ЗДЕНЕК ШТЕПАНЕК
ИЗ КНИГИ «АКТЕР»
[...] Квапилу удалось привлечь в театр на должность заведующего литературной частью Карела Чапека. Это был великолепный ход; поначалу даже трудно было поверить в успех такой затеи, но Чапек пришел, напился пива из глиняного кувшина — и был наш!
Встреча с Карелом Чапеком имела для меня необычайное значение. С каким сердечным удовольствием вспоминаю я этого чудесного человека, разговоры с ним, его тонкие замечания, серьезные, но высказываемые с улыбкой советы. Чапек умел видеть вещи, на которые я прежде просто не обращал внимания, а именно из таких на первый взгляд обычных вещей и складывается жизнь, рождается искусство. Огромная эрудиция, невероятная память, остроумие позволяли ему заниматься, казалось бы, пустяками, которые, однако, после неожиданного легкого поворота вдруг становились серьезными, глубокими идеями, формирующими характер человека, его натуру. [...]
Когда я вспоминаю Карела Чапека, я словно молодею. Мои воспоминания, как и сам он, полны озорства, милого мальчишеского веселья. Должен сказать, что Карел Чапек пришел в Виноградский театр отнюдь не как профессионал, в его жизни это был небольшой экспромт, он появился у нас, чтобы помочь театру, а главное — потому что театр его привлекал и развлекал. И вот писатель пожелал ближе с ним познакомиться, собственными глазами увидеть, как делается спектакль. Так и вышло, что Карел Чапек познакомился с театром, а я — с Карелом Чапеком.
Однако Чапек вовсе не собирался тихо постоять в сторонке и понаблюдать, он хотел прежде всего быть полезным, деятельным и потому решил стать режиссером. Ведь надо узнать и испробовать все.
Первой постановкой Чапека была «Старая история» Зейера. Когда до нас дошли слухи о его намерении, мы только пожимали плечами. А когда Чапек впервые появился перед нами, актерами, на сцене, настал его черед пожимать плечами. Актеры, как и музыканты, любят испытать своего нового дирижера. Но едва Чапек начал, он сразу же завоевал наши симпатии, ибо его режиссура превратилась в некую захватывающую игру актерской игрой. Словно вся сцена от его неожиданных выдумок рассмеялась и пустилась в пляс; мы казались себе школярами, вместе с которыми сам учитель замышляет всевозможные проказы. Премьера стала подлинной сенсацией, открытием нового режиссера — Карела Чапека. Чапек сиял.
Иногда мы вместе возвращались после репетиций домой. Оба мы жили на Виноградах. На улице разговор не клеился, сказывалась усталость. Но как только доходили до маленького парка, Чапек оживал.
— Посмотрите, какое чудо — у кленов листья точно паруса!
Он знал названия каждого дерева, каждого куста или цветка и впоследствии с гордостью садовода рассказывал о своем новом садике.
— Непременно приходите посмотреть, увидите, как живут растения, как они умеют бороться за жизнь.
— И откуда только у вас берется на все время!
— У каждого есть какое-нибудь пристрастие, а мое — ко всему еще и полезно, —отвечал он, словно бы между прочим, не прерывая наблюдений за ползущим жучком... — Я должен знать и уметь все, раз я хочу писать. Вот сейчас я учусь писать рассказы, когда научусь — примусь за романы; ну, а когда освою театр, возьмусь и за пьесы.
— Вы же и так все умеете! — возразил я.
Он покачал головой:
— Еще нет, но, кажется, уже догадываюсь, как к этому подступиться. — Он махнул рукой. — Хотелось бы уметь больше. Актеры тоже постоянно должны учиться, но, понимаете ли, мало изучать только то, что непосредственно относится к роли, актер тоже должен знать все, и в первую очередь — самого себя. Вот что я вам скажу, Штепче (он любил меня так называть), вы уже немало пережили и перевидали, но лишь когда вы научитесь видеть себя, из вас получится настоящий актер. А пока вам все еще чего-то не хватает, изобразительного мастерства, понимаете? Обратите на это внимание.
Это был хороший совет.
Карел Чапек любил актеров, охотно сиживал с ними в бутафорской: отопьет пива из старого кувшина бутафора Киселки, перебросит ногу на ногу, вставит в мундштук треть сигареты, закурит — и бутафорская превращается в семинар о театре. Пока не кончался антракт, мы слушали его, как школьники.
Еще Карел Чапек ставил у нас «Хлеб» Геона и шел-лиевского «Ченчи». Старого Ченчи играл Вацлав Выдра-старший, его дочь Беатриче — Леопольда Досталова, а я играл ее брата Джакомо. Спектакль вышел очень интересный и имел успех. Через несколько дней после премьеры Чапек явился в бутафорскую и еще в дверях воскликнул:
— Штепче, мы прославились! — и помахал английской газетой.
Потом перевел критический разбор нашего спектакля, не скупившийся на изъявления признания и восторга.
Однако вскоре Чапек простился с театром, который слишком его обременял и не давал возможности заниматься литературным трудом. Но мы с ним остались друзьями. [...]
Совет Чапека долго не давал мне спать. Да, в его словах много правды: актер должен знать и уметь все, поскольку это необходимо ему для работы, для искусства. [...]
Был, кажется, предрождественский вторник. Мое состояние улучшилось. Но Харват все еще категорически запрещал мне вставать. Шел примерно второй час ночи, когда меня разбудил стоявший возле постели телефон. Я поднял трубку, любопытствуя, кто так поздно звонит. Слышу веселый голос Карела Чапека:
— Ну, что там с вами? Лежебока! Приходите на рюмочку вина!
— Мне еще не разрешено вставать, — отвечаю, — у меня температура.
— В таком случае, вы мне в подметки не годитесь! Я уже пью вино, тут сидят Бор и Штейнбах, жаль, что вас не будет. Очень жаль!
Потом говорили Бор и Штейнбах, а потом снова Чапек:
— Послушайте, Штепче, вы не симулируете? Кто вас лечит?
— Доктор у меня строгий, — отвечаю. — Харват.
— Ага, этот скаут! У меня лучше — гинеколог! Так живо поправляйтесь и не разлеживайте. Смотрите же у меня!
Я услышал звон рюмок, смех — и Чапек повесил трубку.
«Черт побери, — думаю, — кабы не температура — ведь это в двух шагах, вот бы удивились, если бы я вдруг вошел... Нет, нельзя, надо слушаться врача».
— Я задержался у Чапека, дружище. Не нравится он мне.
— Как так, ведь он мне звонил, что уже здоров.
— А сегодня вызывали меня, — продолжает Харват, — это серьезно, не нравится он мне.
Когда я рассказал ему о ночном разговоре, он взорвался.
— Послушай, дружище, чтобы тебе и в голову не пришло вставать! Категорически запрещаю!
На следующий день настроение Харвата было еще более пессимистическим.
— Мы пригласили на консилиум еще и Пельнаржа, он того же мнения, что и я. Чапек слабеет, температура тридцать пять градусов, пульс нерегулярный, дыхание страшно участилось.
Это был сочельник. Вечером я смотрел на елочку, на спящую от счастья маленькую Яну и думал о Чапеке. Звонил туда, но безрезультатно: никто не брал трубку.
К рождеству Чапека уже не было в живых.
Тогда я не подозревал, что, собственно, судьба была к нему еще милостива, что смерть спасла его от худших мук и унижения, ибо сразу же по приходе в Прагу немцы явились, чтобы его арестовать. [...]
Примечания.
Выдающийся чешский актер, народный артист Чехословакии Зде-нек Штепанек (1896—1968) был одним из личных друзей Карела Чапека. Роли его чапековского репертуара: Разбойник (в Виноградском театре — 1928 г. и в Национальном театре — 1938 г.), Прус («Средство Макропулоса», Виноградский театр, 1932), Маршал в «Белой болезни», Отец — в «Матери».
«АКТЕР»
Zdeněk Štèpánek. Herec. Praha, 1961, s. 105, 107—109, 218—219.