жидких субстанций, вода твердеет или становится, к примеру, "жидкой яшмой" (jaspes líquidos).

304. Интересно, что, вспоминая своего друга, Висенте Алейсандре проецирует поэтическую страсть Гильена к геометрическим формам на его внешность: "Высокий, очень высокий, как если бы он вырос внезапно, или даже точнее сказать стремглав. Голова его маленькая, изящная, казалась вознесенной на вершину фигуры, чтобы оттуда созерцать округлость пейзажа; лоб его, там, в высоте, был омыт вертикалью ниспадавшего света...".

"Alto, muy alto, como si hubiera crecido repentinamente, casi podría decirse exhaladamente. La cabeza, pequeña, fina, ascendida allí, al extremo de la figura, para desde allí ya poder contemplar el paisaje redondo, bañada la frente en la altura, bajo una luz vertical...", Aleixandre V. Jorge Guillén, en la ciudad // Aleixndre V. Obras completas. Madrid. 1968, p. 1182.

305. Cántico, El Cisne, p. 147.

ántico, Salvación de la primavera, p. 94.

307. Cántico, Esfera terrestre, p. 31.

ántico, El otoño: isla, p. 79..

309. Cántico, El prólogo, p. 32.

310. Cántico, El concierto, p. 182-3.

"el arabesco de la décima... vibrante en todo momento como un nervio bien calculado" Diego G. Un escorzo de Góngora, Revista de Occidente, III (1924), p. 85-6) кажется нам применимой для оценки Гильена, хотя в рассуждениии о Гонгоре акцент был сделан на верном рассчете, а в случае Гильена на первый план выступает нерв, эмоция.

ántico, Esfera terrestre, p. 31.

312. Гарсиа Лорка Ф. Op. cit., стр. 376.

314 Cántico, Ciudad de los estíos, p. 146.

315. Четвертая, центральная строфа, возвещающая о "геометрическом безумии", выделена и графически (ее поля смещены), что подчеркивает геометрическую стройность и симметрию всего стихотворения, состоящего из семи строф.

"Desvela la esencia desnuda" de las cosas "esta operación se extiende a todo el reino de lo viviente y de lo sensible... Pero lo metamorfosea y lo enajena... Friedrich H. La estructura de la poesía moderna. Seix Barral, Barcelona, 1959, p. 27.

317. Cántico, Más allá, p. 18.

318. "El acto contemplativo se realiza del todo gracias al acto verbal. Entonces se cumple el ciclo de la experiencia. Hasta que no se "pronuncia" esa experiencia no acaba de vivirse. La poesía no es un ornamento que se superpone a la existencia, sino su culminación. Vida profunda tiene que llegar a ser vida expresada", Guillén J. Lenguaje y poesía, p. 148.

319. Интересные рассуждения об отчуждении природы принадлежат Камю: "Мы... видим, насколько чуждым в своей независимости от нас является камень, с какой интенсивностью нас отрицает природа, самый обыкновенный пейзаж. Основанием любой красоты является нечто нечеловеческое. Стоит понять это, и окрестные холмы, мирное небо, кроны деревьев тут же теряют иллюзорный смысл, который мы им придавали... Становясь самим собой, мир ускользает от нас" - Альбер Камю (Эссе об абсурде // Сумерки богов С. 231). Гильен, не давая миру отчуждаться, постоянно держит его в поле зрения, ощущая как свою зависимость от мира, так и зависимость мира от себя, от своего взгляда, в котором непосредственный опыт обретает форму и кульминацию.

ántico, Tiempo libre, p. 158.

322 Guillermo de Torre, Historia de las literaturas de vanguardia, vol. 1, p. 239.

323. Ортега-и-Гассет Х. О точке зрения в искусстве // Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. Искусство. М., 1991, стр. 200.

325 "El poema se erige como la más sutil arquitectura, donde cada pieza ha sid trabajada por el artífice más cuidadoso de aproximarse a la perfección... la perfecciЧn arТstica se aЬna a la espiritual". Guillén J. Lenguaje у poesia, p. 82.