Кин. Ц.И.: Итальянские мозаики
Муссолини и Папа.
Параграф 3

3

Вернемся к рассказу о доне Стурцо. Его история глу­боко драматична именно потому, что он был принципи­альным, честным и убежденным человеком и искренним демократом. У него не было никаких колебаний в том смысле, что он никогда и ни на минуту не поддерживал фашистский режим и не желал смириться с ним. Но именно поэтому ему пришлось уйти от руководства со­зданной им партии. Если называть вещи своими имена­ми, ватиканская иерархия и Пий XI лично предали до­ма Стурцо, не задумываясь принесли его в жертву, ибо этого хотел Муссолини. Приведу данные из книги като­лического историка, вышедшей в Италии в 1971 году.

В книге этой собрана богатая документация, снабжен­ная авторскими комментариями. Среди современных католических историков есть немало людей высококва­лифицированных и стремящихся работать на таком на­учном уровне, который исключает несправедливую пристрастность по отношению к инакомыслящим, к «свет­ским» исследователям. К слову говоря, такую же пози­цию занимает Габриэле Де Роза, которого мы уже не­однократно цитировали. И Де Роза, и Скоппола, и неко­торые другие с большим вниманием относятся к трудам ученых-марксистов, часто обращаются к произведениям Грамши, Тольятти — нередко, конечно, полемизируя с ними, но в то же время отдавая им должную дань ува­жения.

Так вот Пьетро Скоппола очень удачно выбрал и расположил документы, наглядно показывающие, как далеко простиралась «любезность» Пия XI по отноше­нию к фашистскому режиму. Я писала уже о том, что дон Стурцо лично был убежденным антифашистом. Ес­ли еще осенью 1918 года он, один из немногих, понимал потенциальную угрозу, таившуюся в этом движении, то позднее он вел себя непримиримо и последовательно, выступая против соглашения и тем более против сотруд­ничества между «пополяри» и чернорубашечниками. Однако за ним далеко не всегда следовали его товари­щи по партии. Едва придя к власти, Муссолини с прису­щей ему ловкостью стал пользоваться всяким удобным случаем, чтобы расписываться в своем уважении к католической религии. Так, 21 ноября 1922 года он дал ин­тервью группе иностранных журналистов и заявил: «Мой дух глубоко религиозен. Религия является гро­мадной силой, которую надо почитать и защищать. По­этому я против антиклерикальной и атеистической дема­гогии, это все устаревшие трюки. Я утверждаю, что ка­толицизм — это великая духовная и моральная сила, и надеюсь, что отныне взаимоотношения между итальян­ским государством и Ватиканом будут вполне дружественными» ¹

­том престоле, писал о своих беседах с одним из круп­нейших деятелей Ватикана, который сказал ему: «Мус­солини поручил сказать нам, что он добрый католик и что Святому престолу нечего опасаться с его стороны. Для начала он пожелал, чтобы все его коллеги, и даже сам король, присутствовали на мессе в церкви Санта Мария дельи Анджели 4 ноября. А перед памятником Виктору Эммануилу, где покоится прах неизвестного солдата, он велел всем встать на колени и одну минуту посвятить молитве. Эта минута, вероятно, показалась долгой многим из присутствовавших там вольнодумцев, но все преклонили колени»².

од­ного видного католического деятеля, сенатора Карло Сантуччи; в доме было два входа, и все было организо­вано ловко: Муссолини воспользовался одним входом, а кардинал Гаспарри другим. Встреча была дружест­венной, но это был лишь первый контакт, взаимное «прощупывание», решений в тот момент не было приня­то никаких. Вскоре, 9 февраля, Муссолини встретился с иезуитом падре Такки Вентури, тоже тайно. Видимо, через этого иезуита и осуществлялись дальнейшие кон­такты. В первое правительство Муссолини, вопреки воле дона Стурцо, входило несколько «пополяри». Однако это было временным, переходным маневром, Муссолини преследовал вполне ясную цель: создать однопартийное правительство, без всяких либералов и «пополяри», с которыми все-таки приходилось отчасти считаться, пока они занимали министерские посты. Надо заметить, что с «пополяри» Муссолини никогда особенно не стеснялся. Вот образцы некоторых его высказываний: «Простите меня, если образ вульгарен. Вы — крысы с острыми зу­бами, и вы вонзили их в министерский сыр, чтобы его сожрать». Или же (все это еще до прихода к власти):

«Несомненно, что это могущественная партия, так как она опирается на тридцать тысяч приходов, она распо­лагает очень дисциплинированной политической органи­зацией. .. Она могущественна благодаря своим банкам, своим газетам и престижу, объясняющемуся тем, что ее рассматривают как представителя католического насе­ления. У нее также есть свои внутренние кризисы. В нее входит много людей, занимавших позицию самого гнус­ного нейтралитета, саботировавших войну, и в аграрном вопросе она соперничает с большевизмом. У нас есть, следовательно, два большевизма: красный и белый. Мы не можем не вступить в борьбу с этой партией».

­ рез несколько лет сойти с исторической арены под уда­ рами фашистской диктатуры. И это несмотря на то, что внутри партии «пополяри» нашлось сколько угодно де­ зертиров и отступников, предпочитавших сотрудничать с Муссолини под тем предлогом, что таким образом удастся «избежать худшего». Эти люди принадлежали к меньшинству, но многие из них входили в парламент­скую группу, среди них были и министры, в тот корот­кий период времени, когда дуче счел за благо временно с ними сотрудничать. Эти министры, типичные коллаборанты, в своих действиях не считались с антифа­шистской позицией лидера партии Луиджи Стурцо, они выражали интересы правого крыла, той аграрной буржуазии, часть которой вступила в партию «попо­ляри».

­мысленно отражается в прессе того времени, и сейчас по этому поводу ни у кого из серьезных историков не воз­никает сомнений. Муссолини вел двойную политику: на максимальное сближение с Ватиканом и на уничтоже­ние партии «пополяри», настроенной в большинстве своем (коллаборантов было не так уж много) против его режима. Скоппола пишет об этом так: «Поскольку по­сле захвата власти фашистами само государство на­зывало одной из своих задач решительное улучшение взаимоотношений с католиками, партия «пополяри» утра­чивала свой смысл, и более того — из-за своего критического отношения к фашизму становилась препятстви­ем на пути сближения между государством и церковью» ³

­ ский католический университет был официально при­знан, государство стало давать денежные субсидии низшему духовенству и епископату. Таким образом, фашизм делал церкви многочисленные «авансы» и заигрывал с нею. Если мы добавим ко всему этому, что католи­ческая церковь была традиционным оплотом реакции и консерватизма и боялась «красной опасности» не мень­ше, нежели самые оголтелые круги итальянской буржу­азии, станет вполне очевидным, что само существование партии «пополяри» стало для Ватикана помехой: в са­мом деле, с Муссолини ведутся секретные и успешные переговоры, папа Пий XI «любезен», а в это время ли­дер партии дон Стурцо произносит резко антифашист­ские речи, словно он не священник, словно он не обязан ставить интересы церкви выше своих демократических убеждений. Ватикан, как я уже писала, обязал духовен­ство хранить строгий нейтралитет во время фашистского «похода на Рим», а дон Стурцо и тогда и позже с прису­щей ему силой убежденности и морального негодования выступал против чернорубашечников. Ватикан не намерен был это слишком долго терпеть.

Дон Стурцо был человеком честным, принципиаль­ным и сильным, он не хотел сдаваться. 12 апреля 1923 года он сделал доклад на конгрессе в Турине и отстаивал историческую функцию своей партии. Газета Муссолини «Пополо д’Италия» немедленно откликну­лась статьей под названием «Речь врага», вся фашист­ская печать обрушилась на дона Стурцо, его называли интриганом, честолюбцем, волком в овечьей шкуре, ли­цемером, политиканом; Муссолини воспользовался до­кладом дона Стурцо для того, чтобы исключить «попо­ляри» из состава своего кабинета. Со своей стороны, церковная иерархия не только не поддержала партию «пополяри», но, напротив, окончательно решила пожерт­вовать ею вообще и в первую очередь доном Стурцо. Прешло два с половиной месяца после туринского кон­гресса, и 25 июня 1923 года в католической газете «Коррьере д’Италия» появилась статья монсиньора Энрико Пуччи, в которой дона Стурцо настойчиво просили не создавать трудностей Святому престолу, ибо неудобно быть одновременно священником и секретарем полити­ческой партии. Через пять дней, 30 июня, был опублико­ван манифест так называемых «национальных католи­ков» (фактически клерикал-фашистов), подписанный несколькими десятками более или менее известных и влиятельных деятелей. В манифесте выражалась безого­ворочная поддержка фашистскому режиму и осуждение «антинациональных партий», иными словами — всех, кто выступал против фашизма. Еще до опубликования мани­феста один прелат, кардинал Базилио Помпили, говорил о «величии Муссолини».

­звавшая большое волнение, и пресловутый манифест, газета «Оссерваторе романо», официозный орган Вати­кана, с привычным лицемерием заявила, что все это — «частная инициатива», иными словами— сочла нужным, так сказать, «отмежеваться» от чересчур открытой профашистской позиции. Однако, когда шум несколько стих, к дону Стурцо явился некий эмиссар Ватика­на, который сообщил ему, что фашистское правительст­во угрожает развернуть «антиклерикальную кампанию большого масштаба» в случае, если партия «пополяри» не прекратит своей оппозиции мошенническому избирательному закону, который намерены были провести фа­шисты, и если дон Стурцо не уйдет с поста политическо­го секретаря партии. Дон Стурцо понимал, конечно, что и статья монсиньора Пуччи была очень выразительным намеком, но после визита ватиканского эмиссара ничего не оставалось, как сделать решающий выбор.

Некоторые фашистские газеты, совершенно не стес­няясь, выражали надежду, что недалек день, когда дон Стурцо, который «оскверняет свое облачение священни­ка», будет отлучен от церкви. Эта возможность была вполне вероятной. Дон Стурцо отлично знал, что именно такая судьба выпала на долю многих непокорившихся людей, в частности друга его юности священника Ромоло Мурри, вместе с которым они когда-то, еще в конце прошлого века, организовывали христианско-демократи­ческое социальное движение. Ромоло Мурри был отлучен от церкви. Дон Стурцо морально не был готов к акому повороту событий. Он остался убежденным антифашистом, но на него оказывалось слишком сильное давление. Орган иезуитов, журнал «Чивильта Каттолика», прямо писал о том, что дон Стурцо своими действи­ями вредит интересам церкви. Короче говоря, под силь­нейшим нажимом Луиджи Стурцо принял решение уйти с поста секретаря созданной им партии и заявил об этом 10 июля. К руководству пришли другие, куда более податливые и склонные к компромиссам люди. Однако престиж и авторитет дона Стурцо, который на некото­рое время удалился в монастырь, оставался громадным.

Неизменной оставалась и яростная ненависть, кото­рую испытывали фашисты по отношению к этому убежденному своему противнику. 12 июля официальное аген­тство печати заявило, что отставка дона Стурцо «ни в какой мере не изменила политического положения» и что это лишь видимость, а на самом деле дон Стурцо продолжает тайно руководить партией. «Дон Стурцо,— говорилось в заявлении,— не мученик и не боец, который, сраженный обстоятельствами и превосходящими силами противника, падает, не сгибаясь. Дон Стурцо — ловкий политик, который прячется за ширмой, чтобы продолжать свое дело, как прежде, или еще больше, чем преж де»^4. «Большой Совет» — высший орган фашистской партии — принял резолюцию, в которой провозгласил, что дон Стурцо лично и вся созданная им партия «пополяри» — открытые враги ре­жима. А 23 августа фашисты убили молодого священни­ка Джованни Минцони. Это убийство вызвало в стране большое волнение. Дон Минцони, которому едва испол­нилось тридцать восемь лет, был протоиереем в одном маленьком провинциальном городке. Он принимал участие в первой мировой войне, имел награды за до­блесть и принимал активное участие в организации бывших фронтовиков, занимавшей антифашистские пози­ции. Дон Минцони очень энергично противился попыт­кам местных фашистов разгромить католические орга­низации. По своим политическим убеждениям он был искренним сторонником дона Стурцо и демократом. Однажды вечером его настигли на улице и проломили ему череп дубинкой. Позднее узнали, что убийство произошло по личному приказу одного из фашистских гла­варей, Итало Бальбо, а физическим исполнителем убий­ства был наемный бандит.

«Дубинка и кропило». Ее автор Эрнесто Росси, видный антифашист, умер в 1967 году. Он принадлежал к поколению, которое непосредственно участвовало во всех событиях того времени. Когда фа­шисты пришли к власти, Эрнесто Росси было двадцать пять лет, он был из тех молодых интеллигентов, которые не приняли диктатуры Муссолини и боролись против нее. Он был арестован в 1930 году, отсидел девять лет в фашистских тюрьмах, потом эмигрировал и вел ан­тифашистскую работу, играя большую роль в одном из центров, находившихся в Париже. Затем Росси вернул­ся в Италию и участвовал в движении Сопротивления. Росси написал не одну книгу, но эта особенно интересу­ет нас сейчас, поскольку она непосредственно посвяще­на взаимоотношениям католической церкви и итальян­ского фашизма. О характере книги говорит самое ее название. Дубинка, как известно, была излюбленным оружием фашистских сквадристов. Философ Джованни Джентиле, крупный ученый, неогегельянец, примкнув­ший к фашизму и впоследствии казненный партизана­ми, опозорил себя апологией дубинки. Он изобрел тео­рию, что всякая сила моральна, применение дубинки в качестве средства воздействия на людей не менее мо­рально, чем любые другие средства убеждения. Слово «кропило» объяснять не приходится.

Эрнесто Росси подробно рассказывает об обстоятель­ствах смерти дона Минцони. Тут есть один очень инте­ресный момент: в то время, как это подлое убийство вызвало всеобщее возмущение, католическая печать по­старалась, насколько возможно, замять скандал, то есть ни в коем случае не привлекать к нему внимания. Поведение «Оссерваторе романо» и других католи­ческих газет во всем этом деле было постыдным: звер­ски убили католика, священника, заслуженного участ­ника войны. Вполне очевидны политические мотивы убийства. И что же, несколько строк информации — и точка. Лишь бы не обиделся дуче, лишь бы не нарушить то «сердечное согласие», которое начинало уже устанав­ливаться между Ватиканом и фашистским режимом. Итало Бальбо направил архиепископу Равенны лице­мернейшее письмо с выражением соболезнования семье и прихожанам дона Минцони. Католические газеты сер­вильно напечатали текст. Личный орган Муссолини га­зета «Пополо д’Италия» со своей стороны заявила, что факт убийства священника, конечно, прискорбен, однако известно, что он, «будучи пламенным членом партии «пополяри», занимался политической пропагандой, во­преки указаниям высшей церковной иерархии». Одно­временно «Пополо д’Италия» «похвалила» авторитетные католические газеты «за то, что они не подняли большо­го шума из-за этого печального инцидента. «Оссерваторе романо» сочла необходимым чуть-чуть обидеться на эту выходку, но и только. Ссориться не хотели.

­лись во что бы то ни стало провести новый избирательный закон, совершенно мошеннический, который позво­лил бы им провести в парламент необходимое число своих приверженцев и таким образом создать как бы видимость «легальности» тем беззакониям, которые они творили. Суть закона состояла в том, что партия, кото­рая получит на выборах относительное большинство го­лосов, автоматически получит две трети мест в палате. Оставшаяся треть будет распределена между остальны­ми партиями. Дон Стурцо был ярым противником этого «мажоритарного» закона, и ненависть фашистов к нему в значительной мере этим его сопротивлением и объяс­нялась. Закон вошел в историю по имени автора зако­нопроекта, Джакомо Ачербо,— он так и назывался: «Закон Ачербо», и был откровенно, нагло антидемокра­тическим. Дон Стурцо находился уже в монастыре, ког­да парламент, вопреки протестам оппозиционных пар­тий, утвердил «Закон Ачербо». Однако фашисты, чтобы быть уверенными в успехе, пошли еще на множество подлогов, применяли тактику настоящего террора и шантажа.

И все же, несмотря на все репрессии, на политику фашизма и Ватикана, партия «пополяри» получила на выборах 6 апреля 1924 года тридцать девять парламент­ских. мандатов, сохранив свое основное ядро. «Пополяри» выступили на этих выборах с антифашистской про­граммой, менее отчетливой, чем ее формулировал в свое время дон Стурцо, но все же антифашистской и демокритической. Беда в том, что действенность этой про­граммы резко ограничивалась тем, что «пополяри» все так же не желали устанавливать единства действий с другими антифашистскими партиями. Многие из них были убеждены в том, что в конце концов фашизм удастся «приручить», что не следует чрезмерно раздра­жать Муссолини, надо проявлять терпение и т. д. В основе по-прежнему лежал страх перед «красными», правое же крыло «пополяри» по существу уже смыка­лось с фашистами, а многие и формально вышли из пар­тии «пополяри».

«Теперь вы можете готовить мой некролог»; эта речь касалась как раз фашистского террора во время предвыборной кампании. Террор был направлен против всех политических противников режима, в том числе, конечно, и против «попо­ляри». Маттеотти в своей речи перечислял факты: убий­ства, избиения, запугивания, попытки подкупа, шантаж, бессовестная ложь, подтасовка избирательных бюллете­ней; список был длинный, и Маттеотти предупредил, что он сказал далеко не все: предстояла еще одна речь. Но этого фашисты не могли допустить: Маттеотти был по­ хищен и убит. Это была не первая жертва, на счету фашизма их было множество, включая дона Минцони. Но ничто не может сравниться с потрясением, которое вызвало в широчайших слоях итальянского общества похищение и злодейское убийство депутата парламента. Правда, в условиях, которые существовали в то время в Италии, роль оппозиции была преимущественно морально-политической, а не чисто политической, но мо­ральный фактор имеет всегда громадное значение. Исколотый кинжалами, обезображенный почти до неузна­ваемости труп Маттеотти приобрел значение символа. Поднялась настоящая буря возмущения, режим заша­тался.

­рез семь лет после убийства Маттеотти и внимательнейшим образом изучали прессу того времени, подробности потрясали воображение. В 1924 году, когда все это про­изошло, оппозиционная печать в Италии не была еще окончательно задушенной. Мы читали подшивки различ­ных газет за 1924 год, и страшная картина оживала перед нами. Факты мы, конечно, знали и раньше: в со­ветских газетах в свое время писали о деле Маттеотти. Но важны были детали. Сейчас я не могу писать обо всем этом подробно, скажу только, что лишь лидер коммунистов Антонио Грамши призывал других предста­вителей антифашистской оппозиции объявить правитель­ство убийц низложенным, обратиться к рабочим с призы­вом ко всеобщей забастовке, сформировать органы но­вой власти. Остальные оппозиционеры, при всей своей искренности и личном благородстве, находились во власти иллюзий. Они ограничились выражением мо­рального негодования, уповали на короля, который, как они надеялись, сам сместит Муссолини,— в общем, не хотели активно выступить против фашизма.

Разумеется, у меня осталось лишь общее впечатле­ние, лишь воспоминания о том, что мы тогда читали в газетах об убийстве Маттеотти и последовавших собы­тиях. Но теперь, занимаясь итальянской историей по ро­ду моей работы, я перечитала множество монографий, антологий, исследований итальянских авторов, принадлежащих к разным направлениям мысли. И поэтому я могу привести данные, касающиеся позиции «пополяри», а также церковной иерархии в это решающее время. Незадолго до убийства Маттеотти в руководстве партии «пополяри» взяли верх весьма умеренные элементы. Дон Стурцо сохранял свои убеждения, свою веру в то, что партия «пополяри» может и должна, вопреки всему, осуществить предназначенную ей роль в истории италь­янского народа; он оставался убежденным и страстным антифашистом, выступал публично против режима чер­норубашечников. Он гневно обличал тех католических деятелей, которые после убийства Маттеотти, в момент, когда были реальные возможности свергнуть дуче, пы­тались, наоборот, подать фашизму руку помощи,— а та­ких людей было немало.

В этот период дону Стурцо угрожала физическая расправа, друзья прятали его то в одном, то в другом городе, пока наконец ему не передали, что кардинал Гаспарри, статс-секретарь Ватикана по иностранным делам, который, как мы помним, тайно встречался с дуче, настойчиво советовал (это почти равнялось приказу) дону Стурцо покинуть Италию. В сложившихся условиях пришлось согласиться, дон Стурцо уехал в Англию.

­щал своему другу дону Томмазо Недиани о своем отказе, есть такие слова: «Я ценю твою откровенность, наде­юсь, что и ты оценишь мою. Я лично ничего не хочу и ничего не жду от людей. Если бы мне опять предстоял выбор, я предпочел бы изгнание рабству. В соответствии с моими религиозными и политическими идеалами я уповаю на Бога и надеюсь, что моя маленькая жертва сможет принести благо не мне одному, когда мои кости будут лежать на лондонском кладбище. Сейчас я работаю, а в работе — утешение и надежда» ^5.

­дим, он и не мечтал вернуться на родину. К счастью, он вернулся, но его время как политического лидера уже прошло. В его политической биографии были пестрые страницы, он не мог переступить определенные грани и подняться до уровня, который позволил бы ему понять глубокую суть некоторых общественных явлений, понять историческую роль рабочего класса и научного социализма. Но он вошел в анналы итальянского католи­ческого движения как человек исключительного ума, бескорыстия и бесстрашия, а его антифашизм был по­следовательным и действенным. Когда он умер в 1959 году, ему воздали должное не только друзья и еди­номышленники, но и политические противники.

Примечания.

«La Chiesa е il fascism o. Documenti e interpretazioni. Pietro Scoppoia». Bari, 1971, p. 63.

— 52.

3. «La Chiesa е il fascismo», op. cit., p. 66.

5. Gabriele Dе Rоsaa, op. сit, p. 475.