Приглашаем посетить сайт

Мижо Марсель: Сент-Экзюпери
«Меня мучает, что в каждом человеке, быть может, убит Моцарт»

«Меня мучает, что в каждом человеке, быть может, убит Моцарт»

«Если капиталистическая система (в которой каждый представитель капитала играет роль государства) благоприятствует человеку, я не вижу ничего неуместного в том, чтобы она господствовала еще более явно и способствовала развитию человечества. Ведь возмутительно это только в том случае, если такая система находится в противоречии с интересами человека. И только в этом случае меня возмущает пресса и коррупция парламента. Но это второстепенные проблемы. Если интересы нации, то есть людей, уже не совпадают с интересами капитализма, пусть он уступит место другой структуре».

Трудно в точности установить, когда Сент-Экзюпери внес эту заметку в свою записную книжку. Вероятнее всего, в 1934 году, во время событий, о которых уже говорилось, хотя, возможно, еще раньше, во время дела «Аэропосталя» и преобразования его в Национальную компанию «Эр Франс».

Но точное время, когда это написано, не имеет в данном случае решающего значения. Так или иначе-это относится к периоду внутренней ломки французского государственного строя, подъема на борьбу народных масс. Восстание в Астурии, образование Народного фронта в Испании и затем во Франции, различные события, словно судороги, сотрясавшие тогда Европу, не могли оставить Антуана равнодушным.

«Я не умею ни взвешивать, ни измерять человека... Я не знаю, как определить справедливость. Единственный вопрос: какая структура наиболее благоприятствует созиданию и духовной жизни? Ошибка многих в том, что, как им думается, они оказались в состоянии измерить человека», - заносит писатель в свой блокнот.

Все эти записи и множество других не говорят о том, к чему пришел в это время Сент-Экзюпери, но зато свидетельствуют о ходе его мыслей.

Было бы проще всего предположить, что бурные события, разразившиеся в Испании, сильно взволновали Сент-Экзюпери. И хотя ему претило быть нейтральным зрителем, он принимает предложение газеты «Энтрансижан» и выезжает в качестве ее корреспондента в Барселону, Сарагосу, на фронт в Лериде и публикует 12, 13, 14, 16 и 19 августа серию репортажей под общим заголовком «Испания в крови». Затем в апреле 1937 года отправляется в осажденный Мадрид, на этот раз по поручению газеты «Пари суар». Публикует в ней 27, 28 июня и 3 июля ряд очерков. В 1938 году 2, 3 и 4 октября, сразу после мюнхенских соглашении, выступает в газете «Пари суар» с серией статей под названием «Мир или война?», статей, в которых он возвращается к испанским впечатлениям. В 1939 году выходит «Земля людей», где в еще более обобщенной форме даются выжимки из тех же впечатлений...

Однако Леон Верт предостерегает нас от такой удобной, но упрощенной схемы - такой «стройной архитектуры», как он выражается:

«Он (Сент-Экзюпери) не выработал себе в отношении больших проблем незыблемых, твердых, как металл, суждений, не подверженных никаким изменениям температуры».

К этому следовало бы добавить, что, как и в репортажах из СССР, в своих очерках на испанские темы Сент-Экзюпери проявил большую сдержанность, учитывая специфический характер тех органов печати, для которых он писал. Об этом можно судить хотя бы по некоторым записям в его блокнотах и по письмам друзьям.

Так, на следующий день после приезда в Барселону из его репортажа мы узнаем, что он должен встретиться с лидером каталонских анархистов Гарсиа Оливерой. Но впечатлениями от своей встречи, как и от некоторых других встреч, он делится лишь с самим собой в своих записях. А иногда в беседах и письмах - с друзьями.

Говоря о необходимых для него условиях, чтобы занять определенную позицию, Антуан поверяет подруге:

«... Вот именно, для меня существуют случаи, когда духовное начало спорит с чувством. Не будь этого противоречия, я был бы анархистом. Среди анархистов Барселоны во время гражданской войны в Испании я снова нашел ту самую атмосферу, в которой протекала деятельность экипажей „Аэропосталя“. Та же отдача всего себя, то же опасное существование, та же взаимопомощь. И в мыслях тот же высокий образ человека. Они могли бы сказать мне: „Ты - наш единомышленник“. Однако они говорили: „Почему ты не с нами?“ Я Не мог им ответить ничего, что дошло бы до них. Они жили чувствами, а в области чувств мне нечего было возразить ни коммунистам, ни Мермозу да и никому на свете, кто готов жертвовать своей шкурой и предпочитает всем благам хлеб, которым делишься с товарищами. Но я не верю, что барселонский анархист открывает путь человеку. Анархист этот обязан своим величием тому, что он не восторжествовал. Стоит ему победить-и из его супового котелка не появится на свет ничего, кроме тщеславной личинки, представляющей для меня незначительный интерес. (Готов объяснить почему.) Почему из желания насладиться, как под действием наркотика, опьянением я стал бы разрушать мою духовную цель? Это было бы малодушием. Дух должен преобладать над чувствами. Простейший пример: человек приемлет такую точку зрения, когда наказывает собственного сына».

К сожалению, литературное наследство писателя еще полностью не разобрано. Содержит оно и материалы, которые по разным причинам, иногда интимного характера, не скоро будут опубликованы. Подчас это вызывается трудностью разобрать Мельчайший почерк, которым сделаны некоторые записи. Сам писатель не всегда мог себя прочесть.

К тому же точной хронологии его записей пока не существует, как не существует и точной хронологии набросков для «Цитадели» - произведения, над которым Сент-Экзюпери работал всю пору своей зрелости, начиная с 1936 года. Произведение это, по его собственному выражению, «пустая порода», или, как мы бы сказали, «еще даже не: обогащенная руда». В таком состоянии, если знать хронологию записей, оно представляет больший интерес для биографа, чем для литературного критика.

Сопоставляя эти записи с тем, что опубликовано самим Сент-Экзюпери, и с записями его друзей, биографу легко проследить становление писателя-мыслителя.

Однако все же известно, что если в первый раз Сент-Экзюпери довольно неохотно согласился поехать в Испанию, вторично он сам рвался туда. В это время он еще полон оптимизма, полон веры в близкое наступление здравого смысла, доброты, совершенства Человека. Он еще не выработал себе определенной точки зрения, как этого достигнуть, но, ему кажется, знает уже, чего надо избегать.

В промежутке между двумя поездками в Испанию Сент-Экс совершает другое путешествие. В начале 1937 года на деньги, полученные от страховой компании за свой разбитый в Ливии самолет, он приобретает новый «Симун» и по договоренности с министерством авиации совершает перелет над Сахарой по маршруту Касабланка-Тимбукту-Гао-Бамако-Дакар. Прямая воздушная связь Касабланка - Тимбукту установлена впервые.

В Дакаре один приятель дарит ему львенка. Сент-Экс хочет во что бы то ни стало привезти его во Францию и сделать такой замечательный подарок, по всей вероятности, Н. Однако львенку воздушное путешествие явно не понравилось. Он начал рычать и громить все в кабине. Верному Прево, сопровождавшему Сент-Экса в этом путешествии, едва удается справиться с разъяренным зверенышем и обезопасить пилота. Но сам он при этом немало пострадал.

«У меня старые счеты с пустыней!» Теперь он по-детски счастлив. Ведь в случае аварии он и Прево могли рассчитывать только на самих себя, помощи в пустыне ждать было не от кого. Он пишет Гийоме, которому не надо объяснять, с какими трудностями связан полет над пустыней:

«Дружище.

Благодаря моему роскошному компасу и усовершенствованному указателю сноса, выкрашенному в белый цвет (у него такой дешевый вид), здорово летаю. Я совершенно точно приземлился в Атаре, где остался ночевать в надежде присутствовать при великих пиршествах, о которых мне говорили. К несчастью, полковник добродетелен, и мы большей частью распевали духовные гимны.

На следующий день, все еще по своему компасу, пренебрегая ориентировкой по тропам, проложенным в пустыне, я прямиком угодил в Форт-Гуро, а затем и в Тэндуф. Прямой путь перерезает Рио-де-Оро. Я все время выглядывал через окно, но никого не узнал. Увидишь Прево, спросишь его. В Тэндуф я попал с точностью до трех километров. Когда какой-нибудь филантроп подарит мне большой компас, величиной с суповую миску, я буду попадать с точностью в середину круга.

Правда, погода стояла чудесная. Меня ни разу не беспокоил дождь. Впрочем, несмотря на зимнее время, я заметил очень мало разливов воды.

Целую. Я вновь воскресил несколько часов из лучших лет моей жизни.

Сент-Экс».

Страсть к изобретательству, с некоторых пор охватившая Антуана, сказалась и здесь. По-видимому, он воспользовался этим полетом, чтобы испытать некоторые свои усовершенствования. Но дальнейшего развития они как будто не имели.

В Алжире Сент-Экзюпери пишет свой знаменитый рассказ о приключениях Гийоме в Андах. Он опубликован 2 апреля в газете «Энтрансижан» под названием «Драматическое приключение Гийоме, рекордсмена перелетов через Южную Атлантику и Андийские Кордильеры». С трогательной нежностью Антуан просит в письме извинения у своего Друга за то, что написал о нем, не спрашивая его разрешения. «Не обижайся на меня», - говорит он.

«... Я доволен моим путешествием. И на обратном пути я летел все время вне караванных путей. Хотя они и могли бы служить мне ориентирами, я летел напрямик над песками, разыскивая, как островки в море, французские военные посты. В этом была какая-то игра, и я был рад этому, потому что чувствовал уверенность в себе. Я был счастлив, когда за тридцать километров, среди песков, различал крошечный квадратик форта. И это после пятисот, тысячи или полутора тысяч километров над пустыней! В такие часы мотор и в самом деле бьется, как сердце. Но этого недостаточно. Нужно еще не промазать. Окажись я менее опытным, чем сам себя считал, меня ожидало бы тяжелое возмездие. Но я был уверен в себе и, не задумываясь, делал ставку на точность моего глаза и моих выкладок. Я возвращаюсь удовлетворенный моим путешествием и самим собой...

Горы, грозы, пески - вот они, мои привычные божества. С ними я спорю на равной ноге...»

Резко и отчетливо всплывшие воспоминания, прилив бодрости настраивают его лирически. Не будет чересчур смелым предположить, что именно в эту поездку, хотя еще смутно, у него рождается замысел «Земли людей».

В апреле он уже снова в Испании. На этот раз он прилетел на своем «Симуне». 12-го из Валенсии он пишет подруге:

«Завтра на заре мне дадут машину, чтобы ехать в Мадрид. Мне пришлось потерять здесь целый день, чтобы получить пропуска и рекомендации, которые позволят мне жить в Мадриде настоящей фронтовой жизнью. Меня не влечет посещение города, даже такого, который бомбят, если я буду при этом обедать в отеле и спать в своей постели. Интервьюировать каких-нибудь генералов не представляет для меня интереса. Нет, я должен быть среди людей, рискующих своей шкурой, перед которыми возникают чертовски неотложные проблемы; я должен погрузиться как Можно глубже в изрытую землю фронта, в человеческие переживания, делить их судьбу...»

То, что Сент-Экзюпери написал в результате этой поездки, значительнее по содержанию предыдущих очерков. Не скрывает он и своего восхищения мужеством защитников Мадрида. Каждая его строчка дышит необыкновенной любовью к людям, тревогой за их судьбу.

И как художественно, с какой поэзией он сумел сделать ощутимым трагический контраст войны и мира в осажденном городе!

Объективному исследователю бросается прежде всего в глаза: даже работая для прессы, кормящейся сенсациями, Сент-Экзюпери нигде и никогда не делает уступки бессодержательной анекдотичности. «Я знаю, какой упрек мне сделают, - пишет сам Сент-Экзюпери в одной статье. - Читатели газет требуют конкретных репортажей, а не размышлений. Размышления хороши в журналах, в книгах. Но я на этот счет другого мнения».

Везде и во всем он ищет корни социального, человеческого, но не во внешних его проявлениях, а в душе людей. Материальное и духовное - трагическое противоречие, думает он. Оно выражается даже в том, что внешне гражданская война подчас ничем не проявляется - «граница ее проходит в сердцах людей».

для них в каждом случае соответствующую нитку. Сложный он был человек! От противоречия к противоречию мысль его подымается на высшую ступень.

«Если мы будем располагать одними описаниями ужасов, мы не победим войну, но и не победим ее описаниями прелести жизни и тем, что будем говорить о жестокости никому не нужных смертей. Вот уже тысячи и тысячи лет говорят о скорби материнских слезах. Приходится признать, что такие речи не мешают сыновьям умирать.

И не в рассуждениях мы найдем спасение. Если количество смертей более или менее велико... Позвольте, а начиная с какого количества они допустимы? Мир не построишь на такой гнусной арифметике! Мы скажем: «Необходимая жертва... Трагическое величие войны...» Или, вернее, всего, мы промолчим. Мы не располагаем языком, который позволил бы нам без сложных рассуждении разобраться в различном характере смертей. А наш инстинкт и опыт заставляют нас остерегаться рассуждении: доказать можно все. Но истина - это вовсе не то, что можно убедительно доказать: это то, что делает наш мир проще...

Не ищите, какие меры спасут человека от воины. Спросите себя: «Почему мы воюем, хотя и знаем, что война нелепа и чудовищна? В чем здесь противоречие? В чем правда войны, правда столь непреложная, что заставляет подчас, примириться с ужасом и смертью?» Если мы сумеем вникнуть в это, тогда только над нами не будет властна, как более сильная, воля слепого рока. Тогда только мы избавимся от войн.

вокруг Солнца, потому что такова воля божья. Допустим. Но в каком уравнении эта воля находит свое выражение? И каким совершенно ясным языком можно выразить военную горячку - это безумие и таким образом излечиться от него?..»

«Есть в Европе двести миллионов человек, чье существование лишено смысла... Население рабочих поселков хочет, чтобы его пробудили. Есть и Другие-люди, погрязшие в рутине различных профессий, люди, которым недоступны радости первооткрывателя - поднимателя целины, радости веры, радости ученого. Кое-кому думалось, что достаточно одеть их, накормить, удовлетворить все их насущные потребности, чтобы возвысить их душу. И вот мало-помалу из них создали мещан... сельских политиков, техников, лишенных внутренней жизни. Им дают неплохое образование, но это не культура. Тот, кто думает, что культура - набор вызубренных формул, невысокого о ней мнения. Посредственный ученик специального класса лицея знает больше о природе и ее законах, чем Декарт или Паскаль. Но разве такой ученик способен мыслить, как они?..

Когда в саду удается вывести новую розу, всех садовников охватывает волнение. Розу изолируют, окружают заботой, всячески способствуют ее развитию. Но для людей нет садовников...

Меня мучает то, что не может излечить даровая похлебка для бедняков... Меня мучает, что в каждом человеке, быть может, убит Моцарт...»

Надо было бы все цитировать, но ограничимся этими двумя примерами, отметив про себя, что если нам и не все известно об этом периоде развития Сент-Экзюпери, Испания в крови оставила у него неизгладимое впечатление и что поездки в эту страну, где бушует гражданская война, сыграли в его становлении не меньшую, если не большую роль чем работа на Линии. В своих произведениях он постоянно возвращается к впечатлениям и мыслям, которыми обогатился во время этих поездок.