Приглашаем посетить сайт

Карел Чапек в воспоминаниях современников
Частица мира

ЧАСТИЦА МИРА

Жизнь продолжала ткать свою основу, и челнок с готовностью подхватывал и заново надвязывал изрядно помятые волокна.

Братья решились и сообщили нам, что — увы! — ничего не поделаешь, подошло время ехать учиться за границу на год или два, словом, пока хватит собственных средств. Несмотря на «бурный» образ жизни, они сумели накопить некоторую сумму, а сбереженные деньги все равно что заработанные; ну, там видно будет, на сколько хватит ренты этим удачливым молодым людям. Ведь перед ними открывался широченный мир с его обжигающим дыханием, и они, дрожа от нетерпения, стремились поскорее войти в него.

Тщетно проливала слезы маменька, пытаясь удержать их. Наконец она твердо объявила: «Вы не желаете признавать, что у вас впереди еще уйма времени. Ладно. Мне не понять, к чему этот спех. Но вот вам мое слово: жить будете только на свои средства, мы не прибавим ни кроны. И запомните, всюду жизнь дороже, чем дома. Уверена, что денег у вас на всякие фокусы не хватит и вы живо прикатите обратно!»

логично: соскучатся по дому — и вернутся.

Но волшебница-бабушка поскребла тайком в своих пустых карманах и сунула каждому по дукату. И они истратили их последними.

Поездка была обычная, студенческая: как все чехи, мальчики взяли с собой лишь самое необходимое.

Добросовестный Карел без всякого удовольствия поехал на полгода в Берлин, послушать курс лекций в университете. Там ему пришлось несладко; на фотографии того времени он похож на Чаплина из фильма «Собачья жизнь», настоящая карикатура на безнадежно растерянного и униженного человечка. Он еще никогда не жил один среди чужих, в чуждой обстановке, да еще со своей чудовищной неприспособленностью к быту. Обстановка была не для него, и через несколько недель он сбежал в Париж, где Печа уже обжился, освоился и разыскал множество знакомых. Он даже ухитрился купить терпентин для живописи, долго не понимая, почему в Париже его прозвали «теребентин». Разумеется, братья стали жить вместе и поселились в дешевой гостинице под громким названием «Американский отель»; к счастью, гостиница находилась на улице Мосье ле Принц в Латинском квартале; для чешских друзей адрес звучал пышно, чем братья были очень довольны.

Из-за ограниченных средств обеды готовили дома, собственно, кухарил Йозеф, а Карел только мешал ему своими бесконечными советами. Надо сказать, что за это время Печа стал отличным поваром. «Поспорим на что хочешь, —хвастался он мне после возвращения домой , — тебе ни в жизнь не приготовить такой превосходный ростбиф, какой я делал; он прямо похрустывал, когда я сверху посыпал его четырьмя головками накрошенного лука. К нему я подавал еще салат и жареный картофель, который покупал в большом пакете. Мы частенько едали кровяную колбасу, она очень дешевая, я поджаривал ее на плите и творил из нее чудеса. Сама по себе она не аппетитная, сначала я пробовал жарить ее на масле, добавлял коренья и чеснок, все равно толку было мало. Наконец меня осенило, —сказочное изобретение, великая идея! — я как следует полил ее уксусом! Карел сроду ни на что так не набрасывался, а до этого в рот ее не брал. В самом деле, я отлично его кормил!» Однако по виду того и другого этого сказать было никак нельзя; вернулись они худющие, как борзые.

«Воспоминаниях» Йозеф рассказывает, как после таких домашних ужинов они, стосковавшись по дому, пели старинные народные и бабушкины песни. И как-то вспомнили; «Что же мы никогда не поем «Гро-лиер, Гролиер»? Это был наш победный клич, когда, одолев трудные препятствия, мы достигали цели, а слово это мы вычитали и взяли на вооружение из книги Хилери Беллока «Четверо путников». Распевая песни, сочиняя стихи и вспоминая разные шутки и легенды, эти путники весело и безропотно шли пешком в свой род"1 ной край Сассекс, тогда как нам троим было суждено бродить и скитаться в других краях. Ах, как мы любили эту книжку!»

Эту книгу они нашли у меня, попалась им и другая, в ужасно скверном переводе, под названием «Ветер и волны», напечатанная под псевдонимом Фиона Маклеод. Песня тюленей из нее «Дан-нан-роон» в Париже была гимном тоски по родине для двух голосов; хотя, распевая ее самым потешным образом, они покатывались со смеху, отнюдь не напоминая действительно истосковавшихся парней.

В Париже у братьев было довольно друзей и знакомых, их компания встречалась в старом кафе «Флора». Но главное, —мальчики наблюдали; они не только смотрели глазами, но всем существом впитывали все, были упоены зрелищем и не могли насладиться им до конца.

О, как много увидели, оценили и изучили глаза двадцатилетнего Карела! Позднее, через двадцать шесть лет, он написал и сопроводил рисунками «Письма из Италии» (1923), «Письма из Англии» (1924), «Прогулку в Испанию» (1930) и «Картинки Голландии» (1936); в «Путешествии на Север» он написал: «Я знаю, словами этого не передашь. Словами можно говорить о любви или о полевых цветах, но не о скалах. Разве можно описать пером контуры или форму горы? Да, все это нужно увидеть и «ощупать» глазами, ибо зрение — божественный инструмент, лучшее свойство нашего мозга; глаза чувствительнее кончиков пальцев и острее лезвия ножа, чего только не постигаешь глазами! Слова... Слова — ничто, и я не стану больше рассказывать о том, что видел». И в другом месте: «Я видел чересчур много». А он хотел видеть все вблизи и расстался с Йозефом, чтобы воочию познакомиться с океаном и французскими портами на Севере, но быстро вернулся, решив на последние деньги съездить в Испанию и — предел мечтаний! — отправиться из Марселя к африканским берегам и хотя бы коснуться их почвы ногой!

Жара, нехватка денег и болезненные укусы прожорливых марсельских клопов — нет, хрупкий Карел этого не выдержал и, нигде не задерживаясь, прямым путем сломя голову примчался обратно. Куда обратно? Конечно, в Биловице, и там, охладив в Свитаве искусанное до болячек тело, несколько дней подряд отсыпался и только после этого ожил вновь! [...]

«Гролиер!» —воскликнули мы с Карелом, когда проводник объявил: «Bilowitz — Биловице!» —и загорелый, похудевший Йозеф выскочил из вагона. Сколько было радости!

Как выразить мимолетные, неуловимые моменты, составившие большую часть нашей жизни в 1912 году? Два путника вернулись и привезли с собой богатую добычу, хотя на песчаных и пыльных дорогах, по которым они прошли, следы их уже затерялись. Но увиденное ими запечатлено и живет, доступное всем; вы найдете это в книгах, написанных братьями совместно: в «Саду Кра-коноша», «Сияющих глубинах» и в произведениях Йо-зефа: «Лелио» и «Для дельфина», а также в его рисунках и картинах.

Зрели впечатления и у Карела, он стал переводить современную французскую поэзию, из которой его более всего интересовал Г. Аполлинер и Тристан Корбьер. Годами возился этот большой ребенок с их стихами, открывая для себя сокровища, сокровища чешского языка. Это воодушевило его на восторженные гимны и дифирамбы. Он понял, что на нашем языке можно выразить все, все, что есть на этой земле.

Вернувшись летом из-за границы, он сразу, как был, в потрепанной одежде, даже не остановясь в Праге, приехал в скромные Биловице, где на его костюм никто не обратил ровно никакого внимания. [...]

[...] В марте 1912года мой практичный муж, который всегда знал все, что происходит в Моравии и Словакии, сделал отцу деловое предложение: «У меня для вас есть весьма интересное сообщение: речь идет о Тренчанских Теплицах. Я там побывал недавно. У них нет врача-чеха, одни мадьяры, а единственный славянин-поляк собирается уезжать». [...]

Немолодые патриоты отправились в Теплице, там им все сразу пришлось по душе. [...]

С. 52. В Париже у братьев было довольно друзей... — По возвращении из Франции, в марте 1914 г., К. Чапек принимает в Праге своего парижского друга литератора Александра Мерсеро; в ноябре 1913 г. сообщает в письме С. -К. Нейману, что собирается пригласить В Прагу Жана Рене Аркоса; в библиотеке К. Чапека хранится стихотворный сборник Филиппо Маринетти «Ге Monoplan du Pape» (1912) с посвящением автора; с Аполлинером К. Чапек поддерживал переписку (см. Корреспонденция, 82).

— Братья Чапек провели в Марселе две недели в июле 1911 г,

— Свои переводы с французского К. Чапек собрал в книге «Французская поэзия нового времени» (1920), второе дополненное издание под названием «Французская поэзия» — 1936 г.