Литература латиноамериканских стран
В 1910 году мексиканский поэт Э. Г. Мартинес (1871–1952), отдавший в юности щедрую дань модернизму, призвал поэтов «свернуть шею лебедю», которому «чужда душа вещей, природа не сродни», и заменить эту красивую, но бесполезную птицу на «мудрую сову». Напомним: белый лебедь на лазурном фоне – это герб кружка поэтов-модернистов, сгруппировавшихся вокруг Рубена Дарио в Буэнос-Айресе и проповедовавших «чистое» искусство. Философская озабоченность пришла на смену, вернее добавилась к преимущественно эстетической, характерной доселе для латиноамериканской поэзии, начались поиски ее содержательного углубления и обновления. Этот этап ее развития в Латинской Америке будет назван «постмодернистским». Жизнь городской и сельской бедноты, мир глазами маленького человека, малая родина, провинция – эти темы, обновленные и окрашенные духом протеста, успешно осваивает поколение «постмодернистов» в 10–30 годы. И мировую славу латиноамериканской литературы поддержали своим творчеством Сесар Вальехо (1892–1938) – поэтические сборники «Человечьи стихи», «Чёрные герольды» и «Трильсе», роман «Вольфрам», Габриэла Мистраль (1889–1957) – книги лирики «Отчаянье», «Нежность», «Рубка леса», Пабло Неруда (1904–1973) – сборники «Сумеречное», «Двадцать стихотворений о любви…», «Местожительство – земля». Конечно, и они не избежали влияния европейского авангардизма этих десятилетий (футуризма, дадаизма, сюрреализма, герметизма, «потока сознания»), прошли через увлечения исключительно формальной стороной творчества. Но они не ставили задачу «свести поэзию к её первичному элементу – метафоре»; творчество не стало для них занятной головоломкой, средством отстранения от жизни.
За поэзией почти сразу же перешагнула границы континента и латиноамериканская проза. Получивший мировое признание во второй половине ХХ века латиноамериканский роман зародился в 20–30 годы в атмосфере бурных событий, потрясавших и континент, и весь мир – революция и гражданская война в Мексике, мировая война, революция в России. С момента испанского завоевания в Латинской Америке начался процесс смешения трех расовых потоков, трех непохожих мироощущений, сконцентрированных в мифологии коренных обитателей Америки – индейцев, в негритянском фольклоре, в религиозных и культовых традициях белых поселенцев-колонизаторов; здесь возник особый уклад жизни, складывались на протяжении трехсот лет новые этнические группы. Эту действительность и предстояло художественно освоить латиноамериканской прозе – так возник здесь в первой трети двадцатого века новый тип романа, не похожий на традиционный европейский. Для его авторов было характерно стремление не только отразить общие и специфические особенности жизни латиноамериканцев, но и художественно воссоздать ее, исходя из мироощущения своих народов. Эту тенденцию в прозе Южной Америки критики называли то регионализмом, то нативизмом.
Роман латиноамериканских стран – от Мексики до Парагвая – имеет поэтому некоторые общие родовые признаки, содержательные прежде всего, положенные в основу его типологии. В нем обнаруживается нечто объединяющее многие произведения, созданные в различных странах континента не похожими друг на друга авторами, обнаруживаются те общие черты, что позволяют назвать роман Латинской Америки качественно новым оригинальным явлением мировой литературы.
не имеющих собственного эпоса, он явился первым вполне оригинальным эпическим повествованием, дающим целостную картину национальной жизни. Поэтому латиноамериканскому роману ХХ века пришлось взяться за решение тех творческих задач, что были задолго до того решены в литературе более зрелых наций, взять на себя некоторые функции национального эпоса, чем и обусловлены отдельные его содержательные и художественно-стилистические особенности.
Это исключительная роль природы в латиноамериканском романе
ХХ века, которая нередко выступает в качестве самостоятельной силы, во многом определяющей судьбу человека. Потому что бескрайние неосвоенные степи, тропическая сельва, непроходимые леса вызывают ощущение его реального бессилия перед лицом могущественной и беспощадной стихии. Одновременно подобная функция природы была порождена и свойственным для коренного населения мироощущением: в представлении этих людей даже социальное зло переплеталось с враждебной стихией природы.
Роднит латиноамериканский роман с народным эпосом обусловленная также мироощущением действующих в нем лиц особенность: человек здесь, как правило, предстает еще не утратившим органической связи с окружающими людьми. В центре внимания автора чаще всего не судьба отдельного человека, а общины, деревни, рода. Отсюда – относительная неразработанность индивидуальных черт персонажей, подчеркивание качеств характера, обусловленных патриархальным укладом жизни. Кстати, один из типичных конфликтов в нём – столкновение этого уклада с городской цивилизацией, старых коллективистских отношений с новыми, буржуазными.
Необычность или даже новизну для Старого света тематики и проблем авторы молодого латиноамериканского романа сумели соединить с достижениями европейских писателей в области поэтики, использовать опыт традиционных и новейших литературно-художественных течений и школ. Что обеспечило ему, наряду с оригинальностью содержания, жанровое и стилевое разнообразие – статус нового явления мировой литературы.
– это прежде всего роман социальный.
М. Асуэла (Мексика), Э. Ривера (Колумбия), Р. Гальегос (Венесуэла),
М. Астуриас (Гватемала) и многие другие в 10–30 годы обратились в своем творчестве к самым типичным и самым острым общественным проблемам: грабеж, обезземеливание колонизаторами и их местными пособниками индейских племен, беспощадная эксплуатация рабочих на плантациях – каучуковых, банановых, кофейных – ради невиданных прибылей иностранных монополий, тирания диктаторов, ставшая повседневностью в ряде государств континента, вооруженная борьба крестьянства за землю и свободу. Именно в 10–30 годы были созданы основные тематические архетипы латиноамериканского романа. Далеко не всем им суждена была широкая известность и долгая жизнь. И все же среди романов, которыми в 10–20 годы заявила о себе по-настоящему Латинская Америка, есть несколько выдержавших испытание временем.
Счет им открывает увидевший свет в 1916 году роман мексиканского писателя Мариано Асуэлы (1873–1952) «Те, кто внизу» о гражданской войне в Мексике. Содержание его – история создания, недолгих побед и гибели вооруженного отряда крестьян-пеонов, возникавших тогда во множестве по всей стране, охваченной пожаром революции и начавшейся затем гражданской междоусобицы. Непривычное содержание обусловило и особенность формы – фрагментарность повествования, его стремительный темп, предельно лаконичные диалоги, ряд сменяющих друг друга эпизодов, не отягощенных ни подробными описаниями, ни авторскими размышлениями.
Здесь нет отдельных судеб – есть общая судьба всего отряда. «Те, кто внизу» – один из первых в мировой литературе романов, в котором появляется коллективный герой, десяток партизан отряда Деметрио Масиаса. Что заранее исключало глубокую психологическую разработку характеров. Однако нельзя сказать, что в романе нет индивидуальных характеристик, что все персонажи сливаются в безликую массу – беспощадный Панкрасио и рассудительный Монтаньес, простодушный Венансио и шутник Паленый, безоглядный удалец Перепел и хитрый эгоистичный Сервантес. Особенно тщательно выписан образ командира Масиаса, в котором представлены без малейшей идеализации лучшие черты мексиканского крестьянина-пеона. Но и он, как и его безграмотные солдаты, не может постичь всей сложности и запутанности революции, поддается общей мятежной стихии, не разбираясь, с кем и «за что теперь дерутся». На этот вопрос жены он поднимает камень, бросает его на дно оврага и говорит: «Видишь этот камень? Его уже не остановить». Лишь смутно, интуитивно чувствует он неумолимость революционного порыва. Небольшой роман Асуэлы, пропитанный этим эпическим пафосом, остался в литературе памятником общенародной героической драмы.
– Венесуэле к власти пришел будущий жестокий диктатор Висенте Гомес. Во времена его правления вызревал талант классика венесуэльской литературы Ромуло Гальегоса (1884–1969). Он в своем творчестве с величайшим художественным мастерством раскрыл своеобразие жизни, быта, нравов не только своей родины, но и, в силу общности судеб, истории, языка – всего латиноамериканского континента. Писатель принял и развил на национальной почве известную просветительскую концепцию истории, в основе которой извечная борьба двух полярных начал – «варварства» и «цивилизации». Варварство – это враждебная, не покоренная человеком природа, феодальная отсталость, невежество, политический произвол. Цивилизация – это материальный прогресс, сознательная деятельность, справедливость, демократия.
Эта концепция художественно осмыслялась уже в ранних произведениях писателя «Повилика», «Рейнальдо Солар», но только в романе «Донья Барбара» (1929 г.) она получила полное воплощение. События романа развертываются в царстве бескрайних степных равнин – льяносов. Вся власть здесь – в руках своенравной жестокой помещицы доньи Барбары, которую жители округи наделяют еще и таинственной колдовской силой, называя ее «погубительницей мужчин». Всесильная хозяйка поместья Эль Миедо и есть живое воплощение «варварства» – неукрощенной природы и тиранического характера. Ее антагонист – просвещенный молодой хозяин соседнего поместья Альтамира Сантос Лусардо. Вступив во владении им, он полон желания преобразовать косный уклад жизни в льяносах, покончить с беззаконием и произволом, укоренившимися и царившими здесь с благословения доньи Барбары. Он воплощает собою цивилизацию.
что североамериканский янки мистер Денджер в этой схватке – на стороне доньи Барбары. Автор делает акцент не на политических, социальных и экономических аспектах столкновения варварства и цивилизации. Ему важно показать нравственную, психологическую его стороны, эволюцию внутреннего мира главных героев романа в процессе этой борьбы, столкновение полярных начал в их душах. Поэтому донья Барбара не предстает в романе лишь средоточием зла, а Лусардо – всех добродетелей. «Убить кентавра, который живёт внутри нас», – говорит он. Эта фраза стала своеобразной формулой нравственного воспитания, а вернее, перевоспитания героя, который поначалу готов был принять варварские правила игры, навязываемые ему, – коварную мстительность, жестокость поступков. Он с удивлением открывает в себе приступы варварских инстинктов.
Донья Барбара, ожесточившаяся женщина, горделивая и всесильная помещица, вдруг открывает в себе, тоже к своему удивлению, способность к стойкому и чистому чувству любви, которая и вступает в единоборство со злой ее волей. И хотя ее любовь к Лусардо безответна, именно ей суждено усмирить стихию варварства в душе доньи Барбары.
Конечно, победа Лусардо в романе выглядит несколько искусственно, в реальной действительности Венесуэлы и всей Латинской Америки торжествовала донья Барбара. Но писатель-гуманист, веривший в торжество добрых начал в человеке, своим романом утверждал возможность духовного совершенствования и возрождения даже тех, кто, казалось, был непоправимо искалечен уродливым варварством жизни. Гальегос, в отличие от большинства латиноамериканских романистов первой половины ХХ века, был писателем-проповедником. В своих книгах он воплощал не только образы современной ему действительности, но и выстраданные им моральные истины.
–1928). Экономика континента в первой половине прошлого века, да и сейчас – это бесчисленные плантации земельных латифундий, где выращиваются кроме пшеницы экзотические культуры, дающие сырье для промышленности. Работа на них – единственное средство существования для коренного населения, для миллионов негров, вывезенных из Африки в качестве рабов, и их потомков. Условия их жизни и работы были поистине ужасающими. О тружениках этих плантаций, их жестокой эксплуатации со стороны хозяев первым написал Ривера в романе «Пучина» (1924). Беспощадная правдивость повествования, почти фотографическая точность картин быта и труда поденщиков на каучуковой плантации сделали роман значительным явлением реалистической прозы не только Колумбии. Позже критика наречет эту тематическую линию латиноамериканской прозы «литературой зелёного ада», а «Пучину» – ее прародительницей, что подтверждают многочисленные романы на эту тему («Банановая трилогия» М. А. Астуриаса, «Какао», «Пот» Ж. Амаду, например) других писателей континента.