Литературные клубы и кабаре
П. Раабе полагает, что единство поколения, в котором ему отказывают историки литературы, тем не менее, есть, и проявилось оно, прежде всего, в образовании групп, в «совместном выступлении молодых авторов, чего нельзя сказать о языке и стиле» 1. Такими организационными ячейками раннего экспрессионизма были «Новый клуб», организованный К. Хиллером2 в марте 1909 года, и «Неопатетическое кабаре» (февраль 1911 года). Они стали местом жарких литературных баталий и первой пробы своих сил. В 1910 году «Новый клуб» открыл и представил на суд публики поэтический гений Георга Гейма. Почитатели Ницше и Георге объединились в «Неопатетическом кабаре»: ван Годдис, Бласс, Гейм, Ласкер-Шюлер, Унгер читали там свои стихи, движимые желанием сломать барьер между поэтом и публикой и выйти из анонимности. Левенсон и Вольфзон систематически делали философские и литературные доклады, а Вассерман и Блюмнер читали стихи Рильке, Гофмансталя. В кабаре «Гну»(«Gnu»), также организованном в 1911 году К. Хиллером, перечитали свои стихи все авторы раннего экспрессионизма.
«Café des Westens», а в Мюнхене «Café Stefanie», которые обыватели за их богемность и скандальную славу называли «кафе великого безумия» или «безумного величия»: «Café Grössewahn». Э. Бласс сравнивает «Café des Westens» со школой воспитания художника и гордится, что эту школу прошел. 3 Однако завсегдатаи этого кафе вспоминают о «витавшей в воздухе чудовищной враждебности, с которой им приходилось сталкиваться» 4. Жизнь этого кафе полна курьезами и страстями, так как его обитателями на равных правах были литераторы и бродяги, артисты и преступники, религиозные маньяки и сексуальные извращенцы, анархисты, коммунисты и социал-демократы, синдикалисты и художники.5 П. Раабе очень высоко оценивает роль подобных литературных кафе, так как выступления в них в обстановке постоянной полемики требовали большой самостоятельности и поэтической ангажированности. Почти во всех крупных городах подобные литературные вечера были обычным делом, и авторы путешествовали как проповедники, неизменно собирая полные залы. В газетной статье, в которой Хиллер впервые в 1911 году делает широко известным в литературных кругах термин «экспрессионизм», дана оценка и деятельности этих литературных клубов. «Мы — клика поэтов, которые сегодня считают себя в Берлине новым поколением»6 , — пишет Хиллер.
«вечного президента» «Нового клуба» К. Хиллера, эта организация представляла собою «объединение озабоченных судьбой искусства молодых людей между двадцатью и двадцатью пятью» 7. Принципом функционирования клуба было сохранение творческой индивидуальности и ее координация с общими устремлениями единомышленников. Целью создания клуба было определение своего собственного места и значимости на общем литературном фоне, а также «достойная подача себя» литературной общественности. Организационной основой клуба послужило студенческое объединение Берлинского университета, существовавшее с 1908 года и называвшее себя «Свободным научным объединением». Группа собиралась каждую среду в комнате «Летучей мыши» казино «Nollendorf». Здесь спорили об искусстве, о проблемах современного общества и новых литературных публикациях. В программах заседаний клуба стоят «Ecce homo» Ницше, понятие культуры у Г. Зиммеля, новая лирика, Фрейд и «Décadence». Курт Хиллер буквально атакует именитых литераторов и ученых, чтобы залучить их на очередное заседание клуба.
«Неопатетическое кабаре» стало официальным органом «Нового клуба». Своими отличиями в формах презентации от обычных кабаре Берлина оно вызывало ажиотаж публики и критические публикации в прессе. Программатика «Нового клуба», представленная на вечере открытия «Неопатетического кабаре» собравшимся слушателям, необыкновенно воодушевила авангардных писателей и поэтов и вызвала крайнее раздражение обычной для кабаре буржуазной публики. Эпатажность и провокация отличали все без исключения мероприятия в «Кабаре», которые нередко заканчивались и шумными скандалами.
Одновременно «Неопатетическое кабаре» видело себя трамплином для тех молодых писателей, чьи имена еще не были на слуху и не осели в сознании общественности. Такими представителями нового направления в немецкой лирике и стали уже перечисленные ван Годдис, Гейм, Бласс, Коффка, Йентцш, Верфель.
«Кабаре» как авангардистская попытка представить искусство декламации во многих характеристиках своих совпадает с кабаре берлинской богемы. Таким местом встреч круга Хиллера с богемой и стало выше упомянутое знаменитое и богатое традициями «Café des Westens» — штаб-квартира берлинской литературной жизни. Именно в этом кафе состоялся контакт и завязались дружба и сотрудничество с литераторами из круга Вальдена и Пфемферта, с поэтами Вегнером, Ласкер-Шюлер, Бенном, Хардекопфом, Цехом, Рубинером, Хазенклевером, Верфелем.
«Неопатетическим кабаре» «экстравагантный индивидуализм», эксклюзивное положение каждой отдельной личности и программный витализм сближают литераторов-экспрессионистов со стилем жизни и мироощущения богемы. Их объединяет общая антигражданская позиция как симптом буржуазного декаданса и глобального отчуждения. Это противостояние экспрессионистского движения официальной культуре и обществу является одной из его основных социальных характеристик. Как богема, так и экспрессионизм представляют собой сферу проявления своевольного и революционного таланта, напитанного идеями нигилизма. И в том, и в другом явлении отчетливо проступают черты типично городского образа жизни, где необходимо проявить свою индивидуальность, подать себя нестандартно, броско, с капризами и претенциозностью, смысл которых заключается не в самих капризах, а в формальной константе «впечатляющей инакости»8 .
Богема и другие формы антиобщественного поведения — дендизм, снобизм, маскировка — форсировали все те тенденции, которые были характерны для атмосферы большого индустриального города этой эпохи. 9 Два эти антиобщественные явления не тождественны. Богема старше экспрессионизма: к 1910 году, когда новые литературные тенденции начали пробивать себе дорогу, богема уже имела свою историю и традиции. «Café des Westens» существовало в Берлине с 1896 года и уже за полтора десятка лет до «прорыва» экспрессионистской литературы собирало свою критически настроенную публику, основными интенциями которой были отрицание и сомнение. Именно в этом пункте пересечение взглядов представителей обоих явлений наиболее отчетливо. При всей трудности их дефиниции, есть все же явные отличия одного от другого. Их временные наложения, пересечения, совпадения не означают их полной идентичности. Далеко не все литературные объединения ориентировались на стиль жизни богемы. Кроме того, можно привести целый ряд поэтов, которые никогда не примыкали ни к какому формальному или неформальному кругу и даже в общем литературном процессе оставались отшельниками. Например, Георг Тракль в годы учебы в Вене не выказал ни малейшего желания или попытки примкнуть к ее богемным кругам. В Мюнхене Густав Зак шагал совершенно отдельным от всех литературным путем и выказывал свое полное пренебрежение к кругу Бахмайра, который славился своей неуемной враждебностью к официальной буржуазной культуре. Крупнейший драматург Георг Кайзер совершенно отгородился от литературных и политических будней. Но творчество каждого из них отличается явным антагонизмом по отношению к буржуазному обществу и его представлениям об искусстве. А Эльзе Ласкер-Шюлер в своем социальном поведении на грани всех приличий и в своих масках Принца или Иосифа превосходила степенью эпатажности даже богему. Одним только своим внешним видом, начиная с прически и заканчивая костюмом, она отмежевалась от мира буржуа так же, как это делали Готье своей красной жилеткой, Бодлер — зеленым париком или Маринетти — стеклянной шляпой. Такая подчеркнутая дистанцированность от общества или, как в случае Ласкер-Шюлер, демонстративная изолированность от него всегда носили черты экзотизма и бегства из мира, а по характеру были агрессивными и наступательными.
Проблема соотношения богемы и экспрессионизма всплыла в связи с определением места и роли богемы в процессе формирования литературного модернизма. П. У. Хоендаль считает, что в своих пристрастиях к оригинальности, экстравагантности и «позе инакости» при всех изменившихся внешних условиях богема, в отличие от экспрессионистских группировок, все же остается верной своему романтическому происхождению. 10 В целом соглашаясь с точкой зрения Г. Крейцера о «неидентичности экспрессионизма и богемы»11 продукции.
Существенным является, прежде всего, тот факт, что все богемные круги и кружки решительным образом способствовали подготовке и прорыву на литературную арену «новой лирики», так как они совершенно не были отягощены гнетом конвенциональных критериев и мерок, предоставляя свои сцены и трибуны в распоряжение молодого поколения. Для представителей богемы и экспрессионистских группировок наиболее типичным было чувство индивидуальной свободы, которую обрели молодые люди, вырвавшиеся из провинции или мелкобуржуазного семейного круга, предрассудков семейного или местечкового масштаба. В этом смысле практически вся молодежь равнялась на ставшую культовой фигуру Артюра Рембо, «одинокого метеора», по определению С. Цвейга, «никому не принадлежавшего и не желавшего принадлежать, космополита, как все кочевники, готового ко всякой авантюре»12 . Однако с чувством независимости всегда связано чувство одиночества, и оно никому так хорошо не было знакомо, как жителю большого индустриального города — Молоха. Отношение богемы и экспрессионистов к этому «великому чудовищу» одинаково амбивалентно — восхищение и отторжение. И те, и другие, вырвавшись из провинции, сразу вступали в борьбу за выживание, так как большой город явился для всех «новой формой жизни». В основных своих мировоззренческих и эстетических компонентах — критичности и агрессивности, нигилизме и циничности, артистике и экспериментальности, гимновости и экстатичности — оба явления практически совпадали. Большинство экспрессионистских манифестов, уподобляясь богемному радикализму, носили характер яростных гипербол: «Наша психология покажется вам скандальной. Наш синтаксис задушит вас. Мы собьем вас с толку и будем улыбаться улыбкой авгуров» 13. Субъективизм и пафос крика, антиисторичность, новые театральные принципы и эффекты, отторжение Веймарской классики и поклонение «Буре и натиску» и романтизму, симпатия к люмпен-пролетариату в одинаковой мере присущи тем и другим кругам. Интерес к «униженным и оскорбленным» всех разновидностей — от национальных, этнических и классовых аутсайдеров до больных, преступников, алкоголиков и умалишенных, от носителей более свободной морали, поклонников Эроса до жертв двойной морали общества — тематический фундамент литературной продукции членов этих группировок.
Оба явления имеют много общего и в их парадоксальных противоречиях. Таким парадоксом видится их одновременная приверженность к ярко выраженному эгоцентризму, индивидуализму, с одной стороны, и к страстному стремлению к братству, родству со всем миром, с другой. Революционно-утопические призывы к единению и глорификация «общечеловеческого идеального будущего» соседствуют с анархистскими воззваниями или циничными лозунгами. Известная строка Верфеля «Тебе родным быть, человек, моя мечта!» («Mein einziger Wunsch ist, dir, o Mensch verwandt zu sein!») столь же характерна для экспрессионистской лирики, как и циничное утверждение Бенна: «Вершина творенья, свинья, человек» («Die Krone der Schöpfung, das Schwein, der Mensch»).
уживались претензии на право некой специальной богемной морали и экзистенции с принципами морали буржуазной и ее предпочтением консервативного искусства. Такая же тенденция характерна для негомогенной литературы экспрессионизма и поведенческого аспекта молодых литераторов, которые не видели никакого противоречия в том, что, не оставляя камня на камне в своих манифестах от вильгельмовского общества, продолжали исправно служить аптекарями, врачами, адвокатами, почтмейстерами или военными. Однако своими традиционными и немятежными гранями искусства и богема и экспрессионизм словно вызывают эффект обманутого ожидания и некоторого разочарования публики от тривиальности и стандартности. Такие ожидания обязательного мятежа со стороны богемы в какой-то мере оправданы, так как она действительно питала большую часть европейских провокационных стилевых направлений со времен романтизма. Внешние атрибуты и причины таких ожиданий также сыграли свою роль: возраст почти всех членов подобных групп таков, что их самоутверждение и путь к известности быстрее и надежнее всего гарантировался громким низвержением ценностей литературных мэтров. А общая атмосфера богемности, где наиболее существенным было не поступательное развитие, а непрерывное изменение, создавало тот благодатный климат, в котором авангардистские мысли, программы и художественные образцы формировались и усваивались невероятно быстро. Г. Бар в исследованиях модернизма запечатлел эту особенность богемы: «Это было время, когда каждый, у кого вообще имелись какие-то литературные мнения, взгляды, желания, в мгновение ока оседал, издавал сложную громоздкую программу из напыщенных фраз и, если только он не забывал приложить к ней добросовестно и с любовью написанную автобиографию и точное указание произведений, которые он намерен издать в ближайшие годы, то он незамедлительно провозглашался своими собратьями новым и еще более достойным Лессингом или Гете. Это было время революционных лилипутов в литературе»14 .
Много общих черт между богемой и экспрессионистским движением можно обнаружить и в хронологии их расцвета, пика и заката, связанной с конкретным историческим развитием событий в Германии. Мировая война очень затруднила для богемы утверждение своих мировоззренческих, эстетических позиций и просто стиля жизни. Тесное общение в одном кругу политических противников оказалось на деле невозможным. Демобилизация проредила когда-то многочисленные группы, скрывавшиеся от воинской повинности молодые люди в статусе эмигрантов откололись от центров и рассеялись по провинциям. Остатки богемных литераторов отличались необычайной политической и художественной радикальностью. Так, например, продукт цюрихской богемы дадаизм являл собою узел всех тех противоречий, которые он унаследовал от нее. Высокомерие, заносчивость и сарказм отчаяния, политическая радикальность и аскетическая религиозность, ожесточенная критика культуры и любовь к искусству, спекулирование настроениями публики и установка на скандальный успех пронизывали всю деятельность Гуго Балля и его окружения.
Частичные перемены в государственном устройстве и общественном порядке после поражения в войне выбили почву из-под ног богемы, так как она лишилась противодействующей силы, питавшей ее активность и кураж. С экспрессионистами произошла такая метаморфоза вследствие прозрения и несостоявшегося очищения, что от провокации беллицистских мотивов довоенного периода не осталось и следа. Экспрессионистская лирика пожертвовала войне самые яркие литературные таланты и после войны уже не могла оправиться от потери и существовать далее в прежнем качестве.
Революция и Веймарская республика завлекли под свои знамена немало представителей богемы и экспрессионистского движения, где они выдвинулись, хотя и очень ненадолго, в первые ряды политических деятелей. В оценке этого периода экспрессионистской литературы, стоявшей в 1919—1920 году в самом центре художественных интересов, наблюдается кардинальное разногласие. Часть литературоведов полагает, что именно в эти годы экспрессионизм достиг своего внешнего кульминационного пункта, другие считают, что именно с создания Республики советов и участия в ней экспрессионистов начался закат движения.15 «Там, где экспрессионизм попытался поставить свои чувства и мысли с головы на ноги, то есть перековать свой призыв к братству в политические действия, он потерпел поражение»16 заменить патриархально-иерархическое общество отцов на общество всеобщего братства. Экспрессионист-драматург Э. Толлер стал председателем Центрального совета рабочих, крестьянских и солдатских советов Баварии. За свои качества пламенного народного трибуна, политического оратора и гения риторики его называли «немецким Дантоном»17 , но в эмиграции в Америке в 1939 году все его прежние духовные силы и энергия покидают его, и он добровольно расстается с жизнью. В создании Мюнхенской республики советов необычайной активностью отличался и другой экспрессионист — Э. Мюзам. В 1919 году после разгрома Республики он был обвинен в измене родине и приговорен к 15 годам тюремного заключения. После амнистии 1924 года он ничуть не умерил своего революционного энтузиазма и возглавлял в Берлине «Анархистское объединение». Будучи всегда на виду, он стал одной из первых жертв национал-социализма среди экспрессионистов: в 1933 году его арестовали и год спустя казнили в концентрационном лагере Ораниенбаум.
в стремлении к переменам и к новому, внутренние противоречия и разногласия среди членов групп, их приходы и уходы, скоропалительные вердикты о гениальности молодежи и организованная литературными политиками мгновенная известность подающего надежды, вчера еще никому не известного поэта; создание квазиальтернативных группировок, а в общей тенденции — так же как и у богемы, постепенное «испускание духа» и переход художественного экстремизма в более упорядоченные формы и в почти что реализм «Новой вещественности». Но в период до начала военных действий в Европе экспрессионистские группировки мощно влияли на литературный процесс и были основными источниками рождения легенд и мифов об экспрессионизме.
Просуществовав два года, скандальный «Новый клуб» распадается. Под предлогом административных разногласий в руководстве клуба Хиллер в сопровождении друзей Бласса и Вассерманна выходят официально из состава членов клуба. Друзья основали «литературный клуб Гну», который продержался с 1911 по июнь 1914 года. Журнал «Акцион» даже помещает характерный для Хиллера анонс об этом событии: «Наш сотрудник д-р Курт Хиллер сообщает, что он выходит из состава «Нового клуба», руководимого им со дня его основания, по причине наскучившего ему бестактного поведения некоторых членов клуба; он придает большое значение тому, чтобы в дальнейшем его не считали ответственным за все поступки этого объединения»18 . Литературные вечера «Гну» проводились с осени 1911 года в книжном магазине Reuss & Pollack и в «Café Austria». По случаю его открытия на первом вечере Хиллер сформулировал основные принципы той литературы, которую он собирался представлять и пропагандировать в клубе: «Чувственность и скептицизм — вот что есть искусство»19 «Новый клуб» кабаре «Гну» в своих теоретических посылах исходило из философем Ницше, в частности, из его категории «воли к власти», с которой, по мнению Хиллера, был связан любой политический жест «духовного творца».
«Штурме» и «Акцион», литературный сезон «Гну» 1911—1912 годов был представлен четырьмя, а 1912—1913 годов — пятью вечерами. Хиллер продолжает свою политику зазывания на мероприятия известных в экспрессионистских кругах личностей: в «Гну» с широким резонансом выступили Вальден, Блюмнер, Хардекопф, Цех, Пфемферт, Эйнштейн, Вольфенштейн, Бехер, Лихтенштейн, Рубинер.
«Гну» также вносит свою лепту в открытие и популяризацию новых талантливых поэтов. 23 ноября 1911 года Макс Брод представляет членам клуба молодого Франца Верфеля, который до этого был известен только у себя в Праге. 15 декабря 1911 года Верфель читает перед публикой «Гну» стихотворение, которое делает его на утро знаменитым и становится не только его собственной визитной карточкой, но и знаковым произведением всего движения. Впервые с трибуны он декларирует доминирующее экспрессионистское мироощущение как тотальную чужесть: «На земле ведь чужеземцы все мы» («Fremde sind wir auf der Erde alle»). Постепенно «Гну» завоевывает очень широкий круг почитателей, иногда на вечерах присутствуют до тысячи слушателей, что при тогдашнем изобилии культурных мероприятий Берлина и возможности широкого выбора городских развлечений свидетельствует о необычайной популярности этих литературных вечеров. Не произошло и окончательного разрыва с «Новым клубом»: и Гейм, и ван Годдис продолжают сотрудничать с Хиллером и охотно читают свои стихи в «Гну».
В 1913 году трудные времена наступают и для «Гну», когда Эрнст Бласс дистанцируется от Хиллера и всего движения и находит новые интересы в круге Георге. Тем активнее деятельность Хиллера в поисках новых притягательных для публики и модных литераторов. Так, например, много усилий он затратил, чтобы привлечь к кабаре юного Вальтера Хазенклевера, который в этот момент работал над своей театральной пьесой «Сын». Но с середины 1914 года, перед объявлением войны и всеобщей демобилизации, деятельность «Нового клуба и «Гну» прекращается по тем же причинам, по которым рассыпались и богемные кружки.
Еще одним небольшим штрихом к общим характеристикам богемы и экспрессионизма можно считать их поистине неуемную страсть к публичным выступлениям. Эта поэзия жила от слова, читаемого вслух. Не случайно поэтому сменивших экспрессионизм дадаистов — Ганса Арпа, Курта Швиттерса — можно было только слушать, так как они хотели своими поэтическими выступлениями заглушить грохот современного мира. Именно такие читки в больших залах сделали новую литературу известной, а авторы ее испробовали силу слова на публике. Сегодня уже невозможно представить себе истинные масштабы этого «литературного аттракциона» больших городов. Современники и участники тех спектаклей отмечают одну их удивительную особенность: нередко авторы становились популярными с одним- единственным удачным стихотворением, одной удачной строкой; никого не интересовало наличие законченных поэтических циклов или сборников. Так мгновенную известность обрели ван Годдис стихотворением «Конец мира», Больдт — стихотворением «Юные лошади! Юные лошади!», Клабунд — строкой «Morgenrot! Klabund! Die Tage dämmern!», а Бласс — строкой «Die Straßen komme ich entlang geweht».
«Сегодня просто уже невозможно представить себе, в каком волнении мы вечерами, сидя в «Café des Westens» или на улице у церкви Gedächtniskirche, ожидали выхода очередного номера «Штурма» или «Акцион»... Только и шептались, что об угрожающе грубой физической силе Георга Гейма. Снова сложились новые фронты? Заарканили нового перебежчика? Какому лагерю грозит раскол? Чья дружба дала трещину? Кто вознесся? Кто пал? Любые биржевые новости казались нам по сравнению с этими второстепенными. Мы сами имели свою рыночную ценность! И каждый знал почему... Как зовут нового человека?.. Альфред Лихтенштейн-Вильмерсдорф. А стихотворение его озаглавлено «Сумерки». Вытеснит ли оно «Конец мира» ван Годдиса?»20
Литературная продукция, в гигантском объеме и на любой вкус, была урожаем этой субкультурной ситуации.
Примечания.
[1] P. Raabeücher, Anthologien, Sammelwerke, Schriftenreihen und Almanache 1910—1921. Stuttgart, 1964. S. 1.
— одна из важнейших фигур среди политиков и идеологов движения, блестящий организатор и оратор, который, как вспоминает Г. Э. Якоб, «имел право представлять лицо «Клуба» на литературной арене Германии уже потому только, что среди всех нас, слишком юных, он единственный был обладателем докторского титула и лысины». Jacob H. E. Der neue Club // Expressionismus. Literatur und Kunst 1910—1923. Marbach, 1960. S. 23.
[3] Das alte Café // Expressionismus. Aufzeichnungen und Erinnerungen der Zeitgenossen. S. 38.
[4] die maer von der musa expressionistica. Düsseldorf; Kaiserwerth, 1948. S. 12.
«Кабинете курьезов»: Szittya E. Das Kuriositäten-Kabinett. Konstanz, 1923. S. 256 ff.
[6] üngst-Berliner // Heidelberger Zeitung. Monatsbeilage № 7. 22. Juli 1911. S. 2.
[7] Habereder J. Kurt Hiller und der literarische Aktivismus. Zur Geistesgeschichte des politischen Dichters im frühen 20. Jahrhundert. Frankfurt / Main; Bern, 1981. S. 41.
[8] Kreuzer H.
[9] Такими формами поведения славились многие экспрессионисты. Они должны были олицетворять совершенное превосходство сноба (Штернгейм), полное равнодушие к мнению публики (Кайзер), но за ними часто стояли тщательно скрываемые одиночество или отчаяние. Об этом см. Hohendahl P. U. Das Bild der bürgerlichen Welt im expressionistischen Drama. S. 74 ff.
[10] ürgerlichen Welt... S. 72—74.
[11] Kreuzer H. Die Boheme... S. 55.
[12] . Arthur Rimbaud (1907) // Gesammelte Werke in Einzelbänden. Zeiten und Schicksale. Aufsätze und Vorträge aus den Jahren 1902 — 1947. Frankfurt / Main, 1990. S. 201.
[13] . Die Aeternisten. Erste Proklamation des Aeternismus // Expressionismus. Literatur und Kunst 1910—1923. Marbach, 1960. S. 125.
[14] . Studien zur Kritik der Moderne. Frankfurt / Main, 1894. S. 49.
[15] Kreuzer H
[16] Literatur des 20. Jhs. in Motiven. München, 1979. Bd 2: 1918 bis 1933. S. 24.
[17] Rothe W. Ernst Toller. Hamburg, 1983. S. 16.
[18] . Kurt Hiller... S. 47.
[19] Ibid.
[20] Meyer A. Rüsseldorf; Kaiserwerth, 1948. S. 12.