Кин. Ц.И.: Итальянские мозаики
Итальянская трагедия масок.
Параграф 4

4

А теперь мы возвращаемся к Бенито Муссолини, ко­торый был усердным читателем «Леонардо». В 1903 го­ду, когда начал выходить этот журнал, Муссолини жил в Швейцарии. В то время он перепробовал различные ремесла, познакомился с несколькими видными деятеля­ми социалистического движения, считал и себя социалистом и вел агитацию среди поселившихся в Швейца­рии итальянских эмигрантов. Он перевел с французско­го на итальянский «Речи бунтовщика» Кропоткина, но уверял, что, хотя анархизм — «священная идея», он лич­но все же не сочувствует анархистам. Ему было тогда двадцать лет, он много, но беспорядочно читал. Биогра­фы называют Ницше, Шопенгауэра, Макса Штирнера, Бланки. Это очень занятно, потому что характеризует настроения и круг интересов молодого человека, назы­вавшего себя социалистом. Конечно, Бланки привлекал его значительно больше, чем Маркс. Впрочем, он знал только «Коммунистический манифест», что не мешало ему, однако, рассуждать о Марксе с абсолютным ап­ломбом.

Швейцарский период был отчасти романтическим, ибо Муссолини пришлось испытать материальные невзгоды, его арестовывали и т. д. Потом он вернулся на родину, отслужил в армии, поселился в Форли и занялся политической и журналистской работой. Все это здорово обыграно в беседах с Людвигом, когда Мус­солини говорил о том, какой хороший учитель голод («почти такой же хороший, как тюрьма и враги»), в какой нищете он провел детство, как отец вечерами читал своим детям вслух произведения Макиавелли. И каким пламенным революционером был отец: «когда он умер, за его гробом шли тысячи товарищей по пар­тии». Впрочем, биографы (даже апологеты) не прини­мают все это всерьез: за гробом Алессандро Муссолини шли несколько десятков человек,— но ведь тысячи эф­фектнее, а имя Макиавелли тоже очень хорошо зву­чит.

В период Форли Бенито Муссолини занимается поли­тикой, журналистикой и литературой. Он примыкает к самому левому флангу социалистической партии, но по­ка пользуется влиянием только в масштабах своей провинции. Впрочем, все было впереди. Бенито пишет «большой исторический роман» и придумывает для него завлекательное название: «Клавдия Партичелла, или Любовница Кардинала»; роман печатается с продолжениями в одной газете в 1910 году. По некоторым сведе­ниям, автор писал свой роман для заработка, но Люд­вигу он сказал иначе, надо признать, вполне самокри­тически: «История кардинала - ужасная книжонка. Я написал ее с политическими намерениями, для газеты. В то время среди духовенства действительно было мно­го продажных людей. Это книга политической пропаган­ды» ¹­ным, а Клавдия была красоткой. В общем же этот роман (я его в свое время прочла) был очень скучным.

«Об искусстве». Муссолини сказал, что драмы он писал для того, чтобы приводить в порядок и систематизировать свои идеи,— поэтому до­статочно было делать наброски. Одна драма называ­ лась «Лампада без света», и автор объяснил: «Это была социальная драма в духе Золя, и ее темой была судьба одного бедного слепого ребенка». Другая пьеса, продол­жал Муссолини, называлась «Война моторов». Ее сюжет был построен на истории о том, как была украдена одна заводская тайна, «это символизировало войну труда против капитала». Муссолини сказал еще Людвигу, что его всегда восхищала древнегреческая трагедия. А так­ же и философия.

Что касается философии, Людвиг замечает, что чаще всего в его беседах с Муссолини всплывало имя Ницше. Это естественно. Муссолини действительно увлекался его книгами, еще в 1924 году говорил корреспонденту «Нью-Йорк тайме» о том, как много значат для него слова Ницше «живите опасно». В 1908 году Муссолини написал большое эссе о Ницше «Философия силы», утверждая, что Ницше — самый гениальный мыслитель последней четверти XIX века и что «сверхчеловек — это великолепный символ, имеющий огромное значение для формирования европейского сознания». Впрочем, в этом эссе Муссолини утверждал, что теория сверхчеловека вполне совместима с «социалистическими убеждения­ми». Однажды Муссолини и сам начал писать «Историю философии». Идея сама по себе не была такой уж фан­тастической, ибо Муссолини, очевидно, имел в виду на­писать общедоступную, популярную книгу, а с такой работой легко мог бы справиться любой среднеинтелли­гентный человек, владеющий пером и умеющий компили­ровать. Кроме того, Муссолини всегда легко усваивал и ассимилировал чужие идеи. Но тут произошла одна непредвиденная история.

В соответствии с тем, что гласил календарь насчет людей, родившихся в июле, Муссолини пользовался большим успехом у женщин. В то время, когда он рабо­тал над своей «Историей философии», у него была чрезвычайно ревнивая любовница по имени Луиджа. Однажды, пишет Монелли, «она заглянула в рукопись, и некоторые имена показались ей женскими... тетрадь для заметок полетела в огонь» ² — в итальянской тран­скрипции их имена оканчиваются на а или э и вполне могли показаться женскими. Сам Муссолини, не приво­дя этих подробностей, небрежно сказал Людвигу, что сожженная рукопись не представляла особой ценности, но одновременно сгорело начало его монографии о христианстве, которую он считал важнее. Впрочем, о Луидже он упоминает в автобиографии, рассказав об одном эпизоде (как писал кто-то из итальянцев «в стиле Боккаччо»: а муж в это время спал )...

После романа с ревнивой Луиджей были другие лю­бовные связи и авантюры (донжуанский список Муссолини был огромным), а потом он сошелся с девушкой, ставшей впоследствии его официальной женой. Ее звали Ракеле, она была дочерью кабатчицы Анны Гуиди, компаньонки Алессандро Муссолини. Дело в том, что после смерти жены кузнец переехал в Форли, взял к себе в дрм свою старую любовницу, и они на паях от­крыли кабачок. Впоследствии, уже после смерти дуче, Ракеле написала (вернее, конечно, кто-то от ее имени написал) книгу «Моя жизнь с Бенито» и вторую кни­гу — «Бенито, мой муж». В них давались разные версии их брака. В первой фигурировал пистолет: родители противились, и Бенито грозил им, что убьет Ракеле и застрелится сам. Вторая версия была прозаичнее.

«Энциклопедии Треккани», оза­ главленных «Доктрина фашизма» и «Муссолини». Пер­вую статью подписал он сам, хотя известно, что автором теоретической ее части был философ Джованни Джентиле, который еще в первые годы фашизма провозгла­сил, что всякая сила моральна, в частности сила дубин­ки, излюбленного оружия чернорубашечников. Перечис­ляя своих учителей, Муссолини называет в первую оче­редь крупнейшего французского анархо-синдикалиста Жоржа Сореля, затем Бергсона, Бланки и Ницше.

В своих интересах и пристрастиях Муссолини отнюдь не был оригинальным. Не только он, но и многие национа­листы считали своими учителями Сореля, Бергсона, Бланки и особенно Ницше. Философию и эстетику Ниц­ше они воспринимали поверхностно и вульгарно: им им­понировали «мораль господ и мораль рабов», культ вой­ны и силы. Что касается Сореля, его центральная идея заключалась в том, что «пролетарское насилие» необ­ходимо, чтобы спасти все человечество от морального разложения. Многие в те годы увлекались также иррационалистическим интуитивизмом Анри Бергсона, и Мус­солини хвастался, что он «включил в духовный мир итальянского социализма немного Бергсона и очень мно­го Бланки».

­политических и других причин начиная примерно с 1908 года положение на итальянской политической сце­не обострилось, в обществе возникли и стали неуклонно развиваться ферменты, которые постепенно подтачивали самые основы либерального государства, каким оно сло­жилось с начала века, когда к власти пришел выдаю­щийся деятель Джованни Джолитти. Он ловко и умно маневрировал и проводил политику реформ, которые, впрочем, носили лишь частичный характер. Казалось, все более или менее спокойно, но на самом деле где-то в глубине увеличивались раздражение, недовольство, жажда перемен. Становились очевидными противоречия между реальной действительностью и той иллюзией «классового мира», которую пытались поддерживать.

Националисты активизировались. Примерно в это время начала выходить газета «Триколоре» (это значит «Трехцветный», подразумевался национальный флаг Ита­лии). Эта газета самого короля Виктора Эммануила обвиняла чуть ли не в прямых связях с революционным движением, называя его «Товарищ Савойя» (Савойская династия) и «Первый социалист Италии». Позиция газе­ты была сверхагрессивной. Можно представить себе, что писали о Джолитти. В декабре 1910 года на первом съезде итальянских националистов организационно оформилась «Итальянская Националистическая Ассоциация». На съезде Коррадини сделал доклад, озаглавленный «Пролетарские классы: социализм. Пролетарские нации: национализм». Этот доклад можно считать первой хар­тией итальянского национализма. Журнал «Реиьо» уже не выходил, но вскоре после съезда Коррадини и его друзья создали газету «Идеа Национале», которая сы­грала большую роль в оформлении идеологии движе­ния.

Тем временем социалистическая партия вступила в полосу кризиса, число ее членов резко упало, разногла­сия внутри партии росли. Крайне левая фракция назы­валась «Революционные Группы», она издавала ежене­дельник «Ля Соффита» («Чердак»). Название это было не случайным, а полемически заостренным. Дело в том, что Джолитти однажды, выступая в парламенте, ска­зал, что итальянские социалисты «отправили Маркса на чердак». Это вызвало бурное возмущение, и «Революци­онная непримиримая фракция» так озаглавила свой журнал. Муссолини входил в эту фракцию. Впервые на общенациональном съезде партии он выступил в октяб­ре 1910 года с довольно ординарной речыо. Кроме того, его так мало знали за пределами Форли, что председательствующий сказал: «Слово имеет товарищ Музолино», и в зале поднялся шум: так звали знаменитого ка­лабрийского разбойника.

«Леонардо» уже не выходил, но с 1908 года Преццолини выпускал новый журнал «Ля Воче» («Голос»), первоначальная программа которого многих при­влекла. Идейные позиции «Воче» были, в общем, довольно смутными и эклектичными, но что-то казалось оригинальным и смелым. Ромен Роллан увидел в группе «Воче» молодую итальянскую интеллектуальную элиту и горячо приветствовал новый журнал. Муссолини был поклонником «Воче», иногда сам печатался там и регу­лярно переписывался с Преццолини. Постепенно Муссолини начал выдвигаться. Уже в то время он умел пользоваться услугами клаки, и на митингах его сопровождала группа преданных людей, которые кричали «Браво!» и аплодировали в нужный момент. Он считал это вполне этичным и нормальным. Впоследствии, разу­меется, такие вещи проделывались в общенациональном масштабе.

­ственно предшествовавшие войне, националисты вели активнейшую, бесстыдную и шумную пропаганду, и во многих слоях средней и мелкой буржуазии эта война, объявленная без предварительного обсуждения в парла­менте, была популярной. Война была объявлена 29 сен­тября 1911 года и означала вступление Италии в ее им­периалистическую фазу. Через месяц, 15 октября, в Модене открылся чрезвычайный съезд социалистической партии, на котором Турати безоговорочно осудил войну, назвав ее «разбоем». Представители другой, более экс­тремистской фракции (Артуро Лабриола и другие) в то время находились вне партии. Войну они откровенно и горячо поддержали на том основании, что она явится «великолепной школой» для воспитания в массах боево­го духа, а впоследствии этот боевой дух позволит осуществить революцию и т. д. и т. п.

Муссолини был тогда в Форли. В период перед Ли­вийской войной в Романье шли ожесточеннейшие бои между «красными» (социалистами) и «желтыми» (рес­публиканцами). Бои не только идейные, а иногда и кулачные. Однако «красные» и «желтые» объединились в антивоенной кампании, объявили в Форли всеобщую забастовку и устраивали бурные демонстрации. «Красны­ми» руководил Муссолини, «желтыми» — Ненни, оба они были арестованы и встретились в тюрьме. Местные газеты подробно описывали суд. Ненни они изображали как очень близорукого, симпатичного, спокойного юно­шу, хотя в донесениях полиции он изображался как «ужасный Робеспьер». Что до Муссолини, он был верен своей любви к эффектам. «Если вы оправдаете меня,— сказал он судьям,— то доставите мне удовольствие. Но если вы осудите меня, то окажете мне честь». Ненни был приговорен к одному году и пятнадцати дням тюрь­мы, а Муссолини к одному году, но потом им сократили сроки, и Муссолини просидел пять месяцев. Вот тогда он и написал свою юношескую автобиографию.

Уже в этот период его характер сформировался вполне: провинциальный «революционер» с непомерной жаждой власти, упрямый, самовлюбленный, высокомер­ный, категоричный в своих суждениях («Если вы меня не хотите, я уйду!» — лишь бы настоять на своем), но легко меняющий свои оценки, если это оказывалось удобным. В общем, уже тогда — демагог, прагматист и циник, мастер фразы, человек одновременно импульсив­ный и холодный, ловкий и честолюбивый.

Муссолини выпустили из тюрьмы 12 марта 1912 года, а через два дня анархист Антонио Д ’Альба совершил то самое покушение на жизнь королевской четы, которое дало Муссолини повод на партийном съезде произнести речь насчет «бесполезного гражданина». Именно на этом съезде «непримиримые революционеры» решитель­но выступили против правого крыла реформистов. Речь Муссолини была самой резкой и импозантной. Она по­разила своей «новизной». У итальянских социалистов были свои традиции: какими бы ни были ожесточенны­ми споры на съездах партии, никто и никогда не позво­лял себе такого яростного индивидуализма, таких инто­наций, такой демагогии. Муссолини утверждал, что именно он является истинным представителем и истол­кователем марксистской мысли. Если сбросить со счетов все внешние эффекты и вдуматься в речь по существу, становится ясным, что о теории, о научном социализме Муссолини имел лишь самые приблизительные пред­ставления. Кроме того, его мысли даже не были ориги­нальными: нечто вроде коктейля, сбитого из всякой вся­чины.

которые дол­жны были поразить воображение делегатов. Муссолини несомненно обладал незаурядным ораторским даром, и на съезде в Реджо-Эмилии все его эффектные фразы вызывали аплодисменты зала. Историк-коммунист Га­стоне Манакорда сделал точное замечание: Муссоли­ни в Реджо-Эмилии не ограничился критикой недостат­ков в работе партии, он обрушился на реформизм «во имя концепции социализма как доктрины силы, антиде­мократической доктрины» ^3. Муссолини добился исключения из партии четырех правых реформистов, был из­бран в руководство партии и через несколько месяцев стал главным редактором партийного органа газеты «Аванти!». На съезде он произвел такое впечатление, что старый социалист Франческо Чикотти объявил его «потомком Сократа». Многие другие умные и опытные люди в тот момент поверили, что перед ними стоит человек, которому предстоит влить новое вино в старые мехи. Правда, впоследствии все изменилось, и этот же Чикотти в 1921 году дрался с Муссолини на дуэли, а потом ему пришлось эмигрировать, и он умер в изгна­нии, в Аргентине. Заметим, кстати, что на дуэлях Муссо­лини дрался множество раз и по политическим и по личным мотивам. Впрочем, это соответствовало нравам эпохи и темпераменту персонажа.

Бенедетто Кроче в знаменитой «Истории Италии», написанной уже в период фашизма, посвятил несколько строк съезду в Реджо-Эмилии и набросал лаконичный портрет Муссолини: «.. . Будучи сам молодым и откры­тым для влияния современных течений, он постарался дать социализму новую душу, прибегнув к теории насилия Сореля, интуитивизму Бергсона, прагматизму, мистицизму действия, ко всему волюнтаризму, который уже несколько лет был распространен в интеллектуаль­ной среде и многим казался идеализмом, так что его (Муссолини) называли, и он сам охотно называл себя, идеалистом»⁴  Кроче не упомянул Ницше и Бланки, но мы об этом говорили, и, думаю, ясно, на чем была заме­шена идеология человека, который получил в свое распоряжение авторитетнейшую партийную газету, стал одним из лидеров партии и главой всего ее левого крыла. Впрочем, проницательные люди, такие, как видная деятельница движения, жена Турати, в прошлом русская революционерка Анна Кулишова, быстро поняли антидемократический характер всего мышления Муссолини. В одном знаменитом интервью Артуро Лабриола заявил однажды, что революционный синдикализм — это не катехизис, а прежде всего «определенное душев­ное состояние», которое будто бы позволяет человеку безошибочно угадывать, как надо вести классовую боръбу. Биографы Муссолини считают, что эта формула вполне применима к нему, так как «марксизм, по су­ществу, был ему совершенно чужд».

­онализма. Пройдет очень немного времени, и национа­листом станет также Бенито Муссолини, а пока об­рисуем общую атмосферу в период между созданием «Итальянской Националистической Ассоциации» и пер­вой мировой войной. Мы сталкиваемся с чрезвычайно любопытными обстоятельствами и почти парадоксаль­ными ситуациями. Напомню концепцию, согласно которой существуют «пролетарские нации», в первую оче­редь, конечно, Италия. «Итальянский империализм,— писал Ленин,— прозвали «империализмом бедняков» (L’imperialismo della povera gente), имея в виду бед­ность Италии и отчаянную нищету массы итальянских эмигрантов». И несколькими строчками ниже: «А вождь итальянских националистов, Коррадини, заявлял: «Как социализм был методом освобождения пролетариата от буржуазии, так национализм будет для нас, итальянцев, методом освобождения от французов, немцев, англичан, американцев севера и юга, которые по отношению к нам являются буржуазией»^5.

­ция «системе Джолитти» возросла. Как раз в 1912 году Филиппо Турати пророчески утверждал, «что буржуа­зия вступила в новую фазу, которой предстоит длиться, быть может, на протяжении жизни целого поколения. В этой фазе буржуазия отвергнет те возможности со­трудничества с рабочими, которые она принимала в предшествовавшие годы»⁶ Националисты считали са­мую идею войны высоким этическим понятием. Уже в период «Реньо» классовая сущность национализма была очевидной, а после Ливийской войны она стала еще бо­лее неприкрытой. Риторики, разумеется, было много, но она выполняла вполне определенную функцию именно потому, что позволяла националистам вносить в свою пррпаганду тот элемент «идеализма», который нужен был для проникновения в некоторые общественные круги.

Безусловно, нельзя было остановиться на уровне Кор­радини, националистическое движение нуждалось все же в теоретиках, которым удалось бы создать сколько-нибудь серьезную политическую программу. И вот появился человек другого интеллектуального уровня, блестящий юрист, профессор права, который стал глав­ным идеологом итальянского национализма. Это Альф­редо Рокко, будущий теоретик фашизма. В юности он симпатизировал социалистам, потом стал радикалом и наконец нашел себя: в 1914 году он опубликовал работу «Что такое национализм и чего хотят националисты».

­ваны четко. В мае 1914 года состоялся конгресс нацио­налистической партии (уже не просто «ассоциации»), на котором Рокко играл главную роль. В том же году Ар­туро Лабриола писал, что синдикализм довольно метко определили как разновидность «рабочего империализ­ма», ибо действительно в синдикализме есть те же воле­вые и наступательные тенденции, которые характерны для «капиталистического империализма». В это время возникло движение, которое стали называть «революци­онным интервенционизмом». Некоторые историки либе­ральной школы считают, что национализм является идео­логией мелкой буржуазии, мелкобуржуазной интелли­ генции, того слоя, о котором однажды было остроумно сказано, что его отличительной чертой является «alfabetismo degli analfabeti», то есть буквально «грамот­ность безграмотных». Отчасти это верно, если подходить к феномену с моральных и идеологических позиций.

Но они содержат в себе лишь часть правды. Национа­лизм был в Италии идеологией также промышленных и финансовых кругов, тех самых, которые позднее, в 1922 году, осуществят «превентивную контрреволюцию», использовав мелкую буржуазию, наряду с некоторыми другими социальными прослойками, как маневренную массу. Но психологический фактор тоже очень ражен.

­дов Италии с лекциями на темы «Социализм сегодня и завтра», «От капитализма к социализму» и т. п. Идео­ логическая его платформа была гибридом из самых противоречивых теорий: он ссылался на Маркса, на Сореля, на Каутского и многих других. Ясным было одно: этот человек, желавший «обновить» итальянский социализм, сам социалистом не был. На очередном съезде партии в Анконе он был, однако, оратором, выступавшим с ис­ключительным успехом. Его вновь избрали в состав руководства, и он продолжал возглавлять газету «Аванти!». Именно в это время окончательно вырабатывается журналистский стиль Муссолини: лаконичный, «теле­графный», энергичный, с элементами риторики, модной в то время. Практически Муссолини выживает из редак­ции всех старых влиятельных сотрудников и пишет сам.

Его статьи имеют большой успех: в короткий срок га­зета удваивает тираж. В это время он — республика­нец и яростный антиклерикал, он с презрением говорит об «устаревших идеалах буржуазного патриотизма». В воспоминаниях современников мы читаем, что в тот период своей жизни Муссолини любил говорить о Вели­кой французской революции, эпатировал буржуазию ссылками на Марата, стилизовался под якобинца. Это уживалось с какой-то внутренней робостью и неустойчи­востью, о которой свидетельствуют близко знавшие его люди, в частности очередная любовница Леда Рафанелла, анархистка, называвшая себя мусульманкой и уверявшая очарованного Муссолини, что много веков тому назд она жила в древнем Египте и сохраняет «мистическую связь с Хеопскими пирамидами». Этой Леде Муссолини часто говорил о своем «бесконечном одино­честве».

— 189.

2. Paolo Monelli. Mussolini piccolo borghese. Milano, 1965, p. 38.

«II socialism o nella storia d’ltalia» a сига di G astone Manacordaю Bari, 1966, p. 378.

’ltalia dal 1871 al 1915. Bari, 1967, p. 20,

5. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 16.

6. Giampiero Carocci. Giolitti е l’eta giolittiana. Torino, 1961, p. 157— 158