Глава первая
ДОРОГА НАЧИНАЕТСЯ В БОРДО
Сквозь все творчество Франсуа Мориака проходит образ «грустного и прекрасного» города, рассеченного надвое медленным течением илистой реки, окруженного сосновыми лесами — ландами, увенчанного виноградниками. Естественна привязанность всякого человека к родному городу, но любовь Мориака к Бордо — чувство особого свойства. В представлении маленького Франсуа провинция Гиень со столицей в Бордо была отделена китайской стеной от остального мира. Город и примыкающие к нему угодия составляли замкнутую вселенную Мориака- художника, границы которой он переступал редко и неохотно. Он писал: «История Бордо— это история моего тела и моей души... Дома, улицы Бордо — это события моей жизни» 1.
Род Мориаков восходит к землепашцам и купцам — торговцам деревом и сукном, людям среднего достатка и строгих правил. Они были далеки от крупной буржуазии — цвета бордоского общества. «Мы оставались чужды расе негоциантов и судовладельцев, чьи благородные особняки и знаменитые винные подвалы составляли гордость улицы Шатрон, чужды этой расе, исполненной гордыни, чьи отпрыски одерживают победы на теннисных кортах Примроз или оспаривают кубок регаты в Аркашоне» 2
Франсуа Мориак родился в «столице вин» 11 октября 1885 года. Отец, Жан-Поль Мориак, поэт по призванию, деловой человек по роду занятий, умер, когда Франсуа не было и двух лет. Детей — четырех сыновей и дочь — воспитывала мать — Клэр Мориак, в отличие от своего покойного супруга женщина глубоко верующая. Каждый день завершался вечерней молитвой. Ровно в девять мать и пятеро детей опускались на колени. Привычно смотрели на каминную статуэтку Жанны д'Арк. За окном кричали стрижи, издали доносились гудки пароходов. Проникновенный голос матери ронял: «Простершись пред тобой, о господи...» Дети внимательно вслушивались в слова молитвы, не всегда понятные, но волнующие.
Пяти лет мальчика отдали в детский сад при женском монастыре. В семилетнем возрасте Франсуа поступает в школу Девы Марии, в тринадцать лет переходит в отстроенный монахами-марианитами коллеж Гран- Лебрен. Воспитание в коллеже носило религиозный характер. Занятия начинались с молитвы. Воскресные дни были расписаны следующим образом:
7 часов — ранняя литургия.
9 часов — поздняя литургия.
10 часов 30 минут — урок закона божьего.
1 час 30 минут — обедня.
Франсуа и его братьев обучали лица духовного звания, строгие учителя в длинных черных сюртуках и мягких войлочных туфлях— в них легко было застигнуть врасплох нерадивого ученика. Среди учителей выделялся своим независимым умом преподаватель литературы аббат Пекиньо. Он ввел Франсуа в мир «Опытов» Монтеня и философии Декарта и, главное, открыл ему Паскаля. С томиком Паскаля, которым он пользовался в школе, Мориак не расставался до конца жизни. Пекиньо прививал ученикам навыки самостоятельного мышления, терпеть не мог ответов по написанному. Франсуа надолго запомнил такой случай. Спрошенный о Монтене, юноша дословно повторил застрявшие в памяти слова из учебника:
— Скептицизм в теории, эпикурейство на практике.
Аббат смерил его презрительным взгля- дом.
— Садитесь! Кол!
— Но, господин аббат, так сказано в учебнике...
— Вот именно. Кол!
Болезненный, задумчивый, печальный мальчик чувствовал себя в коллеже одиноким. Отрадой являлись книги, которые он, по словам матери, пожирал. Самой любимой— над ней Франсуа не раз плакал — была трогательная история подкидыша, повесть Гектора Мало «Без семьи». Тема поруганного детства пройдет в дальнейшем через все творчество Мориака. Особое место занимала поэзия — она словно воздвигала стену между подростком и убожеством повседневного бытия. Очень рано в жизнь Мориака вошли Ламартин, Мюссе, Виньи, позднее — по окончании коллежа — Бодлер, Верлен, Рембо, Жамм. Уже на школьной скамье он начал писать стихи. К тринадцатилетнему возрасту относится первый сохранившийся литературный опыт Мориака — роман «Уходи!», наивное повествование из великосвет- ской жизни.
Другим отдохновением были каникулы. Из душных стен города Франсуа переносил-ся в сосновые леса. «Мы, дети, знали только ланды; коллективное существо, обозначаемое словом мальчики, а я был всего лишь его частицей, твердо веровало, что вне страны сосен, песка и стрекоз не может быть счастливых каникул». На каникулах дети попадали в патриархальный, далекий от современности мир. Встречались древние пастухи, которые никогда не видали железной дороги и принимали плату только в экю — монетах, вышедших из употребления много лет тому назад.
По окончании коллежа Мориак поступает в городской лицей. Он продолжает заниматься литературой под руководством известного филолога Фортуната Стровского, специалиста по Паскалю. Представив сочинение на тему «Мысль о смерти обманывает нас, ибо заставляет забывать о жизни» и успешно сдав экзамены, Мориак получает в 1905 году звание лиценциата.
Молодой Франсуа не чуждается общественной жизни. Ему близки некоторые прогрессивные идеи того времени. В деле Дрейфуса, разделившем Францию на два непримиримых лагеря, он принял сторону невинно осужденного капитана Генерального штаба.
В восемнадцатилетнем возрасте, то есть в 1903 году, Мориак склонялся к религиозному «модернизму», реформаторскому течению в католической церкви; течение это сложилось на рубеже XIX — XX веков и стремилось «обновить» католицизм, согласовать его с достижениями современной науки. Юноша пошел за Марком Санье, основателем журнала «Сийон» («Борозда»). Последователь Ламенне, Санье был близок христианскому социализму, проповедовал возвращение к идеалам раннего христианства. Движение, возглавляемое Санье, ставило перед собой главным образом просветительские цели, вписываясь в систему столь модных в начале века народных университетов, и было поначалу поддержано Ватиканом. Но социалистические устремления Санье, расплывчатые и неопределенные, все же показались опасными Риму: в 1910 году «Сийон» был осужден папой Пием X3. Хотя Мориак и расстался с журналом «Сийон» в 1907 году, он до конца дней остался приверженцем учения Марка Санье. В начале 60-х годов Мориак писал о Санье как о «вечно живом старом архангеле»4.
При всей любви к родным местам юноша не мог смириться с будничной прозой бытия. «Когда пишешь о провинциальном городе, таком, как Бордо, всегда приходишь к мысли о бегстве. В Бордо не смог бы жить ни один непокорный человек: там надо любой ценой приспособляться, стать в меру своих сил частичкой города, занять свое место, смириться с тем, чтобы быть серым камнем серого здания, и, главное, не выделяться на общем фоне»5— высшее археологическое учебное заведение Франсуа Мориак в сентябре 1907 года покинул Бордо. На следующий год он поступил в Эколь де Шарт, но проучился там недолго. Молодой человек написал матери, что хочет посвятить себя занятиям словесностью.
«Тан презан». Кайяр посоветовал Мориаку опубликовать свои стихи. В ноябре 1909 года сборник стихотворений, озаглавленный «Сложенные руки» (имеются в виду руки, сложенные для молитвы), увидел свет.
Ныне стихи юного Мориака могут показаться в чем-то наивными, но они искренни и непосредственны. Словно разговаривая сам с собой, поэт делится дорогими для него воспоминаниями детства. Стихи эти воскрешают облик застенчивого школьника, то прилежно склонившегося над тетрадями, то пытающегося разгадать тайну первого чувства. Автор оплакивает рано исчезнувшего друга, чья «душа была столь же белой, как снег», рассказывает — полунамеками — о мимолетных увлечениях, делится пришедшими в голову мыслями о жизни, о литературе. Читатель следует за ним в строгие приделы марианитского коллежа, присутствует на школьных церемониях, наслаждается порой каникул, сопровождает вместе с матерью на вокзал к поезду, который унесет его в манящий и пугающий Париж, город, где его по-прежнему будет преследовать одиночество.
В огромном городе я не найду плеча,
Которое смогло бы облегчить
Мне тяжесть одиночества угрюмого.
Сам Мориак признается, что он попал под влияние популярного в те годы поэта Сюлли-Прюдома. Но в стихах начинающего автора можно услышать отзвуки творчества и других, более именитых учителей — Франсиса Жамма в первую очередь. Мориаку пришлось по душе программное требование Жамма, требование естественности. А Жамм почитал «естественными» и достойными описания хлеб и мясо, воду и соль, лампу и ключ, женщину и веселье, лебедей и грусть. Близок был Мориаку и расплывчатый католицизм Жамма, автора «Христианских Георгию).
Успех «Сложенных рук» определился вскоре после выхода книги в свет. В феврале 1910 года Мориак получил письмо, написанное на бланке 'Палаты депутатов. Оно начиналось словами: «Сударь, Вы — большой поэт, которым я восхищаюсь, настоящий поэт, размеренный, нежный и глубокий, который не пытается напрягать свой голос, чтобы мы расчувствовались над воспомина- ниями детства» 6. Подпись: Морис Баррес. За письмом последовала статья, озаглавленная, как и сборник, «Сложенные руки» («Эко де Пари», 21 марта 1910 г.). Барресу понравился спиритуализм, католический настрой первых стихотворных опытов Мориака, их обращенность к миру семьи, привязанность к родной земле. Оценил он и несомненную поэтическую одаренность Мориака. Баррес предсказывал ему «славное будущее».
Другие отзывы на поэтические опыты Мориака были не столь лестными, как статья Барреса. Ален-Фурнье, автор «Большого Мольна», человек, которому суждено было в скором времени сложить голову на фронте, писал в «Пари журналь»: «Поэзия Франсуа Мориака лихорадочно возбужденна, но благоразумна... Это поэзия богатого и очень умного ребенка, который никогда не пачкается во время игр, получает по субботам крестик по поведению и ходит каждое воскресенье слушать мессу».
«Я вошел в литературу херувимом из ризницы, исполняя партию на своем маленьком органе» («Бог и Мамона»),
В «Сложенных руках» поэтически запечатлен милый сердцу Мориака родной пейзаж сосновых лесов и виноградников — место действия его романов. Запоминаются, в частности, такие строки:
Моя душа — это мутная и глубокая заводь,
Куда я бросаю лот.
(Перевод Ф. И.)
Позлее, возвращаясь к лирике, Мориак выступит с поэтическими произведениями «Прощание с отрочеством» (1911), «Пропавший без вести» (1918), «Грозы» (1925). «Кровь Атиса» (1940), но магистралью его творчества станет искусство романа.
Десятые годы — время напряженной общественной и литературной деятельности начинающего писателя. Мориак — председатель студенческого общества, разделенного на сторонников монархической «Аксьон франсез» и еретического «Сийон», журнала Марка Санье. Душой Мориак — на стороне Санье. Так, говорит Мориак, «уже с первых моих шагов я заслужил от церковных властей неизменное к себе отношение: настороженность, недоверие, впрочем — ласковое, сердечное»7
Одновременно с работой над новым сборником стихотворений Мориак рецензирует поэзию в журнале «Тан презан». В 1912 году он основывает вместе с Андре Лафоном журнал «Кайе». Цель нового издания — утверждение католического искусства. Правда, большие поэты-католики — Пеги, Клодель — не приняли это начинание всерьез.
По-прежнему огромное место в жизни молодого Мориака занимают книги. Он много и беспорядочно читает — французскую классическую литературу XVII века, романы Бальзака и переписку Флобера, Толстого и Достоевского, философов Бергсона и Блонделя, современных авторов.
1900 годом: «Мне нравится Париж, холодный Париж, его небо матового стекла, светло-серая дымка Больших бульваров и четкое цокание подков по деревянным мостовым; сырой Париж, где рано спускается ночь и где вокруг газовых рожков образуется прозрачное кольцо света...»
С 1909 по 1912 год Мориак работает над романом «Дитя под бременем цепей». Книга увидела свет в 1913 году — году для французской словесности знаменательном. Он не просто богат книжными новинками: в канун войны как бы подводились итоги литературного развития. Жизнь проверяла, какие течения исчерпали себя, какие имеют будущее.
«Эпоха пахла порохом», — вспоминал Поль Вайян-Кутюрье. В душной предгрозовой атмосфере гулко раздается топот солдатских башмаков, бряцание шпор, барабанная дробь... Новый роман Эрнеста Псишари называется «Призвание воина». Но далеко не всем по душе воинственные напевы. Об историческом опыте Великой французской революции напоминает Анатоль Франс романом «Боги жаждут» (1912). Перед читателем романа Алена-Фурнье «Большой Мольн» возникает подернутое таинственной дымкой царство старинных замков, недоступных красавиц, необычайных похождений. Непознанный огромный мир внутренней жизни открывает Марсель Пруст, пустившись в дальнее странствие по извилистой тропе воспоминаний— «в поисках утраченного времени». В том же 1913 году вышел роман Роже Мартен дю Гара «Жан Баруа». Один из главных мотивов книги — освобождение человека из-под власти религии.
«Жана Баруа». Романы молодых писателей кое в чем соприкасаются. Как и Жан Баруа, Жан-Поль Жоане, герой романа «Дитя под бременем цепей», склоняется к религиозному модернизму.
Жан-Поль Жоане — первый из молодых героев Мориака, с которыми писатель так и не расстанется на всем протяжении своего творческого пути. Отличительную черту молодого человека Мориак усматривает в неопределенности. «Он — девственная сила, которая еще не связала себя с определенной профессией; он еще ни от чего не отказывается; его зовут все дороги»8
Уже в первом романе Мориака выступает примечательная особенность его творчества. Он знает, чувствует материальный мир, описывает с таким умением, что читатель зримо видит все сущее, все происходящее — и лица людей, и предметы, их окружающие. Вот как — в доброй старой манере XIX века— начинается роман:
«Жан-Поль снял на улице Бельшас маленькую квартиру на пятом этаже. Окна открываются на пейзаж парижских крыш. Отец прислал ему старую мебель, заброшенную на чердаке за городом; мебель эта видела скромную жизнь деда и бабушки и, как вновь обретенный старый слуга, хорошо знала этого молодого человека, который некогда разбивал об ее углы детский лобик. Вот настенные часы: по ночам их бой будил Жан-Поля в дреме комнаты, в страшном молчании сельской местности...»9
Рассказывая историю Жан-Поля, Мориак обращается к ситуации, неоднократно разрабатывавшейся во французской литературе прошлого столетия: провинциальный молодой человек в Париже. Но, в отличие от бальзаковского Растиньяка, Жан-Поль отнюдь не кондотьер, не завоеватель, не покоритель. Он «с болью ощущал бесполезность своей жизни. Несколько раз он собирался повторить жест Растиньяка и бросить огромному городу вызов на единоборство. Но мелкие неудачи, усталость, отвращение привели его в маленькую комнату, где он спрятался от шумных улиц, зарывшись в книги».
В духовных исканиях Жан-Поля угадываются некоторые моменты напряженных поисков молодого Мориака. Не найдя удовлетворения в догматической религии, Жан-Поль устремляет свои помыслы к модернизму. Он дружит с Венсаном Иэроном, посвятившим себя делу христианской демократии. Венсан — заметная фигура в модернистской организации «Любовь и вера».
«Сийон»). Серве видит свою задачу в том, чтобы совершить «великую революцию» в душе пролетариата. В программе и деятельности общества причудливо переплетаются религиозный и революционный идеалы. Собрания, на которых обсуждаются теологические вопросы, заканчивается пением «Интернационала».
Жан-Поль пытается завести дружбу с рабочим парнем по имени Жорж Эли. Но юному буржуа скоро становятся в тягость однообразные рассказы Жоржа о мастерской, о своей работе. Слишком многое их разделяет. Жан-Поль начинает относиться к Жоржу с презрением; тот тяжело переносит обиды и в конце концов идет на разрыв. В организации «Любовь и вера» к Жан-Полю относятся как к «буржуа и интеллектуалу». На очередном собрании Жорж бросает ему в лицо: «Есть вещи, которых буржуа никогда не понять». Жан-Поль приходит к выводу, что в организации модернистов ему делать нечего. В конце концов он обретет душевное спокойствие в любви и вере в бога.
Как и к большинству своих ранних произведений, Мориак относился к роману «Дитя под бременем цепей» резко критически. Для этого были основания. В книге — в бесконечных внутренних монологах, в самой позиции героя, который не столько живет, сколько изливает душу и словно наблюдает себя со стороны, — сказывается подражание повествовательной манере Мориса Барреса. От этого еще предстояло освободиться.
Между тем в жизни писателя произошли перемены. В 1913 году Франсуа Мориак женился на Жанне Лафон. Несмотря на противодействие отца Жанны, крупного чиновника, усматривавшего в этом союзе мезальянс, брак оказался счастливым. У Мориака было четверо детей: сыновья — Клод, ставший впоследствии известным писателем, и Жан; дочери — Клэр и Люс.
Когда разразилась первая мировая война, Мориака призвали в армию, но, по состоянию здоровья, зачислили во вспомогательную службу. На фронте он был санитаром — сначала во Франции, затем в Греции, в Салониках, куда он отправился морем в конце 1916 года. Однако малярия заставила его вернуться на родину, где он в начале 1917 года и демобилизовался.
— официальная идеология того времени. В первой же дневниковой записи военных лет (сентябрь 1914 г.) читаем: «Все литераторы определенного возраста избрали легкую роль Тиртея. Чудовищная глупость журналистов во время войны» 10. Он беспощаден к Шарлю Моррасу, главе монархической «Аксьон франсез», критически относится к Морису Барресу, выражающему, по его словам, «официальный оптимизм». Мориак приходит к горькому выводу: «Сегодня ни один человек на всем белом свете не решится сказать рравду о войне» 11. Это—дневниковая запись от 12 июля 1916 года. Но такой человек нашелся. В начале 1917 года Мориак прочитал «Огонь» Барбюса. Как многие его современники, Мориак был потрясен. «Огонь» Барбюса дает устрашающую картину того, о чем мы никогда не думаем, мы, которые там не находимся» 12, — пишет он жене.
Война оставила свой след в сознании начинающего художника. Он никогда прямо не писал о войне, но опыт тех лет помог ему увидеть ад повседневного бытия. Период ученичества кончился.
1. F. Mauriас. Ecrits intimes, Genève—Paris, 1953, p. 42.
2. F. Mauriac. Ecrits intimes, p. 47.
3. Общественная деятельность Марка Санье продолжалась и после закрытия журнала. После первой мировой войны он был избран в палату депутатов, где правые именовали его не иначе как «христианским большевиком». В 30-е годы он примыкал к движению Народного фронта, выступал против фашистской агрессии в Испании. Санье был видным участником движения Сопротивления.
4. F. Mauriac. Mémoires intérieurs. P., 1965, p. 243.
6. F. Mauriac. Ecrits intimes, p. 75.
8. F. Mauriac. Le jeune homme. P., 1926, p. 15.
9. Там, где нет ссылки на русское издание, перевод автора книги.
11. Ibid., p. 137.
12. «Mauriac avant Mauriac». P., 1977, p. 66.