Кин Ц.И.: Алхимия и реальность.
Режим и долг католической интеллигенции

РЕЖИМ И ДОЛГ КАТОЛИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Многие кардиналы собрались
в отхожем м есте... Достойное ме­сто для избрания такого папы...

­мика небольшого формата, на тонкой бумаге, в золотистой обложке. В них 1469 страниц, отличные репро­дукции, а в тексте есть все необходимое для романа эпохи Возрождения: императоры, папы, кардиналы, пре­красные дамы, воины, монахи, плебс. Это знаменитые «Комментарии», или «Записки» папы Пия II, который, разумеется, так саркастически пишет не о себе, а о сво­ем конкуренте. Пий II — единственный папа, оставив­ший для потомства свою биографию. Она была написана по-латыни и доступна немногим. В 1981 году итальян­ский перевод ее стал событием в культурной жизни страны.

Эней Сильвий Пикколомини (1405— 1464) был про­славленным гуманистом, поэтом, прозаиком и историком. Император Фридрих II во Франкфурте возложил на голову Энея корону поэта. Литературный талант Пикколомини бесспорен. Он был деятелем эпохи Воз­рождения, представителем большой литературной и культурной традиции, помнил друзей и, уж конечно, хо­рошо помнил врагов. Никакого христианского всепрощения у него и в помине нет, он судит безжалостно и пристрастно, но это делает текст еще ярче и увлекатель­нее— темперамент автора заражает читателей. «Запи­ски» состоят из двенадцати книг, каждая глава вну­три каждой книги снабжена развернутым заглавием, в котором коротко изложено содержание главы. Преди­словие к «Запискам» начинается так: «Если после смерти г'ибнет и душа, во что напрасно верил Эпикур, то мир­ская слава не может принести ей никакой пользы. Если же, однако, покинув телесную оболочку, душа продол­жает жить, как утверждают и верующие христиане и самые знаменитые философы, то она либо обречена на самую жалкую участь, либо присоединяется к блажен­ным Духам. Если участь жалкая, ничто не может доста­вить удовольствия, даже слава. А счастье, которое ис­пытывают праведники в раю, не может ни увеличиться от хвалы, ни уменьшиться от людского осуждения. По­чему же в таком случае мы так жаждем доброй славы? Не потому ли, что души, находящиеся в чистилище, ис­пытывают некую сладость от сознания, что оставили по себе хорошую память?» ¹

Эней сетует на неблагодарность и непонимание лю­дей, не умеющих ценить выдающихся современников. В качестве примера он приводит четверых своих пред­шественников, а потом пишет, что злословие не поща­дит, конечно, и Пия II (Эней все время пишет о себе в третьем лице). «Зависть исчезнет после его кончины, когда поутихнут страсти, приводившие к превратным суждениям. Тогда возникнет подлинная, прочная слава, и Пий II займет свое место среди самых великих пап». Глубокая убежденность в своем величии окрашивает всю книгу Энея Сильвио Пикколомини, продиктованную им в 1462— 1463 годах. «Записки» — замечательный до­кумент эпохи» Автор предстает не римским первосвящен­ником, а профессиональным писателем, политиком и немножко авантюристом. Но как он пишет! Чего стоит история взаимоотношений Пия II с Магометом II, захватившим Константинополь. Пий уговаривает Магоме­та II принять христианство, после чего обещает сделать его своей правой рукой, и уверяет, что в обряде креще­ния нет ничего страшного: немножко воды, а вода есть везде... Так ты становишься христианином и начинаешь верить в Евангелие...

«Кардина­лы собираются на конклав; что там происходит; бесконечные распри; Эней избирается папой и принимает имя Пий II». Предыдущий папа Калликст III скончался (6 июля 1458 года. На конклаве присутствовало девят надцать кардиналов; один, однако, умер. Эпитафия в стиле Энея (недаром его считали скептиком), покойный «был образцовым, прекрасным человеком, его жизнь была чистейшей, он превосходно знал доктрину и обладал богатым опытом». Но... слишком благоволил гибеллинам и, кроме того, надеялся, что его изберут папой. Перечисляются оставшиеся восемнадцать кардиналов. Католики верят, что на конклаве незримо присут­ствует и святой дух, который решает, кто должен быть избран. В драматическом тоне Эней пишет о том, как четверо кардиналов, «не краснея и не стыдясь», вербо­вали голоса для себя или для своих друзей. Самым «ан­типатичным» был кардинал Руанский Гульельм, и при первом голосовании его кандидатура даже не выдвига­лась. Пять голосов получил Эней, пять Филипп из Болоньи, остальные голоса раскололись. Тогда коварный Гульельм при поддержке кардинала Авиньонского Алэна начал действовать. Больше всех он боялся Энея и старался всячески опорочить его. Во-первых, Эней беден. Во-вторых, он болен подагрой. Главное же — он по­эт: «Можем ли мы возвести на папский престол поэта и позволить ему утверждать в церкви языческие док­трины?»

Среди ночи Филипп из Болоньи будит Энея: «Что ты делаешь, Эней? Ты не знаешь, что у нас уже есть папа? Несколько кардиналов собрались в отхожем месте и ре­шили избрать Гульельма, ждут лишь, пока рассветет. Советую тебе встать, пойти к нему и сказать, что ты отдаешь за него свой голос — до того, как он будет из­бран. Ибо если он увидит тебя среди своих противников, то, когда начнется понтификат, ты столкнешься с нена­вистью. Я-то в ловушку не попаду. Я хорошо знаю, что значит иметь врагом папу. Калликст не мог видеть меня спокойно, потому что я не голосовал за него». Но Эней ответил: «Никто никогда не заставит меня отдать свой голос недостойному. Я не совершу такого греха. Если другие изберут его, это их дело, а я не буду испытывать угрызений совести... Заговор состряпан в отхожем месте. Замечательно!» Потом идет увлекательный рас­сказ о том, как Эней сначала разубедил Филиппа, а потом принялся за других кардиналов, спрашивая: «Ты еще не продался Гульельму?» (Гульельм обещал своим сторонникам разные высокие и доходные должности в церковной иерархии.) В общем, во время второго голо­сования папой избирают Энея Пикколомини. В романе Леонардо Шаши «Тодо модо» главный герой, священник дон Гаэтано, блестяще эрудированный, издевается над мало что читавшим кардиналом: «Пий II, например, ес­ли порыться в его восхитительных «Записках»... Ведь чудовищно уже то, что он, будучи папой, написал исто­рию своей жизни...» И дальше: «Я сказал бы, что в какой-то момент, именно в тот, когда он начал дикто­вать свои «Записки», ему не удалось совладать с чув­ством удовлетворения; а вызвано оно было тем, что в его восшествии на престол Петра собственное его присут­ствие духа сыграло большую роль, нежели присутствие духа святого. Неодолимое желание провозгласить: взгляните, вот ваш первосвященник! Это я, Эней Силь­вий, тот самый, что написал «Повесть о двух влюблен­ных». Я, я это сделал. Стендалевский герой avant la lettre» ² ­динала: «Но он был великий папа, ваше преосвящен­ство, великий и святой. И к тому же он умер более пяти веков назад».

Теперь мы переносимся в наш век. Пий XI умирает, и папой избирается Эудженио Пачелли (1876— 1958). Прошу читателей не подумать ничего дурного, конклав прошел нормально, и никаких ассоциаций с тем, что мы знаем об избрании Пикколомини (вернее, о том, что этому предшествовало: коварный Гульельм и отхожее место) не было. Вспомнила я об Энее только потому, что это очень увлекательно. Понтификат Пия XII продлится очень долго: » почти двадцать лет. Пачелли избрал это имя. При нем Италия вступила во вторую мировую вой­ну, при нем произошел крах фашистского режима, уста­новление республики, приход к власти христианско- демократической партии. Приходится признать, что ему досталось нелегкое наследство и понтификат был трудным. Но это важный период и в истории итальянской католической культуры.

— о самом Эудженио Пачелли. Он рос в семье, связанной с ватиканскими кругами (дядя, зани­мавший видный пост в финансовых институтах Ватика­на, брат Франческо — юрист, которому предстоит в будущем сыграть активную роль в подготовке Латеранских пактов). Он изучал теологию и каноническое пра­во, занимал видные посты в ватиканской дипломатии и сформировался в атмосфере понтификата Пия X. Кроме того, он был филологом и стилистом. По складу харак­тера Пий XII был трудолюбив, недоверчив и педанти­чен. Будучи образованным юристом, он отлично разби­рался в запутанной системе различных звеньев курии и многое там усовершенствовал. Он относился очень серь­езно к любой теме, которую надо было затрагивать. На­пример, ему предстояло приветствовать каких-то пред­ ставителей газовой промышленности. Готовясь к этому, он читал множество специальной литературы, что, как вежливо пишет один итальянский автор, «не соответ­ствовало объективной необходимости». Будучи филоло­лом, он перерывал словари синонимов и, кажется, «считал стилистическое совершенство знаком особой милости небес». Его педантизм доходил до того, что он не мог удержаться от искушения сделать какому-нибудь кар­диналу замечание по поводу открытого или закрытого «е» во французском языке. Некоторые подхалимы ста­вили ему в особую заслугу то, что он поручил Библей­ской комиссии Ватикана тщательно «разобраться в ли­тературном жанре первых книг Бытия».

Понтификат начался 2 марта 1939 года. В последний период своей жизни его предшественник Пий XI занял решительную позицию против расизма. Это началось, когда он 14 марта 1937 года обратился к немецкому епископату с энцикликой Mil brennender Sorge, ³ в ко­торой осуждал «биологический расизм». Когда же в июне 1938 года в речи, обращенной к воспитанникам Колледжа пропаганды веры, папа сказал, что расизм чужд итальянской традиции и импортирован из Герма­нии, Муссолини реагировал раздраженно, утверждая, что говорить об экспорте расизма «просто абсурдно».

«Чивильта каттолика», как бы игнорируя мнение папы, фактически поддержала расистскую кампанию в Ита­лии, придумывая разные аргументы, чтобы ее оправ­дать. Все историки сходятся на том, что Пий XI в по­следние годы своей жизни многое переосмыслил. Канде­лоро пишет: «По случаю десятилетия, прошедшего после примирения, Пий XI был намерен произнести очень критическую речь по отношению к фашистской политике по­следнего периода. Но, после двух сердечных приступов, он умер 10 февраля 1939 года. Новый папа, кардинал Эудженио Пачелли, бывший статс-секретарем Пия XI начиная с 1930 года, был избран 2 марта 1939 года и выбрал имя Пий XII. Будучи опытным дипломатом, он не хотел углублять конфликт с фашистским правитель­ством, который в момент очень сложного международного положения мог привести к не поддающимся пред­видению последствиям.

Но факт и то, что в других энцикликах Пий XII вы­ступал с антисоветских, антикоммунистических позиций» ⁴ Но это было время, когда поддержка режима со сто­роны народа очень быстро уменьшалась. Приближался конец, хотя никто не знал еще, насколько он действи­тельно близок. Расистские законы, противоречившие всей национальной традиции, были встречены враждеб­но. Есть множество документов, включая «Дневники» зятя Муссолини графа Галеаццо Чиано, подтверждаю­щие это. Гитлер вел дело ко второй мировой войне, и хотя никто не знал, когда она начнется, атмосфера непрестанно сгущалась. В этих условиях очень важен вопрос об интеллигенции, laica и католической. Вати­кан со своей стороны усиливал контроль над клиром и над Ационе каттолика. Пий XII считал, что АК все-таки пользуется слишком большой независимостью, и произ­вел новые организационные перемены. Их смысл был в клерикалиэйции АК, в ее полном подчинении церковной иерархии. Не забудем, что Пий XII сформировался в школе Пия X (не случайно он настоял на его канониза­ции), и для него стиль Пия XI был слишком умеренным. АК была поставлена под прямой контроль трех архи­епископов: Лавитрано, Боэтто и Пиацца, но они, видимо, были настолько незначительными личностями, что о них даже ничего не пишут. Но монсиньор Эвазио Колли, который должен был осуществлять практическое ру­ководство, пользовался авторитетом в АК. Позднее Пий XII пошел еще дальше, распространив строжайший контроль над деятельностью АК также и на уровне при­ ходов.

Положение несколько изменилось, когда началась война и перспектива падения итальянского и немецкого фашизма стала явственной. Это создало некоторые воз­можности для ФУЧИ и для Движения католиков-лауреатов. Папа понял, что приближается конец определен­ной исторической эпохи, и вынужден был чуть-чуть ослабить жесткий контроль над католической интелли­ генцией. В плане культуры и литературы в годы войны, пожалуй, самым интересным был журнал «Примато», выходивший в Милане два раза в месяц с 1 марта 1940 года по 15 марта 1943 года. Этот журнал создал Джузеппе Боттаи, «фашист первого часа» и участник так называемого похода на Рим. В юности он был футу­ристом, посещал дома элитарной интеллигенции, в том числе философа и политического деятеля Джованни Амендолы, которому суждено было стать одной из са­мых знаменитых жертв фашистского режима. Боттаи в интеллектуальном плане резко отличался от всех остальных иерархов, кроме того, у него была репутация лично честного человека. Судя по всем источникам, он искренне верил в valori фашизма и относился к Муссо­лини с обожанием до тех пор, пока не разочаровался в нем и не пришел к убеждению, что режим обречен на гибель. Историки, склонные считать Боттаи «загадоч­ным», относятся к нему с неослабевающим интересом. На фоне невежд, насильников и парвеню он выделялся умом, интеллигентностью и уважением к культуре.

«Критика фашиста», ко­торый по уровню был несравненно выше других изданий того времени. Боттаи хотел привлечь к своим журналам наиболее одаренных представителей сначала светской, а позднее и католической интеллигенции и в большой ме­ре преуспел в этом, поскольку его журналы и по стилю отличались от других.

«Примато», составленная исследовательницей Луизой Мангони, которая пишет о Боттаи как об организаторе культуры и идеоло­ге. Мне кажется точной ее периодизация: согласно Ман­гони, к концу 30-х годов вступили в полосу кризиса фи­лософия и идеология Джованни Джентиле, долгое вре­мя бывшие как бы официальной философией и идеоло­гией фашистского режима. В это время «начинается по­лоса преобладания католической культуры»⁵ Создавая новый журнал, Боттаи преследовал амбициозные цели. Ему в самом деле удалось привлечь к сотрудничеству многих литераторов, ставших впоследствии знамениты­ми; достаточно назвать имена Васко Пратолини, Карло Бернари, Джузеппе Десси. Список можно продолжить; например, изобразительными искусствами в журналах занимался Ренато Гуттузо, кинематографией Чезаре Дзаваттини. Нас интересуют католики. Некоторые из тех, кто покинул «Фронтеспицио», стали сотрудничать в «Примато». Там печатался Риккардо Баккелли, Карло Бетокки, Никола Лизи и много других. Но дон Де Лука, будучи личным другом Боттаи, к «Примато» отнесся с сомнением; впрочем, он писал в «Критика фашиста». Тема: режим и долг католической интеллигенции — очень важна.

Теперь, однако, мы немного отвлечемся от католи­ков, чтобы сказать о человеке, чье имя я назвала рядом с именем Ренато Серры, написавшем в 1945 году знаме­нитое эссе «Экзамен совести одного интеллектуала». Зто Джаиме Пинтор. Он стал знаменем для целого по­коления итальянской интеллигенции. Джаиме Пинтор погиб в возрасте 24 лет, но сколькие интеллигенты узна­вали себя в теориях, этике и эстетике Пинтора. Он был писателем и переводчиком-германистом, его переводы Рильке считаются образцовыми. Понятно, почему цело­му поколению импонировал Пинтор. Дело не только в том, что он героически погиб в Сопротивлении,— героев было много. Дело в том, что это был человек, воспитан­ный на самой рафинированной европейской литературе рубежа веков, знавший, что такое скепсис, сомнения, ирония. К активному антифашизму он пришел позже, чем многие его товарищи. Он занимал ответственные посты в дипломатии, был одним из ведущих авторов журнала «Примато». Осталась знаменитой его рецен­зия, посвященная «Одной немецкой антологии». Пинтор очень сурово критиковал тексты (не забудем, что в Гер­мании в то время свирепствовал расизм) и размышлял о том, что такое традиция. Как мы знаем, вопрос о тра­диции волновал и итальянскую католическую интелли­генцию.

­ла в войну на стороне нацистской Германии. Уходя в партизанский отряд, он 28 ноября 1943 года оставил младшему брату Луиджи длинное философское письмо с размышлениями об итальянской истории и о нацио­нальном характере итальянцев, о долге интеллигенции: «Мы, музыканты и поэты, должны отказаться от наших привилегий, чтобы принять участие во всеобщем освобождении. Революции удаются тогда, когда их подго­тавливают поэты и музыканты, лишь бы поэты и музыканты знали, что им надлежит делать». Это письмо не просто знаменито, оно хрестоматийно. Итак, Джаиме Пинтор ушел в партизанский отряд и погиб при взрыве бомбы. И стал не мифом, стал боевым знаменем.

— история многих. Отступление, посвященное журналу «Примато», сделано потому, что мне хотелось привести еще один пример того, что стоит воздвигать слишком жесткие перегородки. И еще потому, что долг интеллигенции мне кажется вечным. Да, не стоит воздвигать жесткие перегородки изначаль­но, потому что изначальные посылки одинаковы для всех. Сейчас мы говорим об определенном историческом периоде: Италия вступила во вторую мировую войну, приближается, уже почти ощутим скорый крах фашист­ского режима. Перед каждым мыслящим человеком стоит все та же проблема выбора. Пинтор сказал: «Революции удаются тогда, когда их подготавливают поэты и музыканты, лишь бы поэты и музыканты знали, что им надлежит делать». Мы не говорим сейчас о том, при каких условиях удаются революции, не говорим о роли народных масс, берется лишь один аспект пробле­мы: долг интеллигенции.

Тема еще уже: долг и задачи итальянской католи­ческой интеллигенции в те годы. В этой главе мы гово­рим преимущественно о политике и, следовательно, о роли многих христиан — священников и мирян — в это важнейшее время. Первым надо назвать имя крупней­шего государственного и общественного деятеля Альчиде Де Гаспери (1881— 1954). После того как дона Стур­цо заставили эмигрировать, Де Гаспери стал последним политическим секретарем ППИ. Его антифашизм, так же как убежденный и страстный антифашизм Луиджи Стурцо, несомненен. Но судьба его сложилась иначе. Он не эмигрировал, фашисты арестовали его, но через пол­года выпустили. Он ушел в тень: Пий XI дал ему воз­можность работать в ватиканской библиотеке. Это дава­ло хлеб и своего рода убежище. Внешне Де Гаспери долгие годы казался пассивным, но позднее выяснилось, что фашистская полиция уже в 1940 году занялась им. Один из его биографов, Пьетро Скоппола, пишет, что существует «миф Де Гаспери», но что на самом деле миф беднее, чем реальность. Сам Де Гаспери не раз намекал на существование какой-то секретной истории.

что он «при­вержен своим старым теориям». Будучи человеком вы­сокообразованным и проницательным, Де Гаспери очень точно оценивал события, но по складу характера не был бойцом. Но у него были все качества крупного политика, образование, позволяющее мыслить широко и само­стоятельно, гибкость, чувство реализма, нередко помо­гавшее в трудных ситуациях.

«Иллюстрационе каттолика» рубрику, посвященную международным событиям, подписываясь Спектатор. Один светский автор, Энцо Форчелла, пишет, что эти тексты очень точно воссозда­ют образ Де Гаспери: «политика, сказавшего нет фашизму, но оставшегося верным сыном церкви, которая с фашизмом сотрудничает». В будущем, после образова­ния ХДП, это создаст для Де Гаспери трудное положе­ние: верный сын церкви, он будет вынужден совершать поступки, противоречащие его личным убеждениям. Но пока обратимся к периоду, когда Де Гаспери «находил­ся в изгнании», а именно в стенах Ватикана, и не зани­мался активной политикой. В эти годы он глубоко изу­чил теории европейского либерального католицизма и «социального христианства».

Приведем пример: цитату из одной статьи Спектатора, посвященной очередной книге Жака Маритена: речь идет об общественном устройстве, о положении челове­ка в государстве в свете христианской этики: «Окажется ли будущий режим демократическим или антидемокра­тическим? Можно назвать его антидемократическим, ес­ли думать об абстрактной и безличной свободе Руссо, потому что новая цивилизация воплотит в институциях и социальных формах конкретные и позитивные свобо­ды, необходимые для внутренней свободы личности. Но, с другой стороны, этот режим сохранит одну из цен­ностей, заключенных в слове «демократия», а именно гражданское народное чувство, позволяющее народу со­знавать свои права». И дальше: «Какова цель нового режима? Если он не сможет осуществлять, как было в средние века, посредством человека божественную волю на земле, то сможет, по крайней мере, при помощи че­ловека вносить в земную жизнь нечто божественное, а именно любовь и братство. Движущим принципом этого общества не будет ни миф класса, ни миф расы, ни миф нации или государства, но евангельская идея достоин­ства человеческой личности, ее духовного призвания и необходимой братской любви» ⁶

­ны в его частной переписке тех лет. Ясно, что они проти­воречили официальной политике Пия XI и Пия XII. По­ этому Де Гаспери отчасти находился в изоляции. Но в годы, предшествовавшие падению фашистского режима, в некоторых кругах католической интеллигенции шел процесс переосмысления прежнего опыта. Люди начали всерьез задумываться над тем, что делать, когда возникнет новая политическая ситуация. Новое поколение католической интеллигенции, понимавшей, что также и ей надо будет сказать свое слово, еще ни в чем не было уверено. Но оно находилось на перепутье. Эти молодые люди созрели в годы постыдного сотрудничества церкви с фашистским режимом. Конечно, часть из них была настроена конформистски и делала карьеру или же предпочитала вообще не слишком интересоваться обще­ственной жизнью. Но были и другие, были группы като­ликов, без сомнения настроенных оппозиционно. Образо­вывались своего рода центры, или группы, внутри кото­рых эти настроения кристаллизовались. Считается, что многие из таких групп были равнодушны к духовному наследию ПНИ, и это вызывало озабоченность у того же Де Гаспери.

Не случайно в «Программе христианской демокра­тии», документе Де Гаспери, напечатанном в подпольном издании газеты «Пополо» в декабре 1943 года, настойчиво говорилось о необходимости проложить мост между двумя поколениями католиков-антифашистов: Де Гаспери повторил это в феврале 1944 года в подпольно изданной брошюре. В большой мере Де Гас­пери добился успеха. Придет время, когда некоторые молодые люди из ФУЧИ и Движения лауреатов-католи-ков присоединятся к нему и, наряду с людьми старшего поколения из ППИ, станут вторым компонентом буду­щей христианско-демократической партии. Третьим ком­понентом будут люди из «партии гвельфов». Это одна из самых интересных страниц в истории итальянского като­лического движения. Главный идеолог, организатор гвельфского движения (точнее, конечно, было бы говорить неогвельфского) был Пьеро Мальвестити (1899— 1964), один из руководителей миланской АК. Он никог­да не интересовался политикой, был усердным служа­щим, образцовым семьянином, глубоко религиозным че­ловеком, увлекавшимся также литературой, особенно поэзией,— он и сам писал стихи.

­ной жизни, если бы в 1931 году Муссолини не поднял руку на организации Ационе каттолика. Мальвестити испытал настоящий шок, он был охвачен таким негодо­ванием, что решил действовать и вместе с группой близких друзей создал партию гвельфов. Само название носило романтический характер, и ясно, что подразуме­вался возврат к традиции. Ни один из членов группы Мальвестити никогда не принадлежал к партии дона Стурцо, им были далеки идеи «молодых католических социологов» и деятелей высокого модернизма начала ве­ка. Здесь идеологически и психологически было нечто совсем иное.

«Политический католицизм в Италии в Новеченто». Но в антологии, составленной Скопполой, тоже приведены целиком тек­сты и полицейские донесения. Любопытно пишет об этой группе и Ренцо Де Феличе. В общем, будем монтиро­вать все материалы, это увлекательно, очень наивно и очень драматично. Когда я читаю о том, что проделыва­ли Мальвестити и его друзья, мне с трудом верится, что все происходила в XX веке. Впрочем, Брецци расцени­ вает все это иначе. Он пишет о том, что католическая база, особенно в таком городе, как Милан с его демократическими традициями, видела «совершенную несовме­стимость христианского учения с действиями фашистско­го режима». Но Брецци тоже признает, что антифашист­ские настроения гвельфов были довольно смутными до того момента, когда Муссолини не нарушил самым бесстыдным образом Латеранские пакты. Но «гвельфское движение было одной из немногих групп (быть мо­жет, единственной)», которая испытала преследования со стороны фашистской полиции и в то же время столк­ нулась с враждебностью ватиканской иерархии.

В полицейских архивах хранится дело, озаглавлен­ное: «Гвельфская организация: Христос — царь небесный и народ, секретная ассоциация; католическое ан­тифашистское движение (24 мая 1931— 1 мая 1933)». Гвельфы писали, печатали и распространяли листовки. По некоторым данным, их было выпущено более ста ты­сяч. Приведем текст самой первой листовки; остальные по тону походят на нее.

«Христос — царь небесный и народ — народ и Христос — царь небесный.

Братья по вере, граждане всемирного католического града, выслушайте нас. Вы собрались со всех концов света, чтобы повторить перед наместником Христа со­циальное кредо, которое гений Льва XIII даровал современному человечеству. Вы, конечно, ощутили обаяние Рима, вы ходили среди славных могил, ваши ноги ступа­ли по священной земле церкви и цивилизации. Но, мо­жет быть, вы спрашивали себя, где итальянские трудя­щиеся. Мы хотим ответить.

Прямых представителей итальянских трудящихся-католиков среди вас нет. Несмотря на добрую волю Вати­кана, политическая тирания держит далеко от ваших собраний даже тех немногих, кто не попал в тюрьму или в изгнание. Эти немногие страстно, свободно и убежден­но хотят сказать вам, что вы ходите не только среди могил, что народ хранит лампады зажженными, что на­род достоин своего прошлого».

­рация: фашизм установил абсолютную тиранию, абсо­лютное интеллектуальное порабощение, ведет самоубий­ственную политику и неизбежно сожрет самого себя. Для католиков «слепое повиновение фашизму является абсурдом». Но это не все: листовка говорит о подлости и низости капитализма, который поддерживает фашист­ский режим. В заключение сказано, что предстоящая революция будет совершена не во имя большевистских или других светских идей, но во имя Христа, который «вновь обретет свое царство».) Манифест подписан: «Комитет гвельфского действия итальянских трудя­щихся».

«Оссерваторе романо» заявила, что никто из католи­ков не может иметь отношения к подобным листовкам, что сам лозунг «Христос — царь небесный и народ» зву­чит «в духе Мадзини», и вообще что все не более чем провокация антифашистов, пользующихся тем, что АК в данный момент испытывает разные неприятности. В этом номере газеты (от 24 мая 1931 года) авторы листовки были ошельмованы самым жестоким образом, но гвельфы выпустили новую листовку. Эти листовки, сто раз наивные, но несомненно антифашистские, рассы­лались по почте. Есть список архиепископов, торопив­шихся передать прибывшие по их адресам листовки фа­шистской полиции, а падре Агостино Джемелли этим не ограничился: он сообщил префекту города Милана, Форначьяри, что «изъял и уничтожил другие листовки подобного типа, присланные другим лицам в Католи­ческом университете»⁷.

Полиция охотилась за гвельфами два года. Хотя Мальвестити относился к политике «равнодушно и ско­рее скептически», гвельфы установили контакты с нахо­дящейся за границей антифашистской организацией «Джустиция э Либерта». Точная численность гвельфской партии неизвестна. Но опубликованы документы из полицейских архивов, где говорится, что существует «неогвельфский центр», который хочет создать органи­зацию, подобную коммунистической, с ячейками, дей­ствующими «независимо одна от другой в целях конспи­рации». Известно также, что влияние группы неуклонно расширялось. Наконец, 20 марта 1933 года полиции уда­лось арестовать Мальвестити и еще около ста человек. Главные обвиняемые получили по пять лет. Власти склонны были «проявить снисходительность», и жена Пьеро Мальвестити написала прошение. Однако нужна была и подпись Пьеро, а он отказался наотрез. В тюрь­ме он читал любимых поэтов, но также и книги по эко­номике. После освобождения (король несколько сокра­тил сроки) гвельфы продолжали действовать, только стали осторожнее.

­ботал теоретический документ, названный «Миланская программа». Гвельфы были единственной католической антифашистской группой, которую судил Особый трибунал, и это создавало вокруг них некий ореол. К боль­шому сожалению, дон Стурцо не только не поддержал гвельфов, но уже после разгрома группы, когда Маль­вестити и другие сидели в тюрьме, 16 февраля 1934 го­да, поместил в испанской газете «Эль Мати» статью, в которой очень резко их критиковал. Все было сказано: и «донкихотизм», и «религиозная мистика», и «поэти­ческая экзальтация». Габриэле Де Роза, глубоко ува­жающий дона Стурцо, признает, тем не менее, что дон Стурцо был несправедлив. Правда, слова «несправед­лив» нет, но смысл ясен: «Что раздражало Стурцо в истории с неогвельфизмом? Может быть, и прямой пере­ход от мистико-религиозной формулы (содержавшейся в формуле: Христос — царь) к политической позиции типа христианской демократии, как ее понимали Мальвестити и его товарищи, придя к такой ступени, которая превос­ходила историю католической партии» ⁸

Иными слова­ми, раздражало, что они пошли дальше, нежели когда- то сам Луиджи Стурцо. Правда, дон Стурцо вообще относился недоверчиво к тому, что делали католики, на­ходившиеся в Италии, но, как бы то ни было, с мораль­ной точки зрения, его отношение к гвельфам неприятно. Первая встреча между римской группой Де Гаспери и миланской группой Мальвестити состоялась летом 1942 года. По мнению некоторых историков, Де Гаспери психологически тоже чувствовал себя не вполне на вы­соте, поскольку как-никак гвельфы действовали, а не работали в ватиканской библиотеке. Но, как бы то ни было, решили не распылять силы и в предвидении краха фашизма договорились о создании единой католической партии. Программными документами этой партии, со­здававшейся постепенно, считаются несколько текстов, выработанных под руководством Альчиде Де Гаспери уже после встречи, в конце 1942 — начале 1943 года.

«Реконструктивные идеи христианской демократии». В нем звучит эхо ста­рых концепций дона Стурцо и Ромоло Мурри: децентра­лизация, плюрализм, особая роль профессиональных объединений. Все было несколько абстрактно. Был употреблен термин interclassismo, что означает «межклассовость». В словарях этого неологизма не найдешь, но для ХДП он очень важен. Для того чтобы понять смысл термина, процитируем книгу Скопполы: «Мне кажется, можно утверждать, что программа христианской демо­кратии, как ее задумал и постепенно вырабатывал Де Гаспери, оказывается столь оригинальной в культур­ном и политическом смысле, что она стоит выше тради­ций социального католицизма: соотношение между со­циальной демократией и политической демократией ока­зывается перевернутым в сравнении с тем, что традици­онно предлагал социальный католицизм; политическая демократия является предпосылкой для реального роста трудящихся классов; церковь не является носителем определенной социальной доктрины; церковь в мораль­ном плане вдохновляет демократию и гарантирует ее постоянную идейную силу; социальные проблемы, хотя и изложенные в традиционных терминах католической со­циальной школы, рассматриваются с живым понимани­ем новой роли, которую в экономической жизни должно играть государство, и с четким вниманием к динамике социальных классов. Таким образом, интерклассизм Де Гаспери, как интерклассизм дона Стурцо, уже не имеет того догматического и внеисторического характера, какой присутствовал во многих течениях социального католицизма XIX века, в политическом плане он преобразовывался в необходимую базу для демократии, осно­ванной на consenso (согласие, присоединение. — Ц. К.) Только широкое соглашение между различными класса­ми и социальными группами может таким образом обеспечить, по концепции Де Гаспери, прочную базу для демократии»⁹

­ях послевоенной Италии иметь какие-либо шансы на успех, необходимо было заручиться согласием церкви, и Де Гаспери это отлично понимал. До сих пор я не упоминала о том, что параллельно с будущей ХДП, кото­рая— напомним — возникнет из трех компонентов: бывшие пополяри, гвельфы, некоторые интеллигенты из ФУЧИ и Движения католиков-лауреатов, существовало еще одно течение, в какой-то мере альтернативное. Это Sinistra cristiana (Католическая левая). В конце 1937 года в Риме возникла первая группа молодых чле­нов АК, собиравшаяся в кружке чисто культурного ха­рактера, называвшегося «Данте и Леопарди». Большин­ство этих юношей происходило из семей бывших пополяри, семей с определенными традициями и моральными устоями. Их интересовали литература, религиозная проблематика, отчасти философия. Когда в Италии в 1938 году начался расизм, они пережили форменный шок. История этого движения довольно запутанная, и за всеми зигзагами не удастся следовать. Но самое существенное надо сказать, иначе картина будет иска­жена.

Синистра кристиана (будем писать СК), несомненно, была не только антифашистской организацией. В отли­чие от социальной доктрины католической церкви, иду­щей от «Рерум новарум», она признавала принцип клас­ совой борьбы, резчайшим образом осуждала постыдное сотрудничество Ватикана с режимом Муссолини и, на­чиная с 1938 года, поддерживала тесные связи с находившимися в подполье коммунистами. Многие участники СК были студентами университетов и находились под сильным влиянием одного священника, дона Стефано Бьянки, ставшего позднее активнейшим участником Со­противления. Он говорил им, что произведения Антонио Лабриолы и произведения самого Маркса надо читать и изучать не для того, чтобы стать марксистами (хотя многие ими стали), но для того, чтобы научиться пони­мать философию и диалектику.

Истории СК посвящена обширная литература, ведут­ся нескончаемые споры о позиции и об эволюции от­ дельных участников движения. В 1980 году вышла кни­га «Христиане не демохристиане» — интервью, которое один публицист взял у Адриано Оссичини. Этот врач, родившийся в 1920 году в семье, принадлежавшей к католической элите (отец был одним из организаторов партито пополяре дона Стурцо), человек удивительный. Он хирург и психиатр, у него какая-то невероятная энергия. Книга читается как увлекательный роман. Ад­риано Оссичини много раз арестовывался фашистами, во время Сопротивления возглавлял один из партизан­ских отрядов Синистра кристиана. Он заявляет, что об их движении «написана масса глупостей», рассказывает об интереснейших и мало кому известных фактах, реши­тельно протестует против упрощений. О Де Гаспери он говорит с большим уважением, но предъявляет ему серьезные обвинения. По убеждению Оссичини, не Ва­тикан, а именно Де Гаспери и его единомышленники хотели заверить итальянскую буржуазию в том, что по­сле падения фашизма не произойдет никаких нежела­ тельных сдвигов влево. Цитируем: «По существу, он (Де Гаспери.— Ц. К.) был убеж­ден, что после падения фашизма надо предоставить бур­жуазии — он не представлял себе, что можно обойтись без ее гегемонии,— однородную , межклассовую, солид­ную также в идеологическом плане политическую силу. Отсюда родилась ХДП, основанная на единстве католи­ков, то есть католическая партия»¹⁰­ная концепция никак не устраивала молодых участни­ков СК, и они вынуждены были отказаться от призыва Де Гаспери к сотрудничеству. В 1938 году СК сама предлагала «объединение всех антифашистских сил для построения нового, демократического государства, в ко­тором буржуазия не была бы гегемоном» (курсив мой.— Ц. К.). Это было основой основ: «Проблема, ко­торую мы ставили перед собой, отказываясь от объеди­нения католиков, состояла в том, чтобы помешать созданию нового инструмента, который помогал бы бур­жуазии поддерживать дофашистскую или профашист­скую систему,— заявляет Оссичини.— В этом заключа­лась драма. Мы хорошо усвоили исторический урок, а именно, что без рабочего класса, без единства народных масс демократию невозможно прочно защищать».

Итак, СК не пожелала войти в формировавшуюся Де Гаспери партию как четвертый ее компонент. Она была несравненно левее. О неогвельфах Оссичини гово­рит, что это была небольшая группа благородных и искренних интеллигентов, которые шли на риск, не боя­лись тюрьмы и платили за свои убеждения, но что политически гвельфы были наивными, и их романтизм был абстрактным и несколько архаическим. Синистра Кристиана существовала с 1937-го до 1945 года, а по­том распалась на множество отдельных групп. Но до этого она не была элитарным движением, у нее была база , сотни ее членов арестовывались, тысячи сража­лись в партизанских отрядах. Сам Оссичини был арестован как «подрывной коммунистический элемент», и его должен был судить Особый трибунал. Но тогдашний статс-секретарь Ватикана кардинал Мальоне по по­ручению Пия XI обратился к властям с просьбой «осво­бодить одного из лидеров христианско-коммунистиче­ской партии Оссичини». До этого, когда он был еще в заключении, тюремный священник дон Феличе Мирабилла пришел в камеру и сказал, что, если он напишет заявление о подчинении властям, его освободят. Оссичи­ни ответил: «Никогда»,— и растроганный священник об­нял его. А потом пришел священник более низкого ранга и за такой же ответ начал ругать арестованного. Во­обще Оссичини решительно опровергает теорию, соглас­ но которой вся высшая церковная иерархия «принимала фашизм», он отказывается видеть в людях только черное или белое и сообщает много неожиданного об от­дельных кардиналах и о папах.

­лической интеллигенции. Уже сказано о том, как Пий XII решил внести некоторые поправки в позицию, занятую Пием XI против расизма. В Италии еще в 1973 году перевели с английского книгу, содержащую любопытнейшие и в большой степени неизвестные документы, ка­сающиеся отношения Пия XI, а потом Пия XII к италь­янскому фашизму и немецкому нацизму. Автор книги — не католик, тем занятнее его оценки. Он пишет, что че­рез четыре дня после своего избрания Пий XII созвал всех немецких кардиналов, находившихся в Риме по случаю конклава, чтобы обсудить с ними, как бы уста­новить какой-либо modus vivendi с Берлином. Через три дня — еще одна встреча с ними. Немецких кардиналов было четверо. Накануне первой встречи с ними Пий XII принял немецкого посла при Ватикане фон Бергена, ко­торый передал ему поздравления Гитлера. Сохранилась стенограмма встреч с четырьмя кардиналами, она была до этого уже опубликована самим Ватиканом. Папа зачитывает кардиналам проект благодарственного ответу Гитлеру, написанного по-латыни. Содержание всем очень нравится, но один кардинал выражает сомнение насчет латыни: «Фюрер очень легко раздражается, если имеет дело не с германскими языками. Ему будет не­ приятно звать теологов, чтобы те разъяснили». Папа соглашается написать по-немецки. Потом начинается длиннейшее обсуждение того, как следует обратиться к Гитлеру; стенограмма приводит все слова по-итальянски и по-немецки. Кардинал Бертрам говорит: «Ваше святейшество не назвали его Возлюбленным Сыном. Вы поступили очень хорошо: он бы этого не оценил (шутливо), он предпочел бы, чтобы Вы воскликнули: «Хайль! Хайль!» ¹¹

«Стиль — это человек». Стиль пон­тификата Пия XII был отвратительным. Есть обшир­ная документация, подтверждающая, что Ватикан, во­преки традиционному пацифизму церкви, фактически приветствовал вступление Италии во вторую мировую войну на стороне Гитлера. Автор книги, на которую я сейчас ссылалась, Энтони Родс, пишет: «Ректор Милан­ского католического университета падре Джемелли, ка­жется, отождествлял католицизм с лозунгом Муссоли­ни: «Верить, повиноваться, сражаться». Тридцать италь­янских епископов послали Муссолини телеграмму с выражением поддержки. Пий XII молчал. Процитируем Родса: «Со вступлением Италии в войну высокий пре­стиж, которым папство пользовалось в глазах мира, упал. При Пии XI голос Ватикана бесстрашно вынес моральное осуждение христианской цивилизации по ад­ресу нацизма, а теперь этот голос ослабел и почти умолк, его слова и жесты были окрашены стремлением к тревожному нейтралитету. Высокий представитель са­ мой курии, французский кардинал Тиссеран выступил с открытым осуждением этого: «Боюсь, что История осу­дит святой престол за то, что он следовал наиболее удобной политической линии, думая о собственной выго­де. .. Это особенно грустно тем, кто жил во время пон­тификата Пия XI» ^12.

нервничал, выступая публично, но в 1956 году был опуб­ликован список его речей, из которого явствовало, что он мог выступать на любые темы. Я привела пример с газом, но он говорил о печати, о классификации минера­лов, о спорте, о ядерной физике, о медицине, о технике, о кинематографии, о психоанализе, о скотобойнях, о туризме, о железнодорожном транспорте, о работе почт. И все это, как писал один итальянский автор, доставляло ему явное удовольствие, и он «говорил в стиле барок­ко», не всегда понятном. Известно, что он не любил при­роды, чуждался общения с людьми, подозрительно от­носился почти ко всем.

Сейчас опубликованы письма Де Гаспери, настолько откровенные и горькие, что производят сильное впечат­ление. Он полностью отдавал себе отчет в том, с кем имеет дело. И все-таки, будучи политиком, он искал все пути для того, чтобы ХДП получила одобрение Пия XII. Мы не можем,— к сожалению, так как все это могло бы быть самостоятельными сюжетами,— входить в подроб­ности закулисных ватиканских и прочих историй. Де Гаспери лично был, без сомнения, умным, порядоч­ным и высокообразованным человеком. Политически, по складу ума и характера, по стилю он был центристом. Ему нередко приходилось идти на большие компромис­сы со своей совестью, чтобы преодолевать недоверчи­вость и подозрительность Пия XII и других.

­жи Джедда, возглавлявший в АК Итальянскую федерацию мужчин-католиков. Хотя, повторяю, Де Гаспери лично был порядочным человеком, он по указке амери­канской администрации, после своей поездки в США, в Вашингтон, в январе 1947 года, порвал антифашистское единство и исключил из состава своего кабинета комму­нистов и социалистов. Это произошло в мае 1947 года. Де Гаспери зашел очень далеко, но это удовлетворяло далеко не всех. Так, клерикалы вообще не доверяли ХДП. Профессор Джедда и его главный союзник иезуит Риккардо Ломбарди вынашивали амбициозные полити­ческие планы, сводившиеся, если говорить суммарно, к тому, чтобы церковь непосредственно возглавила ан­тикоммунистическую кампанию очень большого мас­штаба. Падре Ломбарди работал в редакции «Чивильта каттолика» и в серии статей, написанных вскоре после падения фашизма, вполне ясно выразил эти идеи. После кризиса, вызванного распадом антифашистского фрон­та, предстояли парламентские выборы, назначенные на 18 апреля 1948 года. В предвидении этих выборов, были созданы Comitati civici (смысл: Гражданские коми­теты, мы будем называть их сокращенно КЧ). Их цель была вести массированную пропагандистскую кампанию, чтобы не допустить «победы красных». Луиджи Джедда возглавил КЧ, а падре Ломбарди ушел из ре­дакции и, будучи очень хорошим оратором, каждый ве­чер выступал по ватиканскому радио с агитационными речами. Его прозвали «Микрофон Господа».

­несто Руффини произнес почти неправдоподобную речь, посвященную Пию XII. Он заявил, что всех, кто осмелится хоть словом задеть священную личность папы, ожидает немедленная и неотвратимая небесная кара. 18 апреля католики одержали значительную победу. Взаимоотношения между Пием XII и Де Гаспери были очень сложными, папа около трех лет отказывался фор­мально признать ХДП. Один историк, собравший богатые материалы, пишет: «Джедда тайно работал над осуществлением своего давно задуманного плана — со­зданием широкого антикоммунистического движения, в котором объединились бы правые клерикальные и пра­вые националистические силы. Это движение должно было занять место ХДП » ¹³

­ных. Если Пий X видел во всем признаки модернизма, то папа Пачелли был совершенно одержим страхом пе­ред коммунистическими идеями и их влиянием на народные массы в Италии. Кроме того, он боялся всей культуры laica. Как мы помним, Пий XI в первой своей энциклике заявил о намерении созвать Ватиканский со­бор, но потом оставил это намерение. Папа Пачелли вернулся к этой идее. Он был уверен в том, что на протяжении исторического периода, прошедшего после 1870 года, положение в мире значительно ухудшилось.

Одной из главных причин была Октябрьская револю­ция. В общем, Пий XII намеревался объявить войну всей современной цивилизации. Отправными пунктами были две зловещие энциклики Sillabo и Pascendi. Вместо старого «Силлабуса» папа Пачелли намере­вался представить миру новый документ, такой же по духу, но приспособленный к изменившимся истори­ческим условиям. Вместо восьмидесяти заблуждений, перечисленных Пием IX, теперь было сформулировано только тринадцать. Среди них значились: неуважение к учению св. Фомы и к схоластической философии; при­верженность к доктринам социализма, экзистенциализ­ма, материализма, «языческого гуманизма»; утвержде­ние, будто социальная доктрина церкви устарела; от­рицание абсолютного приоритета интересов церкви. Работа над подготовкой собора началась в обстановке величайшей секретности весной 1948 года.

Но Пий XII колебался. Известно, что 24 февраля 1948 года кардинал Руффини (тот самый, что произнес речь в Палермо) в беседе с папой выдвинул идею созы­ва собора. И добавил, что за это высказывается также монсиньор Альфредо Оттавиани, тогда еще не кардинал, но человек, пользующийся очень большим влиянием, как асессор Сант’Уффицио. Поясним: Сант’Уффицио — это могущественная конгрегация, созданная еще в XVI веке (с 1968 года она называется конгрегацией по доктрине веры). В компетенцию Сант’Уффицио входит все, связанное с теологией, с прегрешениями против рели­гии и т. п. Возглавляет Сант’Уффицио сам папа. 4 марта, принимая Оттавиани, Пий XII затронул эту тему, и Оттавиани горячо поддержал идею созыва собора, так как накопилось множество важных проблем, в том числе «проблемы, созданные войной и коммунизмом, а также возможность возникновения новых конфликтов». Кроме того, надо было заняться вопросами культуры и провозглашением нескольких новых догм. Папа частично со­гласился и разрешил начать подготовительные, строго засекреченные работы. Оттавиани занялся этим так энергично, что уже к 22 марта представил папе список комиссий, которые надо было создать, и список наме­ченных членов. Он предлагал создать пять комиссий: «две теологические, одну каноническую, одну культур­ную, одну миссионерскую. Во главе должен был стоять руководящий комитет из представителей курии, облада­ющих организаторскими способностями и достаточным знанием языков»¹⁴

­ ный итальянский исследователь Витторио Горрезио, под­ черкивая реакционный характер понтификата, настаива­ ет и на психологических моментах. Папа Пачелли был, как теперь выражаются, крайне некоммуникабельным. Возможно, сама мысль, что в Рим прибудет несколько тысяч участников собора и с ними придется общаться, его пугала. Он не любил новых лиц, за все время своего понтификата назначил лишь двух новых кардиналов. Если в курии кто-нибудь умирал, он оставлял пост ва­кантным, не решаясь сделать выбор. Доверял он лишь немногим и, несмотря на свою осторожность, иногда очень ошибался. Непотизм достиг при нем очень внуши­тельных размеров, его племянники занимали крупные посты, наживали состояния. Внутри курии процветала коррупция, происходили финансовые скандалы, и мне почему-то часто вспоминаются замечательные «Запи­ски» Пия II.

После того как в июле 1949 года папа Пачелли, как считают многие, по совету Джедды, отлучил итальянских коммунистов от церкви, создалась почти ирреаль­ная атмосфера. Мне пришлось в связи с работой над этой главой прочесть тексты многих проповедей и пастырских посланий,— это нечто неправдоподобное по одержимости и по тупости. Альфредо Оттавиани (в ожидании муни­ципальных выборов 27 мая 1951 года) сказал одному католическому деятелю: «Можете говорить что хотите, даже насчет божественной природы Христа, но если в каком-нибудь самом захолустном уголке Сицилии будет заключен предвыборный блок с коммунистами, на сле­дующий же день я отдам распоряжение, чтобы вас от­ лучили от церкви»¹⁵.

Для иллюстрации обратимся к литературному свиде­тельству. «Cлуга знает лишь то, что делает господин, ибо господин говорит ему лишь о действии, но не о це­ли; вот почему он раболепствует и часто грешит против цели. Но Иисус Христос сказал нам, в чем эта цель. А вы ее разрушаете»¹⁶­гантно изданной книжке. Вся она построена на письмах и документах, а некоторые документы так секретны, что в свое время разглашение их грозило отлучением от церкви. В книге повествуется «о взаимоотношениях между церковью Пия XII и одним мятежным еписко­пом». Епископа звали Анджело Фикарра, центром его епархии был маленький городок Патти на Сицилии. Предыстория относится к октябрю 1938 года, когда епископ, повинуясь категорическому запрещению Вати­кана показывать кинофильмы во время религиозных праздников, пытался помешать демонстрации докумен­тального фильма о поездке Муссолини по Сицилии в день, когда шли торжества в честь святого покровителя одного из селений епархии. Местные фашистские власти обиделись и пожаловались Ватикану. Вскоре Фикарра получил письмо от кардинала Пачелли, будущего папы Пия XII, с просьбой дать объяснение. Епископ ответил искренне и наивно, было ясно, что политика его ничуть не интересует. Он просто верил в свою правду и соответ­ственно этой своей правде поступал. Последствий не было.

­ции ХДП решил уйти в отставку, но одновременно по­слал епископу патетическое и угрожающее письмо, в ко­тором, в частности, говорилось: «Всюду работают во имя Бога, а в Патти работали во имя сатаны» (под сатаной подразумевался блок коммунистов и партий laid, одержавший победу над ХДП). В 1949 году новые муниципальные выборы дали те же результаты. Всю от­ветственность возложили на епископа, который не моби­лизовал клир для обработки избирателей. В тогдашних условиях от епископа, решительно отказывавшегося заниматься политикой, надо было непременно избавить­ся. Эта повесть-памфлет, написанная сухо, лаконично, страстно, рассказывает о современном варианте инкви­зиции.

­го ла Матина. Этот диакон был обвинен в ереси и сожжен на костре; та книга тоже была основана на под­линных материалах. На этот раз никому не угрожал ни костер, ни даже отлучение от церкви. Просто на протя­жении десяти лет длился беспримерный психологи­ческий нажим на недогадливого и упрямого епископа. Он, конечно, послушный сын церкви, но верит в понятия правды и справедливости. Курия шлет ему письма, веж­ливо, но авторитетно объясняет, что он стар, болен и вряд ли может продолжать пастырское служение. Все тщетно. Анджело Фикарра отвечает кротко и почтитель­ но, но хочет оставаться на своем посту.

«Джорнале ди Сичилия» появляется сообщение, что епископ Фикарра по собственной просьбе освобожден от должности и назначен архиепископом в Леонтополи ди Аугусаминико, в Египте. Только, во-пер­вых, Фикарра никогда не обращался с такой просьбой, а во-вторых, никакой епархии в Леонтополи вообще не существовало. Эту маленькую — всего 84 страницы — книжку написал Леонардо Шаша. Он напоминает, что один персонаж Хемингуэя, сражавшийся в гражданской войне в Испании на стороне революции, «не мог бы убить даже епископа». Шаша заявляет, что он тоже не мог бы убить, при всем том, что епископы представляли и представляют в сицилиаиской и итальянской церкви. Только сам Шаша никогда не поверил бы, что однажды начнет рассказывать о судьбе епископа-сицилианца в духе апологии, а не иронически, не с отвращением. Как же это могло случиться? Просто Шаша так долго и в стольких книгах говорил о «дурных» священниках, что рано или поздно ему должен был попасться также «хороший» священник. Но писатель предупреждает: «Пусть никто из тех, кто прочтет эту маленькую книжку, не примет ее за результат моей эволюции или инволю­ции — в зависимости от того, кто будет выносить сужде­ние» ¹⁷

Вышло так, что главным персонажем этой главы оказался Пий XII, в связи с чем я много думала о том, почему так непредусмотрительно повел себя дух святой, присутствовавший на конклаве и посоветовавший избрать кардинала Пачелли. Впрочем, наверное, духу свя­тому виднее. Но уж так было. Добавим, что Пий XII был также мистиком. Когда однажды Ассошиэйтед Пресс сообщила, что папе дважды являлась Мадонна, многие газетчики были уверены, что это злая шутка ан­типапистов. А между тем папский легат в Португалии кардинал Федерико Тодесканини на самом деле сказал об этом перед громадной толпой в селении Фатима, где, по преданию, Мадонна в 1917 году явилась трем девочкам-пастушкам. Культ папы в последние годы его жиз­ни доходил до полного абсурда. В 1957 году вышла книга, предназначенная для народа. Там говорилось: «Папа — это Господь на земле. Иисус поставил его выше пророков, выше Иоанна Крестителя, выше ангелов. Иисус поставил папу рядом с Богом. В самом деле, он сказал Петру и преемникам Петра: «Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается, а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня» (Евангелие от Луки 10, 16).

­ды Пачелли, нашел полные презрения слова: «Церковь царила неприступная и лицемерная, смешивая абсолют­ное с абсолютизмом, твердость со склерозом, непреклонность с непониманием, культуру с попугайничаньем, уверенность с предубеждениями, трансцендентность с ирреальностью, реформы с предательством». Все было до абсурда засекреченным. В ближайшем окружения Пия XII очень большую роль играла его домоправитель­ница монахиня сестра Паскуалина, состоявшая при папе сорок лет. Утверждали, что от ее расположения или, напротив, неприязни к кому-либо зависело очень мно­гое.

«Мне нужны не сотрудники, а исполнители». При всем том он был робким. Может быть, отчасти потому, что слегка заикался, и это его смущало. Но когда он говорил гром­ко, публично, то не заикался. Может быть, поэтому он так часто выступал. Что касается мистицизма и его видений (кроме Мадонны его однажды, как он говорил, посетил — хотя лишь на несколько мгновений — сам Иисус Христос),— то тут, вероятно, дело не в мистике, а в склерозе.

­дение католических газет, пропагандировавших любую нелепость,— все это содержало в себе нечто совершенно абсурдное. Из-за бессмысленной засекреченности и дву­смысленности официальных медицинских бюллетеней во время его последней болезни (бюллетени выпускались аккуратно) произошла совершенно фантастическая ис­тория: самые влиятельные газеты в Риме дали сообще­ние о смерти Пия XII почти за сутки до того, как он действительно умер; это звучит почти неправдоподобно, но так было. Есть разные гипотезы относительно того, как все это могло произойти.

Приведу одну из распространенных гипотез. Будто бы группа хроникеров, дежуривших около дворца, заключила соглашение с одним монсиньором... Этот мон­синьор должен был открыть такое-то окно, едва лишь скончается папа. Но по чистой случайности окно открыл один из слуг. В результате газеты под огромными заголовками поместили сообщение о том, что Пий XII скон­чался 8 октября 1958 года в 10 часов 40 минут утра. Привели даже его последние слова, звучавшие чрезвы­чайно патетически: «Благословляю все человечество, молюсь за мир, мир, мир, благословляю город Рим. Моли­тесь за меня».

­зиденцию римских пап Кастель Гондольфо, их публично сожгли на площади как святотатственные, а «Оссерваторе романо» официально протестовал против безответ­ственности итальянских газет. Папа умер лишь утром 9 октября. И хотя его смерти все ждали, в Италии во­царилась атмосфера чрезвычайного беспокойства. Очень многие, вероятно, радовались тому, что наконец закон­чился этот тяжелый, реакционный, свинцовый понтифи­кат. Все понимали, что неизбежно наступят перемены. И перемены очень серьезные. Но никто не мог предви­деть, в каком направлении будут развиваться события.

Примечания.

1. Commentari di Enea Silvio Piccolom ini, traduzione dal latino di Giuseppe Bernetti. Milano, 1981, p. 3.

4. Giorgio Candeloro, p. 455

«Primato 1940— 1943». A ntologia a cura di Luisa Mangoni. Bari, 1977, p. 8.

6. Pietro Scoppola. La Chiesa... p. 304.

9. Pietro Scoppola. La proposta politica di De Gasperi. Bologna, 1977, p. 91.

10. Adriano Ossicini. Cribtiani non dem ocristiani. Intervista di Adriano Declich. Roma, 1980, p. 53

— 1945. Milano, 1973, p. 237.

—258.

13. Domenico Settembrini. La Chiesa nella politica italiana (1944— 1963). Milano, 1977, p. 250

16. Pascal. Pensees. Paris, 1936, p. 417,