5
Когда в Италии в 1975 году пошла мода на фантороманы, появился повышенный интерес и к теме похищения людей. Вообще фантороманы писали разные «анонимы», это тоже была мода. Начало положил остроумный роман «Берлингуэр и Профессор». Автор, подписавшийся «Аноним», получил заслуженный успех, но вскоре выпустил второй роман — «Деньги в раю», не сравненно более слабый. И наконец появился роман, который написали «Два Анонима», он назывался «Берлингуэр и Адвокат». Адвокат — это глава фирмы ФИАТ, адвокат Джанни Аньелли. Фабула построена на том, как похитили его маленькую дочку. Похитил ее тот, от чьего имени идет рассказ.
Два Анонима наворотили массу чепухи и, чтобы создать фон, ввели в действие нескольких знаменитых деятелей итальянской литературы и культуры. В погоне за актуальностью Два Анонима обыграли тему развода.
В 1974 году в Италии состоялся референдум на тему о допустимости или недопустимости развода. Референдум показал гражданскую зрелость населения, одобрившего право на развод. Два Анонима в качестве протагонистов своего романа избрали Альберто Моравиа и Дачу Мараини и описали процедуру развода. В присутствии «множества писателей и туристов», а также пассивных полицейских, «маленькая синьора в черном, с седыми волосами» выпускает в Моравиа три пули и разносит ему череп. Оказывается, это бывшая жена Моравиа, писательница Эльза Моранте. На суде она произносит лишь одну фразу: «То, что я хочу сказать, я говорю в своих книгах» — и швыряет на стол свой старый роман «История»1 — она явно не получилась. Все это печальный пример того, к каким пошлостям может привести подражание литературной моде: получился ширпотреб, да и то неважный.
«Запад» — вариация на тему о «Закате Европы». Главные персонажи — Франко, лидер «Группо д’Ордине» и его антагонист Миро, глава группы «Потере риволюционарио» (Камон лишь слегка изменил названия подлинных, известных нам организаций). Первая задача, преследуемая писателем, — свидетельствовать — выполнена отлично. Взрывы бомб, столкновения групп, захват зданий иммигрантами с Юга, волнения на заводах, убийства — легко проставить даты и во многих случаях назвать имена. Камон пишет без эмоций: «Бомб взрывалось очень много, особенно в этом городе. За последние месяцы одна в десять вечера сорвала с петель входную дверь в здании суда, уничтожив машины на автостоянке и разбив вдребезги стекла в магазине напротив. Другая взорвалась глубокой ночью в кабинете ректора Университета и вызвала пожар в библиотеке, где хранились старинные книги, которые нигде не найдешь. Еще одна взорвалась в камере хранения на вокзале, это была самая банальная из всех: маленький, кустарно изготовленный механизм всего-навсего уничтожил выстроенные рядами чемоданы и вызвал некоторую панику».
Так это и происходит: все взаимосвязано — и стремление вызвать «некоторую панику», и бомбы, уносящие много человеческих жизней. Может быть, Падуя — самый «студенческий» из городов Италии. Там на двести тысяч жителей — пятьдесят тысяч студентов. В Падуе один из старейших университетов Европы, со славными традициями. В 1945 году, после падения Муссолини, ректор этого университета, известный филолог Кончетто Маркези, воспитанный на высоких гуманистических идеях, вернулся на свой пост после того, как он вместе со своими студентами сражался против фашизма в партизанских отрядах. Тогда он с гордостью заявил, что падуанский университет «положил начало Второму Рисорджименто». Но с тех пор прошло четверть столетия.
Герой романа Камона — Франко — рассматривает объявления и лозунги, расклеенные на стенах университета: «Падуанская группа Ар. Аристократия и дух» (рядом изображена дубинка); «Нет — фашизму, нет — антифашизму» (подписано: «Движение Вторая Республика»); «Освобождение Европы от иностранного империализма. Свержение буржуазного государства. Нет — марксистскому капитализму. Учреждение общественной собственности» (подписано: «Джоване Эуропа»); «Европа умерла. Выборы — ловушка для дураков. Сартр. ИКП — оплот буржуазии против рабочих волнений» (подписано: «Падуанская университетская Левая»); «Приходите в Комитет по изучению мысли Мао Цзэдуна, Падуя, улица Вагнера, 8»; «Стал выходить «Иль комуниста», улица Монте Ченджио, 26, Падуя»; «В Падуе стал выходить ежемесячный журнал о Китае «Паджине россе», абонемент 3000 лир, цена первого номера 750 лир»; «Новое помещение «Манифесто» — улица, Санта Мариа Икониа, № 8, Падуя»; «Не покупайте книги: берите их»; «Необходимо организовать вооруженную подпольную рабочую партию Бригате россе» 2.
итальянского экстремизма 60-х и 70-х годов. Вся эта мозаика, по существу, фотографический снимок. Трудно сказать, почему так случилось, но на протяжении последних пятнадцати лет именно с Падуей прямо или косвенно связаны зарождение и кристаллизация многих правых и левых экстремистских групп. Однако, быть может, в Падуе просто более густая концентрация студенчества и поэтому некоторые процессы там нагляднее. Вообще же диапазон всех этих небольших групп и различия между ними — факт, который нельзя игнорировать.
Я не собираюсь говорить о фабуле романа больше того, что необходимо: в таком намеренно политическом и идеологическом произведении важна не фабула, а психология и — главное — идеи персонажей. Да это, мне кажется, и интереснее всего. К Фердинандо Камону я отношусь с уважением, ценю его добросовестность, честность и гражданское мужество. Именно это уважение к писателю и боязнь оказаться несправедливой в оценках и суждениях заставили меня перечитать «Запад» еще и еще. Мне хотелось найти в тексте романа какие-то важные ответы, какую-то психологическую правду. Но не все кажется одинаково убедительным. Изречение «противоположности сходятся» родилось из определенного жизненного опыта и здравого смысла, какое-то зерно истины в нем есть, но его не следует абсолютизировать.
чески любопытном факте. Роман «Запад» находился еще в стадии набора в типографии, когда Джованни Вентура прислал из тюрьмы в Бари письмо в редакцию «Эспрессо». В это время Вентура — один из главных обвиняемых по делу о бомбах 1969 года. До Вентуры дошли слухи, будто его считают прототипом Франко в романе «Запад», и он очень взволнован. Однако выражает надежду, что умный и серьезный писатель Камон не мог, «создавая художественный образ», допустить такую большую ошибку, ибо его, Вентуру, никак нельзя «отождествлять с одним из бесов Достоевского» 3. Скорее уж, добавляет он, прототипом следует считать Франко Фреду. Занятно: над человеком тяготеет обвинение в причастности к массовому террору, а он ни за что не хочет походить на отрицательного героя художественного произведения. Вот сила литературы!
«Запад» Камон написал статью «Галлюцинации неонацизма» об издательстве Фреды — «Ар» (вспомним объявление на стенах университета: «Ар. Аристократия и дух»). У меня есть книга, выпущенная этим издательством: черный переплет, на обложке стилизованная змея. Книга называется «Иерархия и демократия» (серия — «Миф и Антиистория»). Самое интересное, однако, не то, что «Ар» выпускает: сочинения Эволы, конечно, и Кодряну и т. д., а то, что Камон пишет о самом издателе: «Неискушенный читатель считает Фреду фашистом. Фреда не фашист, а нечто гораздо худшее. Я читал его книги, тексты его докладов. Это не человек, созданный для маленьких насильнических групп, кидающих камни, строящих баррикады, устраивающих мелкие карательные экспедиции, носящих дубинки. Это человек, созданный для «великих» побоищ: их он изучает, к ним готовится педантично, шаг за шагом, годами»4
Все это очень любопытно в свете того, что мы знаем о Фреде. Он надменен, презрителен, никакими комплексами не страдает, стилизуется под сверхчеловека. Его любимое слово — «стиль». Вентура, говорит Фреда, «лишен всякого стиля», Стиц тоже. Вальпреда? «Не очень элегантно с моей стороны высказываться о Вальпреде и его собратьях. Ну какой он анархист, просто паяц». Единственный, кажется, кому Фреда не отказывает в стиле, это миланский судебный следователь Д ’Амброзио, чье имя в этой статье называлось.
Д ’Амброзио — «противник высокого класса, умный, настойчивый, обладающий даром логического мышления, коварный» 5мон изложил в статье о Фреде и о его издательстве, он в романе поручает изложить не Франко, а некоему идеологу по имени Лупис. Описание собрания, на котором произносит речь Лупис, занимает 16 страниц текста.
менного союза с идейными противниками (ультралевыми) для быстрого и полного разрушения системы. После того как эта ненавистная буржуазно-демократическая система будет разрушена, «правые» и «левые», которых Франко называет «иные люди», начнут сводить политические счеты между собой. Провозглашаются принципы естественного неравенства людей (вспомним монолог «идейного фашиста» в романе Кастелланеты!), иерархии, авторитарности, традиции. И мести. Франко в романе тоже считает Миро противником высшего класса. Лично они не знакомы, но Франко пишет ему записку, извещая о предстоящем нападении нацистов: интонация рыцарского вызова на дуэль. Во время уличного столкновения групп Франко издали делает Миро знак приветствия.
Во многих случаях Камон основывается на подлинных документах. Так, он приводит интересный «Катехизис бойца» (ультрачерных). В нем в элементарной форме излагаются все основные цели и принципы: иерархия, религиозность, приверженность к террору. Описывается даже внешний облик, к которому должны стремиться члены группы, говорится, как они должны проводить дни отдыха и т. д. Катехизис составлен в форме вопросов и ответов. Есть вопрос о том, «как относиться к безнравственной литературе». Ответ гласит: «Безнравственная литература убивает духовный мир подростка. Его надо оградить от этого яда. Группа издаст на этот счет свои директивы».
Провозглашается принцип слепой дисциплины и повиновения. «Суждение вынесет История. Сейчас мы должны завоевывать и действовать. Критика разъединяет. Бойцы пойдут объединенными, пусть даже по неверной дороге, потому что разобщенность — еще худшая дорога. Если все боевые отряды попадут в ад, но сохранят единство, они победят силы ада и вернутся с триумфом»6 Вся эта демагогия могла бы заставить просто смеяться, если бы мы не знали о реальных событиях. Конечно, высшей целью провозглашается «создание фундамента новой Европы», и этому посвящены девять пунктов Катехизиса. В общем — это примитивно изложенный синтез программы и идеологии неофашистов и неонацистов.
ным упражнениям и фокусам, которые так нравятся Балестрини. Он и в статье об издательстве «Ар» и в романе пункт за пунктом излагает и цитирует документы, и мне кажется, что в этом его большая заслуга. Он точен и в описании создания группы Миро (мы знаем, что имеется в виду «Потере операйо»), вплоть до того, что там было много католиков. Теоретически — мы обнаруживаем тот же крайний радикализм, ту же идеологию полного разрушения во имя очень смутно представляемого себе созидания, тот же слепой фанатизм и отсутствие сколько-нибудь корректных философских посылок. Программные документы всех ультралевых групп схематичны и абстрактны.
Итак, Камон точен в описании создания группы «Потере риволюционарио». Но мне кажется, что он слишком категоричен: параллели слишком прямолинейны. Очевидна трудность задачи, которую поставил перед собой Камон: понять и показать без всяких упрощений и приблизительности психологию (и идеологию) правых и левых экстремистов. Уже сказано, что он опирается на выверенные факты. Однако тут вступают в силу чисто литературные законы: как Камон обо всем этом пишет. Много удач, но, на мой взгляд, есть и некоторые художественные просчеты.
Очень много внутреннего монолога. Очень много авторского текста, как мне кажется, перегруженного и ритмически слишком замедленного. Камон умный человек, и там, где он выступает как своего рода социолог, все интересно. Очень интересно, например, как он описывает падуанскую молодежь из среды местной буржуазии. Я это уже цитировала: о людях, оставшихся в живых после катастрофы, но все же не признающих себя побежденными. Камон там сделал частное, но меткое замечание: даже имена этих молодых людей отражают атмосферу «черного двадцатилетия»; писатель перечисляет их, добавляя: «Это фашистские имена». Вообще всякий раз, когда надо описать реалии, Камон на высоте, и я ограничусь приведенными цитатами: примем это как данность. И поговорим об идеологии.
Здесь прямая перекличка с — назовем их так — показаниями, которые дает Салиерно. В обеих книгах — в автобиографии и в романе — идут длинные ссылки на Эволу. Только Камон не называет его по имени, а пишет - поэт-философ». Влияние Достоевского на Фердинандо Камона так очевидно, что об этом и рассуждать не стоит, тем более что есть прямые ссылки на Ставрогина, на Раскольникова. Но анализ этого влияния в мои задачи не входит. Что касается вопроса о прототипе, многие итальянские критики проводят прямую параллель между двумя Франко: Франко Фредой и героем романа. Параллель соблазнительна, но не безоговорочна. Точнее: есть прямое совпадение взглядов и политических теорий, но есть и большая разница в психологии. Герой романа маниакально боится смерти, глушит себя наркотиками, страдает множеством комплексов и при всем том обладает чертами некоторой человечности, за что, кстати, кто-то из итальянских критиков ругательски ругал автора. А о том, каков Франко Фреда в жизни, мы уже говорили.
нравится, писал о «расистско-иерархической антропологии», о склонности к внезапным вспышкам насилия, о всяческих мифах, включающих в себя и «аристократизм и духовность», и понятие «сверхчеловека», и «абсолютную мужественность», и «абсолютное отрицание всей буржуазной системы», и мечту о современном «крестовом походе против коммунизма». Ферретти считает, что Камон «сделал Падую эмблемой Запада»7ко неизбежна, но и желанна, поскольку теперешнюю цивилизацию должна, по убеждению ультрачерных, заменить другая цивилизация, основанная на отрицании «гнилых идей равенства и демократии».
«было больше интуиции, нежели мыслей, больше чувств, чем идей, больше душевных состояний, чем размышлений». И Камон добавляет, что он постарался «в некотором роде проанализировать эти интуицию, чувства и душевные состояния, для того чтобы образ персонажа не получился неясным или неполным». Мы узнаем, что Франко читал довольно беспорядочно, что он ощущает зависимость «от настоящих интеллектуалов», но что чужие идеи он воспринимает и усваивает хорошо. Расист он более чем стопроцентный: у него есть целая градация — недочеловек, получеловек и так далее. Теме расизма Камон уделяет много внимания.
Франко ездит по окрестностям Падуи в поисках самого подходящего помещения для «Оперативной секции Группы д’Ордине» (т. е. для хорошо замаскированного военизированного лагеря). Его сопровождает друг — раб и помощник — Батта (автор вскользь, без нажима, упоминает и о том, что их, помимо всего прочего, связывают интимные отношения). Они посещают заброшенные места, пустые дома, встречают странных персонажей. Воображение Франко дорисовывает этих людей, жизненные ситуации и драмы. Он по-своему классифицирует каждого, в соответствии с тем, что, выражаясь пышно, можно было бы назвать его философией истории. Среди людей, которых видит Франко, есть старуха, очень страшная, описанная с большой экспрессией и произносящая только протяжные звуки: «Э, но э Они и». И Франко почти автоматически вспоминает о Раскольникове. Старуха эта написана с предельным натурализмом, и мне кажется, Камон перебарщивает. Коробит, неприятно, но не очень страшно,— значит, художественный перебор.
«Потере риволюционарио», когда Миро безжалостно изгоняет какого-то нового человека, показавшегося ему ненадежным, а заодно изгоняет и своего друга, поручившегося за того человека. Чтобы объяснить свое поведение, Миро произносит речь: «Система личных гарантий уже недостаточна. Нужны факты. На протяжении недели каждый из вас сделает нечто такое, после чего он уже никогда не сможет выйти из движения, и принесет нам доказательства того, что он это сделал» 8. И Миро подсказывает возможные формы действия, намекая на полезность диверсионных актов, совершаемых якобы во имя интересов трудящихся. В этом Камон тоже не грешит против жизненной правды, замысел сам по себе смел, поскольку точки соприкосновения между экстремистами разной окраски есть. Вопрос лишь в пропорциях, в чувстве психологической и художественной меры.
— Камон применяет один, как мне кажется, спорный прием. Он придает Франко и Миро черты некоторого не только психологического, но даже физического сходства. Например, у обоих бывает нервный тик, у обоих, когда аапотевают очки,— больше левая линза, чем правая. Это не может быть случайностью, если мы на 128-й странице читаем эту подробность про Франко, а на 216-й про Миро, причем описание довольно развернутое. Камон явно написал это нарочно. Зачем? Кроме того, Франко и Миро в одинаковой мере многословны. Миро произносит речь о насилии, взятую из программного документа одной ультралевой группы, но звучащую в романе пародийно (конечно, против воли писателя), потому что Камон дает ее как прямую речь. «Насилие либо испытывают, либо осуществляют сами. Мы должны создать группу безжалостных людей, которые будут обучать насилию, саботажу: город за городом, цех за цехом, звено за звеном. Группу, которая покажет рабочим места, удобные для герильи, подготовит для них оружие». И дальше: «Но прежде всего надо ударить по слабому звену буржуазии, по ее сыновьям. Мы должны настигать сыновей буржуа в школах, в университетах, везде, где найдем их вне дома, чтобы они возвращались домой и в школу иными, несговорчивыми, враждебными: сын против отца, дочь против матери, родители без наследников. Мы не можем отнять у буржуазии прошлое. Мы можем лишить ее будущего» 8
Выступая как социолог, Камон в этом романе точно описывает город, где рядом с экс-аграрной и неоурбанистической буржуазией много «паразитарной» буржуазии: перекупщиков, домовладельцев и т. д. Буржуазия исторически обречена, ее погубят ее собственные дети, отрицающие отцов и желающие их смерти. Буржуазия расколота надвое: одних притягивает инстинкт смерти, жажда саморазрушения, другие стремятся к абсолютной власти. «Первые порождают внепарламентские левые движения, вторые порождают ультраправых». Сказано эффектно, но мысль схематична и уже поэтому неточна. Вообще же, пишет Камон, никому из нынешних поколений не дано будет увидеть, чем разрешится кризис современной западной цивилизации. Тут мы подходим к центральной мысли романа. Издательство Гарцанти в аннотации, вынесенной на обложку, называет роман метафорой, посвященной тому моменту, «когда «низы» не хотят старого и когда «верхи» не могут по-старому», и выделяет эти слова курсивом. Если так, речь идет не только о кризисе, но о революционной ситуации и о будущем. Но тема революции сводится к разноцветному экстремизму, а тема будущего вообще отсутствует.
ные факты, правдиво рассказанные, сделали текст динамичным и спрессованным. Камону труднее. Именно потому, что он находится под сильным влиянием Достоевского, Камон хочет проникнуть в глубины сознания своих персонажей. Но мы не имеем права ждать от талантливого итальянского писателя взлетов и прозрений, какими обладал гений.
В романе есть в переизбытке внутренние монологи и Франко и Миро. Подчеркнутый параллелизм заставил некоторых критиков вспомнить о теории «двух экстремизмов», хотя Камон это энергично отрицает. Франко не любит жизни и не любит людей, но я писала уже о том, то писатель придал ему черты некоторой абстрактной человечности. Не любит людей и презирает их, но иногда жалеет. Его самого преследует идея смерти, он боится ее маниакально, но, может быть, и жаждет. У него навязчивые мысли о Тутанхамоне, который убивал молодых рабов, чтобы тем самым, как ему казалось, отдалить свою собственную смерть. С этим связана идея об экспорте смерти.
Франко стремится к высшему порядку: правовому и моральному. Но все ценности разрушены. Он рассуждает о безумии Ставрогина: там дело было в противоречии между «идеями царизма и народовластия». Но Франко выпала судьба жить в государстве, которое «только притворяется государством». Его необходимо разрушить. Но, «для того чтобы совершилось созидание, обязательно принести жертву. Когда крестьяне и пастухи строят себе дом, они кладут первый камень на свою тень, как бы обрекая себя на заклание». Франко «смиренно» думает, что он лично должен стать «агнцем бога-Государства». А также, разумеется, надо принести в жертву неограниченное число людей. Впрочем, что такое люди? Всего лишь «сгустки углерода и воды», случайное соединение молекул: Франко делит людей на имитативных и интуитивных. Имитативные — подавляющее большинство, серая масса, лишенная мысли и воли.
— «противник высшего класса» именно потому, что он, без сомнения, интуитивен. Миро чем-то импонирует своему антиподу Франко, и писатель снова идет по спорному пути аналогий: Миро тоже иногда, как и Франко, жалеет людей, чьи судьбы рисует в своем ноображении, жалеет холодно и рассеянно, так как Миро, как и Франко, несколько условно написан — рисунок, а не живопись. Потому ли, что так задумано? Я читала другие произведения Камона, менее «идеологические»,— манера иная. Камон — человек серьезный и тонкий, он не только прозаик, но и проницательный литературный критик, я уверена, что для него — творческий акт не есть нечто спонтанное, он думает, он решает поставленные перед собой задачи.
ральная, сцена встречи Франко с психоаналитиком. Мы помним о том, как маниакально Франко боится смерти, исчезновения. Религия ничем не может ему помочь, в романе есть горькие упреки по адресу католической церкви, утратившей былой авторитет и влияние. Франко болен, он страдает какими-то странными нервными припадками. И решается обратиться к врачу. Видимо, по замыслу автора, встреча Франко с врачом должна была превратиться в интеллектуальную и нравственную дуэль: сталкиваются диаметрально противоположные мысли и чувства. Камон мог сделать психоаналитика носителем высоких нравственных ценностей, противостоящих безумной идеологии правого экстремизма. Казалось бы, его роль и задача — предложить убедительную альтернативу. Но этого не происходит.
Вначале Франко откровенен, потом — враждебен. Разговор о смерти отца, начатый психоаналитиком и вращающийся вокруг эдипова комплекса, неубедителен и излишен. Франко с самого начала говорит, что боится смерти и исчезновения, а потом объясняет свой страх. Он не боялся бы, если бы верил, что человечество не устремится в пучины атеизма и саморазрушения, но вернется к прошлому, к «традиционным ценностям». Это изложено смутно и нервно, но идея ясна. Врач говорит Франко о гитлеровских лагерях уничтожения, и вначале кажется, что вот сейчас он развернет программу борьбы со злом, воплощением которого были фашизм и нацизм, сейчас выдвинет аргументы, утверждающие примат созидательных идей, высокого оптимизма. Этого не происходит. Собеседники быстро разгадывают друг друга.
Слушая рассказ о гитлеровских лагерях, Франко думает, что, быть может, врач сам побывал в таком лагере, быть может, он еврей и, во всяком случае, враг. А психоаналитик понимает, что Франко не захочет излечиться ценой отказа от своих взглядов. Он предпочтет страдать от отчаянья и страха смерти, но не перечеркнет свои концепции добра и зла. Сцена сделана эффектно: согласится ли Франко всего лишь «нажать на кнопку» и стать абсолютно здоровым, позабыв все и отказавшись от своих идей? Ответ предопределен всем развитием образа: нет, ни за что.
Но потом — монолог врача, вызывающий серьезные сомнения. Правда, Камон делает необходимую политическую оговорку: триумф идей Франко и его единомышленников (в прошлом и, если бы это случилось, в будущем) — позор и скандал. Однако, говорит психоаналитик, «не думайте, будто я не вижу в вашей позиции некоторой доли величия». Оказывается, большинство людей в теперешнем обществе единственным мерилом считает категории личного успеха или неуспеха. Такова этика обычного, среднего человека, но для Франко она не годится: «Для вас жизнь измеряется расстоянием между выполненным долгом и душевным отчаяньем. Вы верите, что не только возможно, но даже предпочтительно выбрать неуспех, если это соответствует долгу».
«некоторой доле величия» не только неоправданно, оно надуманно. Непонятно, к чему этот облагораживающий налет демонизма: Франко не падший ангел. Конечно, было бы упрощением видеть во всех этих ультра лишь цинизм и извращенность. Многие из них верят в смысл своих идей и своей деятельности. История учит нас, и сегодняшние события подтверждают, что среди террористов немало фанатиков, готовых пожертвовать и собственной жизнью. Только между фанатизмом и величием слишком большая и принципиальная разница, чтобы можно было оправдать монолог психоаналитика. И эффектная сцена с отказом Франко «нажать на кнопку» теряет в своей достоверности именно из-за раздражающих и диссонирующих слов о доле величия.
В романе 316 страниц. Еще не дойдя до половины, вы понимаете, что Франко обречен на гибель. Замысел мерен: если это метафора, другой финал противоречил бы гражданской позиции автора, заявленной с первых же страниц. Камон заканчивает роман не только самоубийством, но и кровавым преступлением, и в этом тоже есть закономерность. Франко проходит мимо детского сада в рабочем районе: бедно одетые девочки в розовых фартучках, мальчики в зеленых. Франко разглядывает детей; среди них он замечает уродливого карлика, в руках у него раскрытая пластмассовая корзинка для завтрака. Дети — маленькие имитативные существа.
«Он — ничто, но они — еще менее, чем ничто». В карлике чувствуется какая-то потенциальная опасность, может быть, протест. Темп повествования, иногда раздражающий своей медлительностью, становится почти лихорадочным. Франко вынимает из кармана крошечный взрывной механизм и бросает его в раскрытую корзинку карлика. Сам Франко умирает не сразу, он успевает подумать: сейчас все делают из пластика... может быть, поэтому он не услышал взрыва. Символы легко расшифровываются: пластик — это, конечно, «цивилизация потребления». Все, что нам известно об идеологии правых экстремистов, об их «антибуржуазности», вытекающей из догмата иерархии и отвращения к демократии, к «принципам 1789 года», подводит к логическому обоснованию мысли о пластике: «цивилизацию потребления» необходимо уничтожить.
Итальянская критика реагировала на роман «Запад» взрывом эмоций. Немногим удалось сохранить необходимую долю беспристрастности. Такая книга не могла не вызвать самых различных оценок. Камон написал «Ответ критикам», разделив их на три группы: благожелательных, растерянных и враждебных. Некоторых благодарил за то, что они помогли ему самому лучше понять собственный замысел (в том числе критиков «Ринашиты» и «Униты»). Другим свой замысел разъяснял. Третьим возражал темпераментно и резко. Несколько упрощая, можно сказать так: Камон давал понять, что роман больше всего понравился тем, кто хочет изменить существующую социальную реальность. Попутно он уличил в невежестве неоавангардиста Альфредо Джулиани, который в очень грубой статье писал, что Франко в романе «просто пережевывает Шпенглера». Камон заявил, что он сам не читал Шпенглера и, следовательно, никак не мог его цитировать, и, значит, Джулиани тоже не читал его, если обнаружил несуществующие цитаты.
— разговор о психоаналитике. Камон заявляет: «В моей книге аналитик вытаскивает наружу целую идеологию и судит ее такой, какова она есть. Это болезнь. И, конечно, он предоставляет возможность сделать выбор: выздороветь или умереть. Протагонист сам предпочитает от этой болезни погибнуть». Неверно. В свое время Бенедетто Кроче рассматривал фашизм как «моральную болезнь общества», но эту теорию известного философа законно оспаривали марксисты, отказывавшиеся сводить все к диагнозу морального заболевания, хотя Тольятти еще в 1928 году писал о значении психологического фактора. Все дело в понимании внутренних диалектических законов общественного развития, взаимодействия различных его компонентов, в том числе, конечно (но не исключительно), и общественной морали. Мы вправе предъявлять к Фердинандо Камону самые серьезные требования именно потому, что замысел его романа оригинален и смел. Но вот что он говорит о центральной идее своей книги: «Протагонист умирает потому, что умирает целая цивилизация. Он убивает потому, что эта цивилизация убивает»9вильна ли эта мысль, выраженная в форме почти аксиомы?
Примечания.
1. Due Anonimi. Berlinguer е l’Avvocato. Milano, 1975, p. 29
— 121.
3. «L’Espresso». Roma, 7 settembre 1975.
«Il Mondo». Roma, 5 giugno 1975.
«L’Europeo», Milano, 16 maggio 1974,
7. «Rinascita». Roma, 31 ottobre 1975
«Tuttolibri», settim anale d’informazione edito da «La Stampa». Torino, 31 gennaio 1976