Кин. Ц.И.: Итальянские мозаики
Писать книги или заниматься политикой? Заметки об итальянской литературе сегодня.
Параграф 6

6

Напоминаю о статье Итало Кальвино «Наши бли­жайшие 500 лет». Кальвино — человек, обладающий острым аналитическим умом, воспитанный в лучших тра­дициях просветительства, рационалист, у которого отточенное, чуть холодноватое мастерство сочетается с при­чудливой и дерзкой фантазией. У него, как и у многих других, за тридцать послевоенных лет были приливы и отливы, периоды несомненного литературного успеха и очевидных кризисов. Но он никогда не был конфор­мистом и не гонялся за шумной славой. И прекрасноду­шием он не страдает, наивным его никак не назовешь.

В статье «Наши ближайшие 500 лет» говорилось — увы — не об утопиях и не о прекрасном будущем. Непо­средственным поводом для нее послужили неожиданно вспыхнувшие в Италии студенческие волнения. Статья Кальвино полна упреков, горечи и скептицизма. Эпицен­ ром волнений были Рим и Болонья; в феврале — марте 1977 года происшедшие события потрясли страну и при­вели к очень тяжелым политическим последствиям. Для волнений были реальные основания — целый клубок сложных социальных и психологических проблем. Внут­ри университетов в течение многих лет налицо проти­ воборство различных групп (от крайне левых до крайне правых, особое место занимает католическое молодеж­ное движение «Комунионе э либерационе», все более влиятельное; большая часть молодежи идет за комму­нистами и социалистами, но в целом — все пестро и те­куче). Если движение контестации — это слово означает неприятие, отрицание, протест — конца 60-х годов было, при всех издержках и эксцессах, отчетливо антикапиталистическим и антибуржуазным, то весной 1977 г. оно было направлено против всей «системы», а в систему, кроме правящей Христианско-демократической партии, включали также традиционные левые партии и синди­каты ¹.

Фашисты очень оперативно, 24 февраля, после пер­вых дней беспорядков, провели в Риме «круглый стол» на тему «Драма молодежной безработицы». Собрались их идеологи и выступали весьма темпераментно. Лейтмотив заключался в том, что молодежь на протяжении многих лет пытались убедить, что существует некое «фа­шистское чудовище». Но вот теперь молодые люди начи­ нают прозревать и понимать, «кто является подлинным виновником их драматического положения»^2. ­ли и акты прямой провокации. Дошло до перестрелок, были жертвы как со стороны студентов, так и со сторо­ны полицейских, тоже молодых, вчерашних крестьян­ских сыновей. Страна была охвачена отчаяньем и па­никой.

­вольства, оказались неподготовленными и на какой-то момент словно забыли «о своих драгоценных истори­ческих традициях». Итальянские левые обвиняли и са­мих себя в том, что преувеличивали силу разумного начала в paesi capitalistic! sviluppati — развитых капиталистических обществах. Было слишком много иллю­зий: с одной стороны, апологеты «неокапитализма», а с другой — последователи социологов франкфуртской школы, которые не отдавали себе отчета в том, как мно­го иррационального заключается в самой природе итальянского капитализма, не понимали, что острейшие кризисы совершенно неизбежны.

В центре дискуссии в тот момент оказался Паоло Вольпони — известный прозаик и поэт. Во всех четырех изданных до сих пор его романах герои — бунтари и утописты. Он выступил со статьей, которую можно было истолковать в том смысле, что насилие предпочтитель­нее, нежели депрессия и фатализм, «охватившие даже подлинные силы нашей культуры». Стремясь разобрать­ся в причинах студенческих волнений и в психологии молодых людей, Вольпони занял позицию не только по­нимания, но даже оправдания поступков и действий, которые не могут быть оправданными. Точно перечислив все реальные причины студенческого недовольства, Вольгюни писал: «И вот они слепо бросаются против всего и против всех, в том числе и против левых: здесь к их ярости примешивается боль. Они разочарованы своими отцами, которые, как и все отцы, кормили их своими советами и преподносили им свои ценности»³ в то вре­мя, как они хотят действовать по собственному разуму и усмотрению. Статья Вольпони вызвала острые споры, главным образом из-за его снисходительности к насилию. Начался шум слева и справа, и тогда Вольпони написал новую статью, озаглавленную «А что, если по­пробовать осуществить утопию?». Идея была такая: утопня — это вовсе не экстравагантность, пришло время от­казаться от обветшалых общественных механизмов и перестать твердить, будто окружающая действитель­ность не так уж плоха и, в сущности, вполне нормальна. Не то «нельзя будет попросить таблетку аспирина, не рискуя, что просьба покажется нелепой, ненужной и утопической». Таким образом, личная позиция Вольпони была неизменной.

­жавшие Вольпони, например известный поэт и прозаик Дарио Беллецца. Метафора с таблеткой аспирина, кото­рая может показаться утопической просьбой, имела успех. Однако события заставили забыть о каких бы то ни было метафорах. Вольпони справедливо расценивал студенческие волнения лишь как один из моментов пере­живаемого Италией великого исторического кризиса. Он не предвидел, однако, в какие формы может вылиться движение и, главдое, кто и в каких целях постарается это движение использовать. Впрочем, предвидеть это в то время не мог, как это доказано фактами, никто.

Вскоре спор о молодежных проблемах перерос в спор о самой природе Итальянской Республики. В мае 1977 года в Турине должны были судить руководителя левоэкстремистской террористической организации Ренато Курчио и группу его сообщников. Но оставшиеся на свободе террористы угрожали присяжным смертью. Шестнадцать человек принесли врачебные справки, что они «страдают депрессивным синдромом», и суд был со­рван (он состоялся позднее).

«Коррьере делла сера» обратилась к знаменитому поэту, лауреату Нобелевской премии Эудженио Moнтале с вопросом, согласился ли бы он лично стать присяж­ным. Восьмидесятилетний сенатор ответил: «Думаю, что нет. Я такой же человек, как они, и боялся бы, как боятся они. Это страх не метафизический и не экзистен­циальный, а оправданный существующим положением вещей» ⁴ Поэт вспомнил евангельское «не судите», а потом горько и иронически сослался на вольтеровского Кандида: «Все к лучшему в этом лучшем из миров»

«Выше страха», припом­нив, как в знаменитом романе Мандзони «Обрученные» священник дон Абондио говорит: «Откуда же быть храбрости, когда ее нет». И Кальвино добавил: «Мне кажется опасным, что наш крупнейший поэт (и к тому же человек, неизменно занимавший заслуживающую уважения гражданскую позицию) призывает нас усво­ить мораль дона Абондио». Кальвино добавил, что он лично не нашел бы для себя никакого оправдания, если бы отказался выполнить свой очевидный гражданский долг. Ясно, что в такое время, когда в стране чуть ли не каждый день стреляют и убивают, либо угрожают убить, только филистеры могут делать вид, что ничего особенного не происходит, и продолжать заниматься «чистым искусством».

Но через несколько дней после выступления Кальвино «Коррьере» опубликовала статью, озаглавленную: «Я не хочу никоим образом помогать им». Поскольку авто­ром статьи был Леонардо Шаша, никто не сомневался, что под словом «им» подразумевались все органы госу­дарственной власти в Италии. «Е с л и б ы н е б ы л о м о и м д о л г о м н е б о я т ь с я (разрядка моя.— Ц. К.),— заявил Шаша,— я поступил бы точно так же, как эти туринцы». Мотивы ясны: полное неприятие сов­ременного государственного уклада в Италии и отсюда крайние выводы. По убеждению Шаши, никакой демо­кратии в Италии нет: «Спасти демократию, защищать демократию, не уступать, не сдаваться и так далее — такие заголовки мы видим в газетах всякий раз, когда случается что-то трагическое, но это только слова. Есть правящий класс, который не меняется и не изменится, если только не покончит самоубийством. Я совершенно не хочу отговаривать его от этого или чем бы то ни было ему помогать: для меня это было бы равносильно тому, чтобы навсегда обречь себя, как врачи сказали по поводу туринских присяжных, на депрессивный синд­ром» ⁵.

Петер Николс, на чью книгу я уже ссылалась, пишет, что в Италии есть течение мысли, «которое на самом высоком интеллектуальном уровне выражает Леонардо Шаша. Оно видит в католицизме после Тридентского собора разрушительную силу в итальянской общественной жизни»⁶«на вечные времена». Достаточно прочесть книги Шаши, чтобы понять, что он совершенно не приемлет католицизм. Это, так сказать, теоретически. Кроме того, у Шаши есть и личный опыт.

чле­ном муниципалитета полтора года, но потом не выдер­жал испытания и послал синдаку заявление об отставке. Началась полемика, начались интервью. Сначала Шаша говорил, что он не может зря тратить время, по­тому что заседания начинают с двухчасовым опоздани­ем, произносят пустые речи и т. д., и что все это невыносимо скучно. По этому поводу член Руководства ИКП Джанкарло Пайетта остроумно писал в «Уните», что, конечно, заседать в муниципальном совете скучно, но подумал бы Шаша, что через сто лет протоколы всех этих заседаний, самых скучных и как будто бесполез­ных, превратятся в документы, а Шаша так любит рабо­тать на основании документов...

Наконец, Шаша признался, что просто не может си­деть за одним столом с христианскими демократами, по­тому что глубоко их презирает и считает виновными во всех бедах Италии. И добавил, что ему вообще не следовало соглашаться на опыт с муниципалитетом, так как он писатель, и единственный его долг — писать книги. Точнее, это единственный прямой долг. Вся эта исто­рия вызвала споры, начались домыслы, двусмысленные намеки, политические спекуттяции. К Шаше приехали друзья из сицилианской федерации ИКП, чтобы обсу­дить весь этот инцидент. Корреспондент газеты «Унита» Уго Бадюэль с мастерством новеллиста, с юмором и тактом описал происшедшую в загородном доме Шаши, в Ракальмуто, сцену.

Разговор получился очень откровенный и очень серь­езный. Речь шла о том, как можно добиться настоящего обновления в Сицилии и — шире — во всей Италии. И о мафии. И о роли интеллигенции: что в теперешних итальянских условиях может делать левая интеллиген­ция — реально, конкретно. Есть ли вообще какой-либо смысл в активном вмешательстве интеллигенции, иными словами — может ли писатель «изменить мир»? Все со­ беседники были предельно откровенными.

Шаша упрекал коммунистов за то, что они «слишком терпимы» в своих взаимоотношениях с христианскими демократами. Он ссылался и на то, что сам видел в Палермо, и рассуждал гораздо шире. Шаша высказы­вал такие мысли не впервые. Он всегда считает себя вправе критиковать коммунистов именно потому, что он близок с ними и говорит прямо то, что думает. В част­ности, что «революционная партия должна быть более нетерпеливой». Что же касается его, Шаши, лично: «А я, при всем моем скептицизма, при всем моем песси­мизме, не смиряюсь. Я хочу, чтобы политика была поли­тикой, а не метафизикой»⁷.

­винял левую итальянскую творческую интеллигенцию в конформизме. Он, в частности, видит конформизм в том, что на встречу с Энрико Берлингуэром явились многие интеллектуалы, которые просто считали нужным там присутствовать. Эти люди, «со своим безошибочным чутьем», знают, понимают, что коммунисты не сегодня-завтра придут к власти и будут сотрудничать с христианскими демократами. А поскольку они непремен­но придут к власти, ясно, что интеллигенты-конфор­мисты (даже те, кто в душе своей вовсе не являются левыми) предпочитают заранее «засвидетельствовать свое почтение» тем, от кого завтра так многое будет зависеть. Руководитель Федерации ИКП Акилле Окетто сказал IШашe: «Я знаю, что ты всегда будешь с нами во всех наших битвах», и Шаша подтвердил зто в ин­тервью, данном газете «Уиита».

Возвращаемся к дискуссии. Пока Монтале, Кальвино и Шаша подавали друг другу реплики, все шло более или менее корректно. Джанни Родари, по существу, со­лидаризировался с Монтале, заметив, что этот великий поэт совершенно не нуждается в том, чтобы его защи­щали от упреков в недостатке гражданского мужества. Один из ведущих публицистов христианско-демократи­ческой газеты «Иль Пополо», Альфредо Винчигуэрра, очень резко полемизировал с Шашей. Но 17 мая «Стам­па» напечатала статью одного из самых авторитетных философов, Норберто Боббио, озаглавленную «Долг быть пессимистами». Там говорилось, в частности, что пессимизм в сегодняшних итальянских условиях являет­ся гражданским долгом, так как нельзя не видеть, что происходит в стране. Боббио писал менее эмоционально, чем Шаша, но все-таки он считал, что «первая Итальян­ская Республика», такая, какая она есть, и до чего ее довели, обречена на гибель.

«Эспрессо» опубликовал интервью с Джорджо Амендолой. Как мы уже говорили, Амендола блестящий лите­ратор, а не только крупный политик. Но у него свой стиль, и он не любит, полемизируя, полутонов. Поэтому он заявил, что выступления Монтале и Шаши его огорчили, но не удивили: «Гражданское мужество никогда не было качеством, широко распространенным в обшир­ных слоях итальянской культуры» ⁸ Затем Амендола обяинил Монтале, Шашу и Боббио в аристократизме, пораженчестве и так далее. К тому же добавил, что во времена фашизма была распространена формула: «Воздадим кесарю кесарево, а в сердцах своих сохраним лю­бовь к свободе», и заявил, что старые пороки теперь возрождаются. После выступления Амендолы газеты, радио и ТВ словно забыли, что существуют и какие-то другие темы. Со своей стороны, «Эспрессо» заявил, что сейчас в Италии есть две партии: оптимистов и песси­мистов. Думаю, что страсти не разгорелись бы настоль­ ко, если бы Амендола в своем интервью не задел темы «Итальянская интеллигенция и фашизм» и не провел аналогий в этическом плане. Но он именно это сделал. Были и личные выпады. Достаточно сказать, что тон был чрезвычайно резким.

­алов, принявших в дискуссии участие, чтобы дать пред­ставление о том, что происходило.

— Бевильаккуа, Компаньоне, Дель Буоно, Родольфо Дони, Наталия Гинзбург, Ла Кава, Паризе, Преццолиии, Родари, Сичклиано, Сангуинети, Спинелла. Крупные критики и литературоведы: Азор Роза, Карло Бо, Джино Пампалони, Вальтер Педулла, Фортини, Нашимбени, Джан Франко Вене. Называю только часть имен.

Некоторые из участников дискуссии допустили не только резкости, но прямые политические и личные выпады, зачастую совершенно несправедливые. Я вспоми­наю о том, как Энгельс 16 февраля 1872 года писал Иоганну Филиппу Беккеру о том, сколько хлопот до­ставляют ему, Энгельсу, «проклятые итальянцы» и как все-таки он любил проклятых итальянцев. Южный тем­перамент, национальные традиции, ничего, в общем, не поделаешь. Из всех участников дискуссии приходится выделить двоих: Леонардо Шашу и Джорджо Амендолу. Произошло столкновение очень ярких индивидуаль­ностей.

Еще до того как страсти достигли апогея, «Ринашита» поместила важную статью «Интеллектуалы и кризис». Автор — член ЦК ИКП, профессор Джованни Берлингуэр, ученый и коммунист, знающий события изнутри, привыкший доводить логический анализ до конца и называть хлеб хлебом, а вино вином. Он писал: «Мы не должны обижаться или возмущаться, если из многих культурных кругов (журналисты, профессура, моло­дежь) за последние месяцы исходила сильная критика, адресованная коммунистам. Конечно, мы правильно де­лаем, точно и спокойно опровергая искажения и после­довательно выступая против сил, стремящихся все раз­рушить. Но вполне очевидно, что кончился длинный медовый месяц, продолжавшийся от референдума о раз­воде до выборов 1976 года, когда молодые и взрослые интеллигенты во всевозрастающем числе поддерживали политику коммунистов. Разумеется, мы хотим (и мо­жем) идти дальше. Но прежде всего, без всякого пар­тийного себялюбия, мы остро ощущаем необходимость обеспечить обязательный вклад деятелей культуры, в какие бы группировки они ни объединялись, в дело пре­одоления кризиса» ^9.

­койная и трезвая точка зрения. Но, как уже сказано, умные и достойные люди зашли очень далеко во взаим­ных обвинениях, и все это внутри левой культуры, что особенно неприятно и досадно. Из тех, кого задел Амен­дола, наиболее резко ответил Шаша. Он заявил, что Амендола совершенно переиначил смысл понятий тру­сости и мужества, и добавил, что сам Амендола в раз­ные исторические периоды занимал совершенно различ­ные позиции и тем не менее «удержался в седле». Иначе говоря — прямое обвинение в конформизме. Это очень несправедливо прежде всего потому, что кто-кто, а Джорджо Амендола отличается редкостной прямотой и откровенностью. Он о прошлом, в том числе о своем личном, говорит не намеками, а прямо: «Да, я думал так-то; да, я верил в то-то». А потом переменил свое отношение ко многим личностям, событиям и течениям мысли. Амендола имеет полное моральное право говорить о том, что такое мужество.

Но во веех выступлениях Шаши — высшая степень обиды, вызова и боли. «В 1971 году я опубликовал «Контекст», а в 1974 — «Тодо модо». То, что я говорю сегодня, полностью соответствует тому, что изображено в этих двух книгах. Когда я выставил свою кандидатуру в муниципалитет Палермо, то на первом же митинге сказал, что состою в списках Коммунистической партии, не отказавшись ни от одной запятой из написанного мною. Какая там запятая, теперь я вижу, что должен был бы отречься от тысячи своих страниц. Этого я не сделаю. Такой вещи я не смог бы переварить. Для этого у меня нет, выражаясь словами Амендолы, достаточно мужества. Но в мужественных, да и сверхмужественных людях у него недостатка не будет. Они уже начинают выходить на поверхность, и их будет много, так много, что и ему покажется — слишком» ¹⁰

«Итальянское государство — это призрак. Но, как и все призраки, оно страшно. Нельзя требовать от граждан, чтобы они этот призрак защищали». А Джорджо Амендола как раз в те же дни выступил с новой страстной и убежденной статьей, так и озаглавленной — «Защищать Республику!». Он уже не говорил об оптимистах и пессимистах, а утверждал, что идет борьба, имеющая историческое значение. Она идет слишком медленно, не поспевая за потребностями страны (косвенный ответ на упреки Шаши: «революци­онная партия должна быть нетерпеливой»), но все-таки идет, и ее необходимо вести. Убежденность Амендолы ясна.

Одновременно в «Ринашите» была напечатана ста­тья, названная «Голос интеллектуала». Ее автор, член Руководства ИКП Альдо Торторелла, писал, что очень многие деятели культуры, в частности профессора и доценты университетов, проявили высокую гражданскую сознательность во время драматических событий, связанных со студенческими волнениями. В то же время та­ ие писатели, как Шаша и Монтале, в той или иной степени оправдывают поведение туринских присяжных заседателей. В этих условиях «моральный призыв Амендолы» представляется полезным. Однако надо серьезно задуматься над вопросом: почему уважаемые левые пи­сатели так смотрят на вещи? Почему некоторые группы интеллигенции занимают такую «радикально-неприми­ римую» позицию по отношению к Республике?

­ сколько иначе, чем Амендола. Он писал, что дискус­сия «показывает исключительную остроту переживаемо­го момента, но показывает также и кризис культуры определенного типа, кризис ее социальной роли, а так­ же ошибки левых, в том числе и наши собственные ошибки» ¹¹ Торторелла писал также, что ХДП бесконеч­но скомпрометирована, отсюда ярость и отчаянье, охватившие многих уважаемых и глубоко честных деятелей культуры. Но происходит некое смещение понятий: ото­ждествляются правящая Христианско-демократическая партия, которая действительно привела государственные дела в ужасающее состояние, и само государство, рож­денное к жизни движением Сопротивления, государство, которое надо защищать.

Дискуссия шла вширь и вглубь, и, помимо всего про­чего, интересно было наблюдать, насколько газетные выступления писателей стилистически соответствовали их художественной прозе. Иногда можно было угадать подпись. Немало здесь было сентиментальности, ритори­ки, щеголяния парадоксами, нагромождения изысканных цитат, самолюбования, жонглирования: «С одной стороны, с другой стороны...» Но главные участники спора, которые выражали свои мысли без всякого лите­ратурного кокетства, а убежденно и сохраняя принципи­альные позиции, все-таки смягчили свой тон. Через ме­сяц после того, как Шаша обрушил на друзей-коммунистов «перечень болей, бед и обид», он заявил: «Для меня действовать всегда означало и означает быть внут­ри ИКП или рядом с ней. Думаю, моя задача состоит в том, чтобы напоминать ИКП о необходимости находиться в оппозиции, что для меня означает прежде все­го — добиваться справедливости» ¹²

«Ультракрасные и ультрачерные».

2. «Candido». Roma, 10 marzo 1977.

3. «Согпеге della sera». M ilano, 21 marzо. 1977

4. «Corriere della sera». Milano, 5 maggio 1977

«Corriere della sera». M ilano, 12 m aggio 1977.

6. Peteг Niсhо1s, op. cit., p. 13

7. «L’Unita». Roma, 20 febbraio 1977.

8. «L' Espresso». Roma, 5 giugno 1977.

«Rinascita». Roma, 6 m aggio 1977.

«La Stampa». Torino, 9 giugno 1977

11. «Rinascita». Roma, 10 giugno 1977.

12. «L’Espresso». Roma, 10 luglio 1977