Кин. Ц.И.: Итальянские мозаики
Вся литература - роман

ВСЯ ЛИТЕРАТУРА - РОМАН

В 1973 году покончил самоубийством Гуидо Морселли, человек, никогда не привлекавший к себе особого внимания и не пользовавшийся извест­ностью. Сведения о нем скудны, причины самоубийства неясны, скорее всего они были сугубо личными ¹ Но случилось так, что через два года после смерти Морселли маленькое итальянское издательство Адельфи выпустило в свет подряд два его романа, а затем вышел и третий. И вот теперь, когда Морселли нет, газеты на­зывают его талантливейшим писателем, даже основате­лем нового жанра. Морселли обращался к истории и задавал себе гипотетический вопрос: «А что, если бы? ..» Во втором романе речь идет о том, что случилось бы, если первая мировая война закончилась бы полной победой Австрии.

­назначенных для будущих рецензентов. В них излагает­ся разговор автора с издателем (газеты намекают на то, что разговор «не вполне воображаемый», что руко­пись действительно была в руках «одного из крупных издателей», но тот будто ее отверг). Издатель уверяет автора, что его произведение — не роман, а тот возра­жает, что в наше время «вся литература — роман; в романе может быть все что угодно, включая теологию». Сегодня в самом деле трудно резко разграничивать чисто художественные произведения и то, что мне хо­телось бы назвать книгами «пограничного жанра». В Италии в первой половине 70-х годов вышло много работ такого типа. Это книги, посвященные роли интеллигенции, истории печати, истории промышленных ди­настий и т. п. Зачастую в них переплетаются политика, социология, экономика, история— если такие вещи на­писаны талантливо, они читаются с увлечением, не ото­рвешься.

­ются романами, хотя по существу это памфлеты. В откровенно публицистических вещах мы встречаем опре­деления: «психодрама», «пролог», «эпилог», «элегия». В самом деле, по содержанию да отчасти и по форме произведения такого типа напоминают драмы, киносценарии и даже детективы. Большей частью персонажи названы собственными именами: это подлинные лица, играющие сейчас или игравшие не так уж давно видную роль в общественной жизни. Хорошо написанные книги «пограничного жанра» остросюжетны; образы не только главных, но также и второстепенных персонажей так выпуклы и отчетливы, что могли бы считаться удачей любого романиста. Вечные темы вражды — дружбы, вероломства— доверия, успехов, поражений, зависти, ко­рысти, честолюбия, наконец — смерти возникают неизменно. Надо только заменить имена собственные услов­ными. Впрочем, и это не обязательно: подлинные имена встречаются не только в исторических романах, но и в фантаполитических (то есть стоящих на грани фанта­стики и политики). Кроме того, в некоторых романах, которые я бы назвала политическими, подлинные лица, бывшие прототипами, отлично узнают себя и под вы­мышленными именами. В Италии не раз и не два из-за этого происходили скандалы, в частности несколько лет тому назад, когда один модный писатель довольно ядо­вито изобразил своих коллег.

В 1974 году вышла книга «Писатель и власть». Ав­тор — Нелло Айелло — один из ведущих сотрудников радикального еженедельника «Эспрессо». Заглавие — не кокетливый парадокс, речь идет о вполне реальной власти в области культурной индустрии. Иными слова­ми — об активном влиянии на идеологию, на формирование общественного сознания широких масс населения Италии. В книге две темы: история «третьей страницы» и история неоавангардистской «Группы 63». На третьей странице итальянские газеты, верные традиции, печата­ют эльзевиры. Эльзевир — типографский шрифт, кото­рым набираются статьи известных литераторов; статьи эти всегда помещают слева на третьей полосе — две, две с половиной колонки. Понятие эльзевира несколько рас­плывчато. Это могут быть листки из дневника, сужде­ния о книгах, полемика, фрагменты, короткие рассказы, описание путешествий, философские, а подчас и псевдофилософские размышления, некое подобие писательских исповедей. В наши дни эльзевиры пишут многие писате­ли: Моравиа, Кассола, Паризе и т. д. Иногда пишут и неоавангардисты.

В общем, Нелло Айелло против эльзевира как жан­ра. Самую расплывчатость этого жанра он рассматривает в связи со всеми традиционными «пороками» итальянских литераторов: эльзевир дает возможность уходить от реальных и болезненных общественных про­блем и замыкаться в собственном микромире. Здесь лег­ко возникают и нарциссизм, и любование пустячками, и ложное глубокомыслие. Айелло вежливо и ядовито пишет о тех, кто в период фашизма рассматривал свою причастность к третьей странице как своего рода удостоверение личности: профессиональный литератор. Он приводит убедительные примеры несоответствия между трагическими событиями, происходящими в peальном мире, и кокетливыми, пусть и блестяще написан­ными, эльзевирами.

­ство, вырождение жанра: «Есть писатели, умеющие об­лачить эльзевир в форму политической статьи, репорта­жа, «ответа читателю». Речь идет о том, чтобы так или иначе найти повод, позволяющий взять какой-нибудь случай из хроники и придать ему универсальное значе­ние. Все это военные хитрости, цель которых создать ат­мосферу взволнованного соучастия, когда на самом деле событие хладнокровно обмозговано за письменным сто­лом,— и так, словно эти вещи действительно существу­ют и от них чуть ли не зависит спасение мира. Опасно­сти те же, что были и в другие времена: поза моралиста, автобиографизм, роковая страсть к священнодействию. В таких случаях чем писатель опытнее, чем богаче его воображение, чем лучше он владеет техникой своего ремесла, тем больше он рискует превратиться в консультанта, обучающего хорошим манерам (интеллектуаль­ным, моральным, политическим), превратиться в «мыс­лящего секретаря, в оракула из скорой помощи»².

Нелло Айелло пишет блестяще. С ним можно и по­спорить, главным образом по поводу конкретных оценок творчества того или иного писателя, особенно в интер­претации «величия и падения» уже принадлежащей прошлому «Группы 63», которая, строго говоря, тоже боролась за власть. Мне кажется, он относится к ней благосклоннее, нежели она того заслуживает. Но са­мое главное заметил критик «Униты» Джан Карло Ферретти: воздавая должное таланту Айелло, он писал, что в книге очень много говорится о писателях и очень мало о власти. Иными словами, Айелло рассматривает repubblica delle lettere как своего рода вещь в себе, не связанную со сложными и многообразными процессами, про­исходящими в обществе. Это не абсолютно, конечно: Айелло пишет и об отчуждении в услрвиях неокапита­лизма, и о культурной индустрии, но мало пишет о тех, кому реально принадлежит власть, о «расе хозяев» — скажем так. Впрочем, это, может быть, и не входило в его задачу. Он выбрал свой ракурс для важной темы.

— «Раса хозяев». Она вышла в ноябре 1974 г., а я прочла ее в январе 1975 г.— третье издание, когда книга была уже при­знанным бестселлером. Авторы — Эудженио Скальфари и Джузеппе Турани. Оба из плеяды «Эспрессо», Скаль­фари пять лет был его директором. Именно Скальфари выступил с разоблачением против ныне покойного гене­рала Де Лоренцо, возглавлявшего СИФАР (военную разведку, теперь она называется СИД ). СИФАР завел досье на многих видных политических и общественных деятелей Италии, что было противозаконным. Когда же генерал ушел со своего поста, многие досье бесследно исчезли, и это создавало возможности шантажа. «Эс­ прессо» из номера в номер помещал материалы, Де Лоренцо обвинил Скальфари «в диффамации» и проиграл судебный процесс. О деле СИФАР помнят и сейчас. Скальфари тогда прошел в парламент от социалисти­ческой партии; теперь он продолжает активно высту­пать в печати. Турани — публицист, специализировав­шийся на вопросах экономики и финансов; перо у него острое.

«Раса хозяев» написана с необычайным темперамен­том. Ей предпослано два эпиграфа. Первый — цитата из произведения Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов». Второй — изречение ба­рона Доминика Луи, министра во времена Людовика XVIII и Луи Филиппа: «Государство должно оплачи­вать все, даже свои собственные глупости». Потом идет Посвящение; хотелось бы привести его целиком, но оно занимает полторы страницы книжного текста. Ограни­чимся цитатой, которая, впрочем, полностью характери­зует стиль и замысел книги: «Авторам этой книги в молодости везло: они жили в мире, где царила большая уверенность. Поскольку те­перь ее нет, они плохо приспосабливаются к полутонам и краскам заката. Но они должны признать: несмотря ни на что, в сегодняшней Италии есть один особый эле­мент, который ни с чем нельзя спутать. Этот элемент — Эудженио Чефис. Вот уже несколько лет, как он стал обязательным отправным пунктом анализа. Когда про­исходит какое-либо загадочное событие и нет ключа, который помог бы правильно расшифровать его, достаточ­но спросить себя: а какова была позиция Чефиса? И потом соответственно ориентироваться. Авторы этой книги должны честно предупредить читателей, что в си­лу вышеизложенной причины они испытывают по отно­шению к Эудженио Чефису чувство большой призна­тельности. Он некоторым образом был для них Поляр­ной звездой: благодаря ему им легче было соображать, что, собственно, происходит. Всякий раз, когда Чефис занимал позицию на чьей-либо стороне, они могли кон­статировать, что интересы страны находятся на прямо противоположной стороне. Уже из-за одного этого ав­торы решили посвятить свою книгу Эудженио Чефису, президенту Монтэдисон» ³

— начале 60-х годов ее тогдашний президент, потомок Наполеона и че­ловек очень честолюбивый,— Карло Фаина задумал со­здать в Бриндизи огромный, сверхсовременно оборудо­ванный центр нефтеобрабатывающей промышленности. Акционеры пошли на риск, но все закончилось колоссальным крахом.

Во главе Эдисон стоял тогда Джорджо Валерио. Вначале фирма занималась электропромышленностью, но в начале 50-х годов она заинтересовалась химией, а несколько позднее ее увлекла нефть. Финансовое положение фирмы тоже было плачевным, но это тщатель­но скрывали. С именем Валерио связаны пресловутые черные фонды — колоссальные денежные суммы, кото­рые вручались партиям крайней правой, а также некоторым течениям внутри ХДП. С тех пор как аферы Ва­лерио были разоблачены, слова «черные фонды» прочно вошли в обиход наряду с «черной хроникой», «черной сетью», «чернорубашечниками» и т. п.

В начале 60-х годов между Монтекатини и Эдисон шла ожесточенная война, в которую в качестве союзников или противников обеих сторон оказались втянутыми многие организации и деятели, заинтересованные политически и экономически. Потом пришлось пойти на сли­яние. Переговоры шли тайно (в «Расе хозяев» глава о них называется «Заговор»). Когда наконец все стало из­вестным, коммунисты и левые социалисты выступили против слияния по принципиальным мотивам. Они опа­сались, что такая концентрация капиталов, создание та­кого грандиозного концерна создадут «угрозу нацио­нальной экономике и демократической системе». Кроме того, государство должно было оказать новому про­мышленному колоссу огромную помощь. Но все-таки правительство дало согласие.

«участие» не означает «сострадание» или что-либо в этом духе. Подразумевается степень участия обществен­ного капитала в частных предприятиях. Наряду с общественным капиталом присутствует кооперативный — принадлежащий отдельным фирмам. Если доля государства преобладает, такие организации называются parastatali. У них часто возникают отношения конкуренции с частными фирмами, работающими в той же отрасли, и тогда необходимо делить сферы влияния. Ес­ли такие фирмы терпят бедствие, государство часто «де­лает инъекцию», то есть вкладывает капиталы, получает пакет акций и соответствующую долю влияния. Так слу­чилось и с концерном Монтэдисон (слияние произошло в декабре 1965 года, и президентом концерна остался Ва­лерио).

­ститут промышленной реконструкции — ИРИ, созданный более сорока лет назад для так называемого «спа­сения итальянской экономики», в его системе занято около 480 тысяч человек, он как бы символизирует при­сутствие государства. В 1953 году по инициативе одного выдающегося деятеля — Энрико Маттеи — было созда­но другое объединение — ЭНИ, в сферу компетенции которого входили электропромышленность, и нефть, и мно­гое другое. Маттеи был человеком блестящим, фигурой международного масштаба, он вел крупную полити­ческую игру. Он хотел, чтобы государственный капитал в Италии безусловно преобладал над частным. Как ни странно это звучит, многие деятели, которые теорети­чески должны были бы быть союзниками Маттей, боро­лись против него. В значительной мере под его влияни­ем в июне 1962 г. была национализирована электропро­мышленность, а 27 октября 1962 г. Маттеи погиб в авиа­ционной катастрофе при очень неясных обстоятельствах. В то время много писали о «саботаже». А когда много лет спустя в Палермо кто-то (мафия или наемные убий­цы) похитил и убил журналиста Мауро де Мауро, пред­полагали, что он собрал важные материалы, связанные с аварией самолета Маттеи. Раз так — этого журналиста надо было убрать.

Эудженио Чефис был одним из близких сотрудников (но не другом) Маттеи. После гибели Маттеи он сначала фактически, потом и формально возглавил ЭНИ. Пе­чать очень заинтересовалась им. Было известно, что он учился в Военной академии, свое личное состояние на­жил в 50-х годах, занимаясь метаном. Кроме того, нача­ли распространяться слухи, а может быть, легенды, о его деятельности во время войны и Сопротивления; о связях с СИД (так тогда называлась итальянская во­енная разведка) и с разведывательными органами англо- американских войск на юге Италии. На слухах, ко­нечно, нельзя основываться. Но авторы «Расы хозяев» пишут: «Способность и склонность к игре, богатое вооб­ражение, любовь к риску, самостоятельность в решени­ях, полное отсутствие совести, мгновенность реакций — все это делает его человеком исключительным. На протяжении короткой жизни Республики не было никого, кто во всех этих отношениях мог бы сравняться с ним. Его аморальность не знает границ».

Любопытно, что, возглавив ЭНИ, Чефис был реши­тельно против слияния Монтекатини и Эдисон. Не в интересах ЭНИ была перекачка многих миллиардов общественного капитала в кассы нового гиганта. Но случилось так (мы минуем промежуточные фазы и жертвуем интересными сюжетами), что однажды Чефис поставил перед собой новую цель: он решил сам стать президен­том Монтэдисон. Добиться этого было нелегко, но Че­фис обладал всеми данными, чтобы найти союзников, обезвредить противников и победить. Читать обо всем этом — увлекательно: цифры, документы, еще и еще, а за горами материалов вырисовываются такие характе­ры, страсти и интриги, какие и в романах редко най­дешь. Признаюсь, что Чефис меня чрезвычайно интере­сует. Во-первых, он присутствует либо в качестве глав­ного героя, либо, во всяком случае, как один из важных персонажей почти во всех книгах «пограничного жан­ра». Во-вторых, без преувеличения, просто нет дня, ког­да бы о нем не упоминалось в газетах, еженедельники дают его портреты, то и дело им занимается парламент. Авторы «Расы хозяев» не случайно посвятили свою кни­гу Чефису. Интересны не только факты, но и какие-то его психологические черты, действительно делающие Чефиса символом и прообразом новой «расы хозяев».

Однако что мы подразумеваем под старой расой?

— владельцы крупнейшей монополии ФИАТ. Основателем ее был покой­ный Джованни Аньелли. В 1975 году вышла автобиографическая книга его дочери Сюзанны «Мы одевались в матроски». Быт, семейный фольклор, занятные эпизо­ды — не более того. Однако есть серьезная книга «по­граничного жанра», в ней свыше 800 страниц, она так и называется — «Аньелли». Автор — профессор истории Валерио Кастроново. Многие линии в ней переплетают­ся: экономика, финансы, политика, печать, международ­ные связи. Первая и вторая мировые войны, взаимоот­ношения с правительствами «эры Джолитти» и позднее с Муссолини, Сопротивление, крах фашизма. Очень ин­тересна психология и, пожалуй, жизненная философия старой расы хозяев. Разумеется, это прежде всего соб­ственники, думающие о процветании своих фирм. Если нужно, обманывают; если нужно, лавируют, далеко не всегда надевая белые перчатки; если нужно, идут на большой риск, подвергая опасности, а иногда просто ра­зоряя мелких держателей акций. И тем не менее там есть «порода», какие-то пределы, за которые они не же­лают заходить. Есть стиль, наконец, и старый Джован­ни Аньелли все-таки обладал чувством собственного до­стоинства, хотя, конечно, на его совести, как и на со­вести любого из этих кондотьеров промышленности, как их принято называть, немало всякой всячины. И все же какой-то свой кодекс чести у них был.

Новая раса хозяев, без сомнения, приобрела и новые черты. Самый процесс переплетения государственных и частных интересов создал небывалые до сих пор формы борьбы за влияние, за деньги, за власть. Недаром в одном журнале книгу «Раса хозяев» назвали романом. В самом деле, это роман отношений, связей, конкурен­ции, изощренно задуманных и осуществляемых интриг. Причем непременным действующим лицом в таком ро­мане является государство в лице своих министров, пар­ламентариев, чиновников. И конечно, в таком многопла­новом романе большую роль играют некоторые партии, и прежде всего ХДП (Христианско-демократическая партия), уже в силу одного того, что она вот уже трид­ цать лет одна или в коалиции с кем-либо находится у власти.

У людей новой расы нет династического прошлого. Пожалуй, это нувориши особого типа, менеджеры. Хватка у них как будто еще сильнее, нежели у тех, «традиционных». Их успех объясняется и ловкостью, и тем, что они свободно распоряжаются не фамильными капиталами, а огромными общественными средствами, и тем, какую роль в их карьере играют политические комбинации и связи. В Италии придумали слово burosаuro, производное от соединения слов бюрократ и дино­завр. Немало таких тоже. Поскольку Эудженио Чефис «лишен предрассудков», он в своей борьбе за Монтэдисон не брезговал ничем. Хотелось бы привести пример, а для этого необходимо ввести в повествование новое действующее лицо: Джорджо Пизано. В ранней моло­дости он успел быть «деятелем» в так называемой «Рес­публике Сало» (марионеточная республика, созданная Муссолини, а точнее — нацистами, осенью 1943 года).

Был основательно скомпрометирован, но санкций против него после Освобождения не предприняли, и он занял­ся журналистикой. В колоритной главе «Банда Пиза­но» есть подробности: «Сотрудничал в еженедельнике Рускони «Дженте». Там он специализировался на опи­сании «с богатством деталей» событий периода Сопро­тивления. В десятках статей, разумеется, всегда описы­вались партизаны, готовые совершать самые ужасные зверства по отношению к бедным мученикам — моло­дым людям из «Сало». Этими своими статьями Пизано всегда очень гордился. Мало того, что он издал их от­дельным томом. Он еще, если было маловато материала, вновь печатал их в «Кандиде» («Кандид» — фашист­ский еженедельник. В энный момент своей карьеры Пи­зано стал его директором и использовал в чисто полити­ческих целях.)

«Кандид» делал все, пытаясь скомпрометировать видного социалиста Джакомо Манчини, который считался последним препятствием на победном пути Чефиса к Форо Бонапарто: так назы­вается улица в Милане, где находится правление Монтэдисон. Пизано многое успел сделать, но вдруг был арестован за попытку шантажировать известного кино­продюсера Дино Де Лаурентиса. А когда Пизано осво­бодили, Чефис уже прочно утвердился на троне и не нуждался в услугах этого «своего человека». Пизано, однако, не пропал. Теперь он сенатор от неофашистской партии, а Чефис против него ничего не имеет⁴

— поневоле бегло — еще два имени: Раффаэле Джиротти и Нино Ровелли. Первый всегда считался человеком Чефиса, смиренным и преданным. Именно Чефис добился того (тут тоже кипели страсти), что Джиротти заменил его на посту президента ЭНИ. Но тут Джиротти открылся с неожиданной стороны и пожелал вести собственную политику в сфере химической промъииленности. Началась жестокая война между Чефисом и Джиротти; в развернувшихся военных действи­ях большую роль, конечно, играла печать. Это продолжалось много лет, происходили скандалы, один другого грязнее и живописнее, пока Джиротти в мае 1975 года не пришлось все-таки уйти в отставку. Что касается Ни­но Ровелли — он создатель, собственник и президент Сир, компании, утвердившейся в Сардинии и очень вли­ятельной в своем секторе. Когда Ровелли начинал — в 1960 году,— в химической промышленности практически было место для всех: ЭНИ, Монтекатини, Эдисон, Сир. И все же законы конкуренции обусловливают борьбу, даже как будто не очень обязательную. Это «законы джунглей», подчас иррациональные. И всегда — жесто­ кие.

Между Чефисом и Ровелли такая борьба не могла не вспыхнуть. Если Чефис символизирует новую расу, то Ровелли считается одним из последних могикан ломба­рдской буржуазии особого типа, Он представитель частного капитала, не связанный, однако, «традициями». Умеет очень ловко использовать помощь государства и (в этом сходство с Чефисом) обладает склонностью к авантюре. У Ровелли немало политических покровите­лей в самых высоких сферах. Кроме того, он контроли­рует все ежедневные газеты Сардинии. Это называется «монокультурой Сир». Чефис с таким положением при­мириться не мог: у него инстинкты монополиста, и он сделал все, чтобы разрушить крепость своего врага но­мер один. Пока — не вышло.

В борьбе за сферы влияния в химической промыш­ленности неизменно важную роль играет печать. Это одна из вечных тем,— Чефиса и остальных называют баронами. Их соглашения о распределении ресурсов, их беспощадные войны между собой, торжественные дого­воры, которые они заключают для того, чтобы тотчас нарушить, дают итальянской прессе интереснейшую хро­нику. Они позволяют провести параллель с борьбой между средневековыми феодалами в период, предшест­вовавший образованию современного государства. За последние годы газеты старались раздобывать цифры и сведения, которые помогли бы понять то, что происходит. И бароны купили газеты для того, чтобы те получа­ли меньше сведений.

«Берлингуэр и Профессор». Черноволосая женщина на обложке явно символизирует Итальянскую Республику. В правой руке эта дама держит серп и молот, в левой — щит, на котором изображен крест с начертанными на нем буква­ми Libertas — эмблема Христианско-демократической партии. Подле женщины вьется толстенький купидон, в руках у него — рог изобилия, из которого сыплются стилизованные золотые монеты.

Кто же автор романа? Автор — Аноним. То, что я сейчас скажу, кажется чистой фантастикой, но, однако, это истинная правда. Роман вышел в марте, книга вос­принята как бестселлер, но никому из итальяиских журналистов до сих пор не удалось раскрыть имя автора. Невероятно! В стране, население которой славится своей разговорчивостью, в стране, где буквально все про всех всё знают, а уж газетчики умеют разгадывать самые сложные ребусы, за все это время так и не узнали, кто написал этот роман. Утверждают, что имя автора (кроме него самого, естественно) знают только два человека: Андреа Риццоли и главный редактор его издательства Марио Спаиьоль.

­бегают ко всем видам анализа, от филологического до психологического. Называли, например, Фруттеро и Лючентини, авторов нашумевшего несколько лет назад детектива «Женщина в воскресенье». Называли имя одно­го из известнейших журналистов Индро Монтанелли. Но особенно настойчиво повторяли имя министра и од­ного из влиятельнейших деятелей ХДП Джулио Андреотти, тесно связанного с римской курией. Как раз в марте в том же издательстве Риццоли вышла последняя книга Акдреотти, и известный литературный критик (и прозаик) Фердинандо Камон выступил в газете «Джорно» с анализом. Камон, правда, не грешил на Андреотти, он писал о стиле книги, заметив попутно, что сам Андреотти признается: писать книги — его хобби, он этим занимается в свободные часы. Но другие упрямо приписывали Андреотти авторство.

Андреотти энергично опровергал такие слухи. При­ чем, поскольку он в самом деле хорошо пишет, все опровержения написаны в разном тоне. Одно — элемен­тарное: зачем идти на риск опубликования такой некото­рым образом скандальной книги ради простого развле­чения? Другое — полемическое: у Андреотти гораздо больше политических врагов, чем те двадцать семь чело­век, с которыми в своем романе безжалостно разделы­вается Аноним. И третье, самое убедительное. В романе министр Джулио Андреотти умирает при несколько странных обстоятельствах: он наклоняется, чтобы поце­ловать перстень на руке одного кардинала, а тот оказы­вается никаким не кардиналом, а злодеем, и закалывает духовного сына. Неужели — задает Андреотти ритори­ческий вопрос — будь он автором романа, он уготовил бы себе такую непривлекательную смерть? Не знаю, как кого, а меня эти доводы вполне убедили: у Джулио Ан­дреотти, который запросто, встречается с настоящими кардиналами и считается одним из самых загадочных персонажей на итальянской политической сцене, вполне достаточно всяких реальных историй, из которых дай ,бог выпутаться, чтобы ему писать еще фантаполитический роман.

­ коважнее, он — лидер ХДП ⁵. В «Расе хозяев» имя Фанфани встречается двадцать три раза, имя Андреотти двадцать раз, а «Полярной звезды» — то есть Эудженио Чефиса — более двухсот раз.

Книжка Анонима небольшая — всего 135 страниц, но чего там только нет! С таким сарказмом и темпераментом мог писать лишь человек, знающий изнутри все, что происходит в Христианско-демократической партии: характеры людей, интриги, группировки, борьбу за власть. Тексту предпослано авторское «Предупреждение», вынесенное и на последнюю страницу супероблож­ки. Аноним пишет: «Подобно многим другим итальян­цам, я тоже часто спрашивал себя: чем все это кончит­ся? Размышляя опять и опять, я пришел к выводу, что политический анализ не поможет мне найти никакого логического выхода из кризиса, в который мы погруже­ны. И что наименее иррациональный способ удовлетво­рить мое любопытство состоит в том, чтобы пофантази­ровать. Поэтому я облекся в одежды секретаря Фанфа­ни, который в двухтысячном году решается рассказать все. И только под покровом анонимности я смог дать свободный выход искренности моего воображения».

­чать подняла невероятную шумиху, Аноним очень раз­ волновался и прислал в газету «Коррьере делла сера» письмо, озаглавленное: «Из моего секретного дневника. 1 октября 1975» (редакция назвала это фантаписьмом и опубликовала 14 марта 1975 года). Аноним пишет из больницы, куда попал после автомобильной катастрофы, в результате которой частично потерял память. Он твер­до помнит, что написал книгу «Берлингуэр и Профес­ сор», тираж которой уже перевалил за миллион экземп­ляров. Он только забыл, кто он на самом деле. В палате есть все, включая цветной телевизор, но нет зеркала, может быть нарочно. Поскольку Аноним не помнит, кто он такой, то начинает полемизировать с разными жур­налистами (приводятся подлинные цитаты из статей), причем рассуждает как лицо, ни в чем не заинтересо­ванное, и взвешивает все pro е contra. Все это остроумно и смешно. Особенно смешны рассуждения об Андре­отти: «Если бы я был Андреотти, я бы каждый день занимался судьбами национального бюджета — или по крайней мере притворялся бы, что занимаюсь ими,— вместо того, чтобы тратить время на споры с Пьером Паоло Пазолини относительно смертности светлячков».

­нима Андреотти действительно был министром бюджета, что дебаты с Пазолини действительно велись и, кро­ме того, что стиль письма в редакцию вполне соответст­вует стилю, в котором написан роман. Что касается сю­жета. .. В 1980 году в Италии установлена Вторая Рес­публика. (В этой связи надо заметить, что еще 23 мая 1974 года я прочла в «Панораме» статью, в которой говорилось: «А не родилась ли уже, хотя мы этого и не заметили, Вторая Республика?»); президентом по-прежнему остается Джованни Леоне, а главным идеологом и фактическим, создателем Второй Республики является Профессор, то есть Фанфани. Популярность Фанфани пала до самого низкого уровня после провала референ­дума. о разводе в 1974 году, когда ХДП потерпела со­крушительной поражение. Но никому и в голову не при­ходит лишить Фанфани его высокого поста, так как надо было сохранить кого-нибудь, на ком сосредоточивалась бы всеобщая ненависть.

В 70-х годах, вспоминает Аноним, несчастная Италия находилась на краю пропасти и полного финансового краха. Положение поистине отчаянное, но Соединенные Штаты нe могут допустить, чтобы Италия выскользнула из их сферы влияния. Поэтому Киссинджер каждые полгода пересекает океан и вручает чек на четыре мил­лиарда долларов. Однако, чтобы успокоить американ­ское общественное мнение, делается вид, что займы даются под залог картин знаменитых итальянских живо­писцев. Картины, правда, остаются на своих местах, но под ними вешают медные таблички с надписью «Соб­ственность правительства США». А для того, чтобы итальянская интеллигенция поменьше возмущалась, «позорную надпись» гравируют крошечными буквами и соответствующий министр лично следит за тем, чтобы дощечки никогда не чистились. И все-таки, несмотря на займы, в стране инфляция и прочие беды. Инфляция подпрыгивает с 42 до 116 процентов, несколько миллио­нов предпринимателей и лиц свободных профессий хо­тят эмигрировать в Швейцарию, Австралию, Новую Зеландию или Южную Америку. А из тех, кто остает­ся на родине, согласно опросам общественного мнения, 65 процентов предпочитают, чтобы власть взял Энрико Берлингуэр: «Его считали единственным итальянцем, способным все-таки привести в порядок страну».

Однако мы не будем следить за всеми извилинами сюжета этого произведения и остановимся только на своего рода вставной новелле, посвященной Эудженио Чефису. Во второй половине 70-х годов, в атмосфере всеобщей неуверенности и страха перед неофашистскими путчами, стало модным нанимать на службу воинов из племени гурков — есть такой индоарийский народ, про­живающий на территории Непала. Те, в чьем распоряжении имеется большое число гурков, находятся, так сказать, на коне. Они чувствуют себя в безопасности. Но вот на авансцене появляется Эудженио Чефис. Про­делав с присущей ему сказочной ловкостью соответ­ствующую финансовую операцию, он ставит всех перед совершившимся фактом. Чефис поручает своему помощ­нику Кореи (имя Джордж о Кореи встречается в «Расе хозяев» ровно двадцать раз) заключить контракты с максимально возможным числом находящихся в Ита­лии гурков, перекупая их у теперешних хозяев. Когда Джорджо Кореи докладывает Доктору — Эудженио Че­фис в романе Анонима называется то по имени, то просто Доктор, — что в их распоряжении находится 12 772 воина из этого племени, Чефис говорит: «Пока что достаточно. Теперь остается перейти в атаку».

Аноним замечает, что после обучения в Военной ака­демии Чефис сохранил вкус к лаконизму в разговорах и решительности в поступках. Доктор немедленно встре­чается со своим главным конкурентом, который (гурки!) покорно передает ему спорный пакет акций Монтэ­дисон. Затем Чефис отправляется в Рим (газеты описы­вают красочный кортеж гурков) и заходит в резиден­цию управляющего Итальянским банком. Пост этот к тому времени занимает Фердинандо Вентрилья (сейчас Вентрилья— персонаж не столь уж значительный, он всего лишь финансовый эксперт, в «Расе хозяев» его имя упоминается только три раза, но в газетной хрони­ке чаще). «Дорогой Вентрилья,— говорит Чефис,— бу­дучи в Риме проездом, я зашел поздороваться с вами и сообщить об одном моем решении. Начиная со следу­ющего месяца я буду чеканить монету» ⁶ делать. Чтобы оценить сатирическую прелесть сцены, надо помнить о страшной инфляции лиры. Нет, Чефис будет только чеканить зо­лотые и серебряные монеты, на которых выгравируют профиль Энрико Маттеи и слово «Монтэдисон». Эти мо­неты должны иметь хождение по всей стране.

Прикончив таким образом Итальянский банк, Че­фис быстро проделал еще несколько различных операций. Однако оставалась одна важная проблема: пресса. «На следующий день Доктор решил покончить с единст­венной безумной операцией, которую совершил за столь­ко лет своей предпринимательской деятельности. Дей­ствительно, в начале 70-х годов его охватила необъясни­мая болезненная страсть к печатному слову, и он купил некоторые из самых важных общенациональных газет. Результатом были одни лишь неприятности: строптивые редакторы, беспомощные или бездарные директора, жа­лобы и стенания политических деятелей, колебание ти­ражей, огромный дефицит». На встрече с представите­лями журналистов (гурки, разумеется, тоже присутство­вали) Чефис решил обойтись без преамбулы и прямо заявил: начиная с полуночи он прекращает выпуск всех контролируемых им газет. «Таким образом,— заметил Доктор,— никто больше не сможет упрекнуть меня в том, что я использую печать в политических целях».

Впрочем, Чефис предложил журналистам перейти на сдельную работу в отдел рекламы Монтэдисон. Таким образом, продолжает Аноним, Чефис освободился от то­го, что он любил называть «сухими ветвями», а имен­но — «от этих проклятых газет, которые в одном лишь 1975 году съели десятки его миллиардов, а принесли ему одни лишь бесконечные огорчения».

Собственно говоря, вставной новеллой можно бы за­кончить рассказ о романе Анонима, но, поскольку чита­тели знают об обстоятельствах смерти Джулио Андре­отти, надо еще кое-что сообщить о фабуле. В романе есть отличные страницы, посвященные положению внутри ХДП. Дается характеристика всех течений, групп и под­групп, лидеров этих течений, и среди них, разумеется, также Фанфани, Андреотти и прочих. Речь идет о том, кто должен быть очередным премьер-министром во вре­мя очередного кризиса. По всем выкладкам получалось как будто, что лидировал Мариано Румор: «Эти геоме­трические рисунки подкреплялись столь же точными математическими расчетами. ХДП имела право возглавлять любую правительственную коалицию, будучи партией относительного большинства, то есть той, которая на выборах получала наибольшее число голосов. Доротеи (так называется одно из течений внутри ХДП. Назва­ние связано с монастырем святой Доротеи, где впервые оформилось это течение.— Ц, К.) имели право получать самые важные министерские посты, потому что они бы­ли течением относительного большинства внутри фрак­ции относительного большинства внутри, партии относи­тельного большинства. Мариано Румор хотел занять пост премьер-министра потому, что контролировал са­мую сильную группу внутри течения доротеев. В общем, Румор пять раз возглавлял правительство только пото­му, что располагал группой относительного большинст­ва внутри течения относительного большинства внутри партии относительного большинства».

­ли во время войны на истощение, которую соперники вели между собою, сформировать свой шестой кабинет. Увы! Не прошло и двух недель, как камердинер, принес­ший ему, как каждое утро, кофе и хлеб с мармеладом, застал Румора мертвым. Врачи констатировали острую сердечную недостаточность, и покойному устроили госу­дарственные похороны. Президент республики поручает сформировать правительство близкому другу покойного, достопочтенному Фламинио Пикколи (в книге «Раса хо­зяев» его имя упоминается десять раз. Стоит со своей стороны добавить, что несколько лет назад именно Пик­коли настаивал на том, чтобы ХДП попыталась завя­зать прочные связи с творческой интеллигенцией, и се­товал на пассивность католиков в сфере культуры), но в ближайший уикенд труп бедного Пикколи находят в каком-то овраге.

— христианские демократы. Надо признать, Аноним прояв­ляет большую изобретательность, придумывая различ­ные виды смертей. Апофеозом можно считать траги­ческий эпизод, когда два христианских демократа — Чириако де Мита и Фиорентино Сулло, смертельные вра­ги, боровшиеся за власть в городе Авеллиио (это, ка­жется, опять правда!), в страшной схватке убили друг друга. После этого, пишет Аноним, стало ясно, что речь вовсе не идет о варфоломеевской ночи: просто «боссы ХДП сбросили маски». Тут-то и начинается на глазах у всех, как повествует автор, окончательное падение Христианско-демократической партии.

На этом мы закончим разговор о романе Анонима. Из всего рассказанного ясно, думается, что, хотя это и роман, книгу надо причислить к «пограничному жан­ру». Написал книгу вернее всего какой-нибудь талант­ливый журналист, обладающий большим опытом и ядо­витым пером. Рано или поздно кто-нибудь проболтается, и мы узнаем имя автора⁷

Последняя глава книги «Раса хозяев» называется «Завоевание печати», и в ней очень убедительно расска­зывается обо всей механике: каким образом Эудженио Чефис на протяжении нескольких лет прибирал к рукам одну газету за другой. Но тут такая масса материа­лов — и в книгах, и в текущей прессе,— что в них просто тонешь. Это одна из важнейших тем, она переплетается со всеми политическими и финансовыми скандалами. Во-первых, потому, что за очень немногими исключения­ми (коммунистические и социалистические органы печати и редкие независимые издания) газеты и журналы принадлежат тем или иным монополиям, государствен­ным или частным. Во-вторых, потому, что различные фракции правящих партий стремятся использовать газеты, преследуя часто политические дели и раздобывая необходимые финансовые средства в обмен на поддерж­ку в конкурентной борьбе. В-третьих, потому, что все это неоднозначно: даже в таких условиях внутри редак­ций далеко до единодушия. Мы знаем массу примеров жестокой борьбы редакторов и сотрудников газеты или издательства против дирекции во имя сохранения мо­рального престижа своей testata (точно это слово зна­чит колонтитул, но так называют издание). Нередко в эту борьбу включаются и типографские рабочие и слу­жащие, и бывают случаи, к сожалению не часто, когда оии одерживают победу. В условиях Италии все это приобретает чрезвычайную остроту.

Федерации печати, заявил, что общий дефицит периодических изданий достигает ста миллиардов лир и десятки «тестата» находятся в агонии. Правительство обещает оказать косвенную помощь: снизить налоги, цену на бумагу и пр. Однако секретарь Федерации Лючиано Ческиа откровенно сказал, что боится этой помощи: боится, как бы ко всему этому не примешались интере­сы политиков, стремящихся использовать прессу.

Сообщим некоторые данные, относящиеся к началу 1975 года. В Италии выходит 80 ежедневных газет. Это органы политических партий и несколько независимых левых изданий. Затем католические газеты (4 из них выпускаются миланской курией). Почти все остальные являются собственностью монополистов или организа­ций parastatali. Например, 18 газет, преимущественно провинциальных, принадлежат АГА (Конфиндустрия, то есть федерация итальянских промышленников), 6 — нефтянику Аттилио Монти, 5 — Нино Ровелли, 4 — фир­ме ФИАТ, по 2 — разным судостроителям, 5 — Монтэ­дисон, 3 — ИРИ, 3 — ЭНИ и так далее. Это по данным «Панорахмы» в номере от 26 декабря 1974 года. Похо­жие данные (с небольшими изменениями) приводятся и в других органах печати. Однако многие из заинтере­сованных лиц спорят по этому поводу. Так как немысли­мо давать все сноски, стоит указать лишь, что цитаты берутся из газет и еженедельников, выходящих в раз­ных городах Италии и имеющих разную политическую окраску: от коммунистических до умеренно демокра­тических. Газеты: «Унита», «Паэзе сера», «Аванти!», «Джорно», «Пополо», «Мессаджеро», «Стампа», «Коррьере делла сера». Еженедельники: «Ринашита», «Эсп­рессо», «Панорама», «Эуропео», «Мондо». Монтаж даст факты и фон.

— либо на то, чтобы закрыться, либо на то, чтобы стать чьей-то добычей. Цитаты. Один еженедель­ник обращается к Фанфани: «Ваши противники утверж­дают, будто с. помощью Эудженио Чефиса, президента Монтэдисон, вы хотите захватить всю итальянскую пе­чать подобно тому, как вы, говорят, сделали с радио и телевидением. Будьте искренним с самим собою и с нами и скажите, как получается, что вас подозревают и обвиняют в том, что вы — враг свободы печати. Если, конечно, вы не считаете всех ваших противников клевет­никами». (Фанфани яростно отрицает все: и насчет печати, и насчет радио и телевидения, и насчет Чефиса.) Доктор Чефис, человек остроумный, жалуется на то, что хорошие отношения с Фанфани создают разные слож­ности в отношениях с людьми: «Пять раз из десяти приходится иметь дело с кретинами и девять с половиной из десяти — с людьми, которые просят об одолжениях всякого рода. Что они воображают, что я дед-мороз, что ли? Один клянчит, чтобы я подарил ему газету. А по­ том говорят, что я слишком влиятелен».

Еще цитаты: «Если газета убыточна, на нее можно влиять, ее можно зажать, ее можно купить»; «Три из крупнейших итальянских газет — «Коррьере делла се­ра», «Мессаджеро», «Гадзетта дель пополо» — за последние месяцы переменили хозяев, или политику, или и то и другое. И как будто ничего не произошло, все притворяются, что ничего не произошло. Но это не так, и все мы знаем,- что положение вещей в ближайшее время может еще ухудшиться»; «Я не знаю предприятия или людей, обладающих политической или экономической властью, которые тратили бы миллиарды на га­зету, будучи просто меценатами, или которые проводили бы политику, противоречащую их интересам»; «Вопрос о прессе — важнейший. С каждым днем множатся уже не слухи, а коммюнике, подобные сводкам с фронтов: завоевывается одна позиция за другой. Монтэдисон хо­чет захватить. ..»; «Это может показаться навязчивой идеей, и все-таки.. . секретариат ХДП и Монтэдисон совместно стремятся к гегемонии над всей итальянской печатью»; «Газеты продаются, газеты закрываются, Чефис повсюду...»

­ный советник Чефиса, Джоаккиио Албанезе, «весь по­багровевший», отбивался от итальянских и иностранных журналистов, утверждая,, что Монтэдисон имеет всего лишь одну газету — «Мессаджеро». Корреспондент лон­донской: «Файнэшил тайме» с чисто; британской, хваткой заявил, что его не удовлетворяет «великолепная косме­тика», он желает узнать, в какие статьи: «спрятаны все расходы Монтэдисон на покупку других, газет». Джоаккино Албанезе не сдавался, но никого не смог переубедить.

Теперь несколько сравнительно мелких, но характер­ных фактов. В Болонье выходит, газета «Ресто дель Карлино»— одна из шести,, принадлежащих нефтянику Аттилио Монти. Все директора этой газеты, были антикоммунистами,. но теперешний, Джироламо Модести, известен тем, что «его антикоммунизм переходит все границы воображения. Это уже патология. Нельзя по­хвалить левый фильм, или концерт, и из-за этого за­прета. события культурной жизни не освещаются»...

Однажды сотрудники объявили забастовку, и Эдилио Рускони прислал Модести телеграмму: «Сопротивляйся марксистскому запугиванию». А вот случай, когда ком­мерция явно довлеет над политикой. В Неаполе выходит газета «Рома», ее владелец Акилле Лауро— судострои­тель; сейчас ему восемьдесят девять лет. Он был главой монархической партии до ее слияния с неофашистской партией Альмиранте. Газета его, естественно, всегда бы­ла правой, но после слияния газета стала заметно чер­неть, а тираж ее — падать. В конце концов Лауро при­шел в ярость, собрал сотрудников и спросил: почему падает тираж? Ответили очень откровенно: «Потому что она стала слишком фашистская». На что Лауро: «Ну, тогда обесцветьте ее». Звучит почти анекдот, но известны даты, имена и подробности.

«сам себя назначил административным секретарем партии» (то есть взял в свои руки финансы) и начал щедро поддерживать печать. Не только такие еженедельники, как «Кандид» или «Боргезе», который считается «патриархом правой прессы», но и третьесортные издания вроде «по­литико-сатирического» журнала «Зеленый дятел», выхо­дящего в Катании. Пригодится!

Франко Алессандрини. Еженедельник «Эспрессо» прина­длежит как раз группе Этас Компасс. Когда две группы объединились, они создали новое общество Эфи, в кото­рое вошло шесть книгоиздательств, три ежедневные газеты, два агентства печати и т. д.

Поскольку все привыкли считать, что «Эспрессо» при­надлежит издательской группе ФИАТ, всякий раз, когда еженедельник выступал с разоблачениями, находи­лись деятели ХДП, упрекавшие Аньелли. До поры до времени это как-то улаживалось и сходило на нет. Однако в марте 1974 года «Эспрессо» поместил разоблачения, касавшиеся секретных сумм, выплачиваемых Монтэдисон видным персонажам ХДП, и на этот раз, как говорят, сам Аминторе Фанфани настойчиво просил Аньелли, чтобы он повлиял на своего зятя Караччоло с целью, так сказать, приструнить строптивый «Эспрес­со». Аньелли — «хороший семьянин, и ему все это было очень неприятно». Но пришлось вступить в переговоры. Сам «Эспрессо» сообщает, что перед Карло Караччоло встала проблема выбора: расстаться с еженедельником или выйти из Эфи. Он предпочел второе. Караччоло и Алессандрини получили энное число миллиардов и вы­шли из Эфи, а один еженедельник назвал это событие «развод в доме Аньелли». Можно было бы рассказать немало любопытного и о том, какая упорная борьба долгое время шла между Аньелли и Чефисом (козыр­ной картой были газеты) и как наконец был достигнут компромисс.

Таких историй можно рассказать сколько угодно. Здесь уже упоминалась книга Валерио Кастроново. Есть еще другая: «Итальянская послевоенная печать: 1943— 1972». Ее автор — Паоло Муриальди, профессиональный журналист, президент Федерации печати (его имя называлось выше). Кастроново — историк, Муриаль­ди — журналист. Это, естественно, определило различия и в отборе материалов, и в манере письма. Но обе кни­ги, взятые вместе, ценны уже по одному тому, что авто­ры собрали богатейший документальный материал и много рылись в архивах.

В книге Кастроново наш главный герой, Эудженио Чефис, конечно, не мог присутствовать, но Муриальди уделил ему должное внимание. В частности, это связано с различными пертурбациями в газете ЭНИ «Джорно». Там очень много интересных политических и психологи­ческих ситуаций, но все это уже — история. Да что говорить, даже «Раса хозяев», вызвавшая такую сенсацию, скоро станет достоянием истории. Это происходит пото­му, что как бы ни были оперативны авторы и издатели, поспевать за жизнью просто невозможно. В самом деле, едва лишь Скальфари и Турани поставили точку, нача­лись новые события и новые скандалы, в центре которых неизменно находится Доктор. Но не только он один, конечно. Уже в феврале 1975 года герои «Расы хозяев», в точном соответствии со своей природой и обществен­ной функцией, начали проделывать новые головокружи­тельные сальто-мортале. Опять газеты пестрят аршин­ными заголовками, еженедельники помещают портреты, интервью и контринтервыо, комиссии палаты депутатов и сената проводят специальные заседания. Фигуры на шахматной доске передвигаются. Некоторые деятели уходят в отставку, заявив, что отныне они предпочитают простые радости частной жизни. Другие попадают dentro, что буквально означает «внутрь», а понимается как «за тюремную решетку». Третьи спасаются бегством и дают интервью из какой-нибудь экзотической страны. Сколько характеров, сколько интриг, сколько головоло­мок! Ситуации драматические, фарсовые, абсурдные. Но Эудженио Чефис, символ этой Италии, остается прези­дентом Монтэдисон. И сейчас я расскажу еще об одном скандале.

­вычайно типичен для того, что происходит в стране, для старой и для новой «расы хозяев». Это так называемый «скандал ЭГАМ-Фассио». Если читатели помнят, в ро­мане Анонима герой, Эудженио Чефис, решив избавиться от «проклятых газет», доставлявших ему бесконечные неприятности и решительно никакого удовольствия и радостей, назвал их «сухими ветвями » . Этот обаз не находка Анонима: Чефис именно так называет предприятия, которые в силу разных причин кажутся ему невыгодными и бесперспективными. А поскольку Эуджеион Чефис действительно обладает блестящими способностями, он, став президентом Монтэдисон, стал решитнльно обрубать сухие ветви. Выше уже шла речь о том, что во время истории с «черными фондами » Валерио не мог даже приблизительно сказать, сколько миллиардов истрачено на подкупы (а ведь это было еще до слияния фирм Эдисон и Монтекатини). Но есть и другие, не менее интересные повороты сюжета. „ , , .

Закон о создании очередной организации parastatele ЭГАМ, одной из многих других, был вынесен еще в 1958 году, но в то время все осталось на бумаге, однако в 1970-м, когда министром государственного участия был достопочтенный Фламинио Пикколи (тот самый, ко­го Аноним обрек на смерть в каком-то подозрительном овраге), он, в силу ряда обстоятельств, решил превратить ЭГАМ в реальность. Для Пикколи лично это озна­чало, как выразился один еженедельник , «создать свой фонд», или, по определению другого еженедельника, создать «большую государственную махину», где он мог бы расставить своих людей и пользоваться исключительным влиянием. Дело это для Италии самое обычное, но в таких случаях важно не ошибиться в выборе соот­ветствующих креатур, и Фламинио Пикколи не ошибся.

Во главе ЭГАМ был поставлен некий Марио Эйнауди, которого очень прошу не путать с Джулио Эйнау ди, крупным демократическим книгоиздателем и сыном бывшего президента Итальянской республики. Этот Ма­рио — не родственник, а всего лишь однофамилец. Ма­рио Эйнауди — очень типичная фигура. Ему около пяти­десяти лет, он юрист, начал со скромной службы на периферии в системе Конфиндустрии» а потом перешел на службу в какое-то государственное учреждение в Генуе. Он проявил некоторые качества, которые «раса хо­зяев» ценит: гибкость, беспринципность, готовность к любым услугам. Завязались личные связи с одним из так называемых баронов ХДП, боссом города Генуи Джорджо Бо, и особенно с его племянником Франческо Каттанеи, молодым парламентарием, делавшим боль­шую карьеру (Каттанеи был главой «Комиссии Антимафия» и обещал «раскрыть всю правду», но так ничего и не раскрыл). Недавно он возглавил еще одну комис­сию, которая тоже должна была заниматься щекотли­выми расследованиями, но его вовремя перевели на дру­гой пост. В общем, Марио Эйнауди вошел в большую политическую игру, и с тех пор, как сказал депутат- коммунист Д ’Алема, «Эйнауди связан с Пикколи по гроб жизни». ЭГАМ формально был создан для руко­водства принадлежащими государству рудниками и для обеспечения промышленности нужными материалами, но в этой области, как утверждает Джузеппе Д ’Алема, он не сделал почти ничего. Зато он занялся «сухими ветвями» и сектором, к которому Фламинио Пикколи постоянно проявляет особый интерес, а именно сектором печати.

О печати — позже, а пока относительно «сухих ветвей». В настоящее время в системе ЭГАМ находится 53 различных предприятия, в которых занято 35 тысяч человек, общий объем продукции за 1974 год — свыше 600 миллиардов лир. Обратившись к истории возвыше­ния Марио Эйнауди, скажем, как он попал на глаза Пикколи. Отличительная черта Эйнауди заключается в том, что он очертя голову берется за экономически безнадежные дела, которые, однако, могут принести определенную политическую выгоду. Поэтому он стал amministratore-delegato (фактически это — управляю­щий) акционерного общества Конье, которое занима­лось железной рудой и находилось в катастрофическом состоянии. Никто не хотел идти на этот пост, но Марио Эйнауди пошел: дело в том, что акции Конье являлись собственностью министерства государственного участия.

­деров ХДП, стал министром государственного участия, он и создал ЭГАМ, который превратился в плацдарм для крупнейших финансовых и политических операций. Президент ЭГАМ Марио Эйнауди стал подбирать в раз­личных отраслях промышленности злополучные, прого­ревшие и бесперспективные предприятия (это называ­лось operazione arraffatutto — «операция захватывай все»). Операция совпала с «голубым периодом Эудже­нио Чефиса». Монтэдисон сплавлял ЭГАМ «сухие ветви», и все это приобрело такие масштабы, что государствен­ное учреждение ЭГАМ начали называть pattumiera della Montedison, что означает «ящик для нечистот Монтэди­сон».

­лиардов лыр. Весной 1973 года парламент под нажимом Монтэдисон выделил для нужд ЭГАМ фонд в 330 мил­лиардов (не голосовали «за» только коммунисты и рес­публиканцы). Лично себе Марио Эйнауди построил роскошную виллу и вообще стал одним из самых вид­ных менеджеров Итальянской Республики. Пока шла сумасшедшая пляска миллиардов, ЭГАМ все расши­рял границы своей призрачной империи. Наряду с ро­стом дефицита росло политическое влияние. Мы встре­чаем имя Марио Эйнауди в длинном перечне тех людей, кого облагодетельствовал доктор Чефис. Процитируем Скальфари и Турани. «Если бы такой персонаж, как Марте Эйнауди, не находился под рукой у Чефиса, по­следний дошжен был бы его выдумать. В самом деле, оба они принадлежат к той же расе. К расе тех, кто рассматривает государственную казну как всегда от­крытую копилку, неизменно позволяющую финансиро­вать даже самые безнадежные предприятия. Эйнауди видел в президенте Монтэдисон образец мыслителя и деятеля. Единственная разница между этими двумя бы­ла, если можно так выразиться, исторического характе­ра. Чефис отныне манипулировал политиками и обще­ственными средствами с непринужденностью человека, владеющего всеми видами техники интриги. Эйнауди находился в самом начале своей карьеры».

Как бъг то ни было, у Марио Эйнауди был не только хороший образец для подражания, но и нужные способ­ности. «При помощи Форо Бонапарте и благосклонности банков Эйнауди начал строить свою маленькую и беспо­рядочную промышленную империю». Скандал ЭГАМ — Фассио разразился через несколько месяцев после того, как вышла в свет «Раса хозяев».

Сюжет, собственно, несложный. ЭГАМ, как мы уже сказали, по идее должен заниматься преимущественно рудниками, но они его не слишком занимают. Зато Maрио Эйнауди, кажется, заразился от Доктора той самой «болезненной страстью к печатному слову», о которой мы знаем. Кроме того, мы знаем, насколько прессой интересуется и Фламинио Пикколи.

­пил 33 процента акций у крупной генуэзской судовладельческой компании «Виллэн плюс Фассио». Этой компании принадлежат также две газеты: еженедель­ная «Ла Гадзетта дель лунеди», выходящая по поне­дельникам, и ежедневная газета «Иль Коррьере меркантиле». ЭГАМ получил также от семейства Фассио право в течение двух ближайших лет довести свой пакет ак­ций до 51 процента, то есть получить фактическое вла­дение и контроль над этими газетами. Марио Эйнауди уверял, однако, что главной целью покупки акций были суда. А суда нужны одной «сухой ветви», которую ЭГАМ в 1974 году купил у Монтэдисон. Ветвь эта назы­вается как-то экзотически: «Ветрококе-Кокапуаниа», а президент ее — адвокат Марио Валери Манера, считаю­щийся одним из идеологов итальянских промышленни­ков. У него большие связи с художественной интелли­генцией, и он уже превратился в персонаж рассказа: писатель Джулио Райола довольно ядовито назвал его (под именем Валерио Мендера) «самым богатым чело­веком во всей солнечной системе». Купив акции Фассио, ЭГАМ увеличил свой дефицит еще на 12 или 14 мил­лиардов. В Италии вообще-то к пляске миллиардов привыкли, но в этом случае дело зашло слишком да­леко.

Несмотря на все заверения и опровержения, все сколько-нибудь серьезные журналисты считают, что была проведена плохо замаскированная политическая опе­рация, потому что две газеты — это «лакомый кусочек». Считают, что советником Марио Эйнауди в этих делах является некий Джанфранческо Барберини, возглавля­ющий АСКА, то самое католическое агентство печати, ко­торому покровительствует Пикколи. Без конца заседали различные парламентские комиссии, большую актив­ность в разоблачениях проявили коммунисты и незави­симая печать. На этот раз никакие протекции и комби­нации не помогли: в июне министр государственного участия Бизалья объявил об отставке Марио Эйнауди. Дело с 33 процентами акций Фассио и с двумя газетами оказалось скандалом таким явным, что замять его не удалось.

­шут, но значительная часть информации яростно опровергается, что, впрочем, ничего не доказывает и никого не убеждает.

В этой статье много говорилось об очень неприятных, некрасивых, порою зловещих событиях, в той или иной мере связанных с газетами и книгоиздательствами. Но неверно было бы думать, что процесс концентрации ка­питалов и влияния в этой важнейшей отрасли культур­ной индустрии проходит, не встречая сопротивления. В июне 1974 г. состоялось событие, значение которого очень велико. По инициативе одиннадцати демократи­ческих книгоиздательств (Эдитори Риунити, Эйнауди, Фельтринелли, Латерца и других) в Римини состоялось трехдневное совещание, в котором приняли участие не только признанно левые издательства, но и другие, про­сто демократические, в том числе небольшие. «Цель,— сказал один из организаторов встречи,— состоит в том, чтобы создать «фронт», противостоящий издательской монополии».

— скепти­цизм. Коммунисты сыграли во встрече в Римини самую большую роль. Там выступил член руководства ИКП Джорджо Наполитано, в то время как другие левые партии не сразу поверили в возможность успеха. Между тем необходимость этой инициативы подсказала сама жизнь. И, быть может, самым большим успехом в Ри­мини было то, что проблемы книгоиздательского дела обсуждались конкретно, трезво, в атмосфере товари­щеских споров (иначе и быть не могло), но с твердым желанием добиться результатов. Причем никто не дума­ет об унификации. Каждое издательство имеет свою ли­нию, свою структуру, свои излюбленные серии, круг ав­торов, на которых оно привыкло ориентироваться. Сло­вом, свою индивидуальность, свои традиции. Все это остается неприкосновенным. Но важно «все более ясное сознание, что книгоиздательства не являются более обособленной корпорацией или категорией. Они являются большим сектором общего антифашистского и демокра­тического фронта».

В условиях, когда страна фактически не выходит из состояния почти перманентного кризиса и поляризация противостоящих сил становится не то что с каждым годом, но буквально с каждым месяцем все более рез­кой, процессы, происходящие в литературе и — шире — в культуре, отражают напряженность, остроту, болезнен­ность ломки, исканий, столкновений, противоборства. 1975 год, середина десятилетия, в этом смысле, очень знаменателен. Два события— XIV съезд МКП в мар­те и июньские муниципальные выборы — показали реальность происходящих серьезных сдвигов влево. Одним из важных проявлений сдвига является возросшая активность творческой интеллигенции.

И перед съездом и перед выборами многие и многие десятки крупных деятелей литературы, искусства и на­уки выступали в газете «Унита». Среди них были ху­дожники, музыканты, юристы, медики, режиссеры, уче­ные, издатели, прозаики и поэты. Они излагали свои мнения о том, как выйти из кризиса, в том числе духов­ного кризиса, переживаемого страной. Очень многие из этих людей — независимые, то есть не имеющие член­ского билета той или иной партии. Но все они без исключения — демократы и антифашисты, все заняли отчетливо гражданскую позицию. За запрещение нео­фашистской партии, за проведение в жизнь реальных реформ, против malgoverno и sottogoverno. «Мальговерно» значит дурное, неэффективное, не отвечающее требованиям времени управление страной. «Соттоговерно» — система клиентуры, корыстных связей, темных сделок, той политической мафии, о которой мы читаем в романе Леонардо Шаши «Тодо модо» и в других вещах.

­стиж, опыт, такт, чувство собственного достоинства. Принципиальность, стойкость, ясное понимание своей роли и своих целей.

«Унита» по­местила корреспонденцию из Турина, начинающуюся словами: «Джулио Эйнауди издатель, пользующийся, быть может, наибольшим престижем. Многие решения, оказавшие большое влияние на качество нашей послево­енной литературной продукции, были приняты здесь, в маленьком бюро на улице Бьянкамано, откуда он руко­водит своим «домом». Газета многое рассказывает о Джулио Эйнауди. Он начал работу совсем юным, в 30-х годах, его издательство не запятнано публикацией фашистских книг. Не так легко было этого избежать, но избежали: издательство Эйнауди занималось только переводами классики — точная, строго ограниченная сфе­ра деятельности. Среди его ближайших сотрудников был прекрасный писатель-коммунист, покойный Чезаре Павезе.. И был Леоне Гинбург, родившийся в Одессе в 1909 г., антифашист, умерший в результате пыток в фашистской римской тюрьме^8. Сам Джулио Эйнауди сражался в партизанском отряде, после войны его изда­тельство, стало одним из центров демократической итальянской, культуры. Вместе с Элио Витторини он со­здал журнал. «Политекнико», публиковал писателей-неореалистов. Совсем недавно Эйнауди привлекли к суду вместе с автором вышедшей в. его издательстве книги о связях мафии с политиками определенного толка. Ав­тор книги — Микеле Панталеоне — борец против мафии, очень достойный и уважаемый, человек. Одна из его ра­бот вышла и у нас на русском языке.

Джулио Эйнауди не случайно был в числе организа­торов встречи в Римини. Он человек энергичный и убежденный оптпмист. Он уверен в том, что итальянская литература, итальянская культура жива: «Сегодня, благодаря коммунистической партии, культура в Италии име­ет возможность, свободно выражать себя и показывает моральное мужество, какого в ином случае она бы не имела». Сколько бы раз на протяжении долгих лет мне ни приходилось читать выступления Эйнауди, он всегда сохраняет веру в высокую миссию книги. Сейчас на во­прос корреспондента, чего он хочет и ждет от писателей, Джулио Эйнауди дал характерный для него ответ: по­меньше разговаривать, побольше делать. Делать, имея в виду общие интересы страны, преследуя цели обновле­ния общества, не ограничиваясь воззваниями и про­тестами. «Я хотел бы, чтобы писатель, выступающий по актуальным вопросам, не поддавался, как это часто бы­вает, искушению впасть в интеллектуальный нарцис­сизм. Чтобы он каждый раз спрашивал себя, точно ли понимает сущность проблемы, отвечает ли то, что он пишет, к чему зовет, находящейся в движении дейст­вительности. Предположим даже, что в чем-то он мыс­лит утопически, важно, отвечают ли его ответы запро­ ам тех сил, которые необходимы для осуществления идеи»⁹

Это важное выступление, и недаром «Унита» так хо­рошо его «подала». Важное и потому, что в среде италь­янской интеллигенции многие охвачены чувством горечи и несколько дезориентированы. Не будем забывать и о том, что убийства, черные заговоры, разоблачения, с ко­торыми только теперь выступают некоторые министры (Джулио Андреотти) о связях фашистов с некоторыми военными кругами и т. д., все это создает тревожную и нервную атмосферу. Вот несколько цитат: «Внешне итальянская культура сверхдемократична. Все объявля­ют себя антифашистами»; «В итальянской культурной жизни сейчас очень трудный момент. Образованное об­щество нашей страны пытается создать себе алиби»; «Бесчувственные перед лицом все более настойчивых требований правды и справедливости, идущих на всех уровнях общественного мнения, политические власти и высшие чины магистратуры делают все, чтобы прикрыть главных виновников всех скандалов последних лет». И наконец: «В ТО ВРЕМЯ КАК ДОМ ГОРИТ. Взры­ваются бомбы, изменяются международные отношения, кризис с трудом поддается анализу. Что же делают ин­теллектуалы? «Клерки» предали?» ¹⁰.

­вого романа «Милые друзья, прощайте!» И портрет автора: на вид от пятидесяти до шестидесяти, густая ше­велюра, пышные усы. Выражения глаз не разберешь из-за очков, шея обмотана шарфом. Мгновенная ассоциа­ция: болезнь века, поражено горло, давно уже. Итальян­цы рассказывали мне, что Киланти совсем не может го­ворить. Но писать он может. Киланти — не только про­заик: в прошлом он был политическим журналистом, вращался в кругах левой элиты, пережил опыт войны и Сопротивления. Он автор многих книг. Раньше он пе­чатался у Мондадори, но предпоследний роман «Жить еще можно» вышел в правом издательстве Рускони. Ро­ман был неплохой: история молодого итальянца Дави, который во время войны на греко-албанском фронте убивает фашиста-майора, грозившего расстрелять плен­ных. Особых психологических глубин не было, это во­обще не свойственно Киланти. Вопрос в том, почему он тогда (осенью 1973 г.) выбрал правое издательство. В связи с этой историей в «Эспрессо» появилась исключительно удачная шапка: «Писать налево, печататься направо». А Киланти признался: «В момент передачи рукописи Рускони я испытывал сильную неловкость. .»

И добавил, чуо не хочет торопиться с объяснениями, однако должен сразу заметить, что при существующих в Италии условиях «писатель-марксист» обязан пользо­ваться любыми доступными средствами, чтобы делать свои произведения доступными читателям, пусть у Рускони.

Рускони так выдвинулся на авансцену, что заслу­живает особого разговора. Он начал в 40-х годах с литературной критики и мало кому был известен. Но 21 июля 1945 г. в миланских газетных киосках появился № 1 еженедельника «Oggi» («Сегодня»), директором был Рускони. Его выдвинул покойный Анджело Риццоли, основатель и глава одного из крупнейших изда­тельств. У Риццоли уже в те годы было несколько еженедельников: от умеренных до крайне правых, от фри­вольных до морализирующих, на все вкусы. Когда-то ему принадлежал и «Кандид». Так вот Эдилио Рускони именно из школы Риццоли. О нем пишут, что в моло­дости он подходил к окружающей реальности преиму­щественно «с позиций литератора и моралиста», а поли­тически «признавал линию Комитетов национального освобождения и сочувствовал даже социалистам».

В 1957 году Рускони расстался с Риццоли и сам пустил­ся в плавание. Он гордится тем, что сам — человек пи­шущий и даже член синдиката журналистов. Рускони называет себя прагматиком, но, думается, куда точнее назвать его циником; он любит порассуждать на тему о том, что «деньги не пахнут», и про него однажды написали: «Его вполне устраивают правые деятели и пра­вые теории, пока этого хотят читатели. Если же...» И еще весьма ядовито: «Это издательство не. столько ориентировано вправо, сколько является антилевым, идеологически оно остается мешаниной».

«Эспрессо» заметил, что теория не нова и что художник, делающий такой выбор, отвечает только пе­ред собственной совестью. Несомненно, однако, что при этом он вступает в явное противоречие со своими убеж­дениями. Со времени опубликования этого интервью прошло немногим более года, и вот новый роман Килан­ти опять вышел в издательстве Рускони.

«Милые друзья» — это трое бывших школьных това­рищей: депутат парламента коммунист Берто, богатый промышленник Франко и левый киносценарист Джулио, весьма преуспевающий. На протяжении многих лет они встречались лишь случайно, а тут решили отдохнуть вместе: совершить путешествие на яхте Франко. Вернее, это даже не яхта, а скорее шлюпка.

Нет смысла подробно пересказывать сюжет, важно заметить, что Киланти создает ситуацию, при которой путешественники остаются в открытом море без горюче­го и находятся на краю гибели. Ясно, что это понадобилось писателю для того, чтобы создать психологические предпосылки наступления «момента истины», катарсиса. Главную роль играет Джулио. Он принадлежит к ин­теллектуально-художественной элите, к тем, у кого бе­рут интервью, кого показывают по телевидению. При всем том он человек бесхребетный и безвольный. В то время как Берто и Франко, каждый по-своему разумеет­ся, имеют твердые взгляды и цели, Джулио, видимо, призван быть символом колебаний и метаний некоторых представителей итальянской левой интеллигенции. Заме­тим, что издательство Рускони отлично понимало, что делает, публикуя роман. В аннотации мы читаем: «Единственный, кто более не знает, что делать, куда ид­ти, к кому обращаться,— это интеллектуал, символ целого поколения, прошедшего путь от герметизма до нео­реализма, до кассового кино, поколения, использованно­го партиями и вынужденного считаться с требованиями культурной индустрии, не способного играть роль нрав­ственного вожака».

и лопнула попытка сближения во имя детской дружбы. «Джулио чувствовал себя конченым челове­ком, наступил момент полного жизненного краха. Что касается последних оставшихся у него друзей, те двое, что были ими еще несколько часов тому назад, опять заняли свое место в жестоком мире. Они были во власти неумолимой судьбы, обреченные бороться друг с другом при помощи оружия или коварства, но до кон­ца, до истребления одного или другого. Либо они были обречены на то, чтобы достичь соглашения во имя обще­ го предательства всех человеческих идеалов» ¹¹

«писать налево, печа­таться направо», нарушил важные нравственные нормы, забыв, вероятно, что личная этика, поступки деятелей культуры всегда имели и имеют большое значение. Сей­час в известном смысле обстановка в Италии сложнее и драматичнее, чем сразу после краха фашизма: тогда все казалось ясным. Ясным было, кто друзья, кто враги, а сейчас надо разбираться в оттенках. Недаром Тольят­ти издевался над теорией, что «ночью все кошки серы». И в кругах буржуазии — все мы это знаем — есть со­ временно мыслящие люди и люди, продолжающие ста­вить на «черную карту». Это относится и к средним слоям.

_____

Сюжетов сотни. И так трудно удержаться от иску­шения и даже не упомянуть о других книгах, дискусси­ях и поступках. Мне хотелось попытаться уловить и за­фиксировать на бумаге хотя бы некоторые черты италь­янской действительности, какой она представала перед нами в 1975 году. Незачем повторять, как глубок кри­зис, в том числе и духовный. Начало 70-х годов ознаме­новалось и взрывом бомб, и «феноменом правой культу­ры» — контрнаступлением реакции в плане идеологии и литературы. Но судя по результатам июньских выборов, по печати и по живым рассказам итальянских друзей, начался спад этого контрнаступления. Паоло Муриальди недавно писал: «Увеличивается число журналистов, решившихся разоблачать лжеистины, бороться против конформизма.. Общественное мнение не спит. Тупоум­ный фронт людей, которые, стоит «Уните» или «Аванти!» сказать: «Это белое», начинают автоматически кричать: «Нет, это черное», трещит и раскалывается».

«Унита» сообщила, что Паоло Вольпони, один из самых крупных писателей, будет голосовать за ИКП, его заставили подать в отставку с поста в культурном учреждении «Fondazione Agnelli». Отсюда мораль, что не вполне прав журналист, писавший: «Перед лицом опасности упасть в объятия президента Монтэдисон Че­фиса начинаешь думать, что Аньелли — это прямо-таки ангел мира». Не будем отрицать блестящих способ­ностей доктора Чефиса, а также личных достоинств Джанни Аньелли. Тот и другой поступают в соответ­ствии со своим общественным положением и со своими взглядами. Тот и другой со своими противниками не це­ремонятся.

Однако рост активности демократической интелли­генции очень значителен. На пленуме ЦК ИКП, специально посвященном вопросам культуры, Джорджо Наполитано, говоря об исторических корнях марксистской философии, упомянул и о просветителях, о рациона­листах XVIII зека. Марксизм был не отрицанием мысли просветителей, но великим шагом вперед. Те­перь «рационализм просветителей опять стал мишенью яростных нападок. Эти нападки идут, разумеется, от крайне правых, от низменных эпигонов реакционнойтрадиции» ¹²«У нас чистые руки», они имеют в виду не только практическую политику в «красных районах» страны, где нет ни кор­рупции, ни злоупотреблений, ни скандалов. Об этом па­тетически писал Пазолини: «Я знаю, что внутри этой страны, не черной, но только ужасно грязной, есть дру­гая страна: красная страна коммунистов. В ней нет кор­рупции, нет стремления держать людей в состоянии невежества и сервилизма. Коммунисты продолжают бороться не только за уровень жизни трудящихся, но и за их достоинство. Иначе говоря, им удается, как того требует их рационалистическая и научная традиция, преобразовывать Развитие в Прогресс».

­тельное значение культуре. Начиная с Грамши, который призывал к преодолению «разрыва между наукой и тру­дом, между гуманистической традицией и научной культурой». Они борются с псевдокультурой, с тем кличем «Долой разум!», в котором Тольятти усматривал главные идеологические корни фашизма. Они борются за распространение в массах народа знаний, за обновление всей системы образования, за создание «культурной и художественной продукции», достойной переживаемого момента и завтрашнего дня Италии. Во имя этого за ­втрашнего дня работают тысячи представителей италь­янской демократической интеллигенции, сознающей «необходимость органического союза рабочего класса с самыми широкими слоями деятелей культуры».

1975

Примечания.

«О Прусте или о чувстве» (1943) и «Реализм и фантазия» (1947). Среди обнаруженных после его смерти в письменном столе рукопи­сей — романы, рассказы, наброски пьес, статьи по философским и религиозным вопросам.

3. Eugenio Scalfariе Giuseppe Turani. Razza padrona. Storia della borghesia di Stato. Milano, 1975, pp. 9— 10

4. Через несколько месяцев после выхода в свет «Расы хозяев» Пизано подал на авторов в суд «за диффамацию»

7. Так и произошло. Автор романа — Аноним — это журналист Джанфранко Пьяццези.

«Русские писатели» вышел посмертно в 1948 г.

9. «L’Unita». Roma, 1 giugno 1975.

«Предательство клерков», в данном случае подразумевается «Предательство интеллигенции». В 1927 го­ду был опубликован памфлет французского писателя Жюльена Бен­да «La Trahison des clercs». Бенда политически считал себя левым, но в книге писал, что творческая интеллигенция должна «отстаивать высшие ценности», а не заниматься политической борьбой. Об этой книге на Западе и сейчас много спорят, а выражение «предательство клерков» вошло в обиход.

12. Giorgio Napolitano. I comunisti nella battaglia delle idee, Roma, 1975, p. 32.