Кин. Ц.И.: Итальянские мозаики
Итальянская трагедия масок.
Параграф 8

8

И вот снова и снова задумываешься над тем, почему именно Бенито Муссолини стал первым фашистским диктатором Европы. Какие качества ума и характера обеспечили ему эту роль? Был ли он фанатиком, был ли он, как казалось Людвигу и многим другим, сделан из того теста, из которого история лепит «цезарей»? По моему глубокому убеждению, не был. Есть бесконечное количество доказательств, свидетельствующих о его абсолютной беспринципности, моральной глухоте, само­влюбленности, доходившей до гротеска, о его поверхностности и дилетантизме.

Одна из официальных, придворных биографов Мус­солини, его долголетняя любовница Маргарита Сарфатти, бывшая, в отличие от других его фавориток, умной женщиной, с одной стороны, идеализировала его, но с другой стороны — что-то понимала. В 1926 году она на­писала апологетическую книгу «Dux»¹. Но Паоло Монелли много лет спустя узнал от нее некоторые вещи, о которых в книге не было, разумеется, сказано ни слова. Так, после провала на выборах 1919 года он был совершенно деморализован и говорил ей: «Я слишком долго занимаюсь журналистикой, а у меня есть столько других профессий. Во-первых, я отлично могу работать каменщиком! Потом, я научился летному делу — могу стать авиатором. Или же могу отправиться бродить по свету со своей скрипкой. Какая чудесная профессия быть бродячим музыкантом!»

­жение вулкана Этна. Это 1923 год. Впрочем, необходимо небольшое отступление. Как раз в 1923 году Муссо­лини задумал ввести новое летосчисление и, подарив кому-то свою фотографию, надписал на ней: «Anno II Е. F.» — второй год фашистской эры. Однако официаль­но фашистское летосчисление было введено позднее, с 29 октября 1933 года. Еще позднее один из самых тупых секретарей фашистской партии, какие были за те два­дцать лет, Акилле Стараче, довел свое усердие до того, что объявил даты 31 декабря и 1 января «буржуазны­ми». Он издал распоряжение, гласившее, что праздно­вать надо день начала фашистской эры — 28 октября: «Кто знает, почему до сих пор продолжают считать ко­нец года, исходя из даты 31 декабря?» Однако можно предположить, что такая суровость Стараче, который только и делал, что насаждал «фашистский стиль жиз­ни», кого-то смутила, потому что через полтора месяца он стал либеральнее. Правда, сославшись на свое пре­дыдущее распоряжение, он подтвердил, что 31 декабря и 1 января «типично буржуазные даты», и добавил, что «для фашистов восход или заход солнца в эти дни не имеет никакого особого значения, ибо их смысл ничем не отличается от смысла остальных 364 дней фашист­ского года»²­ником, конечно, является «день фашистской революции», но это не означает, что надо запрещать и лишать трудо­вой народ возможности и первого января предаваться «своим привычным и, быть может, традиционным развле­чениям».

­вержение Этны. Одна газета тогда написала, что едва лишь туда прибыл Муссолини, поток кипящей лавы, низвергавшейся из жерла вулкана, приостановился, по­тому что в глазах дуче сверкал еще более сильный огонь. Маргарита Сарфатти, шокированная таким черес­чур бесстыдным подхалимством, показала Муссолини газету, убежденная, что и он придет в негодование. Ни­ чего подобного: «Представь себе, он нашел это описание вполне естественным. Может быть, он и сам поверил в то, что остановил эту лаву» ³

Было нечто патологическое в его самообожании, ко­торое возрастало по мере того, как усиливались его лич­ная власть и престиж. С фактами, как ужё сказано, он обращался очень непринужденно, поэтому далеко не все, что он сам писал или рассказывал о себе, достовер­но. Точно так же нельзя считать достоверными воспоминания жены и родственников. Но наряду со всевозмож­ными апологетическими сочинениями есть и мемуары крупных итальянских политических деятелей, иностран­ных послов и т. д. Поскольку речь зашла об иностран­ных послах, надо упомянуть о неприятной истории, про­исшедшей в 1937 году с французским послом графом де Шамбрэн.

­ды в Рим приехала в качестве специального корреспон­дента парижской газеты «Матэн» некая Магда де Фонтанж. Эта дама была, оказывается, безумно влюблена в «рокового человека» и преследовала не только журна­листские, но и амурные цели. Она вполне преуспела в них, но очень быстро надоела Муссолини. Кроме того, кто-то сказал ему, что эта особа — сотрудница «Второго Бюро», французская шпионка. Он испугался, велел дать ей 15 тысяч лир и проводить до французской границы. В Париже она не то инсценировала самоубийство, не то в самом деле сделала попытку, но осталась жива. В один мартовский вечер Магда подстерегла на Кэ Д ’Орсэ графа де Шамбрэн, которого заподозрила в том, что именно он говорил о ней Муссолини как об авантю­ристке и шпионке. Она не убила посла, но тяжело рани­ла его. Позднее зять Муссолини, граф Галеаццо Чиано, в то время министр иностранных дел Италии, писал в своем дневнике, что де Шамбрэн, хотя и оправился от ранения, производит впечатление человека сильно деградирующего физически и интеллектуально.

­солини и с послом всему миру, опубликовав во Франции свои дневники, вызвавшие в то время некоторую сенса­цию. А самое любопытное — свидетельство сестры Муссолини, Эдвидже, которая вспоминает о том, как был раздражен и озлоблен Бенито, говоря о скандале с выстрелом в посла и т. д. Он заявил, что эту Магду ему подсунул его собственный министр культуры Дино Альфьери: «Он думал, что связь между мною и иностран­ной журналисткой могла бы быть полезной для всемирной миссии фашизма... и при этом делал ставку на низ­менные инстинкты мои и этой женщины»⁴

«всемирную миссию фашизма» Муссолини, види­мо, верил. Еще в 1926 году, выступая перед литераторами, он заявлял, что они должны стать предвозвестника­ми нового типа итальянской цивилизации и осуществ­лять «интеллектуальный империализм». В Европе и в других частях света, сказал Муссолини, есть много на­родов, которые надо воспитывать и «завоевывать очаро­ванием наших духовных творений». При этом имелась в виду не только Италия прошлого, но и та новая Ита­лия, которую «выковали война и революция». Муссоли­ни, этот актер, мечтавший войти в историю как вождь, кондотьер, возродивший в XX веке величие античного Рима,— как он играл, как позировал! С кем из персона­жей commedia del’arte можно сравнить его? Только, к несчастью, для Италии все это обернулось трагедией масок..

Одно ясно: у Муссолини была психология типичного выскочки, парвеню. Сто раз он говорил о своем великом призвании тому же Людвигу. Некоторые выдержки при­веду: «Масса для меня — не что иное, как стадо овец до тех пор, пока она не организована. Я решительно ничего не имею против нее. Я только отрицаю, что она сама может управлять собою. Но, чтобы ею руководить, надо пользоваться двумя вещами: энтузиазмом и расчетом. Тот, кто прибегает лишь к одной из этих вещей, рискует оказаться в опасности. Мистическая и политическая сферы обусловливают друг друга... Римское привет­ ствие, все эти песнопения и лозунги, памятные даты и чествования необходимы для того, чтобы движение сохраняло свой пафос. Так было и в античном Риме».

«Только вера сдви­гает горы, но не разум. Разум — это инструмент, но он никогда не может быть для масс движущей силой. Се­годня еще меньше, чем вчера. У людей сегодня меньше времени, чтобы думать. Стремление современного чело­века верить невероятно велико. Когда я чувствую массу в своих руках... я ощущаю себя как бы ее частицей. Но в то же время сохраняется некое отталкивание, непри­язнь. Именно так отталкивается поэт от материи, над которой работает. Разве скульптор иногда не ломает яростно мрамор, потому что тот не принимает в его ру­ках именно ту форму, которую он первоначально за­думал? А иногда материя даже бунтует против того, кто ее формирует». Он сделал паузу, пишет Людвиг, и в заключение произнес: «От этого все зависит. Надо господствовать над массой, как господствует худож­ ник» ⁵

Когда была опубликована книга Эмиля Людвига, в 1932 году, мы с Виктором Кином жили в Риме и прочли ее. Могу заметить, что фашистская Италия в чем-то перещеголяла античный Рим. Ведь тогда писали: «Муссолини— Бог, а Италия — обетованная земля»; «Муссо­лини— новый Иисус»; «У Дуче — великолепная наполе­оновская челюсть, за таким человеком надо идти до по­беды или до смерти»; «Смешно даже пытаться понять мысли, исходящие из ума Дуче. Это означало бы, что вы претендуете на то, что стоите рядом с ним».

«материя», как коммунисты и другие антифашисты работали в подполье, как выходили нелегальные газеты, как лучшая часть молодежи, той самой молодежи, которая подвер­галась массированной идеологической обработке и вы­росла в условиях «фашистского стиля жизни», постепен­но приходила к антифашистскому сознанию. О том, что происходило в стране на протяжении всего «черного двадцатилетия» и в особенности в годы войны на сто­роне Гитлера, как подготавливалось Сопротивление, ка­ким решающим политическим и психологическим факто­ром была битва под Сталинградом,— все это за рам­ками моей статьи. Точно так же за рамками статьи одна из самых острых и важных тем: роль итальянской ин­теллигенции в хорошем и в дурном. Всего этого нельзя касаться вскользь.

«I pensieri del federale». Milano, 1969, p. 48.

4. Paolo Моnеlli,, op. cit., p. 334.