ОТ РЕДАКТОРА
Календарное завершение XX в. — естественный рубеж не только бытования литературы в истории, но и истории осмысления литературы. Зарубежная словесность конца XIX — начала XX века видится сейчас уже не так, как тридцать и тем более пятьдесят, семьдесят лет назад. И в ней самой написанное на злобу дня, принадлежащее моменту, до определенной степени отошло в сторону, полустерлось. И напротив, стало виднее, где и как проходит через нее граница между художественно наиглавнейшим и художественно важным, но все же второстепенным. Тем не менее некоторые стереотипы в восприятии литературы рубежа XIX—XX вв. у нас в стране еще достаточно стойки.
XX век был слишком политизированным, чтобы метод именно идеологически пристрастного изучения литературы до конца утратил свою влиятельность. Так, для многих М. Метерлинк и до сих пор — «мистик», «пессимист», «иррационалист», «субъективист » (в специфическом, художественно бессодержательном значении этих слов), а Р. Киплингу, автору прекрасных новелл и стихотворений, вменяется в «вину», что он бард английского империализма.
В свою очередь, главным достоинством прозы Р. Роллана по-прежнему признается социально-критическая направленность, тогда как сам писатель не без оснований воспринимал ее в русле очень личного богоискательства, борьбы за новый идеализм, музыкальное строение прозы. Крайне однобоко, к примеру, подавалась и подается драматургия X. Ибсена, в результате чего в основу ибсеновского канона положена пьеса «Кукольный дом», тенденциозное прочтение которой не позволяет свести вместе Ибсена — автора «Бранда» и Ибсена — автора «Врага народа», «Дикой утки», «Гедды Габлер».
«на задворки» литературной истории), так по сУти и не прочитанным, но и к литературным стилям. До недавнего времени натурализм и символизм признавались недолжными, Даже ущербными отклонениями от некоей литературной нормы, в результате чего теория этих стилей (в особенности натурализма) на примере конкретных произведений не разрабатывалась, а сами они, в действительности важнейшие художественные события культуры рубежа XIX —XX вв., преподносились как явления маргинальные.
— начала XX в. перестала отвечать запросам университетского преподавания. Об этом говорит прежде всего то, что за последние тридцать лет в России не появилось ни одной новой крупной работы о Бальзаке, Стендале, Диккенсе, Флобере. Студентам, аспирантам, молодым специалистам все сложнее и сложнее не только совместить сказанное ранее о реализме с живыми текстами, но и получить от этого профессиональное удовлетворение «человека читающего », «человека размышляющего».
Плохи не гипотетический литературный реализм и, думается, не реализм во вполне удобном бытовом смысле слова, а те общеупотребительные теории реализма, которые, привычно апеллируя к «отражению» в творчестве «реальной действительности», всех писателей выводят на одно лицо, дают весьма скудные возможности для понимания конкретного произведения. То есть у студентов не формируется личное профессиональное представление о том, как и с какой целью писался конкретный текст и, главное, в чем его художественное своеобразие, ценность. Поэтому история литературы — быть может, сильнейшее звено русской филологии, делающей ее конкурентоспособной на мировом уровне, — нередко в нашем гуманитарном образовании подменяется историей некоей социологии и политологии, тенденциозно подобранных исторических дат, некритически просмотренных авторских суждений. Задача данного учебного пособия — попытаться приблизить писателей к самим себе и духу их времени, к установленным ими самими требованиям литературного мастерства и таким образом попытаться открыть, увы, не вполне известный рубеж веков. Это можно осуществить по-разному. Нами избран сравнительно традиционный подход.
прочтение. Это сделано не для переименования ряда прозаиков или поэтов из «реалистов» в «нереалисты », а ради того, чтобы показать, что за той или иной категорией исторической поэтики стоит, во-первых, смысл, смысл крайне гибкий, разнообразный, подвижный и, во-вторых, реальное историческое лицо, реальные писательские усилия, борьба художника с самим собой за оправдание творчества. Выделяя в разделах учебного пособия то или иное произведение для более подробного рассмотрения, авторы не стремились рассказать обо всех национальных литературах, о всех писателях рубежа XIX —XX вв. — для этого, в конце концов, имеются многочисленные справочники и энциклопедии — и отбирали, на их взгляд, самое характерное, без чего представление об эпохе будет явно неполным. В пособии не унифицирован отбор материала, не унифицирована и структура «конкретных» глав. Об одних авторах до сих пор писалось слишком мало, и этот пробел необходимо восполнить, о других в избытке, но с большим идеологическим нажимом. Иначе говоря, оно построено проблемно — так, чтобы у студентов имелась возможность самостоятельно соотнести разработанный в нем инструментарий анализа с конкретными произведениями и сравнить данное учебное пособие с другими, иначе написанными и выстроенными.
В связи с этим особо отметим наличие в нашем издании при- статейной библиографии. Она включает в себя работы, выдержавшие, по нашему мнению, проверку временем, а также иностранные исследования на нескольких языках — студенты, не знающие, к примеру, французского языка, смогут найти англоязычные работы о французских авторах. Важно для нас и приложение «Русские писатели и мыслители о зарубежной литературе и культуре конца XIX — начала XX в.». Перечисленные в нем тексты не только свидетельствуют об активных международных контактах русской культуры, о блестящем «русском европеизме», но и представляют собой ценнейшее учебное пособие по курсу. По своим художественным достоинствам оно не знает себе равных, учит точности и независимости наблюдений, красоте русского языка. Транслитерация иностранных имен и фамилий приближена к оригиналу, поэтому в ряде случаев их написание не совпадает с тем, которое дается в «Российском энциклопедическом словаре». В наших планах продолжить намеченную программу работы в учебных пособиях «Зарубежная литература XIX века» и «Зарубежная литература XX века».