СПЕЦИФИКА ИСТОРИЧЕСКОГО РОМАНА
Все разнообразные средства исторической живописи, играющие обычно столь значительную роль в исторических романах, у Фейхтвангера использованы в минимальной степени. Фейхтвангер не перегружает своих романов вещными описаниями, хотя и не избегает их совсем. Костюмы, оружие, интерьер иногда интересуют автора. В начале романа «Безобразная герцогиня» Фейхтвангер несколько дольше задерживается на отдельных красочных картинах, например, на описании пышной свадьбы двенадцатилетней Маргариты или на итальянском походе короля Иоганна, но в дальнейшем эти описания все больше принимают служебный характер, выступая как средство психологической характеристики. Так, короткое описание рыцарского замка с низкими закопченными залами, с досками вместо стекол в оконных отверстиях должно служить характеристике его хозяина, консервативного и грубого Фолькмара фон Бургсталла. Точно так же роскошный дом Якоба фон Шенна с лоджиями, стенной живописью и изяществом внутреннего убранства должен характеризовать умного, утонченного эстета и философа-скептика. Эта обстановка представляет из себя такой же разительный контраст со всем окружающим, как и сам Якоб фон Шенна на фоне его грубых и диких современников. Но это тоже лишь незначительные исключения. Поражает такой факт, что в романе, посвященном всестороннему раскрытию образа Маргариты, нигде ничего не говорится о жилище Маргариты. Нет ни одного слова о ее замке, хотя эти внешние аксессуары помогли бы не только воскресить характер эпохи, но и конкретизировать образ Маргариты в плане историческом.
Строгость к себе автора, избегающего останавливаться на внешне-декоративных моментах, чувствуется очень часто. «Он [Конрад фон Тек] был в доспехах» (с. 113); «Маргарита сидела за своим туалетом» (с. 116); «когда герцогский поезд поравнялся с толпой» (с. 113) и т. д. Автор не пользуется случаем, чтобы описать доспехи, туалет, роскошный поезд. Король Генрих в сопровождении свиты проезжает по лагерю. Какой великолепный предлог для соответствующего описания! Однако Фейхтвангер ограничивается словами «он ловко сидел на роскошно убранном коне» (с. 6).
В смысле использования исторической экзотики Фейхтвангер прямо противоположен Флоберу или Анатолю Франсу, которые вводили ее в громадных дозах. В романе «Безобразная герцогиня» нет описаний поединков, турниров или сражений, которыми так богата изображаемая эпоха. Осада замка войском Карла или война Франции с Англией могли бы дать богатый материал для батальной живописи. Вместо этого мы находим только рассказ о поведении Маргариты во время осады, обнажающий ее мужество, а вся война Франции с Англией сведена к одному эпизоду, когда погиб слепой король Иоганн Богемский, привязанный к седлу.
Пейзаж может играть в историческом романе разную роль. Он может ничем не отличаться от пейзажа во всяком другом романе или может играть специфическую роль, сочетаясь с элементами чисто историческими. Пейзаж в романе Фейхтвангера - редкое явление. Это одно из тех средств поэтического арсенала, к которому он прибегает реже всего. В отношении к пейзажу Фейхтвангер проявляет такую же сдержанность, как и к другим средствам декоративного оснащения романа.
В редких случаях он позволяет себе дать чувственно-углубленное эстетически-воспринятое описание природы как самостоятельного объекта. В большинстве же случаев пейзаж подчинен, так же как и другие декоративные моменты, задаче психологической характеристики. Чаше же всего Фейхтвангер обходит молчанием или одним-двумя словами дает картину природы. «Он [Людвиг] страстно увлекался экономическими вопросами и теперь не удостаивал ни одним взглядом сказочно прекрасный горный ландшафт»121 . Мимо этого горного ландшафта прошел и сам автор.
В «Еврее Зюссе» только в одном случае мы находим упоминание о буре накануне смерти герцога, но грозная природа в данном случае привлекается не как эстетический факт; она введена в романе в плане символизации настроений герцога, кроме того, об этом же природном явлении как о действительном факте говорит Циммерманн.
Классики реализма, позднее натуралисты воспроизводили мир действительных вещей в наиболее ощутимой форме с максимальной рельефностью, исходя из материалистической предпосылки, что вещный мир играет большую роль в жизни человека. Отсюда обилие описаний - пейзажей и интерьеров у Бальзака и Флобера, у Золя и Гонкуров. Острый интерес к предметному миру приводил иногда к некоторой композиционной эмансипации описательных моментов в романе (производственные описания в «Утраченных иллюзиях» Бальзака, музейная каталогизация предметов в «Саламбо» Флобера, натюрморт в «Чреве Парижа» Золя и т. д.).
Совсем иное отношение к своему материалу мы находим у Фейхтвангера. Фейхтвангер в центре воспринимаемого мира ставит человека. Человек и его психика, отношения людей между собой - прежде всего. Та, по определению Энгельса, «правдивость деталей», которая составляет одну из особенностей бальзаковского реализма, у Фейхтвангера решительно отступает на задний план, как мы уже говорили об этом, касаясь пейзажа, интерьера и т. д.
Фейхтвангер в большинстве случаев не только пренебрегает деталями прошлого, историческим реквизитом, но сознательно модернизует историю, желая выразить себя, свою эпоху, употребляет современную терминологию, чтобы напомнить читателю, что он должен за изображаемыми явлениями истории видеть настоящее, что он должен читать между строк.
Фейхтвангер не требует от писателя большой исторической эрудиции, да и собственные его сочинения не отягощены грузом специальной учености. Фейхтвангер не считает нужным, как Флобер, изучать десятки и сотни томов исторических, этнографических и археологических исследований, ввиду совершенно отличных заданий, которые он ставит перед собой. Флобер хотел зарыться с головой в прошлое, чувствуя отвращение к своей эпохе. Для Фейхтвангера прошлое - условность, более удобный язык, чтобы поговорить с читателем на текущие темы. Вот почему он легко удовлетворяется немногими источниками для создания сюжетной канвы произведения, не прибегая к специальным исследованиям.
Но в этом сознательном суждении источниковедческой базы таилась известная опасность. Фейхтвангер принужден был свой материал использовать максимально, не всегда заботясь о художественном оформлении материала. Чувствуется, что автор связан своим источником, и это ему не может не вредить. Страницы романа загромождаются громадным количеством имен, названий, лиц, значение которых в романе очень незначительно. Чем же объяснить это изобилие?
При всем неверии в познавательное значение исторического романа Фейхтвангер все-таки пытается сохранить исторические краски, чтобы оправдать свое обращение к этому литературному жанру. Какие для этого есть средства? Их существует в романе по крайней мере три рода. Во-первых, это подлинные факты, цифры, люди. Об этом уже была речь в разделе об источниках. Приведем пример. На странице 501 мы находим такое сообщение о жизни страны после смерти Карла-Александра и ареста Зюсса.
«Между тем страна расцветала. Медленно расправляла она свои члены, освободившись от душившей ее тяжелой руки. Жизнь дешевела, цены пали даже ниже, чем в первые годы правления Карла-Александра. Шесть фунтов хлеба стоили девять крейцеров, кружка старого вина распивочно - шесть крейцеров, фунт бычьего мяса и свинины - пять крейцеров, кружка пива - два крейцера и три геллера, сажень буковых дров - десять гульденов, еловых - пять гульденов».
Эта справка о ценах имела бы еще некоторое оправдание в том аспекте, в каком Маркс говорит о познавательном значении романов Бальзака «даже в смысле экономических деталей», если бы она была точной и вполне соответствовала действительности. Но у Циммерманна об этом сказано иначе: «Некогда в Штутгардте все было необычайно дешево... Шесть фунтов хлеба стоили девять крейцеров... Кружка старого вина распивочно шесть крейцеров, кружка пива в Гейденгейме два крейцера и три геллера, в Штутгарте шесть крейцеров... сажень буковых дров в Гейденгейме два, в Штутгарте - десять гульденов и еловых - пять гульденов» (с. 113). Цены, как видим, находились на одном уровне все время и не снижались; кроме того, они приводятся неточно. Таким образом, эта справка ни в каком отношении не достигает цели.
Фейхтвангер возможно больше привлекает сырой исторический метериал, ибо в этом он видит специфику исторического романа.
Второй особенностью исторического жанра, явно подчеркиваемой автором, является характеристика людей прошлого через всевозможные суеверия, веру в колдовство, заклинания, странности характера и т. д.
Циммерманн, характеризуя Карла-Александра как человека очень суеверного, замечает:
«Как все великие полководцы древности и христианской эпохи, Карл-Александр Вюртембергский верил в таинственную силу рока и в чудесное. Он в важнейшие моменты своей жизни получал доказательства того, что у каждого человека есть своя звезда, что над нами есть звезды, которые управляют нашей судьбой»122
«Рассказ очевидца о том, что делал маг, является ценным вкладом в историю культуры восемнадцатого столетия»123
Именно этим путем идет Фейхтвангер, желая ввести нас в характер той или другом эпохи. Нет почти ни одного значительного персонажа, у которого бы мы не обнаружили какого-либо суеверия или странности в поведении.
В «Безобразной герцогине» выведен германский король. Он был очень расчетлив и скуп, но в то же время был и очень набожен, был страстным собирателем реликвий: одежды, черепов, рук святых и т. д. Однажды в Триенте ему показали палец святого Николая. Он хотел приобрести эту драгоценную реликвию, - одна рука этого святого уже давно находилась у него, - но палец не согласились продать ему. Он не смог устоять против искушения, быстро решившись, вынул нож, отрезал один сустав святого пальца и увез его с собой» 124.
В таком же ироническом тоне с добавлением различных беспощадно-откровенных подробностей говорит Фейхтвангер о чарах, при помощи которых графиня Гревениц хотела приворожить к себе герцога Эбергарда-Людвига. Герцогиня Мария-Августа серьезно верит в амулет, подаренный ей Зюссом, который должен облегчить ей роды. Магдален-Сибилла носится со своей идеей «обращения» дьявола на путь добра и истины. Мейнгард («Безобразная герцогиня») не расстается со своей мушловкой; даже герцогиня Маргарита принимает нарисованный Фрауенбергом портрет Агнессы за амулет и с мстительным наслаждением высверливает шпилькой глаза у ненавистной соперницы. Суеверен и Зюсс (вопреки историческим свидетельствам), постоянно преследуемый жутким образом дяди Габриэля и видением таинственного танца трех (его самого, Карла-Александра и Габриэля).
Такой же характер имеет и много раз повторяющаяся поэтическая легенда о гномах, которую автор искусно вплетает в повествовательную нить романа «Безобразная герцогиня»:
«Те гномы ведь живут, - думала Маргарита, - во всех горных пещерах. Они едят, пьют, играют и пляшут среди людей... У них было свое государственное устройство, свои законы, свой правитель. Они исповедовали католичество, тайком пробирались в жилища людей и были к ним расположены. Они носили при себе драгоценные камни, при помощи которых могли становиться невидимыми»125
Гномов видят многие - и Маргарита, и Якоб фон Шенна, и епископ Бриксенский, и многие другие, причем автор сохраняет у читателя иллюзию их действительного существования. Только в одном случае он нарушает эту иллюзию и говорит о гномах как о призраке сознания, а не о действительных существах. Не все могут видеть гномов. Лишенному поэтического воображения маркграфу Людвигу «при виде леса не приходит мысль о притаившемся в нем чудовище или о прекрасной даме, которую стережет великан и которую необходимо освободить... Гномов маркграф наверно никогда не видел, и они не вернутся в страну, пока он ею правит» 126. Все это должно говорить об уровне развития людей того времени и характере их умонастроений.
фантастика призвана играть в историческом романе роль своеобразной экзотики и создавать дистанцию между прошлым и настоящим.
Но иррациональное выражается и другим образом - в привнесении элементов мистики в человеческие отношения и судьбы героев, и этот момент составляет третью особенность ранних исторических романов Фейхтвангера.
Мистический элемент, пронизывающей весь роман «Еврей Зюсс», создает странную двойственность этого произведения.
С одной стороны, люди действуют в силу присущих им естественных качеств, они сами делают историю. Фейхтвангер-рационалист прекрасно умеет показать сложный внутренний механизм со всеми его винтиками и пружинами, управляющий общественной жизнью, политикой, церковью, частными отношениями людей и т. д. В основе всего этого лежат материальные интересы людей. Парламент отстаивает «бесценные свободы» не во имя общего блага, а потому, что в этом заинтересованы сами члены парламента. Эти свободы нужны «им лично», а также кучке бюргерских семейств, которые они представляют (с. 106). Католическая церковь через епископа Вюрцбургского пытается всеми силами восстановить католицизм в Вюртембергском герцогстве не для спасения душ, а во имя весьма реальной цели - захвата политической власти, и автор показывает тонкую сеть интриг, которую плетут ревностные слуги Рима.
Возникают многочисленные религиозные секты, тайные общества, кружки пиетистов, в которых собираются верующие. Беата Стурмин, Магдален-Сибилла, магистр Шобер - искренние, правдивые и честно думающие люди, которые не хотят никого обманывать, но подоплекой всех их религиозных исканий по сути являются чисто земные дела. Существуют скрытые, но весьма реальные причины, качественно отличные от производимых ими результатов. Эгоистические интересы, корыстолюбие и жадность, тщеславие и честолюбие или даже простое стремление найти убежища от страданий - вот истинные пружины человеческих действий.
и загадочное лицо сфинкса истории. Неизбежное, рок тяготеет над жизнью человека. Точно вещания дельфийского оракула, висит над Карлом-Александром предсказание мрачного фанатика Габриэля, которое делает порой ни во что не верящего циника герцога беспомощным и растерянным. «Я вижу первое и вижу второе. Первого я вам не скажу, второе - корона», - вещает с безапелляционной уверенностью Габриель (с. 91), и Карл-Александр действительно идет к герцогской короне, даже не подталкивая своей судьбы, как шекспировский Макбет. Шекспир не принуждает нас верить в судьбу и предсказания ведьм, потому что Макбет сам добыл себе корону, Карл-Александр получает герцогский престол с фатальной неизбежностью. С такой же неизбежностью должна произойти и трагическая развязка, которой ждет читатель на основании зловещего умолчания каббалиста («Первого я вам не скажу...»).
Странным диссонансом врываются эти мистические нотки в трезво реалистическое изложение фактов. Получается нечто вроде двойной мотивировки событий: один фактор - естественные законы, другой - неизвестное. Фейхтвангер создает какую-то атмосферу обреченности вокруг Карла-Александра. Всесильный герцог чувствует невольное беспокойство в присутствии мага Габриэля. О приближающейся катастрофе автор сигнализирует заранее. Сигналом является и бурная погода накануне смерти герцога - «повсюду в замке дрожат стекла, хлопают двери» (а описание природы очень редкое явление в романах Фейхтвангера), и неясные предчувствия -«герцог метался по комнатам, нигде не находил себе места» (с. 441). Но в то же время мы хорошо знаем, что роком Карла-Александра был сам Зюсс, потому что именно в результате хитро рассчитанных дальновидных действий и контрмер Зюсса не только рухнули честолюбивые планы Карла-Александра, но и прервалась его жизнь127
Таким образом, желая придать историческую окраску своим романам, Фейхтвангер прибегает в различным приемам, которые и составляют специфику его исторического романа. Это экстенсивный метод использования исторических материалов, подчеркивание иррационального в сознании людей прошлых эпох, внесение элементов мистики в свою собственную трактовку людей и событий. Все эти особенности исторического романа Фейхтвангера не были плодом сознательного теоретизирования. Наоборот, ни одна из них не фигурирует в поэтической декларации Фейхтвангера - его выступлении на Парижском конгрессе писателей в 1935 году. Однако они фактически присутствуют в произведениях Фейхтвангера как их неотъемлемые признаки. Заслуги Фейхтвангера как исторического романиста не в соблюдении тех или других замеченных особенностей и, конечно, не в том, что он сам себе приписывает. Его романы интересны потому, что они содержат много правдиво и живо нарисованных картин, отражающих подлинную историческую действительность, дают много реалистически полноценных фигур, способных перенести нас в прошлое. Вопреки собственным взглядам и намерениям Фейхтвангер воспроизводит минувшие эпохи в исторически верных тонах, обладая как крупный художник способностью постигать характеры и отношения людей во всех случаях, когда замолкает тенденция.
Примечания.
121 Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня. Л.: ГИХЛ, 1935. С. 107.
123 Ibid. S. 99.
125 Там же. С. 35.
126 Там же. С. 116.
Oppenheimer ein Finanzmann des 18 Jahrhunderts. Stuttgart, 1874. S. 103). 128