Кин. Ц.И.: Итальянские мозаики
Ультракрасные и ультрачерные.
Параграф 4

4

Выше говорилось о том, что за последние годы тема насилия все больше присутствует в итальянской литера­туре. В 1976 г. вышел роман Нанни Балестрини, озаглав­ленный «Иллюстрированное насилие». О Балестрини чи­татели уже многое знают. Роман этот — попытка разо­блачения тех махинаций, которые средства массовой ин­формации проделывают с рядовым читателем. Темати­чески — избраны различные виды насилия: военного, политического, психологического, уголовного. Балестрини взял газетные и журнальные материалы и использо­вал технику коллажа, которая, конечно, позволяет про­фессионалу добиться эффекта.

В романе десять глав, название каждой начинается с буквы «д» — прием чисто формальный. Десятая гла­ва — обобщающая. В ней автор скомпоновал отрывки из девяти «сюжетных» глав и применил для этого всего несколько приемов. Так, он объединяет в абзаце, не ста­вя никаких знаков препинания, фразы из разных глав, комбинируя их, с тем чтобы получился совершенно про­извольный смысл. Две с половиной страницы из десятой главы я расшифровала. Она называется Dimostrazione и подзаголовки претенциозны: «Написание и разрушение. Написание и освобождение»¹. Балестрини, в общем, применяет лишь несколько трюков, но варьирует их с акробатической ловкостью. Это пропущенные слова и строчки, перевернутые строчки, изменение порядка слов и прочее, вроде произвольного объединения фраз.

— первая: показания матери американского лейтенанта Галли, осужденного за зверства во Вьетнаме. Это очень страшно: мать, средняя американка, вероятно, принадлежащая к так называемому «молчаливому большинству», здесь безудержно болтает о всяком вздоре, и ясно, что она просто не мо­жет понять меру жестокости и вины своего сына. Хоро­ша и глава о смерти «синьора О.», когда его жена Жаклин Кеннеди и дочь, ненавидящие друг друга, думают только об оставшемся наследстве.

­ные городской герилье, ничего принципиально нового не дают. Для того чтобы указать на разночтение, предвзя­тость, дезинформацию, право же, такая операция не нужна. Незачем повторять азбучные истины о роли сло­ва. И не хотелось бы быть необъективной. Но один итальянский критик точно заметил, что политически Балестрини «хочет всего» и немедленно, а поскольку в ре­альной жизни процессы развиваются не всегда стреми­тельно, писатель кокетничает в литературе. Догадка Моравиа относительно соотношения между «экстремиз­мом и эстетизмом» во многом верна.

Вспоминаю о книге Салиерно и о характере его эсте­тизма, очень, в общем, дешевого. Но, как уже сказано, глава о визите к Эволе, об идеологии — точна. Мы зна­ем, что очень многие молодые неофашисты, подобно Эволе, считают, что Муссолини был «чересчур демокра­тичным», и решительно предпочитают расистов. Неда­ром столько групп ультрачерных называют себя имена­ми того же Геббельса или французских писателей — коллаборационистов и расистов. Поскольку Джулио Са­лиерно был арестован еще в 1953 году и просидел 15 лет, он был, так сказать, вне игры, когда началась активизация всех этих групп. Однако в его книге и в интервью, данном «Эуропео» до ее выхода, есть немало здравых рассуждений о теории и практике экстремизма и о терроре.

В романе Камона «Запад» есть удивительно точные слова о молодых людях из среды буржуазии, которые поставляют кадры различным неофашистским группам: все эти люди «словно рождены поражением, перечеркнувшим их семьи, или взрывом, оставившим за их пле­чами пустоту.. Они ранены в самой своей истории, ли­шены своих отцов,— словом, выжили после катастро­фы». И все-таки «они не признают себя побежденными». Реальные фашисты, о которых говорится в этой статье, тоже рождены поражением, но отказываются его признать. Приведу пример. В 1964 году, когда я стала соби­рать материалы о неофашистах, один мой друг, итальян­ский коммунист, преодолевая отвращение, встретился с главным редактором журнала «И куадерни нери делла дестра риволюционариа» Сальваторе Франчей. Узнав, что этим интересуется один советский автор, Франча дал кучу разнообразных материалов, попросив только, если статья появится, прислать ему этот номер москов­ского журнала. Весной 1965 г. я отправила экземпляр журнала со статьей «Блеск и нищета фашизма» для пе­редачи Франче. Передать, впрочем, не смогли, так как Френча как раз сидел в тюрьме «за апологию фашизма».

«Куадерни нери» Франча писал о том, что его отец, фашист, был расстрелян партизанами. И что молодые итальянцы, плохо знающие историю, могут по наив­ности думать, будто фашисты и нацисты в самом деле «заслуживают только ненависти и презрения», хотя это, конечно, не так. Напротив. и все прочее.

Прошло мно­го лет. В ноябре 1973 года закончился первый суд над организацией «Ордине нуово», которая была распущена. Именно тогда Грациани бежал в Испанию и через год дал интервью, уже цитированное выше: «Мы являемся подлинными наследниками Итальянской социальной рес­публики и нацизма». Вместо распущенной организа­ции были созданы две: «Ордине неро» и «Анно дзеро». Франча как раз и возглавил группу и журнал «Анно дзеро». (Уместно напомнить, что «Эуропео» писал о ти­пе фашистов «анно дзеро»: слово «дзеро» означает нуль.) В одном из обнаруженных документов, найден­ных после бегства Франчи в Испанию, содержится по­ дробный план разветвленной подпольной организации с отрядами динамитчиков, снайперов и т. д. Франча счи­тается главным теоретиком и идеологом фашистского террора.

— убийств, провокаций, сенсационных разоблачений, лице­мерия, лжи. Возьмем выборочные даты и факты. В феврале 1972 года прерванный суд над Вальпредой, политически и психологически превратившийся в суд над системой, создает взрывчатую атмосферу. 11 марта члены «Лотта континуа», осуществляя свою программу, на несколько часов «захватывают город» Милан. Через четыре дня находят труп издателя Джанджакомо Фельтринелли и подозревают, что произошло политическое убийство. Однако «Потере операйо» сообщает, что по­койный принадлежал к одной из ультралевых групп (ГАП) и, вероятно, сам подорвался на мине, совершая диверсионный акт. 17 мая убит полицейский комиссар Калабрези, которого левые обвиняли в смерти Пинелли, а правые, как предполагается, имели основания убрать, так как он слишком многое знал о бомбах на пиацца Фонтана.

Людей, слишком интересовавшихся событиями на пиацца Фонтана, так или иначе вообще старались убирать с дороги. Мы писали о том, что для этого предпри­нимал СИД. А теперь — еще об одном факте. В «черном городе» работал полицейский комиссар Паскуале Джулиано. Он еще в апреле 1969 года, примерно в период «организационного собрания», напал на след терро­ристической группы Фреды — Вентуры и собрал факты. Ему не просто не поверили: ему подстроили ловушку, изобразили дело так, будто он сам снабдил одного фа­шиста бомбой, для того чтобы потом этого фашиста обвинить. Джулиано отдали под суд. Это было провокацией чистой воды. Единственным свидетелем, который мог неопровержимо доказать невиновность и правоту комиссара Джулиано, был сторож Альберто Мураро. Но накануне того дня, когда он должен был давать по­казания, Мураро был найден мертвым в пролете лифта. Джулиано осудили и с позором выгнали из Падуи, но прошло шесть лет, труп Мураро вырыт, и Фреде вместе с еще одним падуанским фашистом предъявлено обвинение в предумышленном убийстве. Комиссар Джулиа­но точно напал на след. Возможно, не было бы и преступления 12 декабря, если бы... Кто знает...

­ливается его бюст. Во время церемонии — взрыв бомбы. Одна девушка убита на месте, несколько человек умира­ет в больнице. Террорист схвачен. Это Джованни Бертоли; ему сорок лет, уголовное прошлое, на руке свежая татуировка — буква «А», что должно означать «Анархия». Он член анархистского кружка под колоритным названием «Кружок Нестор Махно». Прослеживаются его связи с Фредой и Вентурой. Трудно усомниться в провокации.

В 1974 году новые акты запрограммированного тер­рора, массового: бомбы в Брешии, бомбы в поезде Италикус, много жертв. Индивидуальных убийств не счесть, Террор осуществляется на основании вполне определен­ных идеологических посылок. Недавно Франча писал: «Нам надоело дышать отравленным воздухом грязной демократической и антифашистской системы. Усилим борьбу против этого не имеющего никаких идеалов ми­ра, против буржуазного общества, которое стало его вы­ражением. Нужно все разрушить, чтобы все восстано­вить». Да, они не считают себя побежденными.

В ноябре 1974 года, на втором процессе против нео­фашистов (119 человек, главный обвиняемый — Сальва­торе Франча, но он уже в бегах) были вынесены скан­дально мягкие приговоры, и главный прокурор Витторио Оккорсио опротестовывает их. Прошу читателей запом­нить имя Витторио Оккорсио, это очень важно.

***

«Негативный университет». Тогда же начал выходить теоретический журнал «Лаворо политико», по направле­нию близкий к «Нуова Унита». Лидерами трентских студентов были Ренато Курчио и его жена Маргерита Кагол, учившиеся на социологическом факультете. Потом они вступили в эммеллистскую партию и примкнули к «красной линии», но это длилось недолго.

­пы создают новые объединения. В Милане возник «Коллеттиво политико метрополитано» — КПМ. Он испытал различные превращения, но уже на первом конгрессе, в программном документе «Социальная борьба и орга­низация в метрополиях» выдвинул лозунг радикализа­ции классовой борьбы. В этом нет ничего оригинально­го: о пролетарской автономии и непримиримости по от­ношению к традиционным левым партиям твердили, как мы знаем, почти все ультралевые группы. Но КПМ за­явил, что важна радикализация во что бы то ни стало, а «содержание борьбы отходит на второй план» ^2. Это гимн беспринципного экстремизма. В июле 1970 г. начи­нает выходить орган КПМ «Синистра пролетариа», и группа называет себя по имени журнала: «Синистра пролетариа». Совместно с «Лотта континуа» СП выдви­гает лозунг «Захватим города!» и выпускает листовку «Просить или брать? Брать!». Одновременно СП ставит вопрос о «пролетарском правосудии». Политически и идеологически позиции СП почти совпадают с позиция­ми французской «Гош Пролетариенн», родившейся из пепла майских событий 1968 года и провозгласившей и мае 1970 г.: «Час герильи пробил».

В октябре 1970 г. СП в очередной листовке сообща­ет, что на политической сцене Италии возникла новая организация: Бригате россе — БР. В феврале 1971 г. СП уходит в подполье. Первые акции БР, с установкой на максимальную гласность,— угон автомобилей и поджог зданий. Не только традиционные левые партии, но и ЛК реагируют на это отрицательно. Если в отношении «Синистра пролетариа», с самого начала занявшей эммеллистские позиции, все было довольно ясно, то характер БР вначале не расшифровывался.

В сентябре 1971 г. БР выпускают свой первый про­граммный документ, составленный (в подражание практике «тупамарос») в форме интервью, состоящего из 18 пунктов. На вопрос, содержащийся в пункте 6, о том, к какому идеологическому и историческому течению от­носят себя БР, следует ответ: «Наши опорные положе­ния — марксизм-ленинизм, китайская культурная рево­люция и опыт городской герильи. Словом, это научная традиция международного рабочего и революционного движения»³— это «первые звенья в создании Вооруженной Партии Пролета­риата». В конце интервью — энергичный протест против обвинений со стороны многих ультралевых групп в том, что БР — авантюристы и что под их этикеткой прячутся черные «ультра».

Мы помним сообщение о том, что покойный издатель Фельтринелли входил в ГАП («Группи ди ационе партиджана»). После смерти Фельтринелли ГАП занимает­ся самокритикой и сближается с БР. Но еще до гибели Фельтринелли БР совершают первое в истории Италии похищение человека с политическими целями. Они выбрали одного из руководителей завода Сид-Сименс по имени Маккьярини, судили его, потом освободили и из­дали листовку: «Ничего не могут сделать против проле­тарской герильи! Укуси и убегай! Ничто не останется безнаказанным! Ударьте одного, чтобы пригрозить сотне! Вся власть вооруженному народу!»

За смертью Фельтринелли последовала волна обы­сков, и БР на время затихли. В марте 1973 г., опять в форме иитервью, появляется их второй теоретический документ, где особенное внимание уделено проблеме террора. Тезис: инициатива террора принадлежит госу­дарству, доказательство — события на пиацца Фонтана. Акции БР — это всего лишь сопротивление, ответ на террор со стороны властей. На вопрос о роли ИКП дает­ся ответ: «Коммунистическая партия — это большая де­мократическая сила, которая последовательно осуществляет стратегию, диаметрально противоположную на­шей». Какое-то время все шло в одном ключе и ритме: БР устраивали поджоги, вели пропаганду, устраивая у заводских ворот театрализованные представления с ме­лодекламацией (зачитывались различные их коммюни­ке) и пением «Бандьера росса». Регулярно похищали, судили, а потом отпускали людей. Так шло до 18 апреля 1974 года

***

Седьмая глава романа Балестрини «Иллюстрирован­ное насилие» посвящена истории с похищением членами БР генуэзского магистрата Марио Сосси. Похитили его 18 апреля 1974 г. Он вел дело «Группы 22 октября», весьма сомнительной, с точки зрения ее идеологии, и будто бы хвастался, что может за несколько минут арестовать пять тысяч экстремистов. БР требовали осво­бождения осужденных из «Группы 22 октября», еже­дневно допрашивали Сосси и выпускали коммюнике. Сосси в письмах родным утверждал, что «не он один ви­новен в допущенных ошибках», намекая на главного про­курора Генуи — Франческо Коко. В это время в интервью, данном «Эспрессо», БР в третий раз излагают свои теории. На вопрос, почему похищен именно Сосси, отве­чают: «Потому что он судья, а магистратура является сейчас самым слабым звеном в цепи власти». БР сооб­щали, что готовились к этой акции целый год и назвали себя «единственной революционной организацией в Италии». Вся печать была полна «делом Сосси», распрост­ранились слухи о связях БР с «Розой ветров», но точно ничего не установили. Потом БР стали грозить, что убьют Сосси. Тогда Коко обещал выпустить из тюрьмы осужденных из «Группы 22 октября» (но потом не сдер­жал слова), а БР освободили Сосси. Он повел себя странно, о БР отзывался почтительно и намекал, что боялся не их. Все вместе смахивало на сложную прово­кацию, но БР на некоторое время приобрели репутацию бандитов-джентльменов.

­ком, связным с Фредой, БР приняли ответственность на себя, хотя и сообщили, что это — «несчастный случай, происшедший во время работы». Все дело исключитель­ но темное.

«Бригате россе» начали производить похищения людей. Они похи­щали государственных чиновников, магистратов, про­мышленников, подвергая их допросам, а потом вынося приговоры в соответствии с уголовным кодексом, вырабо­танным самими БР. Индустрия похищений процветала. Когда дело касалось промышленников, сумма выкупа составляла от полумиллиарда до пяти миллиардов. Сей­час средняя зарплата трудящегося — сто тысяч лир в месяц. Но все это прочитанное в газетах казалось ир­реальным, фантастическим. Это все равно как с фильма­ми: выходишь из кино — и все неправда. Почему же ка­зались ирреальными эти факты, в подлинности которых нельзя усомниться? Прежде всего потому, что молчала печать, потом молчало государство, и наконец — молча­ли сами похищенные. Через двенадцать или через два­дцать четыре часа после похищения человека его род­ные умоляли средства массовой информации молчать. Радио, ТВ, газеты переставали всем этим заниматься, и люди забывали. Через неделю, две, три похищенный возвращался домой. Люди читали сообщения и спраши­вали себя: а кто это?» ⁴

Тема похищения людей в Италии середины 70-х го­дов сверхактуальна. Этим занимаются и политические экстремисты разных мастей и «профессионалы». Я пи­сала уже, что возник термин «Анонима секвестри» («Акционерное общество по похищению людей»). Под профессионалами подразумевается «новая» калабрийская мафия, еще более жестокая и циничная, чем «клас­сическая» сицилианская мафия. Конечно, нельзя с точ­ностью установить, когда родилась идея «Анонима сек­вестри», но, надо полагать, примерно в то же время, что и стратегия напряженности. Существует разветвленная, строго законспирированная организация, у которой есть техника, кадры и, говорят, «перспективные планы».

Гангстеризм в Италии 70-х годов сравнивают с вол­ной насилия в США в 30-х, и действительно, есть аналогии. Произошло чудовищное преступление, и страна содрогнулась. Была похищена семнадцатилетняя девуш­ка Кристина Маццоти, студентка, единственная дочь в интеллигентной, не такой уж богатой семье. За нее уплатили выкуп, но она не вернулась домой. Позднее полиция нашла ее труп и целое кладбище похищенных и невозвращенных людей. Смерть девушки стала символом: до Кристины, после Кристины. Деятели культуры позобновили разговор, никогда, в сущности, не прекра­щавшийся совсем,— о природе насилия. О причинах тотального отрицания всех моральных ценностей, о пол­ном пренебрежении к человеческой жизни в обществе зрелого капитализма. Социологи квалифицировали раз­личные виды насилия, психологи обращались к темным глубинам подсознания, моралисты — морализировали. Мы знаем мысли Моравиа о насилии, необходимо сказать и о взглядах другого крупного писателя — покой­ного Пазолини.

— из тех, кто останется в истории итальянской культуры. Долгое время он идеализировал люмпен-пролетариат, считая его носителем новых духовных ценностей. В ро­манах 50-х годов «Парни из трущоб» ⁵ и «Одна ярост­ная жизнь» Пазолини эстетизировал насилие как прояв­ление некой витальности. Он хотел видеть в люмпенах и в ребятах римского дна потенциальную революцион­ность, и его обобщения были ошибкой. Потом наступило разочарование, причем Пазолини, максималист по са­мой природе своей, не мог обойтись без крайностей. Отныне все зло он видел лишь в техническом прогрессе, который низводит человека до уровня потребителя, развращает молодых и старых, богатых и бедных и убивает культуру.

­щим. Так, на вопрос интервьюера, есть ли будущее у писателей, Пазолини ответил: «Писатели кончаются. Мы — последние». Разговор зашел о бомбах на пиацца Фонтана и о молодежи. Пазолини назвал имя Мерлино как «символ двусмысленности» и отчасти поддержал «Лотта континуа», а потом стал сравнивать фашизм с гошизмом: «Те и другие пробавляются одинаковой псевдокультурой. У них общее происхождение». И дальше: «Сейчас фашисту не надо слишком много лгать, чтобы оказаться среди гошистов. Достаточно солгать лишь кое в чем. Во всем остальном — поведение, мифы, которыми набиты головы, язык — их не трудно отождествить. Фа­шизм и гошизм основаны на одних и тех же принципах (осторожно, речь идет не об одинаковых идеологических и политических взглядах!), на философских принципах иррационализма и прагматизма»⁶ В последние годы жизни Пазолини искал духовное прибежище в архаи­ческом прошлом, в возврате к тем временам, когда «не твердили о прогрессе и развитии». Идеализация давно- давно прошедшего была наивной и страстной, наивным и страстным всегда был и сам Пазолини.

«после Кристины», у Пазолини произошел бурный спор с другим крупным писателем, Итало Каль­вино. Тот анализировал природу насилия, исходя из чисто рационалистических и социальных предпосылок. Это вполне закономерно и отвечает идейному и худо­жественному кредо Кальвино. Трудно представить себе более разных людей. В сложном сплаве взглядов Пазо­лини очень силен католический компонент. А Кальвино человек глубоко светский, рассудочный, иронический, у которого интеллект всегда преобладает над чувством. Его книги позволяют хорошо понять это, а выступления в периодике по злободневным вопросам еще нагляднее показывают аналитический и логический склад его ума и присущий ему скепсис.

Четвертого ноября 1975 года «Коррьере делла сера» опубликовала «Последнее письмо Пьеру Паоло Пазоли­ни». Там Кальвино рассказывает, что на вопросы дру­зей, почему он не отвечает Пазолини, который в споре с ним был крайне резок, он, Кальвино, сказал: «Подо­жду до следующего преступления». И теперь добавляет: «Никогда не надо быть циничным, даже в шутку. Прошло всего несколько дней, и случилось преступление, и связи с которым газета просит у меня новую статью. Но Пазолини я уже не могу ответить: жертвой был он». Бесконечно жаль Пазолини, блистательно яркого, редкостно одаренного человека. Переиздаются его ста­рые книги, вышла в свет одна незаконченная. Читаешь с чувством боли и горечи. Обстоятельства его смерти трагичны. Обстоятельства до сих пор, несмотря на раз­ные судебные заключения и рассуждения, не выяснены до конца, но в этом убийстве есть нечто символическое. Пазолини как будто был обречен, сам шел навстречу неминуемой гибели.

Весной 1971 года начались убийства магистратов. 5 мая был застрелен главный прокурор Палермо — Пьетро Скальоне. У него были сложные счеты с мафией, и гипотезы основывались на этом. Впрочем, убийц не нашли. Потом наступило почти идиллическое затишье: судей не убивают. Правда, БР похитили Марио Сосси, и еще одна ультралевая организация, «Нуклеи армати пролетари» (ПАП), похитила судью Джузеппе Ди Дженнаро, но обоих отпустили. 3 июля 1975 года в Катандзаро зверски убит главный прокурор города Франческо Ферлайано. Подозревали калабрийскую мафию — она называется «ндрангета»,— но опять-таки никого не нашли.

­общниками. Девятого, во время судебного заседания, один из обвиняемых скандирует: «Коммюнике номер шесть. Вчера, 8 июня 1976 года, вооруженные отряды Бригате россе казнили государственного палача Фран­ческо Коко и двух наемников, которые должны были охранять его». Коко не сдержал слова, данного во вре­мя похищения Марио Сосси: не выпустил из тюрьмы осужденных из «Группы 22 октября». Его убийство — явный акт мести. Мы помним третий теоретический документ БР (интервью «Эспрессо», данное во время «де­ла Сосси»), в котором говорилось, что магистратура сейчас «самое слабое звено».

­шения между этими группами тоже неясны. БР категорически заявляют, что у них нет «никаких оперативных или организационных связей с НАП», но тут же привет­ствуют их как своих союзников: «Да здравствует борьба «Нуклеи армати пролетари». Трудно усомниться в том, что все это, вместе взятое, — уродливый и трудно под­дающийся рационалистическим объяснениям феномен. Есть здесь и моменты чистой патологии. Видимо, су­ществует связь, хотя, быть может, и не прямая, таких феноменов, как старая и новая мафия, организованная преступность, экстремистские террористические группы, темные махииации СИД. Какую роль играют во всем этом БР и НАП? Когда спрашиваешь итальянцев, что они думают (ведь всегда интересны ответы не писате­ лей, не политиков, а обыкновенных людей, иногда четырнадцатилетних подростков: они очень политизирова­ны и все знают),— реакция моментальная: БР — это просто фашисты.

Но надо полагать, что все это сложнее. Припомним генезис: факультет социологии, «красная линия» эммеллистской партии, КПМ, «Синистра пролетариа». Среди участников БР много католиков. Католики и сами лиде­ры: Ренато Курчио и его покойная жена. Мы подходим к драматическому моменту. 4 июня 1975 года полиция напала на след одного кем-то похищенного промышлен­ника, производившего ликеры. В перестрелке была уби­та сторожившая его женщина, кто она такая — полиция не знала. Но на следующий день БР выпускают листов­ку «Всем товарищам из нашей организации, всем ис­кренним революционерам, всем пролетариям». Оказыва­ется, что похитители — БР, убитая женщина — Маргерита Кагол. Встает вопрос: что может скрываться за смертью тридцатилетней женщины «из хорошей семьи» (на кладбище в Тренто ее прах благословил не простой священник, а епископ), женщины, стрелявшей самой и изрешеченной полицейскими пулями? Во имя каких идеалов «товарищ Мара» погибла так бессмысленно? И во что верит новая подруга Курчио, студентка Надиа Мантовани, которую захватили вместе с ним во время одной перестрелки с полицией в 1976 году? И во что верила Ульрика Майнхоф? Все связанное со ставкой на насилие как высшую революционную добродетель не укла­дывается в сознание.

Возможны, однако, гипотезы. Еще в 1974 году Курчио, находясь в тюрьме (он туда попадал периоди­чески), продолжал теоретизировать. Он утверждал, что Италия — самое слабое звено в буржуазно-демократи­ческой системе Западной Европы. Следующее звено — ФРГ. Мораль: надо вести вооруженную борьбу против этой системы. Через несколько месяцев происходит неправдоподобно удачный побег Курчио из тюрьмы. Мы кое-что знаем об отношении к таким вещам СИД. Мож­но с уверенностью сказать, что внутри БР кишат и про­бравшиеся в их ряды фашисты, и агенты СИД, и, кто знает, быть может, еще какие-либо темные персонажи. Ясно одно: наличие отвратительной террористической организации, объявляющей себя «единственно револю­ционной»,— отличная карта в игре реакции. Вернее все­го, БР и НАП — это просто чудовищный гибрид. Воз­можно, Маргерита Кагол в самом деле считала себя революционеркой, в конце концов она «сама заплатила но счету». Возможно, Ренато Курчио и некоторые его сообщники со своей сумасшедшей экстремистской логи­кой верят, что ведут борьбу за интересы народа. Но нет сомнений в том, что на самом деле БР — не более чем страшная игрушка в руках тех, кто прямо заинтересо­ван в стратегии бомб и убийств.

***

— листовки. Убийство Оккорсио вызвало глубокий шок. Оккорсио было 47 лет. С человеческой точки зрения гудьба «дона Витторио», как его звали журналисты, особенно трагична. По своим политическим взглядам он был умеренным, по характеру настойчивым и упорным: если приходил к каким-то выводам, то шел до конца. Он был единственным из итальянских судей, кто во время приговора Де Лоренцо публично заявил, что это правда, что страна действительно была на грани государствен­ного переворота. Тогда на него нападали правые.

— когда осенью 1969 года он приказал арестовать падуанца Франческо Толина, редактора «Потере операйо» (его имя уже упо­миналось). Оккорсио считал своим долгом защищать Республику от всех, кто, по его мнению, грозил ее бла­гополучию. Во время следствия по делу о бомбах на пиацца Фонтана он был искренне убежден в виновности Вальпреды и шел по «красному следу» с фанатизмом доминиканца. В книге «Свидетель обвинения» Лоренцон писал, что Оккорсио был с ним неизменно вежлив. Известно, однако, что после разговора с Лоренцоном Оккорсио просил, чтобы к нему не пускали больше этого «полуидиота-полусумасшедшего». Оккорсио не был ни продажным чиновником, ни конформистом, ни циником, он не принадлежал к тем, кто из грязных политических соображений настаивал на виновности анархистов, он действительно так думал. В заключении по делу о пре­ступлении 12 декабря есть раздел, посвященный вопросу о возможной причастности неофашистов. Оккорсио пи­сал, что группа Грациани никогда и ни при каких усло­виях ничего общего с бомбами не имела и не могла иметь.

Но позднее, когда стали известными факты, именно Оккорсио провел первый суд над этой группой и обвинил 42 неофашистов в том, что они основали полити­ческое движение, «порочащее демократию и ее институты, движение, зиждущееся на прославлении принципов, символов и методов, свойственных распущенной фа­шистской партии, прибегающее к угрозам и насилию». И добился осуждения фашистов, и протестовал, как мы знаем, против скандально мягких приговоров на втором процессе над ними, и готовил третий процесс. Оккорсио был человеком сдержанным и лишнего не говорил, но какие-то вещи всегда просачиваются. Медленно, но последовательно собирались факты, уточнялась та роль, которую близкие к Грациани группы «играли в надолго рассчитанной, изощренной фашистской стратегии»,— писал один журнал. И добавил, что Оккорсио, кажется, подошел к главному. А самым главным было точно установить, кто из высших государственных лиц покровительствует стратегии террора.

различных фашистских групп в Мюнхене, а затем в Испании. Считается, что имеется «черный список» итальянских ма­гистратов, которых решили убить, и что Оккорсио был первым в этом списке. Смертный приговор ему был вы­несен «Особым трибуналом правых, находящихся в изгнании». Это люди, бежавшие из Италии, спасаясь от ордеров на арест, выданных Оккорсио и другими ма­гистратами. За последние годы наблюдается все более интенсивный процесс объединения различных фашист­ских и нацистских организаций. Не станем обращать­ся к истории, даже недавней, ограничимся 1976 годом.

В апреле этого года испанец Луис Гарсиа Родригес, нацист высокого класса, давно связанный с итальянца­ми, совершил чудо: усадил за один стол в шикарном барселонском отеле Клементе Грациани и Стефано Дел­ле Кьяйе, которые ненавидели друг друга и годами об­менивались взаимными обвинениями в принадлежности к различным секретным службам. Этого Родригеса рим­ский судья Виоланте еще во время первого суда над неофашистами обвинил в том, что он является «одним из лидеров международной черной организации» и снабжает ее крупными денежными средствами, посколь­ку одновременно возглавляет группу контрабандистов, занимающихся торговлей оружием. Родригес — богач и один из главарей фаланги, он противник «идеологии» и сторонник действия. «Пакт о единстве действий, в вер­ности которому поклялись в Барселоне, стал возмож­ным только благодаря ненависти к коммунизму, объеди­няющей Делле Кьяйе и Грациани»⁷­ние, что именно в апреле было решено убить Оккорсио, по это откладывалось потому, что предстояло два суда над фашистами и считали ненужным обострять обста­новку в Италии. Приняв на себя роль исполнителей при­говора, нацисты доказали, что они являются оператив­ным и надежным звеном. Кроме того, с Витторио Оккорсио у них были давние счеты.

— неофашист Пьерлуид­жи Конкутелли из организации Франчи «Анно дзеро», бывший кандидатом МСИ на выборах в Палермо, кото­рый объявил себя «политическим бойцом». В его квар­тире обнаружили также свыше шести миллионов лир: часть выкупа (банкноты помечены), выплаченного за освобождение похищенной в январе дочери итальянско­го парфюмерного короля Эмануэллы Трапани. Почти одновременно с арестом Конкутелли был схвачен бан­дит Ренато Валанцаска, на счету которого уже много похищений людей, и несколько его сообщников. И пре­жде предполагали, что между неофашистами и преступ­ным миром существуют разнообразные связи, но теперь это уже не просто гипотезы. Кстати, известно, что Оккорсио с присущей ему основательностью собирал сведения и об этом. Между Конкутелли и Валанцаской были не просто связи, но взаимодействие. Никто не со­ мневается, однако, что оба они — лишь исполнители. Кто стоит за ними? Доберутся ли до правды? «Голова змеи» — так образно это называют в Италии — еще не раздавлена.

По некоторым предположениям именно Валанцаска является главой «Анонима секвестри», но это не доказа­но. Разумеется, сам феномен «новой мафии», связанный с похищением людей, надо считать одним из проявлений жесточайшего кризиса, переживаемого итальянским об­ществом. По одной распространенной гипотезе, «теоре­тиком и идеологом» был не калабриец, а легендарный мафиозо, один из крупнейших боссов — Лючано Лиджо. Это человек бесспорного ума, невероятной жестокости и большого личного обаяния. Лиджо начисто лишен патриархально-архаических черт и далеко вышел за гео­графические рамки родной Сицилии. Идея «Анонима секвестри», так сказать, носилась в воздухе, но одной идеи недостаточно. Кто-то должен был разработать стратегию и тактику. Это требовало большого знания человеческой природы, но дон Лиджо этим обладает, и возможно, что авторство действительно принадле­жит ему.

Примечавния.

». 123.

2. Soccorso Rosso. Brigate rosse. Che cosa hanno fatto, che rosa hanno detto, cosa se ne e detto. Milano, 1976, p. 47.

6. «Panorama». Milano, 8 marzo 1973.

«Panorama». Milano, 20 luglio 1976.