«Хозяин песков»
«Аликанте, 1 января 1927 года.
Ринетта, сейчас два часа ночи. Сегодня во второй половине дня я безо всяких происшествий прилетел сюда из Тулузы. Что за прекрасная погода! Аликанте - самое теплое место в Европе, единственное, где вызревают финики. И под этим светлым небом я тоже - почти - созреваю. Я разгуливаю без пальто, изумляясь этой ночи из «Тысячи и одной' ночи», этим пальмам, этим теплым звездам и этому морю, такому воздержанному, что его и не слышишь и не видишь, и оно обдувает тебя лишь слегка ветерком.
Выпрыгнув из кабины самолета, я вдруг открыл, как я молод. Мне захотелось растянуться на траве и зевать изо всех сил - это очень приятно - и потягиваться, что не менее приятно. Здешнее солнце дало расцвести самым невнятным моим мечтам. У меня была тысяча причин чувствовать себя счастливым. И у кучеров фиакров - тоже... И у чистильщиков сапог, которые так ласково отделывали их и смеялись, когда все кончено, - тоже. Что за новогодний день, исполненный обещаний! Какое благо жить сегодня!
Я было поклялся больше вам не писать. Но я только что дал нищему три сигареты - у него был такой радостный вид, что мне очень захотелось как можно дольше запечатлеть на его лице это счастливое выражение, - и я снова почувствовал прилив доброты и снисходительности. И вот я прощаю вам. Да и... я звонил в тот вечер Бертрану, сам не желая признаться себе в своем лицемерии. А вы меня приручили - и я сразу стал таким кротким. Собственно, так приятно дать себя приручить! Но вы мне будете стоить много грустных дней, и я делаю большую ошибку.
Говорю это, Ринетта, без всякой горечи, но все-эти вещи имеют для меня куда большее значение, чем для вас. Несправедливо, что за самую обычную грусть я расплачиваюсь какой-то болью. Грусть-это даже мило. Но вы не научились этого понимать.
Ладно. Сейчас я слушаю механическое пианино. Замечательно! И все испанки - оперные героини. Так мне кажется. В этом виновато механическое пианино. Одна из них плачет в дальнем углу. Хотелось бы знать отчего - это единственная плачущая женщина в Аликанте. Пять или шесть успокаивают ее и кричат все вместе. Ну и содом! Но она не хочет понять, что счастлива. Она цепляется за свою красивую печаль.
До свидания, Ринетта. Быть может, по возвращении я застану ваши письма. Я еще погуляю и приобщусь к испанцам. В такую мягкую погоду у всех есть свой секрет, и у всех он тот же. Потому что, встречаясь взглядами, все улыбаются друг другу. А чтобы улыбаться, не обязательно знать и три слова по-испански, вот я и разговариваю...
У меня с собой писчая бумага на тот случай, если бы захотел написать вам еще вечером.
Ну, а если не напишу...
Антуан ».
Это «созревание» Антуана ускорено внешними событиями. В новом, 1927 году его назначают в Кап-Джуби начальником аэродрома.
Тут нужно добавить несколько подробностей службы на Линии, чтобы понять, чем было вызвано это назначение. В мае 1925 года Эмиль Лекривен впервые доставил почту из Касабланки в Дакар. Конечный пункт маршрута должен был со временем стать точкой, из которой протянется трасса через Атлантический океан в Южную Америку. Самые храбрые летчики убедились после первых же рейсов над пустыней в особой сложности этого участка. Первые случаи гибели пилотов, захваченных в плен кочевниками, заставили Дидье Дора нанять переводчиков-арабов, которые отныне должны были сопровождать летчика в полете. Теперь летчик, попавший в аварию над районами непокоренных племен, имел шансы остаться живым и быть выкупленным из плена.
Этот новый вид коммерции пришелся по душе кочевникам. Они специально выбирались на берег океана подстерегать «руми», летящих на своих неуклюжих и капризных машинах. Машины эти, к слову сказать, почти ничем не отличались от тех, что бросали бомбы на неприятеля в 1916 году. У них был тот же трехсотсильный мотор «Рено» и та же максимальная скорость - 130 километров в час. Район действия был увеличен после установки дополнительных баков с горючим, утяжеливших аппараты. Без радио и навигационных приборов летчик был вынужден летать невысоко над землей, ориентируясь визуально. Без большого преувеличения можно сказать, что преодоление горных цепей требовало от летчика таких же усилий, как и от альпиниста.
Вот на эти машины и выходили охотиться «голубые воины». Нужно было избавить летчика от опасности пленения. Для этого Дора распорядился, чтобы на участке Касабланка - Дакар самолеты летали попарно. Уменьшился риск попасть в плен, почта стала доставляться более регулярно, так как второй пилот в случае аварии забирал и почту и летчика.
И все же затруднения на этой трассе были столь велики, что требовались иные срочные меры. Нужно было укрепить промежуточные пункты - Могадор, Агадир, Кап-Джуби, Вилла-Сиснерос, Порт-Этьенн, Сен-Луи, - расположенные на этой почти трех тысячекилометровой трассе. Требовались запасные самолеты и летчики, чтобы в случае необходимости немедленно вылететь на поиски пропавшего самолета; требовались опытные механики, способные быстро починить потерпевшый аварию самолет; наконец, были нужны оперативные и смелые руководители, способные принимать быстрые решения и энергично действовать.
Одним из первых в Кап-Джуби был посла» Мермоз, до этого побывавший уже в плену у арабов и выкупленный за 12 тысяч песет. Но до 1927 года руководство аэродромом не было особой должностью. И вот в октябре этого года радист аэродрома в Касабланке принял лаконичную, как всегда, телеграмму Дидье Дора: «Пилот Сент-Экзюпери назначается начальником аэродрома Кап-Джуби».
Этому назначению сопутствовали и другие соображения, кроме тех, что приведены выше. Линия на Дакар пролегала над территорией, принадлежащей Испании, - Рио-де-Оро. Нельзя сказать, чтобы испанцы встречали здесь французов дружелюбно. Они держались в двух маленьких фортах - Кап-Джуби и Вилла-Сиснерос и не вмешивались в события, происходящие на огромной территории Рио-де-Оро. Они боялись входить в столкновения с кочующими племенами, и пилот, попавший в плен, не мог рассчитывать на помощь со стороны испанской администрации. С другой стороны, испанцы опасались, что существование французской линии на их территории может привести к отторжению Рио-де-Оро.
«Латекоэр» пришлось преодолеть скрытую конкуренцию Германии, стремившейся взять под свой контроль воздушную связь с Южной Америкой.
В Джуби нужен был человек дипломатичный, способный завоевать симпатии испанской администрации и избежать с ней трений. До последнего времени, к моменту назначения Сент-Экзюпери, губернатором Рио-де-Оро был полковник Бенц, осторожный и любезный человек, не имеющий предубеждения против французов. Два пилота-Жаладье и Дюбурдье, представлявшие в это время по очереди линию в Кап-Джуби, не имели нужды в дипломатическом обхождении с испанцами. Да они и не были дипломатами.
Но затем губернатором Рио-де-Оро был назначен полковник де ла Пенья, испанский аристократ, человек замкнутый, гордый и преданный своему правительству, настроенному весьма сдержанно по отношению к Линии. Вот тогда-то и подумали, что в Джуби будет на своем месте граф де Сент-Экзюпери, человек знатный и культурный. Полковник де ла Пенья питал слабость к титулам.
И еще одна маленькая подробность. Она касается некоторых особых качеств Экзюпери - пилота, некоторых его слабостей. Если бы товарищей Сент-Экса спросили, хороший ли он пилот, никто не нашел бы в его мастерском и смелом полете недостатков. Обрести дружбу Гийоме или Мермоза в значительной мере означало быть равным им в ремесле. Это означало также любить свое ремесло, как они. И тут не может быть двух мнений: Экзюпери был влюблен в авиацию. Но именно из-за того, что ремесло не могло исчерпать всех интересов молодого летчика, из-за того, что долгие часы одиночества в воздухе были очень удобны для размышлений, он страдал в полете опасной рассеянностью. Он был словно ученик за партой, одновременно прилежный и далекий в мыслях от классного задания.
В воздухе мысли Антуана часто не имели ни малейшего отношения к управлению самолетом. Никто не упрекал его за это, но рассеянность Сент-Экса рождала много забавных происшествий.
Разумеется, эта особенность Сент-Экса - летчика была известна всезнающему Дидье Дора. Если бы она не компенсировалась его достоинствами, Экзюпери должен был бы оставить Линию. И все же на Линии боялись, как бы однажды Сент-Экс не вылетел из кабины в полете при случайном толчке. Такая перспектива сегодня кажется смешной. Однако в то время и на тех самолетах летчики гибли таким образом совсем не редко. И администрация, посылая Сент-Экзюпери в Кап-Джуби, может быть, тем самым уберегла летчика от преждевременной гибели.
Получив приказ, Сент-Экс собрал вещи в маленький чемоданчик и вылетел в пустыню. Он еще и не предполагал, чем станет для вето Сахара, какие прекрасные страницы родит одиночество в пустыне, как научит она его понимать беспомощность и величие человека.
***
Кап-Джуби служил одной из десяти промежуточных посадочных площадок между Касабланкой и Дакаром. Это была вторая площадка после Агадира, если лететь от Касабланки. После Джуби промежуточные площадки следовали в таком порядке: Вилла-Сиснерос, Порт-Этьенн, Сен-Луи-дю-Сенегаль.
На самом берегу океана стоял маленький испанский форт, защищенный от волн и от кочевников невысокой стеной. Дальше была пустыня. Крохотный барак из досок, прилепившийся к стене крепости, служил летчикам и жильем и складом.
Старый механик Тото, «сосланный» в Джуби за пьянство, показал Сент-Эксу его «кабинет» и спальню - маленькую комнату с окном, выходящим на океан.
Когда бросаешь взгляд на Кап-Джуби, этот островок жизни кажется самым унылым и безрадостным местом, какое только можно себе представить: местом ссылки, где будет трудиться только раб, потерявший надежду на освобождение.
Население форта - штрафной батальон. Растительность - ни одного деревца. Площадка, на которой расположен форт, обнесена колючей проволокой. Удаляться более чем на триста метров запрещено: может подстрелить «голубой воин». Развлечение: кости, шахматы. Для защиты от воров через дверные ручки в бараке персонала Линии пропущен ток.
Два раза в месяц пароходик с Канарских островов доставляет питьевую воду и припасы. Иногда к стенам крепости приходит из пустыни племя кочевников, и вокруг поселения европейцев вырастают шатры. Становится более шумно, только и всего. Люди, рожденные песками и живущие в песках, не нарушают их однообразия.
Но, пожалуй, самым страшным в этом далеком от цивилизации месте, как, впрочем, и в других подобных местах, было почти полное отсутствие человеческого общения. Никто не попадал в Кап-Джуби добровольно. Долг службы, наказание - только эти пути вели сюда.
И вот появился человек, наделенный огромной жизненной силой, человек, надежно защищенный от одичания тем, что его желания и его долг совпадали. И если для других обитателей форт был тюрьмой, то Экзюпери принимал свою новую жизнь как жизнь в монастыре, более приспособленную для упражнения в сосредоточенных раздумьях и в труде.
«Дакар - Джуби, 1927 год.
Дорогая мамочка.
Что за монашескую жизнь я здесь веду!..
Полное отрешение от благ. Дощатая постель, тощий соломенный тюфяк, таз, кувшин с водой. Да еще безделушки: пишущая машинка и казенные бумаги. Настоящая монастырская келья!
Самолеты прибывают целую неделю. Затем три дня перерыва. И когда они улетают, я чувствую себя словно наседка, у которой разбежались цыплята. Я тревожусь до тех пор, пока радио не принесет весть об их прибытии в следующий пункт - в тысяче километров отсюда. И каждый миг я готов лететь на поиски пропавшего цыпленка.
Днем я угощаю шоколадом ораву арабских ребятишек - они хитрые и очаровательные. Я пользуюсь известностью среди ребятишек пустыни. Тут есть точные копии взрослых женщин, они похожи на индусских принцесс и в движениях подражают матерям...
Марабут дает мне уроки арабского. Учусь писать. Уже немножко получается. Устраиваю приемы вождям. И они приглашают меня за два километра в пустыню на чашку чаю в их шатрах. Сюда не добирался еще ни один испанец. А я заберусь и дальше, ничем не рискуя, так как арабы начинают меня признавать.
Растянувшись на ковре, я смотрю в прорезь шатра на неподвижные пески, на детишек вождя, нагишом играющих под солнцем, на верблюда, лежащего вблизи. Возникает странное впечатление: словно нет ни одиночества, ни отдаленности, а только эта мимолетная игра...
... Я так далек от всякой жизни, что мне кажется, будто я во Франции, у себя, нахожусь в кругу семьи и встречаю старых друзей. Будто я на пикнике в Сен-Рафаэле.
Я приручил хамелеона. Приручать - это здесь моя задача. Мне она подходит - славное слово! Хамелеон похож на допотопное чудовище. На диплодока. У него чрезвычайно медлительные жесты, почти человеческая осторожность. Он погружен в бесконечное созерцание, часами оставаясь неподвижным. Он выглядит так, словно явился из тьмы времен. По вечерам мы с ним вдвоем мечтаем.
Чувствую себя хорошо. Мамочка, ваш сын очень счастлив, он нашел свое призвание».
Так на двадцать седьмом году жизни Антун впервые смог сказать своей матери, а значит, и самому себе, что путь найден. Это было важным открытием, но не единственным. Раз уверовав в правильность избранного пути, Антуан совершает на этом пути одно открытие за другим, и каждое событие, каждое происшествие дает теперь пищу для его ума и сердца.
С прибытием Сент-Экса у испанских офицеров форта появился любезный собеседник и партнер по шахматам, у трех техников - внимательный и требовательный начальник с такой способностью к общению, что они и не чувствовали себя подчиненными. Летчики встречали теперь в Кап-Джуби столь радушный прием, что при каждой возможности стремились провести свободные часы в обществе Сент-Экса.
Кочевники-арабы, которых летчики Линии считали разбойниками, готовыми в любой момент всадить пулю в мотор самолета, постепенно проникались доверием к «руми». Этот европеец, летающий на ненавистных арабам самолетах, оказался другом, способным входить в сложные взаимоотношения между племенами. Он понимал их дела, проблемы, ссоры и относился к ним с полной серьезностью. Удивленные арабы разнесли по Сахаре весть о том, что в Джуби появился белый мудрец, чуть ли не пророк. И отныне старые вожди являлись к форту, чтобы посоветоваться с мудрым «руми», на ком женить сына, объявлять ли войну соседнему племени.
Первый же рапорт, который Сент-Экс отправил в дирекцию Линии, убедительно говорил о том, что начальник аэродрома оказался на своем месте. Общаясь со всеми, кто жил в Джуби и в окрестностях, Сент-Экс извлек из своих наблюдений ясное представление о силах, мотающих Линии осуществлять свою задачу - доставку почты. И так как ничто не могло изменить ни бессильного недоброжелательства испанцев, ни характера кочевников, ненавидящих европейцев и ищущих в общении с ними лишь выгод, Сент-Эксу оставалось одно - «приручать».
Однажды пилоты Ригель и Дюмениль летели к Джуби. В тридцати пяти километрах от аэродрома Ригель совершил вынужденную посадку. Дюмениль подобрал товарища, и они явились к Сент-Эксу.
- Еще одно такси пошло к чертям! Мотор разрушен. Исправить невозможно. А чтобы доставить туда другой мотор, нужно построить сначала железную дорогу!
Всю ночь Сент-Экс размышлял. В принципе чинить аппараты, находящиеся в районе враждебно настроенных кочевников, было запрещено. С другой стороны, все-таки обидно бросать машину так недалеко от аэродрома. Но как доставить через пески пятисоткилограммовый мотор?
Наутро он призвал механиков и объяснил им свой проект: нужно соорудить платформу, способную вы держать тяжесть мотора. Верблюдов и охрану, он найдет сам.
Закутавшись в одеяние, похожее на арабский бурнус, Сент-Экс торжественно отправился к вождю племени, раскинувшего лагерь неподалеку от форта. Он начал издалека. Потом спросил осторожно: не хотят ли воины Изаргина помочь ему в беде?
Ему ответили отказом. Племя боялось столкновения с враждебными соседями - племенем Аит-Усса.
- Ну, а ты не боишься Аит-Усса, храбрый Зин Ульд Рхаттари? - спросил Сент-Экс молодого вождя, знаменитого среди арабов своей доблестью. Молодой воин согласился.
На пути следования каравана появлялись «голубые воины». Они кричали Зину:
- Ты водишься с «руми» и надеешься, что мы тебя пропустим?
Сент-Экс так и не узнал, от какой опасности его спасли воины Зина.
Наутро караван догнал посланник губернатора,
«К моему глубокому сожалению, - писал полковник де ла Пенья, - вынужден приказать вам вернуться в крепость, так как в окрестностях появился отряд враждебно настроенных воинов».
Узнав о содержании приказа, не дожидаясь решения, сопровождавшие Антуана воины повернули вспять.
- Что это значит? - крикнул Сент-Экс. - Кто здесь командует?
Воины, не оборачиваясь, продолжали свой путь.
- Поздравляю тебя! - сказал Сент-Экс Зину. - Ты и твои воины убегаете, даже не увидев врага! Вам достаточно услышать о нем!
Зин задрожал от оскорбления, но смолчал.
- Мне нужно было пригласить женщин! - сказал Сент-Экс, - Мы были бы лучше защищены!
И лишь после этого вождь приказал своим воинам вернуться. Но как только караван достиг самолета, Зин заявил:
- Мы выполнили нашу работу. Мы уходим.
Следом за воинами потянулись кочевники, нанятые как рабочие.
- Жаль, жаль, - сказал им Сент-Экс. - Значит, вы напрасно проделали этот опасный путь? Ведь я обещал платить за работу, а не за прогулку.
Рабочие остались. Убедившись в этом издалека и решив, что нельзя же уступать в храбрости безоружным рабочим, вернулись и воины Зина.
Когда Сент-Экс и механик Маршаль сияли испорченный мотор, над головами людей пролетел самолет с испанскими опознавательными знаками. Он описал круг на бреющем полете и сбросил вымпел. Тотчас же воины окружили Сент-Экса, заглядывая в бумагу.
- Читайте, - сказал он, улыбаясь. - Губернатор поздравляет нас с благополучным прибытием к месту и желает удачи.
Воины передавали бумагу из рук в руки, понемногу успокаиваясь. Никто из них не умел читать.
Депеша губернатора гласила: «Господин де Сент-Экзюпери, предписываю немедленно вернуться. Отряд враждебных кочевников окружает вас».
- За работу! - приказал Сент-Экс.
В полдень Зин пригласил его к своей стоянке и предложил чаю.
- Хорошо, идите, вы не получите ничего, - последовал ответ.
Сент-Экс вернулся к самолету и объявил рабочим:
- Воины хотят уходить. Они ничего не получат. Их плату получите вы.
Воины, конечно, остались.
Над лежащими выросла высокая фигура Сент-Экса.
- Что же вы? - крикнул он. - Вы не воины, вас это не касается. Продолжайте свою работу, и пусть воины делают свою!
Под звуки перестрелки, сквозь которую слышались завывания нападающих, рабочие соорудили дорожку с трамплином для разбега. Когда Маршаль закрепил четвертый болт, фонтанчики песка поднимались вокруг с частотой дождя.
Наконец самолет с мотором, держащимся на четырех болтах, поднялся в воздух.
«приручить» кочевников было потруднее, чем лисенка-фенека, хотя тот и кусался и рычал, как лев. Эти люди принадлежали к другой цивилизации, со своими порядками, законами, представлениями о человеческих отношениях. Захватив, например, в плен беглого сержанта, они решили, что тот очень значительная персона, и хотели получить за него от «руми» миллион ружей, миллион песет и миллион верблюдов... Они убили двух летчиков, потерпевших аварию в песках, и после этого искали убежища у своего испанского властителя...
И, конечно, Сент-Экс, покупая у кочевников их раба негра Барка, чтобы вернуть ему свободу, чувствовал душевное превосходство перед ними, превосходство человека, рожденного его цивилизацией: ведь даже аэродромные техники отдали бывшему рабу свои сбережения. Они тоже презирали рабство.
Но мало чувствовать превосходство над отсталым племенем. Проникая все глубже в переменчивые души кочевников, в их обряды, обычаи, законы, Экзюпери учился понимать, что эти люди, ставшие жестокими и корыстными взрослыми детьми, некогда создали высокую цивилизацию, проникнутую духовным единством, и что угасание этой цивилизации, при котором он присутствует, не означает человеческого вырождения; человек в этих людях не умер - он спит. И фантастические поступки «голубых воинов», их суждения, их обычаи напоминают сны.
Среди снов есть и такие, что заставляют культурного европейца задуматься над своей цивилизацией Старый вождь Муян, некогда подчинявшийся французам, признается: «Я буду стрелять в тебя, если встречу далеко от форта». Нет, он не станет унижаться торговлей с «руми», хотя за белого каида можно получить много Денег. «У тебя, - говорит он, - самолеты и радио, но у тебя нет истины. На что тебе твои самолеты и твое радио, если у тебя нет истины?»
И в самом деле: самолеты совершенствовались. Новая модель Латекоэра - «Лате-25» - поднимала в воздух четырех пассажиров и пилота с радистом. Компания «Аэропосталь» все лучше оборудовала свои аэродромы. Теперь самолет мог пролететь без посадки пять тысяч километров, поддерживая связь с землей. И вот однажды Сент-Экс был разбужен посреди ночи шумом мотора. Вскочив с постели, он кинулся зажигать сигнальные огни.
- Как ты здесь очутился? - спросил Сент-Экс. - И почему нас не предупредили по радио? Тебе повезло, что ты не свернул шею. У нас две недели подряд у земли держался туман. Только сегодня поднялся.
Тут Сент-Экс увидел инспектора X., выходящего из кабины.
- В Агадире луна, - сказал инспектор, - вот я и решил лететь, а заодно попробовать ночной полет.
- Вам просто повезло, - повторил Сент-Экс. - Вы ведь не знали, какая погода здесь...
- Господин Серр (это был прилетевший вместе с ним инженер по радиосвязи) с летчиком продолжат полет в Сиснерос, - распорядился инспектор.
- Но Сиснерос невозможно предупредить, - возразил Сент-Экс. - Там считают, что самолет в Агадире.
Инспектор только пожал плечами.
Не успели Рейн и Серр поужинать, как на пороге появился инспектор.
Ранним утром, когда инспектор крепко спал, Сент-Экс кинулся к радиопередатчику. В этот час работали все станции Линии.
- Запросите Сиснерос о прибытии Рейна и Серра.
- Там их нет, - сказал радист.
- Запросите Порт-Этьенн...
- Сен-Луи?
- Тоже ничего.
- Какая погода в Сиснеросе?
- Туман на земле.
К десяти утра стало ясно, что Рейн уже не в воздухе. Сент-Экс отправился на поиски, которые ничего не дали. Вернувшись, он собрал достаточно надежных кочевников и разослал их к разным племенам, чтобы попытаться выяснить судьбу Рейна и Серра. Две педели подряд летчики со всех аэродромов побережья разыскивали пропавших. Через некоторое время стало известно, что Рейн и Серр - пленники Рибата. Племя запросило огромный выкуп.
Два месяца летчик и инженер провели в плену на положении рабов, прежде чем удалось их выкупить.
Так ни современный самолет, ни радио не смогли быть полезными людям из-за одного-единственного инспектора и его вздорных распоряжений. Большое человеческое дело, которому Сент-Экс вместе с другими летчиками, техниками, радистами отдавал все силы, в которое он верил, теряло смысл из-за того, fete. что всеми этими людьми распоряжался невежественный инспектор, умеющий только командовать. И этот инспектор Х. тоже принадлежал к более высокой и более живой цивилизации, люди которой презирают рабство!..
Каждый день Сент-Экс поднимался в воздух на одном из самолетов аэродрома и улетал на несколько часов в глубь Сахары. Это входило в его обязанности: климат пустыни на берегу океана днем напоминал раскаленную печь, а ночью - болото. Испарения оседали в холодном воздухе ночи, образуя густой туман. Влага проникала в моторы самолетов, и, чтобы они не ржавели, необходимо было заставлять их работать.
волнами песков, над развалинами древних городов и крепостей, чьи очертания проступали сквозь пески, он погружался в глубокое созерцание. Все, что он видел и слышал, что он чувствовал, с чем сталкивался в жизни, вставало в памяти длинной цепью вопросов. Один на один с небом и землей человек пытался решить эти вопросы, обрести ясность сознания и веру в правильность хода жизни.
Все, что осталось позади, и то, чем жил он теперь, представляло клубок мучительных противоречий. Экзюпери уже догадывался, что именно столкновение с противоречиями жизни оказывается для многих непреодолимым барьером. Их сознание, неспособное охватить жизнь целиком, после долгих блужданий останавливается на нескольких узких правилах, на нескольких привычках, и люди держатся за свои маленькие однобокие истины изо всех сил, воюют за них против других маленьких однобоких истин, поступаются большими истинами ради сохранения своей, личной.
Ведь и сам Антуан, определив свой путь, готов был поверить, что именно он прав в своем поведении, и упрощенная конструкция мира, делимого на бескрылых мещан и людей, вдохновленных трудовым подвигом, совсем недавно могла его удовлетворять. Но теперь, сталкиваясь с новыми и неожиданными явлениями, он предчувствовал уже в себе иной мир, в котором контрасты черного и белого не являлись непреодолимыми.
Под спокойное гудение мотора он перебирал в памяти все пережитое: счастливое детство, полное непосредственной радости жизни, сменяется тревожной юностью, мучительное беспокойство которой так резко отличается от детской радости. Отчего человеку так больно расти? Может быть, оттого, что привычки окружающих, стиль жизни, в которой играет главную роль стремление к удобству, к благам, тянут молодую душу назад, заражают ее эгоизмом, тщеславием, собственничеством? И живая душа, противясь ветхости привычного окружения, причиняет сознанию боль... Может быть, бесчисленные мертвые знания, которые вкладывают учителя в юношу и подростка, никогда не смогут заменить духовной пищи, так необходимой неокрепшей душе? Человеку, когда он растет, важно выразить себя, понять свое беспокойство и вернуть утраченную радость. А для этого нужно вырабатывать стиль жизни и не загружать душу мертвым грузом школьной мудрости.
Затем начинается знакомство с миром причин и следствий, в котором люди поступают не так, как они хотят, а как их к тому вынуждают обстоятельства. Этих людей, связанных с жизнью простой необходимостью продолжать существование, в мире большинство. Их не волнуют проблемы духа, их истина - выжить в мире, где никто о них не думает, где они никому не нужны.
чтобы ее достигнуть, понадобилось порвать все связи со средой, в которой он рос. Он обрел товарищей, обрел дело, способное его удовлетворить, по где-то за пределами всего этого осталась подавленная в памяти неразделенная любовь, остался дом детства, населенный близкими людьми, которых хочется видеть, слышать.
И летчик неожиданно обнаруживал, что вовсе не обязательно видеть и слышать каждый день дорогих сердцу людей, вовсе не важно, близко они или далеко. Достаточно закрыть глаза, и библейская ночь пустыни наполняется видениями далекого дома, в который можно вернуться. Среди кочевников-пиратов, живущих жаждой добычи, среди монотонной казарменной жизни, среди офицеров, убивающих время за бриджем и шахматами, Антуан открывал в себе безграничные возможности жизни, любви. И мир причин и следствий с его противоречиями, раздорами, враждой переставал для него существовать, и весь он был поглощен невидимой жизнью человеческого духа.
Возвращаясь из своих одиноких прогулок, Сент-Экс был снова готов отправиться на поиски пропавшего пилота, на беседы с вождями кочевников, растерявшими в песках и столетиях прежнее величие.
Что же касается самодовольных инспекторов, считающих, что без них, без их приказов остановилась бы жизнь, - пусть они, думалось ему, пребывают в своей напыщенной бедности, в страшном духовном одиночестве. Они выражают себя в приказах, Сент-Экзюпери выразит себя в своих книгах. И как мало останется приверженцев у чиновников, как много друзей появится у писателя!
Он работает вечерами, исписывая страницы своим тонким отчетливым почерком. Он торопится: слишком надолго затянулось его открытие мира - первая книга. Он начал ее пять лет назад. Его мысль подгоняют новые образы, новые открытия, сделанные в Пустыне. Он торопится записать первые впечатления человека, только что осознавшего себя, первую картину жизни, увиденную собственными глазами.
всю ночь два молодых человека, горящих той же любовью к жизни, теми же пристрастии-ми, проводят в разговорах о жизни, о поэзии, о любви.
Сент-Экс хватает исписанные листки и проверяет впечатление Мермоза. Так ли получилось? Это ли чувствует пилот? Правильно я понял?
- Да, правильно, - отвечает Мермоз, зараженный вдохновением Сент-Экса. - Да, верно. Все происходит именно так. - И он смотрит влюбленными глазами на своего чудесного товарища с такой богатой душой.
Сент-Экзюпери провел в Кап-Джуби восемнадцать месяцев. И с каждым месяцем тоска по дому, противоречивые чувства, рожденные добровольным затворничеством, утихали, а любовь к пустыне росла.
Его письма к матери этой поры совсем не похожи по тону на более ранние. Если в юности он жаловался на холод в комнате, а позже неловко пытался успокоить мать относительно своего состояния и положения дел в Париже, то теперь мужественная интонация писем не вызывает никаких сомнений в искренности. Конечно же, он хочет домой, хочет повидать мать, прежних друзей.
«Джуби, 1928 год.
Дорогая мамочка.
За последнее время мы тут проделали замечательные вещи: разыскивали потерявшихся товарищей, выручали самолеты и т. п. и т. п. ... Я никогда так часто не приземлялся и не проводил ночи в Сахаре и никогда так часто не слышал, как свистят пули.
Я все же надеюсь вернуться в сентябре, но один мой товарищ в плену, а мой долг - остаться, пока он в опасности. Быть может, я еще на что-нибудь пригожусь.
А между тем, подчас я мечтаю о жизни со скатертью, с фруктами, с прогулками под липами, возможно, с женой, о жизни, в которой при встрече любезно здороваются с людьми, вместо того чтобы стрелять, о жизни, где не блуждают в тумане на скорости двести километров в час и где ходят по белому гравию, а не по бесконечным пескам.
Нежно целую вас.
Антуан ».
В действительности в плен к арабам попали двое, Рейн и Серр. Сент-Экс пустился на рискованное предприятие. Тайком от испанцев он попытается выкрасть своих товарищей. Несмотря на всю изобретательность Антуана и проявленное им при этом мужество, его попытка не удалась. Зато переговоры «хозяина пустыни», как Сент-Экса прозвали арабы, хотя и были длительными, но завершились полным успехом.