Кин Ц.И.: Алхимия и реальность.
Беспокойный и умиротворяющий католицизм

БЕСПОКОЙНЫЙ И УМИРОТВОРЯЮЩИЙ КАТОЛИЦИЗМ

Ныне род человеческий переживает новый кризис своей исто­рии, в котором глубокие и быстрые перемены распространяются посте­пенно на весь мир.

Gaudium et spes

­стоит нелегкий конклав, так как серьезные разногласия между курией и сторонниками aggiornamento намети­лись давно. Курия, возможно, хотела бы избрания чело­века преклонного возраста с тем, чтобы его понтификат длился недолго и за это время удалось бы разобраться в запутанном положении, создавшемся при покойном папе. Кроме того, курия желала преемственности. Papa bili, то есть лиц, чьи кандидатуры могли возникнуть, было не очень много. Считается, что курия хотела бы избрания римлянина кардинала Бенедетто Алоизи Мазеллы, осторожного и гибкого человека, который умел приспосабливаться к обстоятельствам и поступать «как надо».

­ зываемая французская партия. Мы помним коварного Гульельма Руанского, которого победил Эней Пикколомини. Вообще история взаимоотношений французского и итальянского епископатов сложная. После смерти Пия XII другим кардиналам было дано понять, что но­вым папой должен стать если не француз, то, во всяком случае, человек, которому в Париже доверяют. Француз­скую партию возглавлял тогда упоминавшийся вскользь кардинал Эудженио Тиссеран. Он был человеком высо­кой культуры, лингвистом, создавшим в Ватикане одну из лучших библиотек мира. У него были все качества лидера. После смерти Пия XII кардинал Тиссеран при­ехал в Рим и, пользуясь своим огромным влиянием, на­чал «изгонять торгашей из храма». Конкретно: был из­гнан личный врач покойного папы, Галеацци-Лизи, ко­торый, продавал газетам, и еженедельникам фотографии агонизирующего Пия XII (позднее этого врача исклю­чили также из корпорации медиков). Потом была из­гнана и монахиня Паскуалина. Тиссеран и его друзья сочли за благо, чтобы новым папой опять стал италья­нец. После сложных арифметических выкладок осталось четыре кандидата, двое из которых были крайними ре­акционерами, один «слишком проникся сицилианскими традициями» (намек на нравы мафии). Четвертым был патриарх Венецианский, человек замечательный по своим нравственным качествам. К счастью, избрали его.

Анджело Ронкалли (1881 — 1863) был сыном крестьянина-испольщика, третьим из тринадцати детей в этой семье. Следовательно, интеллигент в первом поколении. Некоторые крестьянские черты, например, довольно невинное лукавство, он сохранил навсегда. Он расска­зывал, как однажды попал в очень затруднительное по­ложение: его назначили папским нунцием в Париж, и предстояло первое свидание с генералом Де Голлем, от которого можно было ожидать неприятностей. Тогда (Ронкалли добавляет, что это ему, наверное, внушил святой дух): «.. . Я сказал себе: дорогой мой Анджело, принимая во внимание обстоятельства, у тебя есть толь­ко один способ выкрутиться, даже если это не очень приятно» для самолюбия: притворись дураком, Анджело, притворись дураком» ¹ Что он и сделал и успешно из­ бежал спора с Де Голлем.

­ ский престол, имя Иоанн? Последний папа Иоанн XXII, живший в XIV веке, оставил по себе очень плохую сла­ву (не говоря уже о том, что в начале XV века был антипапа Иоанн XXIII). С тех пор на протяжении сто­летий никто не брал себе имя Иоанн. Но Ронкалли сде­лал так лишь потому, что Иоанном звали его отца. Ник­то не ожидал того, что произойдет: сразу после корона­ции, 4 ноября 1958 года, в нарушение всех традиций, едва лишь закончилось пение молитв, новый папа обратился к верующим с проповедью, которая прозвучала как про­граммная речь и знаменовала решительный разрыв с прошлым, с наследием, полученным от Пия XII. «Оссерваторе романо» со своей идеей преемственности в данном случае просто фальсифицирует историю. Папа Иоанн XX III говорил как гуманист, цитировал св, Фому, блаженного Августина и, рядом с ними, Цицерона, под­черкивая великое значение культуры, и не сделал ни одного критического замечания о светской культуре. Он говорил также о материальных нуждах людей, о соци­альной справедливости. Для того чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что происходит разрыв с прошлым, папа Ронкалли сказал: «Каждый понтификат имеет свои особенности в зависимости от того, кто выражает и воплощает задачи этого понтификата». Сказать яснее было невозможно. Внутри курии немедленно воз­никло подспудное, но сильное раздражение против но­вого папы. Но он в кратчайший срок завоевал колос­сальную популярность, совершенно не прибегая к рекламе и, в отличие от своего предшественника, проявляя полное равнодушие к мистике и к чудесам.

Иногда в работах, посвященных Иоанну XXIII, итальянские авторы его немножко стилизуют, акценти­руя доброту, отеческое отношение ко всем и прочее. Между тем все сложнее. Он, бесспорно, был добрым по природе, но никогда, ни в бытность патриархом Венеци­анским, ни будучи папой, не проявлял этой доброты публично, он терпеть не мог патернализма. Ему претили поза, риторика, демагогия, он всегда был естественным, и некоторых это шокировало, а других восхищало. Он, например, не проявлял традиционной нежности к детям и сказал однажды толпе верующих, что детей лучше оставлять дома, а то они мешают ему выступать. Он бесцеремонно прогонял фотографов, но один раз снялся вместе с заключенными. Визит в тюрьму был беспреце­дентным, да он еще рассказывал там о каком-то своем дядюшке, арестованном за нарушение правил охоты, о том, как переживала вся семья судьбу этого poveretto (бедняги). Иоанн XXIII очень хорошо говорил с заклю­ченными, и они устроили ему овацию.

­тынь — конечно, но французский средне, а уж англий­ский. .. 6 декабря 1959 года, принимая Эйзенхауэра, он начал было говорить по-английски с трудом заученную речь, но грубо ошибся, сам это заметил и с присущей ему непосредственностью воскликнул: «О che bello!» Эйзенхауэр сообразил, начал смеяться, и все обошлось просто и хорошо. Все дело в том, что он был именно естественным человеком, поэтому его любили. Он нико­гда не был бунтарем; когда еще учился в семинарии, отказался прочитать работу своего товарища Буонаюти о Луази, поскольку книги Луази попали в Индекс. Он никогда не претендовал также на роль великого новато­ра, но понимал, что мир изменяется и нельзя цепляться за обветшавшие догмы, надо смело искать нового. Он издал социальные энциклики Mater el Magistra (1961) и Pacem in terris (1963), и эти энциклики имели исто­рическое значение: впервые церковь заняла более определенную и прогрессивную позицию по решающему во­ просу— о сохранении мира на земле.

При этом папе влияние Джедды почти сошло на нет, «Микрофон Господа» исчез, словно бы его и не было. Иоанн XXIII был верным сыном церкви, но считал, что она «не имеет никакого отношения ни к политике, ни к спорту». Что касается теологии... Он не слишком лю­бил интеллектуалов и подозрительно относился к таким людям, как Тейяр де Шарден (1881 — 1955). Мария-Жозеф-Пьер Тейяр де Шарден занимает особое место среди католических философов нашего века. Обычно его называют Пьер Тейяр, существует и термин тейярдизм. У нас издана его основная работа «Феномен человека», и о тейярдизме существует богатая литература. Пьер Тейяр, родившийся в аристократической семье и в юности больше всего увлекавшийся литературой и философией, с восемнадцати лет и до самой смерти был чле­ном ордена» иезуитов. Оставив литературу, он занялся естественными науками и стал всемирно известным уче­ным. В 1931 году совместно с другим ученым, Брейлем, Пьер Тейяр открыл в пещере Чжоукоудянь в Северном Китае скелетные остатки синантропа. Синантропы — люди, существовавшие около четырехсот тысяч лет тому назад. Пьер Тейяр рассматривал весь мир в его посто­янном развитии, как некий всеохватывающий, универ­сальный феномен. Роль человека в космосе уникальна, человек при помощи науки может воздействовать на происходящие в природе процессы. Человек — это центр мироздания, высшее звено в развитии материи, и самый дух надо считать высшим состоянием материи.

«Этот Тейяр, что же, он не может довольствоваться тем, чтобы преподавать катехизис и соответствовать социальной доктрине церкви вместо того, чтобы подымать все эти проблемы?» — говорил он. Французский иезуит Робер Рукет писал о крестьянской мудрости папы Ронкалли, о том, что именно крестьянское начало в большей мере определяло стиль его жизни и работы. Он никогда не уступал в решающих, самых важных для него вопросах, но был осторожным, иногда недоверчивым, не хотел обо­стрять отношения с курией. Он понимал ее враждеб­ность, но не предпринял никаких радикальных структур­ных перемен. Если прочитать сборники проповедей и статей многих итальянских кардиналов тех лет, обнару­живаешь тот же яростный антикоммунизм, который ха­рактеризовал понтификат Пия XII. Папа лично никогда таким не был, но курия сохраняла большую власть. Но папа Ронкалли созвал II Ватиканский собор.

Многие итальянские авторы утверждают, что он ничего не знал о намерении Пия XII сделать это, поскольку все было засекречено. Знал или нет — не так уж важно. Важно то, что собор был задуман (и прошел), так сказать, с обратным знаком: не идти против законов исто­рического развития, а — напротив — сделать все возможное для aggiornamento. Зная образ мыслей папы Ронкалли, курия всячески препятствовала созыву собора,- боялась утратить свое влияние и привилегии. Тем не менее собор открылся 11 октября 1962 года. Незадолго до этого ХДП провела в Сан-Пеллегрино свой первый идеологический конгресс. И на конгрессе и на соборе шла жестокая борьба между реакционерами и новато­рами. Но Иоанну XXIII не суждено было довести рабо­ты собора до конца. Он заболел еще до открытия, подо­зревали язву желудка или рак. Папа хотел жить, но, узнав о диагнозе, вел себя мужественно. «Даже если это рак,— сказал он,— пусть свершится воля Господа». И он открыл собор, и каким-то чудом ему удавалось избежать срыва работ, хотя многие стремились к этому. Работы шли так медленно, что кто-то иронически гово­рил: закончится все это к 2000 году. Спорили о литурги­ях, о латыни, о многом. Потом первый апоплексический удар, но папа оправился. В работах собора объявили перерыв, и есть доказательства того, что Иоанн XXIII боялся, что после его смерти все прервется.

Папа Ронкалли умер 3 июня 1963 года. Правда или нет, но Горрезио приводит циничную фразу кардинала Сири, бывшего соперником Анджело Ронкалли на кон­клаве: «Понадобится сорок лет, чтобы как-то разде­латься со всеми ошибками, которые этот папа наделал за четыре года». Да, понтификат длился всего четыре года, но Иоанн XXIII вошел в историю как один из немногих чистых пап за всю историю церкви. При Пии XII его племянники занимали ключевые посты в финансовой системе Ватикана и бешено, скандально на­живались. Родственников папы Ронкалли привезли из деревни, когда он находился уже в состоянии агонии. Никогда и ничего постыдного не позволил себе этот крестьянский сын, свято веривший и в миссию церкви, и в права и обязанности папства.

­ло восемьдесят кардиналов. Для избрания папы надо было собрать пятьдесят четыре голоса, традиционалисты (консерваторы) были настроены агрессивно, но проиг­рали. Папой был избран Джованни Баттиста Монтини (1897— 1978). Это произошло при шестом голосовании, и Монтини был избран благодаря тому, что за него не­ожиданно подали голоса два консервативнейших карди­нала: Альфредо Оттавиани и Клементе Микаро. Может быть, психологически папа Монтини (он принял имя Па­вел VI) никогда не мог избавиться от воспоминания обо всем этом. После его смерти о нем писали: «Он был Павел, а не Гамлет», но что-то гамлетовское в нем, мо­жет быть, было. Джованни Баттиста Монтини происхо­дил из семьи, принадлежавшей к католической элите. Его отец, соратник дона Стурцо, был депутатом пар­ламента от ППИ, мать была активисткой женского ка­толического движения. Джованни Баттиста получил блестящее образование, я писала уже о том, что он был другом и сторонником Жака Маритена. Много лет Джо­ванни Баттиста работал в Ватикане, занимая ответ­ственнейшие посты. У него была репутация либераль­но настроенного прелата, но мы уже знаем, что при Пии X II главным влиянием пользовались такие, как Агостино Джемелли или Джедда.

­ных кругов курии, мог либо вообще не возобновлять ра­бот собора, либо свести их к чистой проформе, ведь все­гда есть такая возможность. Однако он поступил иначе. Собор вновь открылся и закончил работы 8 декабря 1965 года принятием многих важных документов. Есть иерархия их важности: «конституции», «декреты», «декларации». Первостепенное значение имеет принятая конституция «О церкви в современном мире». Вот цита­та из нее: «Ныне род человеческий переживает новый кризис своей истории, в котором глубокие и быстрые перемены распространяются постепенно на весь мир. Вызванные интеллигентностью человека и его творческим умом, эти перемены, в свою очередь, воздейству­ют на самого человека, на его индивидуальные и кол­лективные суждения и желания, на его образ мысли и действия как по отношению к вещам, так и к людям...»² Эту конституцию называют также по первым словам латинского текста Gaudium et spes (Радость и надеж­да). Итак, II Ватиканский собор состоялся. Мы понима­ем, что это событие исторической важности, и воздаем должное памяти Иоанна XXIII и Павла VI.

У этой правой есть свои организации, свои органы печати, свои кадры — подчас очень квалифицированные,— и, надо полагать, огромные финансовые возможности. Сейчас, в 80-х годах, мы очень многое знаем о связях между католической правой, ватиканскими банками, мафией, неко­торыми ультра (красными и черными), некоторыми ма­сонскими ложами, секретными службами, итальянскими и теми, что находятся за океаном. Но в этой главе речь идет о другом историческом периоде, и — пока — мы не станем говорить о текущих событиях.

В предыдущих главах фигурировали АК, ФУЧИ, различные группы, вошедшие в состав христианско-демократической партии. Но еще ни разу не упоминалось об одном важном движении — о Comunione е Liberazione (КЛ), что означает Причастие и Освобождение. КЛ не­ разрывно связана с именем создавшего ее и бывшего главным идеологом дона Луиджи Джуссани. Теперь появились новые, очень активные люди (Формигони, Бутильоне и другие), но дон Джуссани остается отцом-основателем. Обратимся прежде всего к тому, что он сам рассказал о себе в интервью, занявшем 208 страниц убористого текста. Вопросы задавал его единомышлен­ник Роби Ронца, так что никакой полемики нет, эта книжка нужна была для информации и для пропа­ганды.

­рий миланской епархии. Перед ним была возможность сделать научную карьеру, но внезапно все изменилось. Случайно во время отдыха, где-то на морском берегу, дон Джуссани разговорился с группой подростков и был потрясен их абсолютной бездуховностью. Они прак­тически ничего не знали о церкви и не интересовались ею. Тогда он понял, что официальные католические мо­лодежные организации существуют лишь формально и не формируют сознание юношей. И он решил «посвятить себя воссозданию присутствия христианства в студен­ческой среде». Он стал простым преподавателем рели­гии в миланском лицее имени Берше (Джованни Берше был поэтом, одним из видных представителей романтиз­ма и деятелем Рисорджименто). Первые впечатления дона Джуссани были ужасными: «Во время перерыва между занятиями я останавливал в коридоре немногих студентов, носивших значки Ационе каттолика или ска­утов, и прямо спрашивал их: «Но вы действительно ве­руете во Христа?» Они растерянно глядели на меня, и я не помню хотя бы одного, кто бы ответил мне «да» спон­танно, с уверенностью тех, в ком действительно глубоко укоренилась вера. И еще один вопрос я задавал всем в первое время: «По твоему мнению, христианство и цер­ковь присутствуют в школе, оказывают влияние на шко­лу?» Почти всегда ответом были изумление или улыб­ка» ³

«инерцией», «ритуалом», «чем-то поверхностным». И — обвинительный акт против профессоров laici: «В каж­дой школе находились многочисленные преподаватели, превращавшие свои кафедры в антихристианские амво­ны и активно делавшие все возможное, чтобы разру­шить веру своих религиозных учеников. Почти всегда это были люди, которые относились к религиозному опыту предвзято и нетерпимо, что вступало в полное противоречие с идеями, которые они сами часто провоз­глашали. Согласно этим преподавателям, все, исходившее от церкви, было априори бесчеловечным, и с христианами вообще не было никакого смысла разгова­ривать». Дон Джуссани говорит даже, что «в пятидеся­тых годах преподаватели laid вели настоящий антикатолический крестовый поход и без колебаний рас­пространяли его также на итальянскую литературную традицию, виновную в том, что она была слишком бо­гата выдающимися христианскими деятелями».

По убеждению дона Джуссани, католическая интел­лигенция тех лет была пассивной, ни в какой мере не отстаивала христианских идей и не вела ни малейшей борьбы за души молодежи. Ационе каттолика практически была бессильной и ничем особенно не интересова­лась. Даже молодые люди из АК, имевшие формальные задания от приходских священников, ничего не делали, просто хорошо учились. В таких условиях дон Джусса­ ни создал первые небольшие группы ребят, которые мы будем, не расшифровывая, называть ДС. По смыслу это значит студенческая молодежь, в Италии учеников выс­шей средней школы называют студентами. В первой группе, созданной в лицее Берше, было всего четыре человека — эмбрион будущего массового движения. После того как эти четверо на одном собрании учащихся заявили «Мы, католики. .», а потом начали излагать свои позиции, движение стало реальностью. Из Берше оно перекинулось в другие лицеи Милана, затем Лом­бардии, затем стало общенациональным. Главной зада­чей было «воспитывать гармонических людей, которые жили бы в точном соответствии с идеалами христиан­ства».

­вать средневековье или организовывать крестовые похо­ды. «Да, конечно, речь шла и идет о мобилизации, но мобилизации во имя Христа, для того чтобы возвестить о его пришествии». Дон Джуссани хотел разбудить в молодежи идеализм и не формальную веру. Все строи­лось на тонком психологическом расчете и на доверии. Дон Джуссани отрицает, что он хотел создать элитарное движение, напротив. И все-таки члены ДС должны были чувствовать себя избранными, посвященными. Не было сложного ритуала масонских лож, но был свой условный язык. Проводились еженедельные встречи, на­зывавшиеся почти мистически raggio (луч). В отличие от традиций АК, юноши и девушки входили в общую группу, регулярно устраивалось нечто вроде коллективпых исповедей, особое значение придавалось всему ду­ховному — музыке, пению, чистым, дружественным от­ ношениям между участниками.

­дователем св. Фомы или блаженного Августина, ответ был: «Я сказал бы, что мы испытали влияние обеих этих великих школ христианской мысли. Экзистенциальный момент, момент искреннего и спонтанного чувства, пре­обладающий в августинском учении, корректировался в соответствии с «требованиями рациональности, то есть осмысления и последовательности, присущих томизму. В общем, если нужно дать однозначный ответ, я сказал бы, что мы томисты (томисты, а не неотомисты)». Дон Джуссани говорил и о своем личном интеллектуальном формировании. В первые годы занятия теологией особое влияние оказывала на него мысль Ньюмена. Он назвал также имена философа и драматурга Габриэля Марсе­ля и других «великих французов»: Пеги, Клоделя и Бернаноса, а также нескольких итальянцев.

­мерами целенаправленной и продуманной работы дона Джуссани по созданию «гармоничного человека». Сюда входило многое: посещение театров, картинных галерей, спорт, туризм, общение с больными или бедными людь­ми и активная помощь им. Но это общение должно было быть естественным и не носить характера тривиальной благотворительности. Все основывалось на христиан­ской доктрине солидарности. Есть много доказательств того, что это проводилось в жизнь.

Первые идеологические документы ДС — это три брошюры, вышедшие без имени автора, но написанные почти исключительно одним доном Джуссани: «Зеленая книжка (Размышления об одном опыте)», 1959, «Красная книжка (Схема христианского опыта)», 1960, «Ко­ричневая книжка (Заметки о христианском методе)», 1964. Эти небольшие книжки объединены отчетливо вы­раженной концепцией дона Джуссани, написаны ясно и общедоступно. Движение обрело триаду: cultura, carita, missione. В понятие carita (милосердие, сочувствие) вкладывали, видимо, нечто более высокое и, так ска­зать, духовное. Missione можно перевести и как миссионерство, и это отвечало идее дона Джуссани. Ин­тервью это программное, в нем есть очень четко сформулированные рассуждения о культуре. Говоря о ДС, дон Джуссани заявил, что само понятие культуры, которое он выдвигал в середине 50-х годов, значительно отличалось от того, как понимали культуру большинство итальянских интеллигентов. А именно: принято было считать, что существует единая Культура с заглав­ной буквы, некий Парнас, республика образованных и интеллигентных людей, спорящих между собой, но свя­занных общей принадлежностью к миру этой Куль­туры.

«явно проистекает из концепции просветителей и либералов», это «интеллектуализм» (в словаре основателя ДС почти что бранное слово). Настоящая культура — утверждает он — «может рождаться только из народной традиции». Хотя дон Джуссани отрицал свою приверженность к средневековью, фактически все, начинающееся с эпохи Просвещения, презрительно сбрасывается со счетов и объявляется «интеллектуализмом». Что-то не видишь разницы между этой концепцией и взглядами Агостино Джемелли. С самого начала своей деятельности дон Джуссани обвинял католическую интеллигенцию в том, что она четко разграничивает понятия религиозного и мирского. Он называл это дуализмом, приводящим к «схематическому морализированию». Ничего оригиналь­ного тут нет. В католическом мире (подразумеваются консервативные слои) всегда было распространено убеждение, что «современная буржуазная мысль, начи­ная Лютером и кончая просветителями», в какой-то ме­ре виновна во всех бедах человечества: «Эта мысль заключается в «Силлабусе» и лежит в основе апологии средневековья» ⁴

— прогрессивным движением, то после II Ватиканского собора все стало иным. Осенью 1964 года дон Джуссани оставил лицей и пере­шел на кафедру моральной философии в Каттолика. Та­ким образом, он как бы покинул ДС, но сам признает, что причины кризиса лежат гораздо глубже. Он откро­венно говорит, что движение раскололось на две груп­ пы, расходившиеся во взглядах решительно по всем во­просам. Первая группа, возглавляемая доном Джусса­ни, верила, что мир спасет Христос и его церковь и что, следовательно, важнее всего единство и авторитет церкей. Вторая, более левая группа, меньше интересовалась моральными вопросами и больше — практической соци­альной деятельностью. Кризис начался в 1965 году, по­сле завершения работ II Ватиканского собора, и про­должался более двух лет. Дон Джуссани заявил, что молодые люди из второй группы были альтруистами и интеллигентами, но «не усвоили по-настоящему религи­ озный опыт ДС».

Осенью 1967 года в Каттолика начались студен­ческие волнения. Позднее группа студентов и ассистен­ тов посвятила этим событиям важную «Белую книгу», которая начинается словами о том, что через сорок лет после своего основания «Католический университет Свя­того сердца находится перед лицом серьезного кризиса, первого кризиса, который привел к тому, что внутри это­го университета начали самым решительным образом обсуждать, имеет ли вообще смысл его существова­ние»⁵ ­ние платы за обучение на 50—60 процентов, причем это распространилось и на вечерние курсы, где, как прави­ло, учатся молодые люди из малообеспеченных семей. Ректор университета профессор Фраическини (Агостино Джемелли давно не было в живых) писал позднее, что университет находится в ужасном положении, так как никто о нем не заботится: «Папа правительство не же­лает», «Мама церковь бедна», «Американские дядюш­ки исчезли», «Отечественные дядюшки занимаются частной благотворительностью и не помогают универси­тету».

И вот студенты взбунтовались. В «Белой книге» прямо говорится о том, что правящие классы несомненно заинтересованы в сокращении людей из народа, получа­ющих дипломы. Студенты обвиняли своих руководителей в том, что Каттолика не принимала никакого участия в подготовке II Ватиканского собора. На протя­жении учебного (1967/1968) года студенты три раза захватывали здание университета, но избегали бурных демонстраций. А ректор, напротив, не только вызывал полицию, но и прибегал к услугам молодых фашистов, не имевших никакого отношения к университету, специ­ально привлеченных и провоцировавших волнения. Сре­ди организаторов и участников событий в Каттолика было много членов ДС. Количественно они были самой большой группой «бунтовщиков». Дон Джуссани безоговорочно осудил их, обвинив в политической незре­лости и в том, что они установили контакты со студента­ми четырех миланских государственных университетов, которые последовали за ними, но были настроены еще более радикально. К началу волнений в миланских уни­верситетах было около двух тысяч членов ДС, но около половины из них вышли из организации, вызвав тем са­мым ее кризис.

­нения в том, что он лично и ДС были противниками II Ватиканского собора. Напротив, ему нравится изо­бражать себя чуть ли не предтечей собора, но это так неубедительно, что даже не заслуживает спора. Пере­став руководить ДС, дон Джуссани создал несколько новых культурных центров: «Шарль Пеги» и т. п. По своим программным установкам они ничем не отлича­лись от первоначальных концепций дона Джуссани, так что об идеологии не буду говорить: она ясна. Но одно обстоятельство очень важно, и о нем стоит рассказать подробно: это история создания издательства Яка Бук («Яка» на одном из бразильских диалектов озна­чает «хлебное дерево»). Вокруг этого издательства— как мы знаем, это для Италии традиционно — начали образовываться группы. Вот что говорит Сандро Кьеричи, один из идеологов издательства: «Яка Бук родилась в 1966 году по инициативе нескольких молодых людей, только что получивших дипломы или заканчивавших университет. Деньги дал американский художник Билл Конгдон, обратившийся в католичество и переехавший в Италию. Кроме того, было много пожертвований, неред­ко люди шли ради этого на большие лишения. Почти все пережили общий христианский опыт в движении, кото­рое потом стало называться Комунионэ э Либерационе, и хотели создать издательство, способное одновременно утверждать христианские идеи и понимать все реальные потребности социального характера⁶

­вольными пожертвованиями звучит, конечно, эффектно. Однако с Яка Бук связана и менее идиллическая инфор­мация, фигурирует довольно прозрачно и ЦРУ. Яка Бук провозглашает себя «демократическим издательским кооперативом» и жалуется на то, что ему «приклеивают всевозможные этикетки», даже коммунистическую, но чаще католическую. Расцвет Яка Бук начался в середи­ не 70-х годов. Правда, что издательство выпускает мно­го книг о странах «третьего мира» (да и само название подчеркнуто символично), много книг, клеймящих импе­риализм' и капитализм. Но наряду с этим выходят и такие грубо антисоциалистические книги и журналы, что можно говорить не только об идеологическом эклек­тизме, но и о мимикрии и демагогической тактике. Пока у дона Джуссани не было издательства, приходилось действовать довольно кустарно, потом положение изме­нилось. Название Комунионэ э Либерационе официаль­ но существует с конца 1969 года.

Взаимоотношения КЛ с ФУЧИ и вообще с Ационе каттолика не однозначны, и причины этого легко понять. Мы знаем о том, что внутри итальянского католического мира существует много различных течений и групп. Сторонники aggiornamento не могут относиться к Комунионэ э Либерационе бесстрастно, потому что понимают: эти люди — интегралисты. Обращаю внимание читателей на то, что не надо уравнивать понятия иитегризм и интегрализм. Как мы знаем, интегризм — это теологическое «ужесточение» во времена Пия X и монсионьора Бе­ниньи с его La Sapiniere. А интегрализм — это инте­гральное христианское общественное устройство, о котором мечтают сторонники теократии.

­вой. Здесь нет сомнений. КЛ предстояло развернуться позднее, в конце 70-х— начале 80-х годов, когда она бу­дет выступать перед итальянским обществом, так ска­зать, в двух лицах — собственно КЛ и ее «близнец», который будет называться «Мовименто пополяре». В это время появятся уже чисто политические претензии, фак­тически выдвинут нечто вроде альтернативы христиан­ско-демократической партии, причем основной тезис: на­до создать культуру, отвечающую требованиям времени, а «культура порождает или, во всяком случае, может породить политику».

— о годах, непосредственно предшествовавших ему и о последующих годах. Опять-таки, как и во време­на Пия X, итальянская и французская ветви католициз­ма тесно переплетены между собою. Но если в ту эпоху главным врагом был «высокий модернизм» и «молодые католические социологи», а потом, при Пии XII эмбле­матическими стали Луиджи Джедда, «Микрофон Госпо­да» и комитати чивичи, то и позднее для значительной части епископата «врагом номер один» оставались идеи научного социализма и коммунизма. Мы упоминали о том, что на первом идеологическом конгрессе ХДП в Сан-Пеллегрино (еще до открытия II Ватиканского со­ бора) разыгрались большие бои. В Сан-Пеллегрино видный деятель ХДП Фламинио Пикколи сделал доклад на тему «Влияние коммунизма на итальянскую демократию» и говорил одни лишь банальности, до удиви­тельного примитивные. Однако профессор, философ Аугусто Дель Ноче выступил на ином уровне — с обшир ным докладом, озаглавленным «Идеологическая мощь марксизма и возможность успеха коммунизма в Италии демократическими путями». Но и Дель Ноче считает марксизм гегельянством, захватившим массы и превра­тившимся таким образом в религию. В докладе было много абстрактного, аргументация напоминала контрре­волюционную мысль XIX века, согласно которой сама идея революция была злом. С ним многие спорили.

Надо сделать одно замечание. Уровень выступлений деятелей итальянской культуры — католиков и католиков-политиков, выступающих по вопросам культуры, по вопросам теории и по вопросам текущим, жизненным, — очень разный. Если подходить ко всем этим выступлени­ям, так сказать, «арифметически», то окажется, что в подавляющем большинстве случаев ведется спор с идея­ми материализма и научного социализма. Иногда — вполне корректный, но часто неаргументированный, злоб­ный, агрессивный, вульгарный. Мы в этой книге не хо­тим говорить о невежественных и фанатичных «идеоло­гах», фальсифицирующих факты и извращающих цита­ты: кроме презрения, они ничего не заслуживают. Нас интересуют те явления и процессы, происходящие в об­щественном сознании, которые не находятся за пределами культуры.

Именно исходя из таких посылок, мы и стараемся анализировать то, что происходит в мире итальянской (немножко и французской) католической культуры. Аугусто Дель Ноче после давнего доклада на конгрессе в Сан-Пеллегрино издал несколько важных книг. Он неуклонно движется вправо, и его позиции становятся все более реакционными. Мне это кажется драматичным, потому что Дель Ноче пишет для элиты, и. на том же высоком уровне с ним полемизируют мыслители laid. Но потом усердные подражатели популяризируют его идеи на уровне, доступном среднему итальянцу, и используют их для вульгарной пропаганды. Так проис­ходит не только с работами Дель Ноче. Когда научные концепции и культур-философия становятся, так ска­зать, достоянием масс-медиа, мысль извращается, тон­кость и оригинальность концепций и аргументов исчеза­ют и остается продукция псевдокультуры.

­лического мира в 60-х годах (до и после II Ватиканско­ го собора), то легко убедимся в пестроте и многообра­зии правой. Одни были осторожнее и «дипломатичнее», другие — откровеннее и агрессивнее. За несколько лет до открытия собора мишенью многих итальянских правых католиков был Маритен. Они утверждали, во-пер­вых, что он не философ, а публицист; и во-вторых, что он вообще изменник, поскольку выдвинул мысль о том, что можно объединить христианские принципы с «бессмертными принципами» 1789 года. Я упоминала о фразе кардинала Сири, произнесенной после смерти Иоанна XXIII. Джузеппе Сири — один из очень влиятель­ных кардиналов. В 60-х годах многие католики, пользовавшиеся его покровительством, были еще очень молоды, и, возможно, надо сделать скидку на их молодость и не­ зрелость. И, тем не менее, журнальчики, которые они из­давали (иногда эти журнальчики существовали недолго), разные «Л ’Ордине Чивиле», «Ло Стато», «Иль Чентро», «Реальта политика», «Л ’Унионе», «Культура э Реальта» и другие, занимавшиеся и культурой, и литературой, и политикой, и теологией, — раньше или позже открывали для себя истины «Силлабуса», хотя и пытались их не­ сколько модернизировать.

­вителей католической интеллигенции, о которых мы сей­час говорим, были люди, которые, наподобие Папини (но без его таланта), непрестанно «меняли свои души». Некоторые переходили от контрреволюционной идеоло­гии к иррационализму, к мистицизму, наконец — к некоему странному идеологическому коктейлю, в котором смешивались самые разнообразные понятия. Некоторых из этой публики даже нельзя назвать правыми, потому что, когда возникает такая путаница и мешанина, нахо­дится место для всякой всячины. Комунионэ э Либерационе в этом Ноевом ковчеге итальянской католической правой культуры может, во всяком случае, похвалиться ясной программой.

Одно, однако, удивительно. Дон Джуссани, перечис­ляя идеологов, оказавших на него влияние, духовно ему близких, назвал два имени, которые, насколько я могу судить, представляют альтернативный опыт. Это два священника: дон Лоренцо Милани (1923— 1967) и дон При­мо Маццолари (1890— 1959), к правой не имеющие ни­ какого отношения. Оба они заслуживают рассказа. Нач­нем с Примо Маццолари. Его отец был мелким земельным арендатором, мальчик учился в духовной семина­рии, увлекался литературой, испытал сильное влияние нескольких священников, заподозренных в модернизме, и какое-то время был страстным поклонником Ромоло Мурри. Примо стал священником в 1912 году и, наряду с пастырским служением, занимался журналистикой и писал прозаические вещи.

­ным обаянием. Когда через двадцать лет после его смерти христианские демократы устроили в Кремоне конгресс, посвященный его памяти, во многих выступлениях прозвучал один и тот же мотив: как могло слу­читься, что рядовой приходский священник, никогда не стремившийся к тому, чтобы как-то выдвинуться, до­биться «официального признания», служивший мессу в глухом местечке, на самом деле неизменно находился в фокусе событий, был как бы нравственным эталоном для очень многих людей, все знал о политических собы­тиях, пользовался уважением и любовью верующих и неверующих. Дон Маццолари, насколько известно из всех источников, не был активным модернистом. И не был бунтарем в том смысле, что подчинялся без возра­жений требованиям церковной иерархии. А потом опять принимался за свое, за то, что считал высшим долгом. Вероятно, он предпочел бы жить в мире с иерархией, но сама жизнь толкала к другому. Всю свою жизнь дон Маццолари сохранял уверенность в том, что священнослужитель обязан упорно и бесстрашно отстаивать цен­ности социальной справедливости и духовной свободы, провозглашенные Евангелием. Поэтому он с первык дней, без тени колебаний, не принял фашизма. Три раза его арестовывали, пресса режима непрестаннно атакова­ла его, в августе 1931 года совершили нападение на его дом, но, к счастью, в этот момент его там не было. Это—фашисты, но и церковные власти в период с 1935 по 1954 год одиннадцать раз призывали его к повиновению. Сант’Уфиццио считало его «на грани ереси».

После его смерти журнал «Вита э Пенсьеро» писал: «Примо Маццолари проповедовал справедливость, сра­жался против власть имущих, стоял на стороне бедня­ков и повиновался Правде. Если так понимать миссию священника,— это заставляло его окунаться в земную реальность, в социальные, политические, культурные вопросы». Дон Маццолари иронически относился к тому, что считал абстракциями. В сентябре 1942 года, в разгар войны, одна газета поместила его статью: вместо того, чтобы заниматься теологическими спорами и рассу­ждать о том, что случится, если погаснет свет Евангелия, писал этот приходский священник, не лучше ли заду­маться о жизненных фактах, вызывающих тревогу и на­водящих на людей сомнения и страх.

­жду «доктринальным и историческим христианством». К первому он «относился непримиримо», но находился. внутри второго, чтобы распознавать те «знамения вре­мени», которые поддерживали эсхатологическую напряженность. Его интересовал «социалкоммунизм», как вы­ражались в те времена, но он не углублялся в теорию, а полагал, что это нечто вроде благородной христианской ереси. Иначе говоря, дону Маццолари казалось, что это был тоже христианский гуманизм, проистекающий из евангельского учения. «Социалкоммунизм» был на сто­роне обездоленных и стремился к справедливости; это, сближало, но не объединяло. Отношения между христи­анством и социализмом были диалектическими, и диа­лог подразумевался как нечто само собой разумею­щееся.

­начальный текст программного документа, который использовал Де Гаспери, создавая свою партию. Незадол­го до свержения фашизма — дон Маццолари был тогда арестован, но потом освобожден и находился под надзо­ром полиции, он ушел в маки и был заочно приговорен фашистами к смерти — он написал работу, опубликован­ную уже после его смерти. Она называлась «Христианская революция». Дон Маццолари писал: «Чего хотят коммунисты? Прекращения несправедливости и счастья всех людей. Чего хотят христиане? Прекращения несправедливости и счастья всех людей»⁷ ­шизма он воспринял как торжество правды.

Сразу после освобождения дон Маццолари разделял надежды на скорое осуществление всех чаяний. Но не забудем: это понтификат Пия XII и все достаточно сложно. Разумеется, Примо Маццолари никогда не принимал ни малейшего участия в крестовом походе против коммунистов, но теперь он ищет новых форм диалога. Представляется несомненным, что в чем-то он предвос­хищает идеи II Ватиканского собора. Дон Маццолари был журналистом и прозаиком, мы вскользь говорили об этом. 15 января 1949 года выходит первый номер двухнедельного журнала «Адессо», который должен был стать для Примо Маццолари постоянной трибуной. Формально он никогда не был директором своего жур­нала, а статьи иногда подписывал своим именем, иногда псевдонимами, один из которых — Стефано — будет по­зднее, так сказать, узаконен в автобиографическом ро­мане дона Маццолари «Приход около насыпи». Сначала «Адессо» выходил в Болонье, потом в Модене. В редак­ционной статье первого номера дон Маццолари объяс­нил смысл названия. Адессо значит сейчас. Христиан­ский авангард (так себя называла группа «Адессо») знает, что бог вечен и стремится сейчас сделать все, что возможно, для осуществления евангельского учения.

— не бунтарь. Но он упорно и последовательно призывает к диалогу со всеми, кто выступает за мир и защищает бедняков, от­ стаивает социальную справедливость вне рамок «клери­кального патернализма». Не стоит перечислять все ме­ры, которые римская курия предпринимала против дона Маццолари, кончилось тем, что ему запретили пропове­довать в его собственном приходе.

Но вот новая эра: на престол наместника св. Петра всходит папа Иоанн XXIII. «Адессо» горячо приветству­ет нового папу и его обещание созвать II Ватиканский собор. Но 25 января 1959 года Примо Маццолари уми­рает. Антонино Лузи в статье «Пример нонконформизма в пятидесятых годах: дон Примо Маццолари и «Адессо» пытается подвести «итоги одной жизни». И находит формулу: дон Маццолари рассматривается в контексте католического движения. Анализируя его характер, Лу­зи находит переплетение личного компромисса, ереси и редкостного сочетания «политического и пророческого». Лузи пишет: «Пророчество — это слово не только политическое, не только теологическое или философское. Это остро режущее лезвие: если ему удается хоть на мгновение причинить нам боль, значит, слово не пропа­ло. Вот почему пророчество может призывать человека к отказу от современного политического и экономи­ческого правопорядка и к революции»⁸

­жуазной семье. Среди предков (прадеды, деды) были знаменитые филологи, археологи, психологи. В XIX и в XX веках семья принадлежала не только к итальянской, но к западноевропейской элите, мать Лоренцо Мила­ни— Алиса — была дружна с Джойсом, который давал ей уроки английского языка. И отец и мать Лоренцо были агностиками. Лоренцо получил гуманитарное образование, изучал живопись и сам занимался ею. Инте­рес к религии возник преимущественно на почве увлече­ния религиозной живописью, под влиянием которой Ло­ренцо стал изучать Библию и Евангелия.

­го класса, блестяще знавший литературу, живопись, философию (в частности, он глубоко ознакомился с фран­цузскими католическими мыслителями), должен был столкнуться с совершенно новой для себя реальностью народной жизни. В 1947 году молодой дон Милани был направлен в приход Сан Донато вблизи Флоренции. Там он основал школу для молодых рабочих и крестьян и начал работать над книгой «Пастырский опыт», но вел себя слишком смело. В 1954 году его фактически сослали в крошечную горную деревушку Барбиана, тоже недале­ко от Флоренции. Там было всего двадцать пять домов, семь из которых стояли заколоченными: жители разбре­лись кто куда. В Барбиане не было электричества, не хватало воды, добираться в деревню надо было по гор­ным вьючным тропам. Едва приехав, дон Милани осно­вал кооператив для постройки водопровода, но владелец источника отказался дать разрешение. Такие ситуации возникали тогда часто.

«Джорнале дель маттино» статью под названием «Пись­мо с горы». Он ссылался на Конституцию и писал о том, как мыслим такой позор, что через 64 года после энцик­лики «Рерум новарум», когда у власти в Италии нахо­дятся католики, люди не могут добиться воды. Воды, а не вина, писал он. Дон Милани был человеком страст­ным, упорным, резким, волевым. Он просто не мог быть смиренным, а поступал так, как считал нужным. В Сан Донато в его школе учились и католики и коммунисты. Он решительно не признавал Ационе каттолика со все­ми ее разветвлениями и считал, что сам может истолковывать Евангелие и служить богу в соответствии с Евангелием, а не с тем, как предписывает епископат. Когда его отправили в Барбиану, это фактически озна­чало изоляцию. Епископ не откликался на его призывы, и сам дон Милани говорил, что он, хоть и не лишен сана, находится скорее в положении протестанта или мирянина.

В Барбиане дон Милани основал экспериментальную школу. До 1963 года в Италии обязательным и бесплат­ным было только обучение в начальной школе; после некоторых реформ это распространилось и на неполную среднюю школу. Но тут начался огромный отсев. В Барбиане крестьянские ребята под разными предлога­ми (плохие способности, плохая успеваемость, плохое поведение) были изгнаны из государственной школы и обречены на пожизненное невежество. Дон Милани до­казал что все, без исключения, ребята оказались в со­стоянии овладеть школьной программой. Уже в Сан До­нато в доне Милани как-то совмещались качества свя­щенника и педагога, а в Барбиане это достигло макси­ мального слияния: дон Милани не признавал религиоз­ных книг и «просто книг». Ребята стали его детьми, ста­ли смыслом его жизни и пастырского служения. Кое-что об опыте Барбианы стало известным, нашлись состоя­тельные люди, решившие помогать этому удивительному священнику. Ему настойчиво советовали писать книги, но он колебался: что важнее — закончить книгу, нача­тую еще в Сан Донато, или продолжать учить детей. Крестьянских детей, «никогда не видевших семафора, но все знавших о лесе...» Он знал все значение .

«Вот уже восемь лет как я преподаю в школе для крестьян и рабочих и сейчас оставил почти все остальные предметы. Только язык и язык. Каждый вечер я десять, двадцать раз обращаюсь к этимологии, останав­ливаюсь на словах, заставляю их жить, как живут лю­ди: рождение, развитие, преобразование, деформация. В первые годы ребята не хотели заниматься этой рабо­той, потому что не видели в ней практического смысла. Но мало-помалу начались их первые радости. Слово — это ключ, открывающий любые двери. Один замечает это, раскрывая книгу, где говорится о моторах, знать которые ему нужно для получения диплома. Другой ви­дит это, читая газету, издаваемую его партией. Третий накидывается на книги русских романистов и понимает их. Слова как персонажи, вот мой социальный идеал. Утопия? Нет» ⁹— говорит дон Милани в одном письме. Когда нашлись состоятельные люди, желавшие по­мочь дону Милани, и появились деньги, он смог органи­зовать обучение своих ребят иностранным языкам, они ездили заграницу для усовершенствования знаний. Дон Милани был высокообразованным интеллигентом. До­статочно читать его книги или хотя бы письма, чтобы понять широту интересов, уровень знаний, остроту ума. Было и другое. Была резкость, порою раздражитель­ность. Лоренцо Милани был начисто лишен «кротости», которая как будто считалась обязательной. Он издевал­ся над священниками, искавшими популярности, гоняв­шимися за эффектом. Однажды он заявил, что тоже мог бы сказать себе: «К черту этих ребят, о них позаботится ангел-хранитель и уж как-нибудь их спасет». Но он не мог бросить своих ребят, ни в коем случае.

­ему другу Эцио Паломбо, тоже священнику, которому, кстати, церковные власти запрещали посещать дона Ми­лани: «Мною руководит Бог, а не люди. Если однажды ко мне явится уродливая женщина, от которой отказы­ваются все мужчины и которая умирает от желания переспать с кем-нибудь и будет слезно молить меня осво­бодить ее от этого мучительного вожделения, я ее не послушаю. Я взвешу на весах, вред, который причинил бы своей душе, и добро, которое сделал бы ей, совершив этот акт милосердия, и начинаю размышлять, что боль­ше отвечало бы господней воле, а потом принимаю решение, которое втаптывает в грязь мечты и потребности этой бедняжки». Конечно, тон шутливый, но, думается, не всякий священник позволяет себе такие шутки. Важно, однако, главное решение, которое дон Милани принял на всю жизнь: он всегда, при любых обстоя­тельствах — на стороне бедняков, на стороне трудящих­ся. Это не только провозглашено, а подтверждено всей его жизнью. Он совершенно не считает себя обязанным любить всех и отстаивает свое право критиковать и даже ненавидеть. И он издевается над общепринятыми нравственными критериями, которым учит церковь, на­пример, над идеей, что он обязан всех жалеть и во всем проявлять милосердие. «Торквемада тоже, вероятно, был хрупким созданием и, наверное, просто дрожал, если ребенок его любовницы начинал кашлять». Тон очень характерный для Лоренцо Милани, умевшего быть со­вершенно непримиримым. Он знает и философию и тео­логию, но не они интересуют его, он думает только о жизни. И предъявляет самые большие требования к церкви, особенно к епископам, особенно к папам. Он никогда не встанет на сторону промышленников или землевладельцев, даже если те «формально, юриди­чески» правы.

Мы знаем, как Лоренцо Милани любит литературу. Однажды он призывает к себе на помощь самого знаменитого из итальянских католических писателей, Мандзони. Он пишет: «Позавчера мы перечитывали 26 главу «Обрученных». Невозможно не презирать дона Абондио. Это невыносимо, не презирать невозможно. Все, что можно сделать, это не ненавидеть его, то есть не желать ему вечных мук. Но ведь сам Мандзони, богобоязненнейший христианин, использовал все свое искус­ство для того, чтобы взрастить в нас презрение к дону Абондио. Он это сделал, справедливо полагая, что то будет целительным для всех нас и, может быть, для него самого. Но если пожелать ему немножко земных мучений, как это — недозволено? Говорят, что не сле­дует желать таких вещей. Но если бы удалось вытащить дона Абондио из его скорлупы, может быть, стоило бы пожелать ему этого. Например, послать ему экземпляр «Обрученных», такой жестокой для него книги. Или экземпляр моей книги. Или еще какую-нибудь чуму, или революцию» ^10.

Это в письме от 11 мая 1959 года. «Моя книга» — это «Пастырский опыт», начатый еще в Сан Донато. Книга вышла в мае 1958 года, а в декабре была изъята из продажи по распоряжению Ватикана как «неуместная». Дон Милани отчетливо, умно и справедливо пишет о внутриполитических итальянских событиях, называет факты, имена, обличает двуличие. Он ненавидит комитати чивичи, Джедду, консервативное духовенство. Он считает, что лучше и глубже всех понял книгу «Пастыр­ский опыт» марксист Гаэтано Арфе, автор ценных работ по истории итальянского социалистического движения. Крупный итальянский поэт и публицист Джованни Джудичи (его имя извеетно многим нашим читателям, так как в СССР опубликованы некоторые его стихотво­рения, а сам он замечательно перевел на итальянский «Евгения Онегина») откликнулся на книгу «Пастырский опыт» взволнованной рецензией.

«Я прочел его книгу «Пастырский опыт», и это было для меня в 1958 году решающим событием»^11. Джудичи пи­ сал, что дон Милани, этот деревенский священник, был интеллектуалом в самом высоком смысле, что роль, ко­торую он сыграл в итальянской общественной жизни своего времени, поистине неоценима.

Но теперь вернемся к другим откликам печати на «Пастырский опыт». Лоренцо Милани писал, что резко отрицательные рецензии, появившиеся на его книгу в «Чивильта каттолика» и в двух фашистских журналах, «удивительно совпадают». Но был один несколько грустный эпизод, не имевший ничего общего с противни­ками книги. Я имею в виду письмо, которое дон Милани направил профессору Емоло, чье имя уже не раз упоминалось. 16 июля 1958 года Емоло опубликовал в турин­ской газете «Стампа» рецензию на две книги — «Пастыр­ский опыт» Лоренцо Милани и «Приход» Примо Маццолари, рецензию в высшей степени положительную и вы­звавшую большой резонанс. Маццолари еще до этого восторженно писал о книге дона Милани в «Адессо». Но у Лоренцо Милани были большие претензии к Емоло.

«Мне кажется несправедливым, что вы поста­вили рядом книги мою и дона Маццолари, потому что моя обязывает к несравненно большему. Не говорю о качестве, но хотя бы об объеме! Книгу Маццолари можно прочесть и понять за один час, мою — нет. Мац­цолари писал свою один месяц, я — десять лет. Маццо­лари не рисковал почти ничем. А вы сами поняли, что я рисковал всем (не говорю о переводе в другой приход, потому что вот уже четыре года как меня перевели из Сан Донато, где было 1200 душ населения, сюда, в горы, и здесь у меня 85 душ, и так как я веду себя смирно и никому не надоедаю, никто, благодарение господу, не сможет отозвать меня отсюда), я рисковал тем, что моя книга будет осуждена, и это было бы трагедией, не сто­лько для меня, готового уступать во всем, сколько для моих несчастных молодых людей в Сан Донато» ¹²

«неуместной». И, тем не менее, реакция дона Милани на самый факт, что профессор Емоло в своей рецензии объединил имена и книги Лоренцо Милани и Примо Маццолари, огорчает. Оба эти священника, при всем различии возраста, социального происхождения, характеров, принадлежали к одному и тому же лагерю сторонников aggiornamento. Поэтому письмо дона Милани профессору Емоло чи­таешь с грустью. Ведь все они принадлежали к одному кругу — священнослужителей и laici, стремившихся к новому. Ни дои Милани, ни дон Маццолари, как мы знаем, не принадлежали к числу любимцев римской ку­рии, оба во многом шли против течения.

«На­до только набраться мужества, сесть на берегу реки и ждать — рано или поздно мы увидим, как плывет труп нашего врага». Итак, Лоренцо Милани спокойно думает, читает, молится, улыбается, не стреляет ни в кардинала Оттавиани, ни в христианско-демократическую партию. Настанет день, когда он, «не запятнав свою душу ни убийствами, ни ересью, ни расколом, ни голосованием за коммунистов», увидит все-таки трупы своих врагов?. А в списке врагов у него набралось порядочно народа, не один кардинал Оттавиани.

­ канский собор, и дону Милани предложили выпустить новое издание его известной книги «Пастырский опыт», он отказался, так как Иоанн XXIII и Павел VI пошли гораздо дальше, нежели он сам в своей книге. Тем не менее и после собора есть некоторые кардиналы и епископы... Лоренцо Милани неизменно саркастичен. Он никак не думает, что Ватикан непосредственно общается со святым духом. И если есть такие кардиналы, как Руффини (мы уже знаем это имя!), который восхищается режимом генерала Франко... Увы, таких карди­налов было слишком много.

В декабре 1960 года появились первые симптомы страшной болезни дона Милани. Он вел себя стоически. Летом 1966 года восемь из его учеников — теперь они уже не дети, а молодые люди — начали работу над кни­гой «Школа в Барбиане. Письмо одной учительнице». Дон Милани помогал им, но только помогал — они ра­ботали над книгой сами. 1 марта 1966 года он написал завещание. Там было обращение к ребятам и фраза: «Я любил вас больше, чем Бога, но надеюсь, что он не об­ращает внимания на такие тонкости и запишет все на свой счет». Книга вышла в мае 1967 года, а 26 июня Лоренцо Милани умер. Книга стала событием огромно­го значения: это был взрыв возмущения и протеста про­тив системы, которая, вопреки Конституции, не соблю­дает элементарной справедливости. Гнев, боль, обличе­ние, редкое сочетание будничности, простоты с пафосом отрицания и презрения. Восемь ребят из Барбианы от­ лично понимали классовый характер образования в Италии. Понимали, что школа в них не заинтересована. Через всю книгу проходят прямые, в лоб, обвинения: «ваша школа», «сами цифры кричат и обвиняют вас».

­ным реформам, к революции? «Знать детей бедняков и любить политику — это одно и то же. Нельзя любить существа, являющиеся жертвами несправедливых законов, и не желать лучших законов»¹³

­ли ее, ссылались на нее. Это в полной мере относится и к тем членам ДС, которых дон Джуссани безоговорочно осудил за участие в студенческих волнениях в Каттолика и в других университетах. И при этом называет дона Милани и дона Маццолари своими единомышленниками.

­ющие против дона Джуссани и созданного им движе­ния. Среди них назовем имя одного священника, бескомпромиссного противника сторонников теократии, интегралистов. Это дон Давид Мария Турольдо. Он ру­ководитель Центра экуменических исследований имени Иоанна XXIII, один из преданнейших сторонников этого папы. В 1975 году вышла очень любопытная книга: ана­лиз и документация, посвященные Комунионэ э Либерационе. Ее составил Сандро Бьянки, а предисловие напи­сал дон Турольдо. Кстати, надо заметить, что именно он горячо поддерживал дона Милани и советовал ему непременно закончить работу над книгой. Поскольку дон Турольдо — крупный деятель итальянской католи­ческой культуры и считается одним из наиболее после­ довательных идейных противников КЛ, упомянем и об этой книге, хотя события развиваются так быстро, что материалы 1975 года кажутся уже почти устаревшими. Но основные факты остаются фактами, при любом изме­нении условий.

Дон Турольдо начинает предисловие словами: «Во­прос очень серьезен», а потом рассказывает, что 5 фев­раля 1975 года в одной из аудиторий Каттолика хотели устроить спокойное обсуждение платформы и деятель­ности КЛ, «обсуждение, которое, разумеется, не состоя­лось». Почему? Потому что Комунионэ э Либерационе принципиально не желает никакого сопоставления мне­ний: им некогда тратить время на «академические раз­говоры» или, как они выражаются, на «салонные встре­чи», ибо они презирают «буржуазные экивоки». КЛ по­весили на дверях аудитории Джемелли огромный «дац-зыбао», в котором утверждается, что какая бы то ни было критика КЛ и неправомочна и несостоятельна. Дон Турольдо подробно анализирует идеологию КЛ и, в частности, пишет: «Факт то, что в их речах не чувству­ется никакой любви к этому миру, за который сам Христос отдал свою жизнь. Мир, который они осужда­ют, и баста, потому что ничто и никто их не устраивает, кроме их самих. Это любовь к самим себе. А не к дру­гим»¹⁴

­ менно занимаются самокритикой. В самом деле странно, что самая крупная итальянская партия, обладающая разветвленной сетью всевозможных институтов, колос­сальными финансовыми и организационными возмож­ностями, уделяет так мало внимания культуре в подлин­ном смысле понятия. Отдельные лица, имеющие член­ский билет ХДП, работают в различных отраслях куль­туры (литература, журналистика, кино, театр и так да­лее). Но это либо люди, связанные с церковью, либо одиночки, поступающие на свой страх и риск, вне «структур», как им подсказывает совесть. С этим связан и вопрос о роли католической интеллигенции в подго­товке работ II Ватиканского собора. Известный исследователь Ристучча считает, что многие просто не верила в возможность обновления, надеялись, что в лучшем слу­чае смягчат некоторые из самых жестких схем. Но были и нонконформисты, убежденные и смелые люди. Ристучча посвятил свою антологию истории нескольких католиче­ских журналов левого толка.

Один из них — «Адессо», но я о нем говорила в свя­зи с доном Маццолари. В январе 1946 года, на три года раньше «Адессо», в Генуе вышел первый номер журна­ла «Галло». Его директором был известный деятель католической культуры Нандо Фабро. В антологии о «Гал­ло» написали два автора: Кито Гуала и Романо Северини. Кроме того, у меня есть несколько номеров «Галло». На обложке слева — стилизованный большой петух, а рядом с ним три маленьких человеческих фигурки. Справа — цитата из Евангелия от Марка (14, 72): «Тогда петух запел во второй раз». Редакционная статья в пер­вом номере все объясняет. С горечью говорится о судьбе поколения, которое двадцать лет шло на унизительный компромисс с фашистским режимом. Может быть, это поколение смогло бы найти для себя смягчающие обсто­ятельства, но не станет искать их. Статья написана остро и точно. Группа «Галло» (это значит петух) пони­мает, что пути приспособления к позору всегда остаются открытыми, и поэтому напоминает себе о том, что «пе­тух запел во второй раз». Они будут настороже: «Мы не равнодушные, не бесчувственные, мы люди, которые ищут. Мы понимаем, что можем и должны отстаивать лишь то, во что верим...» ¹⁵

Журнал был создан группой людей, верующих и неверующих, которые отрицательно относились к Латеранским пактам и вообще к позиции, которую католи­ческая церковь заняла по отношению к фашизму. Главными организаторами и идеологами были Нандо Фабро и Ринальдо Симонасси. Оба они родились в 1901 году. Фабро был воспитан в католической традиции, восемнадцатилетним юношей порвал с религией, через пять лет вернулся в лоно церкви, но он стал уже другим человеком. Он начал было сотрудничать в католической прессе, но на него нападали и фашистские и церковные власти. Он стал считаться подозрительным: когда Муссолини должен был посетить Геную, Фабро был среди тех, кого превентивно удалили из города. Симонасси, которого обычно звали Симоне, примкнул к католициз­му в возрасте тридцати трех лет. Фабро и Симоне реши­ли создать группу, для этого надо было найти какую-то опорную базу, и после нескольких неудачных попыток они такую базу нашли: это была генуэзская церковь Сан Филиппо — во время Сопротивления в здании церкви находили приют люди, которых искала фашистская по­лиция, там прятали и евреев. Группа формировалась постепенно.

­щественно поэзией, прозой, литературной критикой. Среди них были и священники и миряне, во время Со­противления многие ушли в партизанские отряды. Нельзя говорить о единстве взглядов и идеологий, но всех их связывала личная дружба и приверженность к свободе, резкий антифашизм. После освобождения Ита­лии по инициативе Ринальдо Симонасси и был создан журнал «Галло». Первый номер был всего из четырех страниц, никто не поддерживал «Галло» в финансовом отношении, выпустили только 500 экземпляров. Всю от­ветственность за содержание и направление журнала, несли laici. Священники отвечали лишь за то, что шло за подписью каждого из них. Сотрудники журнала называли себя галлы.

­зуется исключительным интересом к литературе. Так и говорили — «Литературный Галло», потому что вначале преобладали стихотворения, новеллы, критические статьи о литературе. В первом номере, сразу вслед за программной передовой, была напечатана статья Нандо Фабро, радостно откликнувшегося на призыв Элио. Витторини (журнал Витторини «Политекнико», вошедший в анналы как одно из интереснейших начинаний, стал выходить в Милане 19 сентября 1945 года) к католикам вместе создавать новую культуру, «которая преобрази­ла бы самую природу людей». Фабро писал: «Ну конеч­но же, Витторини, мы хотим того же, что и ты. Чем было первоначальное христианство, как не долгой, упор­ной попыткой «преобразовать» человека именно в этом смысле? И вы и мы можем спорить о результатах этих попыток и оставаться неудовлетворенными — мы, быть может, еще больше, чем вы. Но кто может отрицать, что по существу христианство — именно и только это? Христианство — лишь утешение, такое искалеченное христианство, ни в какой мере не отвечающее посланию и примеру Христа,— я его решительно отвергаю. Христос учил нас бороться за свободу и справедливость, а не жаловаться на злодейства несправедливости». Но потом ставится вопрос: каким образом «преобра­зовывать человека»? Какие конкретные задачи стоят пе­ред марксистской и перед католической культурой? Воз­никают термины «беспокойного католицизма» и «умиротворяющего католицизма». Спор расширяется, с обеих сторон в нем принимают участие видные деятели куль­туры (среди них дон Маццолари). Обращаются к фран­цузской католической мысли, к истории, к тому, о чем я писала в первых главах этой книги. Особый интерес вы­зывают работы Маритена, Мунье, Блонделя. Уровень диспута высокий, по временам споры затягиваются, ве­дутся на протяжении долгих месяцев, переходят из года в год.

В 1971 году «Галло» отмечает свое двадцатипятиле­тие: время подведения каких-то итогов. Малотиражные журналы, не рассчитанные на большую аудиторию, так­ же играют немаловажную роль. Фабро имеет мораль­ное право сказать, что христианские писатели, библеисты, теологи, сотрудничавшие в журнале и нередко подвергавшиеся гонениям, почти всегда оставались прин­ципиальными и не отказывались от своих убеждений. Прошу читателей непременно запомнить, что через опыт «Галло» прошел один молодой католик, Карло Кастеллано, в дальнейшем станет ясным, почему это важно.

­скому журналу «Тестимонианце»,— я уже приводила это название. Этот важный журнал был основан во Флоренции в январе 1958 года. Главный организатор и идеолог — падре Эрнесто Бальдуччи. Статью о «Тести­ монианце» написала Мария Кристина Джунтелла, со­бравшая обширный материал. Эрнесто Бальдуччи родил­ся в 1921 году в семье шахтера. Пятнадцатилетним мальчиком он стал послушником в монастыре, в 1941 году поступил учиться на литературный факультет Флорентийского университета, потом стал священником. Параллельно он занимался литературоведением и от­части теологией. В частности, он автор книг о Фогацца­ро и об Иоанне XXIII. Еще очень молодым он стал пользоваться большим авторитетом в левых кругах флорентийской интеллигенции — католической и светской. Список преследований, которым он подвергался со сто­роны церковной иерархии, оказался бы очень длинным. Из Флоренции его, в конце концов, удалили, но дали приход неподалеку, во Фьезоле. На воскресные мессы падре Бальдуччи собирается множество народа: он по­пулярен.

В антологии, составленной Серджо Ристуччей, говорится и о других журналах католической левой, но мы не станем больше на эту тему писать, так как она почти необъятна. Хочу упомянуть только о журнале «Куэститалия», он выходит в Венеции, я иногда его чи­таю. Но он занимается преимущественно политикой, а не культурой. Важно просто понять, что есть круг лю­дей, которые, не будучи единомышленниками в прямом смысле слова, как-то перекликаются, подобно тому, как шла перекличка между деятелями высокого модерниз­ма в начале века. Когда в том же журнале «Тестимо­нианце», в одном и том же номере (1977 год) я читаю две серьезные, обстоятельные и аналитические статьи о доне Милани и о доне Маццолари, я думаю о том, что личные, человеческие обиды или недопонимание (вспом­ним письмо дона Милани к профессору Артуро Карло Емоло) — это такие ничего не значащие пустяки. Разу­меется, неправдой было бы изображать движение за обновление, предшествовавшее II Ватиканскому собору, и последовавшее за ним, и происходящее сейчас, как некий монолит. Конечно, это не так. Конечно, и среди людей, которых в самом главном объединяют общие идеалы и этические принципы, возможны и споры, и ссоры, и разрывы, и взаимная несправедливость. Разве не так было, когда монсиньор Бениньи вел свою охоту за ведьмами, когда Агостино Джемелли фактически де­лал то же самое при полной поддержке папы Пия XII? История повторяется. Наверное, это неизбежно, потому что самые острые несогласия, самые глубокие личные драмы и разрывы нередко происходят именно среди лю­дей, которые (в теории) должны были бы быть друзья­ми. Может быть, это специфика церкви, когда про­тестант может казаться опаснее, нежели атеист.

­тории, неотвратимость перемен. Эпиграф к этой главе выбран не случайно. II Ватиканский собор все-таки со­ стоялся. Какие-то перемены уже необратимы. Пусть римская курия, особенно в последние несколько лет, еще более активизировалась, она не властна изменить раз­витие исторического процесса. Эта книга об итальянской католической культуре, но нужно было бы поговорить и о том, что происходит в некоторых странах Латинской Америки, где священников, борющихся за социальную справедливость, убивают. Вспомним, что писал Фридрих Энгельс в своей статье «К истории первоначального христианства». И не станем забывать, что внутри като­лического мира происходят процессы, значение которых ни в коем случае нельзя недооценивать

1. Vittorio Gоггеsiо, р. 35.

2. «Католицизм — 77». М., 1977, с. 26.

«politica cattolica». Roma, 1974, p. 40— 41.

5. Universita Cattolica. Storia di 3 occupazioni repressioni e serrate. Edizioni relazioni sociali. Milano, 1968, p. 4.

«II Messaggero». Roma, 30 gennaio 1980.

8. Intellettuali cattolici... p. 57.

— 58.

10. Lettere di don Lorenzo M ilan i... p. 113.

13. Scuola di Barbiana. Lettera a una professoressa. Firenze, 1977, p. 93.

— Firenze, 1975, p. X III.