2
Прочитаем сборник внимательно. В нем выступил философ Никола Аббаньяно, крупный мыслитель, самый, пожалуй, видный представитель итальянского экзистенциализма (его первый большой труд вышел еще в 1921 году). Такой проницательный и острый историк философии, как Эудженио Гарэн, отозвался о нем с большим уважением именно потому, что Аббаньяно, пройдя через опыт экзистенциализма, отошел от него, остался открытым для других течений мысли и далек от всякого догматизма.
Или Доменико Бартоли, серьезный публицист, политически умеренный, но все же «левее центра», входивший в число тех тридцати пяти работников «Коррьере», которые, как и Монтанелли, в свое время отказались сотрудничать с нацистами. Разумеется, Бартоли антимарксист, но удивительно, что он, будучи человеком интеллигентным и образованным, подписал такой бессодержательный и вульгарный документ, как «призыв».
Или выдающийся историк Розарио Ромео, автор трудов, считающихся классическими, например о Кавуре. Не далее как в сентябре 1977-го крупный историк-марксист, член ЦК ИКП Паоло Сприано писал в сеязи с выходом и свет второго тома этой работы Ромео: «Теперь, благодаря этой работе, мы имеем первую образцовую биографию Кавура, созданную итальянской историографией»1
но превосходна и имела европейский резонанс. Политически Ромео — республиканец. Почему он тоже попал в эту странную группу? Чувство интеллектуального достоинства должно было бы помешать Аббаньяно, и Бартоли, и Ромео, и многим другим принять участие во всей этой сомнительной акции. Особого внимания заслуживает в этой связи Ренцо Де Феличе. Он принадлежит к либерально-демократической школе, хотя среди своих учителей называет и за мечательного ученого-марксиста покойного Делио Кантимори. Де Феличе давно считается одним из самых крупных специалистов по истории итальянского фашизма. Первый том капитального исследования Де Феличе о Муссолини вышел в 1965 году, четвертый (но не по следний, работа продолжается) — в 1975-м. Де Феличе разыскал в архивах множество важных и интересных материалов, и эта его заслуга общепризнана. Заметим кстати, что за последние лет 15— 18 в Италии открыты многие архивы (государственные, партийные и даже отчасти ватиканские), и это явилось мощным толчком для развития науки.
реснейшие материалы. Но по мере выхода в свет очередных томов его труда, у некоторых исследователей в Италии и за рубежом возникали и крепли сомнения относительно корректности авторской позиции. Стремление к научной беспристрастности и объективности достойно всяческого уважения, но Де Феличе зашел так далеко, что в его концепции фашистского феномена этико-политический момент как бы стушевался и почти исчез. Кроме того, Де Феличе принял на веру и отнесся без необходимого критического чутья к некоторым документам явно пропагандистского и демагогического характера. Еще при чтении первого тома, охватывающего период до 1920 года и озаглавленного «Муссолини революционер», у меня лично возникло ощущение некоторой идеализации персонажа. Там интереснейшие материалы, в частности о взаимоотношениях Муссолини с Габриэле Д ’Аннунцио и с Маринетти, о «политической партии футуристов», о флорентийских литературно-философских журналах и пр. Но Де Феличе очень уж доверчиво отнесся к взглядам Муссолини того периода, когда будущий дуче возглавлял левое крыло Социалистической партии. Он, профессиональный историк, не понял того, что понял тот же Монтанелли, не говоря уже об исследователях-марксистах. Ему бы немножко пресловутого «здравого смысла» Индро Монтанелли, который, сам будучи циником, великолепно понимает, каким циником, демагогом и актером был Муссолини.
Когда в 1975 году вышел четвертый том работы Де Феличе, вспыхнула полемика. В ответ на критику Де Феличе дал «Интервью о фашизме» своему единомышленнику, молодому американскому историку Ледину, чье имя итальянцам было известно: в Италии еще в 1973 году перевели интересную книжку Ледина «Фашистский интернационал». Значение этой работы в том, что Ледин специально исследовал роль некоторых интеллектуалов, которые в Италии и вне ее, начиная с 1929 года, хотели создать нечто вроде «универсального фашизма». В своем интервью, данном человеку, стоящему на тех же позициях, Де Феличе, быть может нарочито заострив некоторые свои взгляды, избрал интонацию вызова тем, кто его критиковал. Он провел резкую грань между понятиями «фашизм-движение» и «фашизм-режим». Он рассматривал «фашизм-движение» как революционное стремление к обновлению общества и к созданию «человека нового типа», как бы проецированного в будущее. Что касается «фашизма-режима», писал он, то зто годы личной диктатуры Муссолини. Но даже при такой упрощенной постановке вопроса Де Феличе пытался как-то выгородить Муссолини и спасти от прямой ответственности. Наконец, Де Феличе настаивал на тезисе, согласно которому фашизм в период консолидации пользовался поддержкой широких народных масс. В доказательство этого он приводил фашистскую документацию совершенно некритически, до странного доверчиво.
В Англии известный ученый Денис Мэк Смит, автор трехтомной «Истории Италии», охватывающей период более ста лет, с 1861 по 1969 год, заявил, что Де Феличе «воздвиг памятник Муссолини». В Италии авторитетный историк-коммунист Паоло Алатри, который не только исследовал феномен фашизма (его книга переведена и у нас), но героически вел себя в период Сопротивления в оккупированном нацистами Риме, с корректностью ученого, но беспощадностью гражданина опроверг рассуждения Де Феличе о «создании нового человека» и о том, будто массы поддерживали режим Муссолини в период его консолидации. «Все, кто жил в эпоху фашиз ма,— писал он,— знают, каким пассивным и регулируемым было участие масс в политической жизни» 2. да Де Феличе в ответ на критические статьи (хотя многие поддерживали его) стал жаловаться, что его подвергают «моральному линчеванию», историк-демократ Лео Вальяни, тоже видный участник Сопротивления, возразил, что это сущий вздор: «Мое поколение присутствовало при настоящем линчевании оппозиционеров, которых забивали дубинками до смерти, при том, как жгли (не метафорически) газеты и книги, как подавлялись все политические свободы, как лишали права преподавать в университетах тех, кто не приносил присяги на верность режиму. Ничего подобного не происходит с Де Феличе. Его свободе самовыражения никто не угрожает, но те, кто рецензируют его работы, тоже имеют право на ту же самую свободу»3.
обязательного политического и этического момента. Какова логика поведения Де Феличе? Неужели он поддался чувству личной обиды и поэтому подписал «призыв» и дал интервью Орландо? Это было бы очень уж мелко. Де Феличе сказал Орландо, что итальянская либеральная мысль виновата в пассивности: «Дошло до того, что мы сами убедили себя в том, что мы куда более изолированы, чем это есть на самом деле. Поэтому мы уступили поле боя другим и дали молодежи повод думать, что у нас нет аргументов»4«мода на ИКП».
Жаль все-таки, что серьезный ученый Де Феличе (мы сейчас не говорим о его взглядах) унизился до контакта с Орландо. Жаль, потому что, как-никак, мы не можем ставить исследователей уровня Де Феличе на одну доску с каким-нибудь Плебе. Обратимся к другим участникам сборника Орландо, многие из которых подписали «призыв». Еще в этом «призыве», который выше цитировался, говорилось о том, что в Италии «не проходит дня без того, чтобы люди, доселе уважаемые, не призывали нас перейти Рубикон демократии». Подписавшие этот документ заклинали деятелей культуры голосовать за любые партии, кроме марксистских. Поскольку взаимосвязь и преемственность «призыва» и сборника «Культура капитуляции» специально подчеркнуты и многие участвовали в обеих этих акциях, я позволяю себе некоторую условность и буду говорить об авторах, не указывая всякий раз, что именно каждый из них подписал или не подписал.
«призыва» и сборника Орландо — антифашисты, принимавшие личное участие в движении Сопротивления. Некоторые сотрудничают в социалистической прессе, некоторые в общедемократической, а многие — в «Джорнале нуово» и аналогичных изданиях. Фашистов, как уже сказано, среди них нет. Точнее, некоторые в свое время были членами партии, но то, что происходило во времена Муссолини, уже, так сказать, принадлежит истории. Плебе, правда, уверяет, что двое из участников сборника: теоретик корпоративизма Уго Спирито и латинист Этторе Параторе, люди широкоизвестные, — не примкнули к неофашистам лишь потому, что он, Плебе, уже успел занять центральное место, но он сам на столько низок, что не хочется даже задумываться, правда это или выдумка.
Вот, например, Доменико Сеттембрини. Он занимается историей рабочего движения, доцент в университете Пизы, формально как будто ни в какой партии не состоит Именно Сеттембрини, один из инициаторов всего этого дела, анонсировал в статье, появившейся в са мый день выборов, 20 июня 1976 г., в «Джорнале нуово», выход в свет «Культуры капитуляции» и дал к своей статье подзаголовок: «Эссе о конформизме интеллектуалов». О «конформизме» левой итальянской интеллигенции в начале 70-х годов непрестанно твердили деятели правой культуры, но они ненавидели не только философию научного социализма, а и «бессмертные принципы 1789 года». Тогда побивались рекорды злобы и невежества. Сейчас, конечно, все выглядит иначе, но все-таки интеллигенцию призывают к «Новому Сопротивлению», на этот раз против «гегемонии марксистской культуры в Италии». Это навязчивая идея5.
Жалкое впечатление производит усердный Федерико Орландо. Во-первых, он повторяет то, что другие писали двадцать лет тому назад. Во-вторых, он просто некомпе тентен. Поскольку сверхзадача — противостоять «марксистской гегемонии», он рассуждает о Грамши. Но очевидно, что он знает только расхожие места, первоисточников не читал, путает понятие «органической» и «традиционной» интеллигенции. При исходной недобросовестности не так уж трудно вырывать из контекста наиболее часто встречающиеся цитаты и писать, что «грамшианство по природе своей элитарно» и поэтому итальянские коммунисты не могут сегодня опираться на Грамши, а вместо этого используют «интеллигентов- капитулянтов», которые помогают им одурманивать массы. Ну, отсюда и необходимость сопротивляться и т. д. Но бог с ним, с Орландо. Все это так элементарно и пошло, что нет смысла в полемике с ним.
«призыв», в книжных магазинах появился ценный том «Культура и Демократия», стенограмма конгресса, проведенного в 1975 году под эгидой Республиканской партии. Первый доклад: «Идеалы Сопротивления спустя тридцать лет» сделал Лео Вальяни, чье имя я уже упоминала. У Вальяни безуп речная личная репутация. Он много говорил об ИКП, не апологетически, но воздавая ей должное: «Культурный успех марксизма достигнут заслуженно. Коммунистическая партия — естественный наследник того, что сохранилось от марксизма в социалистической партии,— несмотря на то, что там также были философские, научные, политические ценности, ИКП настойчиво и упорно добивалась успеха»6
бе и как доказательство глубины travaglio. Лидер Республиканской партии Уго Ла Мальфа, антифашист, человек очень умный, умеющий подниматься над узкопартийными интересами, признает, что марксистская культура в Италии серьезно проникает в реальность и что ИКП очень сильна, тогда как республиканцы фактически почти лишены влияния. Но он настаивает — справедливо,— что республиканцы имеют право участвовать в духовной жизни страны, так как они считают себя наследниками идеалов Рисорджименто. Поэтому Ла Мальфа придавал такое значение своему конгрессу и популяризации материалов этого конгресса. Между тем пресса молчала. Когда Ла Мальфа публично на это молчание пожаловался, ему публично же возразили, что причина чисто политическая: некоторые участники конгресса подписали «бессмысленный антикоммунистический манифест», а Республиканская партия этого не осудила. Известно, правда, что сразу после опубликования этого «призыва» начались скандалы, в частности, Ла Мальфа был взбешен тем, что среди подписавших был депутат парламента от его партии, основатель и редактор серьезного журнала «Норд э Суд» («Север и Юг»). Лично Ла Мальфа реагировал болезненно, но надо платить и по политическим счетам. В этом случае молчание прессы означало неодобрение.
Итак, философ и эстетик Ассунто в сборнике «Культура капитуляции» возобновил разговор, начавшийся на республиканском конгрессе. Он заявил, что, пока крочеанцы и антикрочеанцы, идеалисты и экзистенциалисты спорили между собой, марксисты завоевывали умы. «Мне хочется,— продолжал Ассунто,— высказать и более общие соображения о той притягательной силе, которую марксизм имеет для всей западной культуры.
тиву предложил Запад? Какой философии Запад доверил свою судьбу? Неужели мы можем всерьез верить, будто философия, исповедуемая мистером Бэббитом — героем Синклера Льюиса, знаменитого между двумя войнами, теперь забытого или почти забытого,— обладает достаточной спекулятивной силой, чтобы нокаутировать куда более закаленное марксистское мировоззрение, могущее похвалиться благородными предками, которое, как говорил Энгельс, является наследником немецкой классической философии?» И дальше: «Какое влияние может оказывать на человека, у которого на столе стоит портрет Грамши, плоский и вульгарный материалистический утилитаризм, придумывающий лозунги вроде: одним автомобилем больше, одним комму нистом меньше» 7 Ассунто размышлял и об идеализме хмолодежи и художественной интеллигенции, которым не может не импонировать сама идея о скачке из царства необходимости в царство свободы.
ческим журналом «Мондоперайо», утверждал, что «либерализм, рожденный Токвилем, и сегодня остается большой и все более актуальной альтернативой теории, созданной Марксом»8«есть только две культуры, имеющие глубокие корни и связи с политикой. Их объединяют общность исторических истоков, макиавеллистский реализм, отвращение к утопии: одна — это культура, идущая от Кроче, другая — идущая от Грамши. Они похожи и различны: одна основана на идее модернизации, другая на идее революции». Маттеуччи признает, что сегодня в Италии «марксистская мысль органичнее, свободнее и, может быть, богаче», нежели либерально-демократическая, которая не использует своих возможностей, но потенциально она велика, так как охватывает очень широкий спектр: от некоторых социалистов до либералов. Что касается католиков — по убеждению Маттеуччи, «католическая культура полностью рухнула в 1968 году. Правые интег- ралисты оказались в стане левых. Но они интерпретировали Маркса в своем ключе: рабочий — это бедняк, революция — это милосердие».
Главная мишень Маттеуччи — популизм, будь то католический или «абстрактно-революционный» (ультра левых радикалов Маттеуччи называет «чичисбеями и менестрелями так называемой революции»). Католическую культуру, как мы видим, он к «главным» не относит— и, кажется, ошибается. Католическая культура, в том числе, конечно, католический популизм, до сих пор весьма успешно проникает в массы и оказывает не оспоримое влияние на идеологию и на мораль. Однако Маттеуччи обвиняет людей, определяющих сейчас «стратегию» католической культуры, в недостаточной образованности: «.. . поэтому их католическая культура породила популизм, который верит, что при помощи мифов и формул можно создать культуру, доступную всему народу, в противовес элитарной культуре педантов». Обобщая, скажем, что пафос выступления Маттеуччи сводится к тому, что он призывает всю итальянскую «критическую культуру», и марксистскую и либерально демократическую, бороться против популизма «с его мистикой равенства, с его двусмысленной претензией одновременно на анархичность и на авторитаризм, с его презрением и даже ненавистью к деятелям культуры, опирающимся на разум».
Сборник Орландо, как уже сказано, очень пестрый. В нем, например, принял участие один из очень известных итальянских журналистов Альдо Гароши, сравнительно левый, одно время сотрудничавший даже в социалистической газете «Аванти!». Большую статью дал и тесно связанный с Рускони писатель Луиджи Бардзини- юниор. О нем много говорили летом 1973 года, когда Рускони купил римскую газету «Мессаджеро» и хотел заставить коллектив редакторов принять Бардзини в, качестве директора. А он их никак не устраивал: слишком правый. Общее положение в итальянской культуре Бардзини считает плачевным. Она «идиллична», а идиличность означает «презрительное отстранение от социальной, экономической и политической реальности, стремление к рафинированной прозе, к филигранному языку, бегство от обыденных чувств и ситуаций».
«остается провинциальной» и открывает для себя знаменитых авторов с опозданием на сорок или пятьдесят лет. «В области изучения марксизма в Италии не возникло ни одной новой идеи». Очень занятно, что не один Бардзини, а многие авторы, выступившие в сборнике Орландо, с одной стороны — кричат о марксистской гегемонии в культуре, а с другой стороны — обвиняют итальянских левых в недостаточном знании марксизма. Вот несколько цитат из разных статей; «Никто не может отрицать, что вся постмарксистская культура обязана считаться с великим поворотом, который Маркс совершил во всех отраслях современной мысли»; «Коммунисты сильны, и левые интеллектуалы ищут покровительства ИКП», а сами, как и прежде, «предпочитают творчество Д ’Аннунцио и искусство барокко»; «В кино и в прозе, у режиссеров и писателей нет новых, вдохновленных марксизмом идей». Очень многие авторы, естественно, говорили об экстремизме. Ассунто, намекая на идеологию «ультра», настойчиво советовал читать «Бесы».
слонила историю с «Манифестом», на которую, мне кажется, тогда не обратили должного внимания. Потом начались и продолжались во все убыстрявшемся темпе другие события. И лишь позднее было сказано точно: «В отличие от начала 70-х годов, когда пытались создать некую культурную концентрацию вокруг неофашизма, сейчас стараются объединить консервативные силы, и во главе стоят инициаторы «антикоммунистического призыва пятидесяти», выпущенного во время выборов 1976 года. В центре всего этого находится «Джорнале» Монтанелли» .9
Примечания.
«Rinascita». Roma, 16 cettcmbre 1977.
«II Messaggero». Roma, 8 luglio 1975
3. «Corriere della sera». M ilano, 23 luglio 1975.
«La cultura della resa» a cura di Federico Orlando. Milano, 1976, p. 32
5. Сеттембрини откровенный реакционер.
«Cultura е Dem ocrazia. Atti del Convegno. La cultura democratica di fronte alia crisi dello Stato». Roma, 1976, p. 26.
«La cultura della resa», p. 46.
8. «Mondoperaio». Roma, marzo 1977
«Rinascita». Roma, 6 maggio 1977.