САД KPAKОНОШA И ХЛОПОТЫ С ПЕЧЕЙ
[...] У нас с Печей свободного времени оставалось мало, да и не тянуло никуда идти; меня маменька заставляла шить и помогать по хозяйству, а Печа предпочитал рисовать, чтобы набить руку. А вот подрастающий Карел прилип к папеньке и, навещая больных, объехал с ним весь наш край. Он слушал, как спокойно и разумно разговаривает врач с пациентом, и всегда знал, как кто себя чувствует. «Таким образом я лучше всего подведу сынишку к тому, чтобы он стал врачом и моим преемником», — радовался папенька; однако сына больше увлекала философия, и мы вместе разбирали учения античных философов и произведения писателей всех времен и народов. Карела уже не удовлетворяли знания отца, и у нас конца не было дебатам о прочитанном и виденном; неуемный паренек нередко ставил отца в тупик своими вопросами.
— Даже не знаю, что давать ему читать, у нас полно книг, но далеко не все ему нравятся, а свои любимые он знает чуть ли не наизусть. Я выписал бы что-нибудь, да только вот что?
— Да, папа, Тршебизским и Ирасеком я уже сыт по горло, а Немцову с Нерудой знаю от корки до корки. Придется тебе поломать голову, подбирая мне подходящие книги.
«Пршеглед» и «Модерни живот». Стихи Карел читал с огромным увлечением, играл в рифмы и даже пытался говорить рифмованными фразами.
Он развивался стремительно; особенно заинтересовал его модный тогда декаданс.
***
— Не знаю, что такое, но Кадличек все время где-то болтается. Совсем слушаться перестал. Уроки выучит, и опять какие-то встречи, скорей всего, с друзьями, не только днем, но и после ужина убегает. Не то чтобы со мной пошутить или в карты поиграть, как бывало; ему говоришь, а он тоже за словом в карман не лезет: «Вам этого не понять, бабуся!» Так жаловалась бабушка внучке, когда та приехала в Градец учиться кулинарии в местной гостинице.
— Не огорчайтесь, бабушка, ведь он по-прежнему отличник!
— А как же иначе, будь по-другому, я вашим и на глаза бы не показалась. Живется ему со мной хорошо, книжки бесперечь читает и без конца что-то строчит, наверное, уроки, а сам хмурый, словечка не вымолвит!
— Что произошло, Карел? Что с тобой? Признавайся! — пристала я к нему, когда мы остались вдвоем.
— Ради бога, ты-то хоть оставь меня в покое; что дурного в том, если мы задумали основать в гимназии тайное общество учащихся? А я его возглавляю, хотя там примут участие и восьмиклассники; после каникул начнем издавать ежемесячный журнал, и все стоят на том, чтобы редактором был я. Я уже собираю статьи и стихи, свои и чужие, хожу к ребятам, выбиваю из них обещанное. А бабушка суетится, бегает внизу в шлепанцах, все меня ищет и кричит: «Когда домой заявишься?
Вот погоди, пожалуюсь папеньке, что ты то и дело где-то носишься, а время позднее, уже девять часов!» Пойми, ведь надо мной смеются!
— Ну и пускай, а ты не обращай внимания да радуйся, что она с тобой, тебе нигде не было бы лучше.
— Знаю, а что с ней станет, если ей сказать, что я влюбился! Такая красивая девочка1 Я готов проводить ночи напролет под ее окнами. Ведь я уже не маленький, мне скоро четырнадцать. (Какое! Четырнадцать еще совсем не скоро!) Придется потерпеть, пока не отучу бабушку бегать за мной. [...]
Примечания.
— См. прим. к с. 14.
... ежемесячный журнал... — Вероятно, речь идет о журнале «Ревю неймладших». См. восп. Э. Вахека в наст, изд., с. 348—349, и прим. к с. 14.