Кин Ц.И.: Алхимия и реальность.
Они хотели быть понятыми.

ОНИ ХОТЕЛИ БЫТЬ ПОНЯТЫМИ

Антимодернистскэч энциклика в действительности направлена против имманентного в современ­ной науке.

Антонио Грамши

— 1914) вступил на папский престол 4 августа 1903 года и принял имя Пий X. Выбор имени папы обычно не бы­вает случайным. Красивое лицо, значительное, пожалуй, жесткое. Выражение силы и уверенности, ничего бла­гостного. Чувствуется личность. Такие люди, обладая огромной властью, могут сделать много хорошего, но и много плохого. У Джузеппе Сарто была репутация умеренного человека, считалось, что он будет проявлять терпимость по отношению к модернистам. Но ровно через два месяца после вступления на папский престол Пий X опубликовал энциклику Е supremi apostulatus, не оставлявшую места для сомнений: никаких отклоне­ний от ортодоксии, никакого «рационализма или полурационализма», беспрекословное подчинение иерархии. Комментируя текст, Ранкетти находит в нем «нечто средневековое».

­ря 1903 года его важнейшие книги внесены в Индекс. Почти никто из модернистов не понял серьезности собы­тия, многие уговаривали Луази подчиниться. Фогаццаро писал ему: «Ваши книги осуждены. Предполагаю и наде­юсь, что вы не откажетесь от жеста внешнего повиновения. Это все, чего высшие церковные власти могут тре­бовать от вас. Некоторые итальянские католики, любя­щие вас и восхищающиеся вами, поручили мне сказать вам, что, по их глубокому убеждению, настанет день, когда силой вещей ваши идеи будут приняты тем одно­временно позитивным и мистическим будущим католичеством, который мы, каждый на своем участке, стара­емся подготовить. Вы, конечно, не желали бы, чтобы мы выступили против покаравшего вас декрета: вас интере­суют идеи, а не моменты личной удовлетворенности, ко­торые могли бы помешать их успеху»¹. Фогаццаро — мы знаем — не был борцом, ему казалось нормальным, что Луази должен подчиниться. Он писал также, что итальянские друзья не сделают имя Луази своим «боевым знаменем», так как это повредило бы общему делу. Но что означал загадочный католицизм, одновременно позитивный и мистический, непо­нятно. Фогаццаро вряд ли глубоко вдумывался в суть идей, да Луази и не делился с ним своими соображени­ями.

Моральную поддержку Луази получил от фон Хюгеля и французского философа Мориса Блонделя. Итальян­ские светские газеты отнеслись к истории с Луази как к скандалу, ознаменовавшему начало нового понтифика­та. Именно в это время начинают выдвигаться такие люди, как монсиньор Умберто Бениньи, писавший моло­дому священнику Эрнесто Буонаюти, которому предсто­яло стать лидером второго поколения модернистов: «Мой добрый друг, вы в самом деле верите, что люди в нашем мире способны на что-либо хорошее? История — это постоянный позыв к рвоте, и для этого человечеству не нужно ничего, кроме инквизиции»².

«Святой» внесен в Индекс, а «Коррьере делла сера», миланская светская газета, печатает отрывки из «Конфиденциального пись­ма другу — профессору антропологу». Письмо не подпи­сано, но авторство скоро раскрывается: эго Тиррелл, текст написан еще в 1903 году, но его отредактировал Фогаццаро, а Тиррелл вообще не хотел его печатать. Все это привело к исключению его из ордена иезуитов и к отчаянной травле. Вообще 1905 год знаменуется реши­тельным наступлением церковной иерархии и клери­кальной печати на всех сторонников обновления. «Чивильта каттолика» издевается над Луази, над Фогацца­ро, Минокки, Семериа, Ромоло Мурри и Буонаюти, в котором, возможно, угадывали нового лидера.

Но модернисты не сдавались. Они вели себя по-разному, в соответствии с убеждениями и темпераментом, но не считали себя побежденными, выпускали новые журналы, например, «Ринноваменто» (идеологи — Фо­гаццаро и фон Хюгель), «Нова эт Ветера», который Буонаюти основал в 1908 году. Там сотрудничали одарен­ные люди; кроме того, завязывались дружеские личные связи с представителями светской литературы, напри­мер, с Джованни Папини (1881 —1956), который позднее стал католиком, и Джузеппе Преццолини — он умер в 1982 году, на сто первом году жизни, превратившись почти что в миф. Однако приближалась катастрофа. 16 сентября 1907 года Пий X опубликовал энцикли­ку, в которой был впервые официально употреблен при­ думанный монсиньором Бениньи термин «модернизм». Энциклика называлась Pascendi dominici gregis, или просто Pascendi. Если считать, что первый период в истории модернизма кончился со смертью папы Льва XIII, то второй кончился опубликованием этой эн­циклики. Строго говоря, она не была полной неожидан­ностью, так как еще 17 августа в декрете Lamentabili были перечислены 65 заблуждений, касающихся вероу­чения. Перед опубликованием «Силлабуса» тоже было нечто вроде пролога. Можно сказать, что Пий X даже в смысле метода повторил то, что сделал Пий IX. И все- таки Pascendi вызвала форменный шок, потому что означала полный разгром. Модернизм, пестрый, неодно­родный, внутренне противоречивый, был представлен в энциклике как своего рода цельная антидоктрина. Тон был исключительно резким.

«Оссерваторе романо» сказано осторожно: «В энциклике Pascendi от 8 сентября 1907 года папа осуждает все отклонения и ошибки, об­общенно называющиеся модернизмом, и призывает всех, принадлежащих к церкви, к большей верности дог­матическим принципам и основам веры, к полному присоединению к учению». Пий X занимал папский престол уже четыре года, оснований для надежд и иллюзий на­ счет его намерений ни у модернистов, ни у полумодернистов, ни у мирян, интересовавшихся церковными делами, быть не могло. И все-таки энциклику восприняли как удар. Мы цитировали наивное письмо, которое Фогаццаро отправил Луази. Но после опубликования энциклики «Ринноваменто» поместил полемическую статью, присоединившись к Тирреллу, заявившему, что все это «софистика» и лучше бы Ватикан разобрался в разнице между позициями новаторов по разным вопро­сам. А журнал «Нова эт Ветера» вообще вышел в 1908 году после энциклики и занял самые радикальные позиции: именно в нем Буонаюти напечатал одну за другой две своих статьи, полемизируя с Ватиканом. Бу­онаюти (иногда выступавший под псевдонимом) утвер­ждал, что в основе новых идей лежит историческая кри­тика, писал и о христианском социализме, но вскользь. Очень интересны, как всегда, письма. Письма Луази, Фогаццаро, Буонаюти. Случилось так, что филолог и библеист Луази был в фокусе всех событий. Грамши высоко ценил его, ибо Луази «разоблачал невежествен­ность абсолютистского католицизма и опасность того, что громадная мировая империя находится в руках па­пы». Фогаццаро в своих письмах предстает одновременно искренним, наивным, даже чуть-чуть элементарным, но умным и честным. Буонаюти был просто влюблен в Тиррелла, казавшегося ему образцом человека-рыцаря. Он хотел, «чтобы на его могильной плите были выграви­ рованы чаша и просфора, символ вечного священнослужительства — как у Тиррелла»³

Буонаюти написал «Программу модернистов», в ко­торой решительно отказывался от схоластического толкования доктрины и пытался «создать новый синтез». Его путь был не простым, а извилистым, с падениями и со взлетами, со свершениями и почти постыдными ком­промиссами. Его книга «Римский пилигрим» — трагическая и горькая. «Программа модернистов» — это бро­шюра, которую он написал в Риме в конце 1907 года, после энциклики. Брошюра, имевшая значительный успех в Италии и за рубежом, была написана так саркастически, что некоторые говорили о карикатуре. Бро­шюра была анонимной, но авторство Буонаюти бесспор­но. Приведем одну интересную цитату: «В то время расцвела целая литература. Писали ано­нимно или под псевдонимами. Эта литература содержа­лась в журналах, брошюрах, попадала в газеты: модер­нисты выражали свою тревогу и боль. В то время и позже много спорили об этих анонимных текстах. Ко­нечно, они не делали чести молодым реформаторам, а скорее доказывали дремавшее в них двуличие. Но не следует придавать этому слишком много значения. Сре­да — с той и другой стороны — была такой, какой была. Сальваторе Минокки в своих «Воспоминаниях одного модерниста» оставил нам глубоко человеческое свидетельство об атмосфере того времени, когда все это про­исходило, об ошибках, совершавшихся одними и други­ми. «Наши души скорбят,— пишет Минокки.— Мы хоте­ли бы верить в Бога и в церковь, отдать нашу душу и нашу жизнь для обновления католицизма, в котором рождены и желали бы умереть. Мы только бы хотели.;, чтобы нас поняли, обнадежили. А между тем. Все кон­чено!» И добавляет в другом месте: «Это была их, это была наша трагедия» ⁴

— один из двух священников, посетивших Ясную Поляну. И Минокки, и Семериа, и — позднее — Буонаюти видели в религии «элемент вели­чайшей важности в моральной и социальной жизни народов», как пишет Гарэн. И, сознавая вес и значение католицизма, хотели остаться в его лоне в качестве активной и обновляющей силы. Примерно то же можно сказать о Фогаццаро (Грамши обронил когда-то оставшуюся нерасшифрованной фразу: «Подумаем о судьбе Фогаццаро»). Кстати, в 1906 году Толстой назвал имя Фогаццаро, перечисляя самых известных западноевро­пейских писателей. А Джованни Семериа? В 1908 году генуэзский архиепископ запретил Семериа проповедо­вать, а еще через год глава конгрегации «барнабитов» (конгрегация св. Павла, основанная в XVI веке), к ко­торой принадлежал Семериа, распорядился, чтобы он переехал в Бельгию. Однажды Семериа написал: «Я не хочу решать, что лучше — великодушие или благоразу­мие: человечество нуждается в том и в другом». Мысль очень любопытная. Мы думаем о высоком модернизме и о католических интеллигентах, чьи судьбы во многом за­висели от проблемы личного выбора. Фогаццаро и Буонаюти печатались в одном и том же журнале, но Фогац­царо писал осторожно, а Буонаюти упрекал его и Ми­нокки (тот тоже был осторожным и шел на уступки) во всех смертных грехах, а всю группу «Ринноваменто» — в интеллектуальном кокетстве. Но кто раньше, кто по­ зже — все они попали под огонь.

Много позже Джованни Папини, который только то и делал, что «менял свои души», в одной статье посвятил десять пунктов — ему очень нравилось придумывать пункты — итальянскому высокому модернизму. «Я,— писал Папини,— сотрудничал в «Ринноваменто» и в «Нова эт Ветера» и поддерживал личные контакты с лучшими из модернистов». Папини считает модернизм течением, пришедшим в Италию из-за рубежа, преимущественно из Франции и Англии, называет имена Луази, Тиррелла и Джона Генри Ньюмена, о котором я не упоминала. Это кардинал, представитель католической теологии в Англии, исповедовавший взгляды, отличавшиеся от томистской философии. Папини характеризует модернизм как своего рода революционное движение, хотя в нем и было нечто «папистское и иезуитское». Ре­волюционное потому, что модернизм выступал «против догматов, понимаемых слишком буквально, против слишком большого числа религиозных легенд, нуждаю­щихся в аллегорических интерпретациях, против фило­софских подтекстов или абсолютных запрещений». Мо­дернизм стремился, в интересах веры, «воспользоваться достижениями современной науки, исторических иссле­дований, привести образованные умы, разочаровавшие­ся в церкви, к тысячелетней вере».

Не забудем, что Джованни Папини — один из зна­менитых итальянских писателей XX века. Эта статья написана в 1911 году, католиком он станет позднее. Про­должим цитату: «На протяжении нескольких лет он (модернизм. — Ц. К.) имел большое влияние, его боя­лись, с ним боролись всеми средствами церковные ретрограды. Бедный Пий X должен был осуждать его пункт за пунктом при помощи теологов курии, преследовать его всячески, запрещая газеты, лишая священников сана, проводя чистки в семинариях. Но вожди итальян­ ского модернизма не сумели организованно сделать большой шаг вперед, подняв мятеж, который произвел бы большое впечатление на стольких симпатизирующих, и создать ядро новой церкви. Не то из-за неясности идей, не то из-за личных интересов, не то из-за душев­ной слабости они не хотели стать мучениками. Фогац­царо и его преданный Скотти подчинились. Мурри, ка­чаясь несколько лет между демократией и теократией, между томизмом и философией действия, кончил тем, что женился, стал депутатом парламента, антиклерика­лом и радикалом. Семериа продолжал потихоньку под­держивать огонек, но не хотел снять сутану. Минокки был лишен сана, но занял всего лишь расплывчато­ демократическую позицию».

«крайне левую группу модер­нистов» (Буонаюти и других) в том, что они почти все­гда выступали анонимно, а «самую серьезную группу — миланскую» — в том, что ее члены предпочли оставить поле боя и заняться литературой, историей и социаль­ной деятельностью. И вот конец раздела о модернистах: «Все эти беспокойные силы не сумели объединиться, до­говориться, обновить старый мир, из которого они вы­шли, или создать фундамент нового мира. То, что они делали, могло быть исключительно полезным, как мост для перехода от закостеневшей традиционной и фор­мальной веры к будущей полной свободе духа, но все было слишком кратко и эфемерно. Многие священники покинули церковь, но для тех, кто остался, церковь ста­ла еще более жесткой и подозрительной. Так и Лютер, принудив Рим к контрреформации, помешал развитию умственной свободы, начавшей возникать в Италии в XV и XVI веках» ⁵

«не бунтующими, но стремящимися сохранить дух движения». Он нарисовал замечательный портрет Буонаюти, которого считал одним из талантливейших людей, каких когда- либо знала Италия. «Все у него было: редкостный ум, убедительное красноречие, блестящее перо, всесторон­няя культура и удивительное личное обаяние. Если бы после смерти Льва XIII папский престол занял человек иного типа, — пишет Емоло, — то Эрнесто Буонаюти несомненно мог бы стать итальянским Ньюменом»⁶. К не­счастью, история не признает самого понятия если, и судьба Буонаюти сложится драматично.

Теперь надо упомянуть о течении внутри католи­ческой церкви, бывшем злейшим врагом модернизма. Оно называется интегризм. Течение это возникло в Ита­лии сразу после опубликования энциклики Pascendi. Однако авторитетный французский исследователь Эмиль Пула, автор фундаментальных трудов («История, догма и критика в модернистском кризисе», «Священнослужи­тель, который не предал: Альфред Луази» и т. д.), счи­тает, что корни интегризма уходят к эпохе просветите­лей и к 178. 9 году. После опубликования Pascendi из­вестный нам уже монсиньор Умберто Бениньи с ведома и согласия папы основал секретную международную организацию, в просторечии называемую «La Sapinière» — «Сосновая роща». Полное название: «Sodalitium pianum (SP)», или «Societa San Pio V». Это мно­гозначительно, так как при Пии V состоялся последний крестовый поход.

Монсиньор Бениньи был человеком большой эруди­ции, весьма энергичным.. Талантливый журналист и автор серьезных трудов о социальной католической док­трине, он был также и дипломатом и при Пии X зани­мал видные посты в ватиканской иерархии. Пула осто­рожно замечает, что Умберто Бениньи «вел свою антимодернистскую, контрреволюционную и антисемитскую пропаганду отчасти тайно». Но Рапони и Дзамбарбьери пишут прямо: «Наряду с индивидуальными и кол­лективными документами епископов, желавших предо­стеречь верующих против новой «ереси», публикуются статьи теологов и полемистов, которые хотят изложить и оспорить модернистские доктрины. Но самым неприят­ным аспектов борьбы против модернизма — не считая репрессивных мер против священников, которых лишали права преподавать в семинариях, и чисток в религиозных конгрегациях и т. д. — было создание своего рода се­кретной организации, целью которой была защита орто­доксии. Создал ее сотрудник курии, монсиньор Умберто Бениньи» ⁷

«Джорнале д’ Италия» печатала Минокки), изме­нили свою позицию. Бениньи основал также официаль­ный Бюллетень, печатавшийся раньше по-итальянски, потом по-французски, но неизменно в Риме. Этот Бюл­летень принес монсиньору громкую известность и мно­жество врагов, так как Бениньи не привык стесняться. Пула называет организацию, созданную Бениньи, «ан­тителом», которое возникло, когда церковь находилась в состоянии кризиса. Он же пишет, что пока «не доказано», будто монсиньор и его друзья не просто полемизировали, а занимались доносительством, но трудно отри­цать, что «они были очень неприятным образом замеша­ны во многих неприятных делах». Вообще шла охота за ведьмами, и «модернистов видели повсюду». За каждым шагом Буонаюги следила «Чивильта каттолика». Но он самая эмблематическая фигура, слежка распространя­лась и на рядовых священников и laid при малейшем подозрении в еретических взглядах, а понятие ереси истолковывалось очень широко.

Когда сейчас, в 80-х годах XX века, привыкшие к условиям нашего времени и к воздействию средств массовой информации, мы думаем о масштабах борьбы за aggiornamento, она может показаться не столь уж зна­чительной. Журнал «Нуова эт Ветера», основанный Буонаюти под всевдонимом Паоло Винчи, выпустил всего девятнадцать номеров и был закрыт по приказу римско­го первосвященника. Мог ли он оказывать реальное влияние, он и другие журналы, и библеисты, как Луази, и фон Хюгель, и Тиррелл, и Фогаццаро, и все другие, кого я не назвала? Ответ на этот вопрос зависит от того, как расценивать роль идей. Марксизм учит и обязывает нас считать эту роль важнейшей, все помнят, как Маркс и Ленин восставали против упрощенного понимания соотношений между базисом и надстройкой. Никого из «мо­лодых католических социологов» и лидеров высокого модернизма не надо идеализировать. Как часто они от­ давали дань человеческим слабостям, обменивались ненужными колкостями, уступали искушениям. И все- таки роль этого движения было бы ошибочно недооценивать.

Джованни Папини нередко бывал циничным, но его горькие рассуждения о модернизме мне кажутся искренними и даже выстраданными. Сторонники aggiornamento хотели быть понятыми. Но вся эта страница истории идет под знаком трагедии. Вспомним о том, что писал Энгельс в статье «К истории первоначального христианства». «В истории первоначального христиан­ства имеются достойные внимания точки соприкосновения с современным рабочим движением. Как и последнее, христианство возникло как движение угнетенных: оно выступало сначала как религия рабов и вольноотпущен­ников, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов. И христианство и рабочий социа­лизм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмерт­ной потусторонней жизни на небе, социализм же — в этом мире, в переустройстве общества. И христианство и рабочий социализм подвергались преследованиям и го­нениям, их последователей травили, к ним применяли исключительные законы: к одним — как к врагам рода человеческого, к другим — как к врагам государства, религии, семьи, общественного порядка. И вопреки всем преследованиям, а часто даже непосредственно благода­ря им, и христианство и социализм победоносно, неудер­жимо прокладывали себе путь вперед» ⁸ И вот, думая о том, что писал Энгельс, невольно начинаешь представ­ лять себе католических модернистов в этом свете. Дело ведь не в том или ином истолковании библейских тек­стов, это только форма, конкретное проявление веры в высокие человеческие идеалы.

«Святой» в романе Фогаццаро с ху­дожественной точки зрения несостоятелен, но он говорил папе римскому о том, что Христос хотел видеть свою церковь бедной, а не корыстной, хотел видеть ее чистой, а не такой, которая провозглашает в своих энцикликах, вроде «Силлабуса» и Pascendi, мракобесие. И еще один важный вопрос: соотношение молодых като­лических социологов и модернистов, работающих в об­ласти духовных valori. Когда молодой священник Ромоло Мурри только начинал социальную и политическую работу, с ним какое-то время близко сотрудничал падре Семериа. Один серьезный итальянский исследователь, Г Б. Гуццетти, пишет о том, что то христианство, во имя которого бились Мурри и его сторонники, «было нe современным христианством, но обновленным, воз­вращенным к своим первоначальным истокам, отчасти также в духе идей Джордж Тиррелла»⁹ ­тивными правящими классами, что извращается сама история христианства, и ее надо прочесть заново, вне ветхих догм. Гуццетти прав, сопоставляя некоторые име­на. При всех разногласиях, при различии задач, стояв­ших перед теми католиками, которые работали в народ­ных толщах, окунувшись в реальные земные нужды рабочих, крестьян, ремесленников, и теми, кто занимал­ся литературой или библеистикой, есть неоспоримая связь — ведь все они принадлежали к одному лагерю. Конечно, внутри одного и того же лагеря много раз­ных граней. В то время, когда Буонаюти основал свой журнал, была выпущена брошюра, озаглавленная «По­чему мы социалисты и христиане». В ней говорилось, что господь указал христианам три главных догмы: вера в жизнь, справедливость и милосердие. «Социализм — это прежде всего душевные запросы, чувство возмущения против социальных несправедливостей и сильней­шая жажда обновления общества. Таким образом, со­циалистический идеал имманентен для человеческого со­знания». В брошюре выдвигался лозунг: «За Христа, против Ватикана. За социализм, против всех регрессив­ных и реакционных партий». Брошюра предназначена для широкой, не слишком интеллектуально изощренной аудитории: прямо, почти без аргументов, проводилась мысль о близости христианства и социализма: «Обе программы совпадают, ибо Христос присутствует везде, где борются за справедливость и за добро». И вывод: «Следовательно, Христос присутствует в развитии соци­ализма и триумф социализма станет триумфом христианского духа. Мы говорим нашим товарищам по религи­озной вере: будьте полностью христианами, тогда вы будете социалистами и антиклерикалами. А нашим то­ варищам по социальной борьбе мы говорим: будьте пол­ностью социалистами, и тогда вы станете христиа­нами» ^10.

Была даже небольшая группа социалистов-христиан, официально просивших принять их в ряды Итальянской социалистической партии, но им отказали. У меня нет сведений, принадлежала ли эта группа отвергнутых социалистов-христиан к модернистам. Опубликовано, однако, немало документов, свидетельствующих о том, что многие модернисты проявляли живой интерес к со­циализму. Но была шедшая издавна традиция, мешав­шая сближению. Слова Минокки о том, что они хотели только быть понятыми, драматичны: их не хотел пони­мать решительно никто: ни социалисты, ни авторитет­ные, просвещеннейшие представители светской культу­ры в Италии и в других странах. Об этом с большой горечью писал Антонио Грамши.

форму, и оставил нам богатейшее наследие. Тема като­лицизма так привлекала его, что он возвращался к ней в различных аспектах, шла ли речь о Макиавелли или, скажем, о народной литературе. Грамши не мог про­стить Бенедетто Кроче его равнодушия, его пренебре­жения к движению католической мысли, которому сам Грамши уделил так много внимания; он писал: «То, что Кроче должен был быть антимодернистом, можно по­нять, поскольку он был антикатоликом, но его поведе­ние, в свете идеологической борьбы, характерно не этим. Объективно Кроче был драгоценным союзником иезуи­тов против модернизма» ¹¹

­ванно, вне контекста духовной жизни той исторической эпохи. Старые ценности рушились, важны были иска­ ния. Директор журнала «Л’Анима» философ и моралист Джованни Амендола был одним из тех немногих людей, кто понимал: католические интеллигенты, искавшие исти­ну, независимо от результатов, к которым они приходили, достойны внимания и поддержки. Может быть, не слу­чайно, что и Грамши и Амендола сходились в этом.

Примечания

2. Michele Ranсhetti, p. 106.

—39

5. La cultura italiana del’900 attraverso le riviste. Volum e quattro. «Lacerba», «La Voce» (1914— 1916). Torino, 1961, p. 162.

9. G. В. Guzzetti. II movim ento cattolico italiano dall’Unita ad oggi. Napoli, 1980, p. 238.