Глава вторая
РОМАНЫ О ВОЙНЕ И СОПРОТИВЛЕНИИ
Вторая мировая война и движение антифашистского Сопротивления создали огромную литературу: художественную, документальную, публицистическую1. Она имеет различные аспекты, дает новое осмысление историческим фактам и социально-этическим проблемам и свете современности, участвуя тем самым в идейной борьбе наших дней. В некоторых странах — в Польше, Югославии — проблематика, так или иначе связанная с войной, продолжает оставаться одной из ведущих, в других — сохраняется на видном месте в литературном процессе.
синтез масштабного эпического повествования с постановкой острейших этических проблем, решаемых с позиций гуманизма, с глубоким проникновением в человеческую душу.
На свой лад ставятся проблемы, связанные с войной и движением Сопротивления, во французской литературе последнего десятилетия. В послевоенные годы на первый план выдвигалась литература экзистенциалистская; писатели реалистическою направления, за немногими исключениями, тяготели к документальным жанрам. К началу 50-х годов картина стала решительным образом меняться. Появление романа Арагона «Коммунисты» (1949—1951) ознаменовало определенный поворот литературы в сторону реализма. Известные романы о войне и Сопротивлении, принадлежащие перу Робера Мерля, Армана Лану, многих других авторов, этот поворот закрепили. Существен вклад, внесенный в правдивую литературу о войне и Сопротивлении писателями-католиками (Жан Кейроль, П. -А. Лезор и др.) 2.
Представляется, что водораздел в романах последнего десятилетия пролегает не столько в плоскости философско-эстетической, сколько общественной, гражданской. Экзистенциализм как влиятельное литературное течение отошел в прошлое. Отдельные экзистенциалистские мотивы можно проследить, например, в произведениях молодого писателя Патрика Модиано, удостоенного в 1978 г. Гонкуровской премии, но они не играют определяющей роли. Прогрессивным писателям, обращающимся к проблематике войны и Сопротивления, сам жизненный материал помогает писать в реалистическом ключе. . Эти авторы сталкиваются в первую очередь не с модернистами, а с реакционными: писателями: они стремятся не столько к тому, чтобы рассказать о войне языком искусства, сколько к тому, чтобы — так или иначе - исказить историческую перспективу.
Попытки реабилитировать коллаборационизм и возложить ответственность за пролитую кровь на участников Сопротивления восходят к самым первым послевоенным годам, когда некоторые члены Национального Комитета писателей, сложившегося в огне антифашистской борьбы, выступили с проповедью всепрощения. Назовем известное заявление Жана Полана, которое положило начало расколу в рядах Национального Комитета писателей и способствовало к дальнейшем его распаду. Против идеалов Сопротивления выступили авторитетные буржуазные философы и историки: так, Раймон Арон, автор вышедшей в 1959 г. «Истории освобождения Франции», говоря о наказании, понесенном коллаборационистами, словно приравнивал его к зверствам, содеянным гитлеровцами.
Идеологическая борьба вокруг наследия Сопротивления развернулась особенно ожесточенно в юбилейном 1974 г., году тридцатилетия освобождения Парижа. С одной стороны, появились значительные исторические труды, подтвердившие верность французов национальным и социальным идеалам движения Сопротивления. Еще в 1968 г. вышел обстоятельный труд под редакцией Жака Дюкло «Французская коммунистическая партия и Сопротивление». Широкий резонанс подучили книги Алена Герена «Сопротивление» и Пьера Дюрана «Жить не склоняясь. Сопротивление». В предисловии Макса-Поля Фуше говорится: «Сопротивление принадлежит истории. Но оно перерастет рамки истории. Сопротивление относится к прошлому, но оно живет в настоящем и будет жить к будущем»3«Эроп» (июль-август 1974 г.), озаглавленный «Поэзия и Сопротивление», антология Пьера Сегерса «Сопротивление и его поэты».
Нельзя было позволить сбрасывать со счета решающий вклад Советского Союза в разгром гитлеровской Германии и в освобождение Франции. В речи на VI съезде советских писателей Мишель Батай напомнил о событиях тридцатипятилетней давности: «Надо ли вам говорить, как глубоко мы понимали тогда во Франции то решающее значение, которое имели для судьбы Европы и мира мужество и стойкость вашего народа? Это не будет забыто никогда, и между вашим и нашим народами, как и между многими другими, установился негласный договор дружбы и признательности, скрепленный пролитой кровью...» 4.
С другой стороны, во Франции хлынул поток литературы, откровенно или завуалированно защищавшей оккупацию и коллаборационизм: якобы объективные, а на самом деле апологетические книги о Гитлере; мемуары коллаборационистов; псевдодокументальные романы о войне (назовем в качестве примера роман Мари Шез о своем отце, пособнике Дорио,— «Лавры озера Констанс», 1974).
В процессе переоценки прошлого заметную роль играет ретроискусство. Это модное на Западе возвращение к давно ушедшему связано со стремлением посмотреть на него по-новому, непредвзято. Ретроискусство — явление сложное, противоречивое. Здесь пойдет речь только об одном совершенно конкретном случае, а именно о фальсификации антифашистского движения Сопротивления.
В работе «Память о войне и долг писателя» видный литературовед Жан Перюс подчеркнул: «Пошла мода на «ретро», на «оглядку назад», которая состоит в оправдании коллаборационизма как в книгах, так и на экране» 5. «Антиретро» назвал свое интервью в журнале «Кайе дю синема» философ и историк Мишель Фуко: «За историю сейчас ведется сражение. Оно весьма показательно. Появилось стремление зашифровать, более того, покончить с тем, что я называю народной памятью, и одновременно предложить и навязать людям свое истолкование настоящего»6. Фуко подкрепляет эти рассуждения примерами из нашумевших фильмов «Лакомб Люсьен», «Инфернальное трио» и др.
Наиболее известный из этих фильмов «Лакомб Люсьен» поставлен по сценарию Луи Маля и Патрика Модиано. Сценарию предшествовали прозаические произведения Модиано, самым характерным из которых является роман «Ночной дозор» (1969). Модиано, одаренный писатель, родился вскоре после войны и, конечно, не имеет о ней собственного представления.
Главный персонаж романа, шантажист и осведомитель,— от его имени ведется повествование — пошел на службу французского гестапо, в свою очередь подчиненного гестапо немецкому. Трудно было бы искать последовательность в этом странном, напоминающем галлюцинацию романе, где сочно выписанным преступникам противостоят схематичные участники Сопротивления. Но основная мысль в достаточной мере ясна: принципиальной разницы между палачами и их жертвами не было. Предатель сам становится мучеником. Со сходным кругом рассуждений встречаемся мы и в «Лакомбе Люсьене» 7.
Если верить издательскому предуведомлению, в «Лакомбе Люсьене» речь идет о крестьянском парне, наделенном «наивным аморализмом и жаждой жизни», но далеком от всякой идеологии. Отсюда вывод: «Люсьен Лакомб 1944 года — это нынешний современный молодой человек». На страницах правой прессы многочисленные рецензенты расхваливали не только фильм, но и его главного персонажа. Идиллическая любовь между Люсьеном и Франс Горн «будет разрушена взрослыми во имя ужасных абсолютов политики. Но Лакомб Люсьен будет спасен, потому что он любил» 8«взрослые»?
В рецензии, опубликованной в еженедельнике «Франс нувель», фильм «Лакомб Люсьен» рассматривался как «факт идеологического и политического порядка» 9 «Ночном дозоре», дается страшная, омерзительная среда французских гестаповцев, обреченных и поэтому столь ожесточившихся летом 1944 г. Они садистски пытают и безжалостно расправляются с попавшими к ним в руки патриотами. Игрою случая среди гестаповцев оказался туповатый, бессмысленно жестокий крестьянский парень Люсьен Лакомб. Свою карьеру палача Лакомб начинает с того, что выдает школьного учителя, связанного с партизанами. Столь же беспощадный, что и его сообщники, Лакомб разительно меняется, когда попадает в семью бежавшего из Парижа известного портного еврея Горна. По-прежнему он отпускает свои хамские, нелепые реплики, но повадки у него другие: Люсьен пытается быть даже обходительным с Горном и его женой — парня потянуло к их дочери Франс. В свою очередь Франс и ненавидит и любит Люсьена. Здесь начинается неправда: все тот же туповатый парень, оставаясь самим собой, пытая участников Сопротивления, начинает совершать благородные поступки. Он хотел бы спасти Горна, который, не выдержав моральной пытки, добровольно идет в гестапо. Очередью из автомата Люсьен укладывает гестаповца, явившегося арестовать Франс и ее мать. Втроем они спасаются бегством, живут в заброшенном доме. Финал — самая фальшивая часть фильма: это картины идиллической любви Люсьена и Франс на лоне природы. Последний кадр: на лицо Люсьена накладывается текст: «Люсьен Лакомб был арестован 12 октября 1944 года.
Осужденный военным трибуналом движения Сопротивления, он был приговорен к смертной казни». «Взрослыми», нарушившими идиллию, оказались, таким образом, участники Сопротивления!
В этом умело сделанном фильме, отмечала прогрессивная критика, была своя доля правды. Даже в июне 1944 г. темные деревенские парни могли пойти на службу к немцам. Гестаповцы обрисованы в фильме без прикрас, беспощадно. Но в «Лакомбе Люсьене» сценаристы, переводя разговор ну совершенно конкретного политического плана в отвлеченно человеческий, превращали палача в мученика. Совершенно естественно, что картина Сопротивления, представленная действиями смелых одиночек, а не широким народным движением, оказалась в фильме искаженной. На это и указал Луи Маллю главный редактор «Юманите» Рене Андрие, который был одним из руководителей партизан в Лоте, месте действия фильма. Режиссеру не осталось другого выхода, как признать, что он «зашел слитком далеко».
«Битву на рельсах» Рене Клемана, «Приговор» Жана Валерра, «Красную афишу» Франка Кассенти. В 1974 г. на экранах телевизоров появился отличный фильм Поля Себана «Авиньонские любовники» (по известной повести Эльзы Триоле). Но не эти произведения задавали тон в тридцатую годовщину освобождения Парижа.
Мода на ретроискусство, правда, в меньшей степени, чем в кинематографии, дала знать о себе в литературе. Ей заплатил дань и Франсуа Нурисье, автор романа «Аллеманда» (1973) 10.
Как явствует из эпиграфа, аллеманда - танец немецкого происхождении, бывший в моде при дворе Людовика XIV. Вместе с тем прилагательное «аllеmandе» значит «немецкая». Действие романа относится к 1943—1944 гг., и речь идет о немецкой оккупации. Второй эпиграф принадлежит Анри де Монтерлану: «Юность — это возраст, когда проходят мимо всего на свете». В сочетании двух эпиграфов раскрывается главная тема романа, где речь идет о той части французской молодежи, которая оказалась в стороне от ужасов оккупации.
Юноши и девушки из буржуазных семейств проходят свое «воспитание чувств». Очень скромное, не соответствующее масштабам времени воспитание. «Как мокрица» провел последние школьные голы Люсьен Лешад. Это типичный антигерой. Не представляет особого интереса его личная жизнь. Словно игрушкой, развлекаются им Колет и Ноэль — девушки из богатых семейств.
По своим политическим взглядам Люсьен консерватор. Порой бывает склонен к антифашистским настроениям: хотя и по-школярски, они пробуждаются у него на представлении «Антигоны» Ануя. Но протест Люсьена никогда не выходит за рамки расплывчатой антинемецкой фразеологии. Персонажи романа - всего лишь пассивные свидетели героического парижского восстания. Как и его мамаша, Люсьен опасается готового вот-вот начаться восстания как бедствия, кораблекрушения. Юные буржуа из романа Нypисье даже не играют в Сопротивление, подобно персонажам «Золотой решетки» Филиппа Эриа, завсегдатаям Лазурного берега, дорожным попутчикам Агнессы Бусардель: за столиком вагона-ресторана они демонстративно говорят по-английски. После их ухода «официант долго стирал салфеткой прописную букву V 11» В «Аллеманде» с иронией сказано: «Да, уж они настрадались, парижские буржуа!» Автор признается: теперь «юнцы 1944 года стали почтенными господами, которые зашибают большую деньгу, сидя за рулем предпринимательства, реалистами, в которых я не узнаю самого себя».
Книга не направлена против высоких идеалов движения Сопротивления. Она посвящена Морису Реймсу, «по привязанности, разумеется, и потому что он в эти годы участвовал в борьбе». Нурисье видит свою задачу в констатации того, чему был сам свидетелем: «Я отнюдь не собираюсь утверждать, что в 1943—1944 годы французы не были столь героическими, как это считается. Отважные были отважными. А все прочие, по известному в те времена выражению, существовали». По своему объективному содержанию роман Франсуа Нурисье «Аллеманда» приближается к произведениям, эпоху Сопротивления дегероизирующим.
В книгах, противостоящих ретроискусству, продолжаются традиции литературы Сопротивления. В них живет ненависть к фашизму, пафос освободительной борьбы, оптимистическая вера в будущее. Новым является то, что гражданская поэзия, очерк, ведущие жанры литературы Сопротивления, уступили место роману. На первом плане уже не документальные произведения, написанные очевидцами, что было характерно для первых послевоенных лет, а романы большого дыхания, эпического склада. Прошедшие с окончания воины годы позволяют осмыслить ее философски. К такого рода произведениям принадлежит роман Армана Лану «Пастырь пчел» (1974) 12.
Арман Лану относится к писателям, чье творчество несет печать минувшей войны. Путь к «Пастырю пчел» лежал от «Майора Ватрена» и «Когда море отступает», книги, отмеченной в 1963 г. Гонкуровской премией. Десяток лет, отделяющих «Пастыря пчел» от предыдущих романов, был временем раздумий, поисков, упорного труда.
Лану взял эпиграфом известные слова Расула Гамзатова из книги «Мой Дагестан»: «Человек и свобода на аварском языке называются одним и тем же словом. «Узден» — человек, «узденлъи» - свобода, поэтому, когда имеется в виду человек — «узден», имеется в виду, что oн свободный — «узденлъи». Любовью к свободе и живут герои романа Лану «Пастырь пчел».
«возникает сама собой, по воле своего народа». Ее пляшут не вдвоем, не парами, а взявшись за руки в огромном хороводе, целой толпой, всей деревней. Сардана — танец свободы.
Под звуки сарданы, под напев La Santa Espina развертывается повествование. Летом 1938 г. на юге Франции, неподалеку от испанской границы, встречаются за чашкой кофе скульптор Аристид Майоль, его натурщица Анжелита, учитель и художник Эме Лонги. Они говорят об искусстве. Майоль, седобородый патриарх с молодым взглядом, провозглашает: «Жаль, что я так поздно взялся за скульптуру, иначе я лепил бы горы». Но всякий разговор неизбежно заканчивается одним словом: война.
Та, что сегодня бушует за Пиренеями, а завтра перейдет границу Франции. Наступает 1939 г., «год смерти Испанской республики, год агонии, генеральной репетиции разгрома». Эме призван в армию, участвует в военных действиях, взят в плен (эта страница жизни героя книги доподлинно известна автору, который был сам в лагере для военнопленных в Вестфалленхофе). Война определяет судьбы всех героев романа.
В 1943 г. там же, на юге Франции, лейтенант запаса Эме Лонги, освобожденный из плена по тяжелому ранению, заходит в школу, где обучают искусству сарданы. Он пришел на тихий, чуть различимый звук плененной песни La Santa Espina. В школе он попадает к партизанам. И лишь три года спустя, когда война кончилась, Лонги узнает, что тогда сардана была не только вольнолюбивой пляской. С помощью танца партизаны, макизары поддерживали друг с другом связь: чередование длинных и коротких па давало цифровой ряд, Который расшифровывался и означал то важное известие, то боевой приказ.
В Сопротивлении завязалась крепкая дружба между учителем Лонги и учителем Пюнг, командиром партизанского отряда имени Анри Барбюса. Правда, их взгляды во многом различны: один — пацифист, антимилитарист, другой - революционер, член коммунистической партии. Лонги намерен перейти испанскую границу, чтобы отправиться в Алжир и присоединиться к частям регулярной французской армии; Пюнг хочет бить немцев здесь, на родной земле. Описания жизни и боевой деятельности макизаров придают книге эпический размах. На каждом шагу макизары сталкиваются с нелегкими проблемами, не только военными, но также политическими и моральными. Проблемы самые острые — от них зависит жизнь людей.
нацисты объявили мирным людям. «Черт возьми,— говорил Пюнг,— неужели ты думаешь, что нам доставляет удовольствие убивать бошей, которым у нас не хрена делать и которые навязали нам две войны подряд!» И добавляет: «Я люблю мир так же, как и ты, Лонги. Мало кто отдает делу мира столько, сколько отдал я. Но свободу я люблю больше мира».
В романе сталкиваются два взгляда на Сопротивление, две точки зрения, в конечном счете — два идеала: быть Франции такой, какой она была до войны, или новой, истинно демократической, социалистической. Для одних Сопротивление — сбор разведывательных данных, тайные склады оружия, тактика выжидания; для других - саботаж на заводах, взрывы на железных, дорогах, одним словом — война. Возникает множество вопросов: допустима ли тактика личного террора? Следует ли ждать указаний из центра или действовать на свой страх и риск? У читателя не остается сомнений в том, что автор — сторонник активной антифашистской борьбы. По мере того как развертывается действие, Лонги убеждается, сколь прав был командир партизанского отряда.
В конце романа Пюнг, возвратившись после войны в свою школу, от политической деятельности отходит. Очевидно, это обстоятельство и побудило Андре Стиля, рецензента газеты «Юманите», назвать его поведение и образ мыслей несколько странным для коммуниста. Дело в том, что некоторые высказывания Пюнга, в частности о терроре, отдают политическим экстремизмом. Люди, подобные Пюнгу, не могли смириться с отказом от вооруженной борьбы и переходом к политической деятельности в мирных условиях.
Антиподом участников народного Сопротивления выступает майор Лагаргуст, восторженный поклонник генерала Жиро: генерал—«человек судьбы, который установит мир в нашей несчастной стране. Американцы выигрывают войну. Мы вместе с ними. Stars and stripes13 ». Пюнг обрывает разглагольствования майора единственным вопросом: «А как быть с теми, кто одержал победу под Сталинградом?»
«Слово «нет», твердо противопоставленное грубой силе, обладает таинственным, идущим из глубины веков могуществом». Это магическое слово говорят Пюнг и Лонги, натурщица Анжолита, пастух Капатас — главный герой романа. С образом Капатаса связано мифологическое и эпическое начало книги, которую сам «автор рассматривает как «опыт эпического повествования»14.
Башмачник по профессии, пчеловод по призванию, Капатас перебирается со своими ульями, вслед за солнцем, с места на место — с побережья от миндальных и вишневых деревьев на гору Канигу, где его питомцы собирают вересковый мед. Пастух пчел - это человек, который шел за весной (таково было первоначальное заглавие книги). У пчел есть смертельный враг—бабочка «Мертвая голова». Беседуя с пчелами, Капатас рассказывает: « В серой форме она пришла из ада... Эта эмблема была начертана на самолетах, которые бомбили Гернику... «Мертвая голова» появляется перед бедствиями, страшными эпидемиями — чумой и холерой, перед катастрофами, войнами».
Капатас оказался прав. «Мертвая голова» — эмблема эсэсовцев воцарилась во Франции. Но ей нет доступа на гору Канигу, где безраздельно властвует пастух пчел, с которыми он всегда находит общий язык. Глубокий смысл имеет описание жизни пчел, проходящее через все повествование: оказывается, что пляска пчел-разведчиц является средством коммуникации. Мы проникаемся чувством, что не только люди, но и сама природа противостоит захватчику. Капатас, убеленный сединами старик, могучий, как гора, где он обосновался, пришел в роман из легенды, из народного предания. «В общей ненависти к захватчику гора Канигу, Капатас и Сопротивление составляли единое целое, где самые иррациональные силы приходили на помощь прометеевскому рационализму Пюнга и его товарищей.
— Это не люди оказывают сопротивление,— сказал Капатас.— Это Гора».
Сама собой напрашивается параллель с «Волшебной горой» Томаса Манна. У немецкого писателя гора была художественным способом отстранения от действительности для размышлений над миром и жизнью. В романе о пастыре пчел гора становится символом народного, уходящего в глубь веков сопротивления неправедной войне.
«La Santa Espinа». Терновый венец — удел героев и мучеников Сопротивления. В начале 1945 г. майор Эме Лонги возвращается из Алжира во Францию. Он узнает, что стало с его друзьями. Погиб Аристид Майоль. Зарезав немецкого летчика, приняла страшную смерть Анжелита. В августе сорок четвертого солдаты с черепом и скрещенными костями на фуражках окружили гору, где расположился со своими ульями Капатас. Макизары отбили лобовой приступ, и тогда гору накрыли смертоносным минометным огнем. Но когда эсэсовцы двинулись за трофеями, перед ними непреодолимым барьером выросла стена пчел. Финал романа — символический.
В авторском заключении рассказывается история создания книги, первый набросок которой относится к 1961 г. Персонажи вымышленные соседствуют с историческими. В конце романа публикуется приказ о посмертном награждении партизан отряда имени Анри Барбюса. Но в отличие от документальных произведений роман Лану основан не на конкретных, точно зафиксированных фактах, а продиктован творческой интуицией и художественным вымыслом. Так, эпизоды, связанные с партизанским отрядом, были написаны до того, как Лану узнал о маки на горе Канигу и о его предводителе (художник угадал даже профессию командира, который прежде учительствовал). Автор стремился прежде всего воссоздать легенду о движении Сопротивления. Этому подчинены и экскурсы в прошлое, и многочисленные параллели между человеческим обществом и миром пчел. В мифологическом ключе решен образ пчеловода Капатаса: он — и совершенно конкретный, реальный человек, и олицетворение непобедимого народа, олицетворение могучих сил природы, которая приходит на помощь человеку в его нравом деле. Миф для Лану - не ребус, рассчитанный на читательскую элиту, а средство как можно глубже проникнуть в жизненные пласты, воплотить в одном герое квинтэссенцию народного духа.
Через весь роман проходит история трабукеросов, благородных разбойников, защищавших слабых от сильных. От них, полагает Лану, тянется нить к партизанам минувшей войны. Предания о трабукеросах и создают ту атмосферу легенды, в которой живут герои романа.
Если Арман Лану шел по пути мифологизации движения Сопротивления, то иную дорогу избрала Эдмонда Шарль-Ру, получившая широкую известность романом «Забыть Палермо» (книга была отмечена в 1966 г. Гонкуровской премией). В эпиграф первой части романа «Она, Адриенна» (1971) 15 вынесены слова из «Смерти Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова о человеке, стоящем на узком капитанском мостике, «человеке с двойной верой, двойным языком, двойной мыслью» (отметим редкое знание автором русской культуры от Пушкина до наших дней). Снова перед читателем — роман центростремительный: судьбы Европы на протяжении всех лет войны раскрываются на примере четырех основных персонажей - Адриенны Кретъен, капитана вермахта Ульриха Мюлена, испанского революционера Мигеля и старшеклассника Сержа. На первом плане - она, Адриенна, и он, Ульрих: но, по мере того как разворачивается действие, перипетии их личных отношений отступают на второй план; на первом - большие эпические события: освобождение Марселя, Словацкое восстание 1944 годи. «История знает свое дело, когда за него берется!.. Да и есть ли на свете выдумщик почище истории? Кто решится на большее?»
— жизнь «женщины в мире мужчин, крови и безумия». Известная модельерша, она была на протяжении долгих лет кумиром великосветского Парижа. В жизнеописании Адриенны легко угадываются черты знаменитой законодательницы мод Коко Шанель, которой Эдмонда Шарль-Ру посвятила свою следующую книгу «Шальная, или Мой маршрут по стране Шанель» (1974) 16. Автор утверждает, что ее героиня своего рода бунтарка в конформистском буржуазном обществе. Но, как свидетельствует «Маршрут по стране Шанель», она отлично в это общество вписывалась. В главе «Немецкие годы» обстоятельно рассказывается о связях Коко Шанель с абвером.
На страницах романа «Она, Адрненна» подчеркивается сложность, неоднозначность образа героини. Поначалу образ Адриенны — необъяснимая загадка, сотканная из намеков и недомолвок. Немало говорится о тайнах ее психологии. «У человека, потерпевшего кораблекрушение, больше свидетельств о своем прошлом, нежели у Адриенны»,— говорит Ликия, ее ближайшая и столь же загадочная подруга. Ложь стала природной стихией Адриенны: она eй необходима, как воздух. Загадочность поведения Адриенны во многом объясняется тяжелым прошлым. Никто никогда ее ничему не учил. У Адриенны есть черты отверженной, но вместе с тем детство, трудное и трудовое (она была старшей из девяти ребят), привило ей влечение к сильный, ярким личностям. Таким человеком ей сначала показался банкир Люкс, умело сочетавший ведение финансовых операций с галантными похождениями. Жестоко ошибшись в Люксе, Адриенна в поисках настоящего человека бросилась в объятия Ульриха Мюлена. Знакомство с ним происходит в салоне коллаборационистки Лу, чьи гости хвастаются тем, что входят в специальные подразделения по охоте за партизанами.
Любовь людей, принадлежащих к враждующим сторонам, часто становится темой современной литературы. Вспомним «Групповой портрет с дамой» Г. Бёлля, «Другого» Ж. Грина, «Берег» Ю. Бондарева. И решение этой драматической проблемы далеко не однозначно.
Адриенна учит Ульриха тому, чего он не только не знал, но и не мог себе представить: «жизни без всяких условностей». Любовники совершают неосуществимую попытку жить «вне» реальных условий существования. И эта обреченная на крах попытка мстит за себя. Особенно явственно это проявляется при поездке Адриенны и Ульриха в Компьен - туда, где находился лагерь, о котором заключенный в нем поэт Робер Деснос писал: лагерь, где земля
Пыль, кремень и трава, мел и кремень.
Трава и кремень, мел и кремень, и трава.
Мел, мел и кремень.
Мел и кремень.
В Компьене Адриенна делает непреложный вывод: «Надо расплачиваться. Время пришло. Мы бросили недопустимый вызов судьбе. Наша любовь противостояла существующему порядку вещей. Следовательно...» Следовательно, разлука неизбежна. Адриенна покидает Париж и направляется в Марсель. Там, уже в конце войны, во время марсельского восстания, раскрывается в полной мере гражданская вина Адриенны, связавшей себя с коллаборационистскими кругами, ее человеческая несостоятельность. Темной августовской ночью 1944 г. несколько марсельцев являются в дом, где живут Адриенна и Ликия; Адриенна должна ответить за все. Но вместо нее из дома выходит Ликия. В полусне до Адриенны доносятся слова: «Меня зовут Адриенна... Я портниха». И пуля, предназначенная Адриенне, сражает Ликию.
С гибелью Ликии наступает духовная смерть Адриенны. Пo сути дела, главная героиня книги сходит со страниц романа. О ее смерти сообщается в лаконичной фразе: «Адриенна скончалась». Таков тягостный итог жизни этой привлекательной, энергичной, одаренной женщины, не сумевшей выбрать свой путь, «реализовать» самое себя.
Крах — итог жизни и любовника Адриенны капитана Ульриха Мюлена, выходца из старинного австро-венгерского рода. По-разному складывается судьба трех братьев: Ульрих оказался в рядах вермахта; Максимилиана берут заложником и расстреливают в Праге гитлеровцы; Матиаш становится одним нз руководителей Словацкого восстания.
«Общество сделало все для того, чтобы превратить его в немца. Но его не коснулось уважение к силе, главный принцип немецкого воспитания. Ульрих считал этот принцип глупостью». Тем не менее прусская военная школа свое дело сделала: Ульрих стал кадровым германским офицером. Он воевал в Польше, Дании, Голландии, Бельгии, вступил во Францию, дрался в Югославии и Греции, был тяжело ранен на Восточном фронте. И только после России - фактическая синекура, интендантская служба во Франции. Но и в Париже «Вязьма преследовала его, как тошнота. Вязьма в канун его ранения. Забыть это было невозможно».
Ульрих был не хуже, но и но лучше других солдат и офицеров. Отсюда ощущение неизбывной вины перед жертвами нацизма. В Париже Ульрих «чувствует себя ответственным за пустоту сердец, желудков, кладовых, кастрюлек, улиц, ответственным за все». Здесь Эдмонда Шарль-Ру умело развивает тему, начатую в первом произведении французской литературы Сопротивления, повести Веркора «Молчание моря», где немецкий офицер Вернер фон Эбреннак «ступает на сложный и мучительный путь прозрения.
Адриенна для Ульриха - не просто и не только любимое существо. Это женщина его жизни. Но любовь Адриенны — пристанище мнимое. Разрыв с Адриенной означает для него полное поражение. «Жесты, которые он делал, слова, которые произносил, все происходило как бы вне его самого». Вместе с тем в его сознании нарастает недовольство гитлеровским режимом. В записях Ульриха читаем: «Мы живем в эпоху уничтожения. Это понятие исключает храбрость... Есть только убийцы». Подобные взгляды трудно удержать в секрете. Наступает неизбежная развязка - арест Ульриха. Узник Дахау, он попадает при освобождении к американцам, которые передают его англичанам; англичане «по неопределенным обвинениям и шпионаже» отправляют его к французам. Потом Ульрих оказывается в Братиславе, где его оправдывает суд под председательством... его брата Матиаша,. Но жизнь Ульриха de facto завершилась. И хотя он под конец жизненного пути находит женщину, которую любил в молодости — пражскую танцовщицу Жозефину, и женится на ней, ничто не может придать смысл последним годам его существования. По просьбе Ульриха Жозефина разрывает на мелкие клочки его дневниковые записи и бросает их в воду. Так и вся жизнь Ульриха «оказалась разбитой на тысячу кусков.».
Повествование о судьбах героев насквозь лирично, оно ведется в ключе, близком арагоновскому, с устными интонациями и свободным переходом от одной темы к другой (критика отмечала в романе и иную, но тоже близкую Арагону традицию - стендалевскую) 17. Как и у Арагона в «Коммунистах», на первый план выносится столь типичная для событий военных лет роль случая. Близость Арагону выступает не только в частностях. Роману предпослан эпиграф из «Страстной недели»: «У него не было иной болезни, кроме скрытой раны - памяти». И в полную силу возникает тема абсолютной любви, столь характерная для автора «Меджнуна Эльзы».
Как и у Арагона, лирика незаметно переходит в публицистику. В романе отчетливо выступает журналистское начало. Вот «сак говорит Эдмонда Шарль-Ру о наступающем крахе III империи: «Сегодня имя возмездию было Ленинград, когда вермахт вынужден был снять осаду, а голодавшие защитники города соединялись с войсками, пришедшими на выручку; имя возмездию было Сталинград, когда гибли отборные части немецкой армии, а фон Паулюс сдавался в плен; его имя было Триполи, когда африканский корпус Роммеля отступал, и город переходил к англичанам...»
1943 г. об уничтожении старой части Марселя со всеми ее жителями (в окончательно принятом решении речь шла о депортации и заключении в концентрационные лагеря «круглым счетом ста тысяч человек»).
Отдадим должное Эдмонде Шарль-Ру, которая, в отличие от некоторых своих соотечественников, никогда не забывает об исторических заслугах Советской Армии. Автор пишет об успешных действиях 2 Украинского фронта под командованием маршала Малиновского и 4 Украинского под командованием маршала Толбухина, о победах, одержанных армиями генералов Захарова и Рокоссовского. Ей дороги имена Михаила Егорова и Мелитона Кантария, поднявших красный флаг над рейхстагом. Участница второй мировой войны и движения Сопротивления, Эдмонда Шарль-Ру знает толк в бранном деле.
Крах гитлеровской империи неотделим от подъема освободительных сил в Европе. В связи с этим меняется значимость действующих лиц в структуре романа. Поначалу мы словно слушаем квартет четырех исполнителей: Адриенны и Ульриха, Сержа и Мигеля. Но постепенно два лица, так или иначе связанных с «новым порядком», отходят на задний план, и все большее значение приобретают участники движения Сопротивления.
Племянник Адриенны Серж относится к поколению тех, кто познал свою родину как «ошеломляющую географию гибнущем нации». Вместе с Адриенной и ее шофером Мигелем он оставляет Париж, когда немецкие войска подступают к столице. По дороге в Марсель Серж становится любовником Адриенны и продолжает испытывать к ней непреодолимое, казалось бы, чувство. Решающее значение в жизни Сержа приобретает, однако, не любовная история с Адриенной, а вторая встреча с Мигелем, одним из руководителей марсельского Сопротивления. Серж будет соратником Мигеля по подпольной борьбе. И когда Серж в августе сорок четвертого года в последний раз встречается с Адриенной, все встает на свои места: они в противоположных лагерях, они — враги.
Звездный час Сержа — участие в марсельском восстании. В описании восстания Эдмонда Шарль-Ру добивается органического, как у Арагона, сочетания эпического и лирического начала. «Есть города, где восстают булыжники. В Марселе восстали трамваи. Под напором огромной железной змеи разлетелись вдребезги ворота депо... Шесть вагонов, вытащенных самими служащими... Когда баррикада была построена, никто не верил своим глазам. Никакой возможности пройти. Быстренько собрались жители квартала. Дело обделали толково: баррикада выросла на своем месте, высокая, суровая, образцовая».
Как и у других писателей-реалистов, «поток сознания» персонажа (зачастую тяжелобольного, раненого, как, например, лейтенант Марк-Антуан в «Страстной: неделе» Арагона) выносит на поверхность последние мысли героя: «Наконец она, Адриенна, покидала его на окраине шумного белого Города. Вскоре колокол стал единственно слышным... И следующее мгновение Серж заскользил. Ну что ж, это было нетрудно. К чему бороться? Скользить. И еще раз скользить. Скользить все быстрее и быстрее... «Кто ты?» - спрашивал он у самого себя. Затем на губы пришло имя, которое никто не расслышал. Был полдень, когда всякая мысль его покинула».
Как говорилось, Мигель - учитель Сержа по подпольной борьбе. Он рассказывает Сержу о своей молодости, прошедшей на фронтах гражданском войны. В Марселе с испанцами все было просто. «По первым же словам, которыми они обменивались, Серж догадывался, к какой семье они относились. С французами все тоже шло само собой. Слово «товарищ» они произносили таким образом, что вопросы исключались». Естественно, что коммунист Мигель дрался в рядах ФТП (франтиреров и партизан). Именно Мигель и его товарищи, своевременно узнав о планах гитлеровского командования, спасают от депортации часть жителей старого города. Решающую роль играют коммунисты в дни марсельского восстания. По окончании войны Мигель живет надеждой на перемены в Испании.
Важное место в романе «Она, Адриенна» занимает рассказ о Словацком восстании. Отголоски борьбы народов Чехии и Словакии все время доносятся со страниц книги. В горах скрывается во главе партизанского отряда Матиаш; связным служит бывший дворецкий их семейства Богуш, который в конце концов даже научился произносить слова «товарищ комиссар». Предупредив Матиаша о появлении эсэсовских частей, Богуш погибает. Но гитлеровцы уже бессильны: на помощь словакам, «бойцам легендарного Яношика», пришли советские части под командованием полковника Величко; рядом с ними воевали и французские солдаты.
Роман растянут, зачастую автор страдает многословием, отдельные эпизоды мелодраматичны. Но бесспорная удача - умелое сочетание эпического начала со скрупулезным психологическим анализом. «Она, Адриенна» — одно из значительных произведений французской литературы о второй мировой войне, написанных с демократических позиций 18.
«Улица Трех солнц» (1975), 19 его лучшим, по словам А. Вюрмсера, произведении. Книга эта по терминологии, предложенной И. Бернштейн 20, может быть отнесена к роману «подведения итогов». Невеселые итоги подводит героиня романа Марта, одинокая сорокапятилетняя женщина. Вечером, когда она привычно сидит за телевизором, к ней в дом заявляются двое полицейских, которые разыскивают ее любовника, некоего Пьера Дешана. Они поджидают его совершенно напрасно: надо думать, Марта убила своего любовника, узнав, что тот служил в вишистской полиции. Убила потому, что от руки людей, подобных Пьеру, погиб Альбер, ее первая и единственная любовь. Вместе с Альбером выросла она на улице Трех солнц в старом квартале Марселя. Длинной вереницей идут воспоминания о годах детства и о войне. «Память,— говорит Ремакль,— это оркестр, где каждый инструмент ведет свою партию, а дирижер — чужой вам человек и старый знакомый. Память умножает, делит, складывает и вычитает воспоминания. Она путает время и превращает его в пылинки, танцующие в лучах солнца. На невероятных скоростях возвращается она к прошлому, воссоздавая давно минувшие события». В романе «Улица Трех солнц» действие развивается в нескольких планах: объективное описание происходящего в комнате Марты, «поток сознания» Марты, связанный с Пьером, и, наконец, воспоминания о событиях второй мировой войны.
«Альбер был светел и ясен. Альбер был пламенем». Судя по всему, Альбер — активный участник движения Сопротивления. Он принадлежит к тем смельчакам, которые распространяли листовки и расклеивали по ночам написанные от руки лозунги. Вместе с другими жителями старого Марселя гитлеровцы депортируют Альбера в лагерь. В отличие от книги Эдмонды Шарль-Ру, насквозь субъективной, лирической, в романе Ремакля дается объективная, внешне спокойная картина того, что произошло в Марселе в январе 1943 г.: «Неотвратимый, как трагедия, этот день был простым, как смерть и нищета». Подробно описывая, как был сломлен дух сопротивления жителей, как, выгнанные из домов, они отправлялись трамваями на вокзал с дальнейшим назначением в пересылочный лагерь Компьен, автор заключает: «Потребовалось меньше двадцати часов, а точнее — одиннадцать, от шести часов утра до пяти часов вечера, чтобы очистить старый Марсель от жителей, чтобы превратить улицы и дома, где двадцать пять веков люди смеялись и пели, в мертвый город». И нельзя не согласиться с мнением, высказанным А. Вюрмсером в «Юманите»: «Страницы, посвященные выселению бедняков старого города, исполнены трагической красоты. Об этом надо было сказать, и Ремакль сделал это наилучшим образом» 21.
Как и «Улица Трех солнц», романом воспоминаний является книга Мари Сюзини «Такой была наша любовь» (1970)22
Мари Сюзини — не новичок в литературе. В большинстве ее произведений — романах «Жаркое солнце», «Флора», «Шаг человека», «С закрытыми глазами», в повести «Первый взгляд», в пьесе «Корвара, или Проклятые» - действие развертывается на родной для писательницы земле Корсики. В дальнейшем, сохраняя внутреннюю напряженность повествования, Сюзини свой географический диапазон расширяет. Столица Франции - место действия романа «Такой была наша любовь». Книга эта, опубликованная в 1970 г., была хорошо встречена прессой.
Тема безраздельной любви, классическая тема французской литературы от «Вероники» Расина до «Орельена» Арагона, получает у Мари Сюзини свое собственное, оригинальное воплощение. В романе «Такой была наши любовь» тема эта, возможно, автобиографична. «Тебе» — пронзительное посвящение книги. Удача писательницы связана с тем, что повесть о любви разворачивается в драматической атмосфере истории, великолепно переданной Мари Сюзини. Веришь психологической правде ее интонации, ее боль, ее тревога передается читателю, который переносится в тревожную обстановку тех далеких и таких близких лет.
Оккупация. Облавы, аресты, казни. Гестаповцы ведут осужденного. «Он держится прямо, он словно рассекает грудью плотный воздух знойного дня. Вокруг него образуется пустота — он создает ее сам на своем пути. Даже улица кажется шире». Кругом воцаряется «страх, обнаженный страх».
Автор сосредоточивает свое внимание не столько на самом терроре, сколько на его психологических последствиях. «Самое страшное в годы войны было именно то, что никто не мог быть уверен в своем лучшем друге, в квартирной хозяйке, в случайном собеседнике, который пил ячменный кофе рядом с тобой в кафе «Ла Сурс» и болтал о всяких пустяках - просто, чтобы убить время».
случайно к ней попавшие, забирает ее возлюбленный Венсан, который принимает активное, до конца осознанное участие в антифашистской борьбе.
Любовь Фабии и Венсана гибнет не из-за психологической несовместимости, не из-за столкновения корыстных интересов двух семейств, как, скажем, в романах Франсуа Мориака, причина лежит вовне. Все трагически просто. И невообразимо страшно - Венсана арестовывают и бросают в лагерь Бухенвальд.
Эмоциональные страницы посвящены освобождению Парижа. Отдаленным эхом августа 1944 г. воспринимаются события мая 1968 г. С той принципиальной разницей, что мятежные студенты, мечтающие «о новом мире, о новом обществе, действительно построенном на справедливости», далеко не всегда толком знают, за что они борются. Ясно другое: если к громким, чересчур громким голосам студентов писательница прислушивается с известной долей насторожеиности, она решительно не приемлет то общество, против которого поднялись учащиеся Сорбонны.
Типичным представителем старого общества является Франсуа, муж Фабии. Он обладает весьма традиционными добродетелями: нe курит, не пьет, он образцовый семьянин. «Он заботится только о порядке, oн против всяких нарушений порядка - дома и вне дома». И когда забастовщики установили пикеты вокруг завода, а «подрывные» элементы захватили его кабинет генерального директора, он не ограничивается злобными антикоммунистическими филиппиками. Он активно действует, борется против рабочих, студентов, всех инакомыслящих. И становится окончательно чуждым своей жене.
Роман заканчивается ответом Фабии на вопрос мужа, откуда она пришла так поздно: «Уже не помню... Издалека». Действительно, Фабия пришла издалека. За один майский вечер она пережила свою жизнь сызнова. Детство и юность в Алжире. Занятия в Сорбонне в годы оккупации. Любовь к Венсану. Великая радость освобождения. Бои в Париже в памятные дни августа 1944 г. Тогда-то, под обстрелом, и происходит первая встреча Фабии с Матье. «Ухватившись за твой ремень, прижавшись щекой к мягкой ткани и ощущая солдатский запах - запах табака и дороги, я тогда, именно тогда, связала себя с тобой на всю жизнь. Я еще не видела твоего лица, еще не знала твоего имени, но уже поняла, что в тебе мое спасение». Фабия полюбит Матье, но десять лет совместной жилам не принесут им счастья. Матье любит Фабию, и все же изменяет ей на каждом шагу. Она уходит. И вот теперь, жена крупного предпринимателя, мать семейства, она снова на том же месте, что и много лет тому назад, между Ceнoй и Сорбонной, и также под аккомпанемент выстрелов встречается с Матье. Она любит его с прежней силой, он разделяет ее чувство. Но она уходит от него второй раз. Утраченное время можно обрести на страницах романа, но не в жизни. А здесь, в настоящем, прошлое оживает и умирает снова. Настоящее не следует за прошлым - они мучительно перекрещиваются. Трудно сказать, «то ли прошлое вторглось в настоящее, то ли настоящее переплелось с прошлым».
она ведет речь. Скажем, рассказу о том, как в Алжире мать Фабии родила дочку, отправившись на речку с корзиной белья на голове. И вернулась домой с той же корзиной. «Только возвращаться ей пришлось дольше обычного, потому что нести ребенка на руках было труднее, чем в животе».
Мастерство зримого воссоздания материального мира органически сочетается у Сюзини с филигранным психологическим анализом. Объективное авторское повествование от третьего лица сменяется взволнованным рассказом от первого лица - воспоминаниями Фабии. Пользуясь внутренним монологом, автор помогает читателю не только отчетливо увидеть все описываемое, но и активно сопереживать героям, принимать участие в их судьбе.
О немецкой оккупации и движении Сопротивления во Франции написано немало книг. И по-прежнему многие авторы вновь и вновь обращаются к этой теме. Но чем больше лет отделяет нас от той трагической и героической эпохи, тем сложнее оказывается ее художнически восстановить. Порой создастся впечатление вторичности, тема себя исчерпала. На эту мысль наводят некоторые книги последних лет, где, казалось бы, все на месте: участники Сопротивления прославляются, коллаборационистов осуждают, а читатель не может отделаться от гнетущего впечатления, что это ему уже известно. И верность идейных позиций сама по себе еще не является залогом художественного успеха.
В какой-то мере, суждение это может быть отнесено к повести писательницы Адель Фернандес «Ранний плод- горький плод» (1972) 23. В авторском предуведомлении говорится: «Герои этой повести могли бы жить спокойно и счастливо, но война калечит души людей, даже если человек остался цел и невредим». Последняя глава книги называется «Лето обломков», вызывая невольную ассоциацию с заглавием известного романа Жюльена Грина «Обломки». Потерял семью главный герой повести помещик Жиль Фабр, вернувшийся домой из концлагеря Маутхаузен. Его жена Франсина стали любовницей немецкого офицера. Разбита жизнь Матильды, жены Жоржа Фабра, коллаборациониста, выдавшего гестаповцам родного брата. В романе есть сильные, волнующие страницы, удачен образ юного испанца Хосе (с этим образом и связано заглавие книги). Но психология персонажей далеко не всегда убедительна. Так, Матильда оказывает всяческую помощь движению Сопротивления. Но под занавес - без всякого объяснения - выясняется, что любила она только Жоржа и участвовала в Сопротивлении лишь для того, чтобы обелить, в случае необходимости, коллаборациониста мужа. Стремление к неожиданному психологическому эффекту не пошло на пользу повести Адель Фернандес «Ранний плод,— горький плод».
дистанция, позволяющая отнести роман к историческому жанру. Так, М. Кузнецов полагает, что предметом исторического романа является изображение действительности, современником которой ни автор, ни читатель не являлись24. Вместе с тем в нашей критике получила довольно широкое распространение концепция, согласно которой книги о Великой Отечественной войне и второй мировой войне относятся к историческому жанру.
Нам представляется наиболее убедительной точка зрения Г. Ленобля, который на примерах из советской литературы («Хождение по мукам» А. Толстого, «Тихий Дон» М. Шолохова) показывает сочетание исторического и современного романа с превалированием черт современного.25
Рассматривать в ряду исторического романа книги о годах, которые на глазах людей нашего поколения потрясли мир, неправомерно. Пепел убитых, заживо сожженных стучит в нашем сердце.
Книги о второй мировой войне и движении антифашистского Сопротивления - связующее звено между историческим романом и социальным романом о современности.
.
1. См., например: Литература антифашистского Сопротивления в странах Европы (1939—1945). М., 1972; Топер П. М. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции. Решения. Герои. Изд. 2-е. М., 1975.
2. См. главу «Писатели католики — участники движения Сопротивления».
3. Durand P. Vivre debout. La Résistance. P., 1974, p. 9.
4. Лит. газ., 1976, 30 июн.
6. Anti-retro. Entretien avec Michel Foucault.— Cahiers du cinéma, 1974, juillet - août, N 251 — 252, p. 13.
7. Здесь рассматривается не фильм, а сценарий Луи Маля и Патрика Модиано (Malle L., Modiano P. Lacombe Lucien. Scénario. P., 1974).
8. Mоhrl M.. Malle L. Lacombe Lucien.— La Nouvelle Revue Françaisе, 1974, mai, N 257, p. 117.
9. France Nouvеlle, 1974, 26 mars— 1 avril.
11. «V» — первая буква слова «victoirе» (победа).
12. Lanoux A. Lе berger des abeillеs. P., 1974.
13. Имеется и виду звездно-полосатый американский флаг.
14. Из письма А. Лану Ф. Наркирьеру от 14 января 1977 г.
16. Charles-Roux Е. L' irréguliere ou mon itinéraire Chanel. P., 1974.
17 «Как и в «Пармской обители», история дается с точки зрения индивида» (см.: Piatier J. «Elle, Adrienne» d'Edmonde Charles-Roux. Le Monde, 1971, 11 juin).
18. Очень высокую оценку роман получил на страницах «Юманите-Диманш» в рецензии М. -Л. Барон, озаглавленной «Роман так роман» (L'Humanité-Dimanche, 1971, 23—29 juin).
19. Remacle A. La rue des Trois Soleils. P., 1975.
— Вопр. лит., 1976, № 2.
21. L'Humanité, 1975, 1 avril.
23. Fernandes A. Le Fruit sans douceur. P., 1972. Рус. пер.: ИЛ, 1974, № 3.
24. См.: Кузнецов М. Спор об историческом романе.— Вопр. лит., 1961. № 2.
«Об историческом повествовании можно говорить лишь в том случае, когда описываемые события имели место до рождения автора романа».
(Nélod G. Panorama du roman historique. Paris - Bruxelles. 1969, p. 20).
25. См.: Ленобль Г. История и литература. М.,1960.