СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН РОМАНА
Социально-исторический фон романа «Еврей Зюсс» четко и лаконично дан в заголовках первых его частей: Die Ftirsten, Das Volk, Die Juden. Этот план предполагает последовательное раскрытие социальных и национальных отношений в Вюртемберге в XVIII в. Частная жизнь, семейные романические эпизоды, любовные интриги, имеющие место в романе, играют второстепенную роль. Они нужны автору для философско-психологических выводов, и часто он торопится их высказать, предваряя факты.
Характерно, что каждый из разделов книги начинается философско-историческими обобщениями, сбивающимися на символический, а иногда и мистический тон - о Вюртембергском герцогстве, об идейно-религиозном единстве палестинских евреев и диаспоры, об образовании национального характера евреев и т. д.
Но если автор своими рассуждениями и некоторыми сценами заставляет нас совершать бесплодные блуждания по дебрям древне-иудейской каббалистики и учений Востока, то гораздо плодотворнее оказываются те страницы романа, которые посвящены социальным отношениям Германии XVIII века. С первой страницы роман вводит нас в основной общественный антагонизм: князья - народ. Но этим дело не ограничивается. Общество представляет собой сложнейший клубок переплетающихся интересов, противоречивых стремлений, конфликтов. Люди сталкиваются и вступают в борьбу в результате классовых, профессиональных, сословных, религиозных, национальных и личных противоречий. Жизнь - это непрестанная борьба. Характер героев романа и смысл событий раскрывается во всех этих опосредствованиях; вот почему композиция романа не может быть названа простой и прозрачной. Борьба всей страны с герцогом и Зюссом, борьба герцога с парламентом, борьба Зюсса с герцогом, с Вейсензее, с Понкорбу, борьба протестантов и католиков, борьба против еврейского народа разнузданной феодальной реакции, борьба народа со своими эксплуататорами и множество мелких личных столкновений - такова густая сеть сюжетных линий романа. Вюртемберг, Людвигсбург, Белград, Регенсбург, Франкфурт, граница с Францией, Вена, Гирсау, Эслинген - вот места действия романа. Если к этому добавить, что Фейхтвангер не ограничивается коротким промежутком времени, а рассматривает историю трех княжений, причем последние годы жизни предшественника Карла-Александра он излагает с такой же обстоятельностью, как и остальные, то станет ясным, какой громадный охват явлений дает нам это произведенье.
многих лет должна была служить рамкой для портрета Зюсса, фоном для отчетливого показа его возвышения, прихода к власти и падения. Но историческая сторона вопроса сама по себе увлекает иногда автора до такой степени, что он забывает об основной сюжетной оси романа, какой является жизнь Зюсса, и надолго отвлекается для изображения социальных картин. В интересах историзма Фейхтвангер пренебрег композиционной стройностью романа. Рассказ о годах правления Эбергарда-Людвига должен был послужить только экспозицией сюжета, но автор увлекается подробным изложением событий этого периода, рассказывая, как герцогская фаворитка высасывает все живые соки народа, как хищнически она расточает богатства страны.
Но для того, чтобы не впасть в стиль исторической хроники и сюжетно организовать материал, Фейхтвангеру пришлось создать в 1-й части романическую интригу с герцогом Эбергард-Людвигом в центре; отсюда борьба со всеми ее перипетиями между соперницами - герцогиней Элизабетой-Шарлоттой и графиней Гревениц, борьба, во многом напоминающая такую же непримиримую вражду между Маргаритой и Агнессой. Читатель вводится в заблуждение, принимая эту вражду за основное (организующее) сюжетное противоречие романа. Ошибка становится ясной уже со второй части романа («Народ»), когда предыдущие герои со всеми их казавшимися значительными переживаниями бесследно сходят со сцены. Центр тяжести переносится на новую группу героев, которые вновь появляются или выдвигаются на передний план. В результате создается сюжетный бицентризм. Первая книга имеет свой собственный сюжетный центр, независимый от остальных книг романа.
Громадной заслугой автора является то, что он уделяет народу большое внимание в романе. Народу посвящен один из пяти разделов книги, события рассматриваются все время с точки зрения его интересов, голос народа - то ликующий, то негодующий - мы слышим на протяжении всего романа, мы всегда знаем, как реагирует народная масса на то или другое мероприятие или событие.
Автор солидаризируется с народом, рисует законным его негодование и всю систему феодальной государственности - власть герцога, парламент и чиновников, католическое и протестантское духовенства - изображает глубоко враждебной народным массам, остающимся в проигрыше при всех режимах и правителях.
В разделе «Народ» одним из центральных моментов является описание неслыханных жестокостей, которые стали чиниться над населением страны, едва к власти пришел Карл-Александр.
Во втором разделе романа «Народ» собрано больше всего материалов, относящихся к народной жизни. Здесь раскрыты основные социальные противоречия периода правления Карла-Александра, его борьба с парламентом и стремление привести к полной покорности страну.
Автор упоминает даже о слабом протесте народа.
«Народный гнев и отчаяние выразились в сборищах и криках, еще более угрожающих, чем в начале войны, но беспорядки были подавлены еще быстрее и решительнее, чем тогда»114
«Сдерживаемая тяжелой рукой солдат, задавленная страна задыхалась без крика, испуская лишь мучительный стон, истекала кровью, отдавала свои соки, умирала. Налоги, все новые и новые налоги. Штемпельной пошлиной облагалось все, вплоть до сапог и башмаков. Широкое распространение получила острота: скоро де будут клеймить и людей: накладывать печать на ладони и на пятки - по четыре гроша за пару»115
«Народ принадлежит своему князю, как принадлежат ему псы или лошади»116
О том, насколько верно Фейхтвангер отобразил эпоху, можно судить, сравнив соответствующие места романа с картиной насилий и произвола в феодальной Германии до 1789 года, нарисованной Энгельсом в статье «Положение Германии»: «Каждый мелкий князь был кровожадным неограниченным деспотом для своих подданных... Почти невероятно, какие акты жестокости и произвола совершали эти надменные князья по отношению к своим подданным. Эти князья, проводившие время только в наслаждениях и дебоше, разрешали всякий произвол своим министрам и правительственным чиновникам, которые могли таким образом топтать ногами несчастный народ, не боясь наказаний, при одном только условии наполнения казны своих господ и доставления им неистощимого запаса красивых женщин для их гаремов. Дворянство, которое не было независимо, но находилось под властью какого-нибудь короля, епископа или князя, обыкновенно относилось к народу с большим пренебрежением, чем к собакам, и выжимало возможно больше денег из труда своих крепостных, ибо рабство было тогда обычным делом в Германии»117
Далее Энгельс останавливается на положении крестьянства и буржуазии:
«А народ! Что он говорит по поводу такого положения вещей? Почему? Что он делал? Так как средние классы, алчные к деньгам
буржуа, находили в этом постоянном беспорядке источник богатства, то они знали, что легче всего ловить рыбу в мутной воде; они сами терпели притеснения и оскорбления, потому что они знали, что могут выместить их на своих врагах, которые были не лучше их; они мстили за свои обиды, обманывая своих угнетателей. Соединившись с народом, они могли бы ниспровергнуть старую власть и восстановить империю, как это отчасти сделали английские средние классы между 1640 и 1688 гг. и как это в то время делала французская буржуазия. Но средние классы Германии никогда не обладали такой энергией, никогда не претендовали на такое мужество; они знали, что Германия - только навозная куча, но они хорошо чувствовали себя в этой грязи, потому что они сами были навозом и чувствовали себя в тепле, окруженные навозом... Везде только мерзость и эгоизм - весь народ был проникнут низким, раболепным, гнусным торгашеским духом. Все прогнило, колебалось, готово было рухнуть, и нельзя было даже надеяться на благотворную перемену, потому что в народе не было такой силы, которая могла бы смести разлагающиеся трупы отживших учреждений»118
имеют большое познавательное значение.
на события ни в одном случае. Народ так же, как и в «Безобразной герцогине», представлен как нечто суммарное, безликое, умеющее радоваться или страдать, но не умеющее мыслить. В самом деле, мы видим, как народ радуется в самых неподходящих случаях: и когда герцог Карл-Александр вступает в правление, и когда у него появляется новая любовница-«местная жительница» Магдален-Сибилла, которую народ приветствует криками «Ура!» (с. 228). Народ восторгается, когда герцогиня Мария-Августа проезжает в золотой карете по улицам (с. 116) и бывает растроганным до слез, когда ему показывают герцогского наследника (с. 468). Народ «невольно любуется» даже Зюссом, так строен, гибок и красив он был на своей знаменитой кобыле Ассьяде (с. 244), и он же «без всяких видимых оснований отдавал свои симпатии» майору фон Редеру - «тупому узколобому человеку», врагу свободы и конституции, считавшему народ «ленивой чернью» (с. 416).
Стремления народа чрезвьгаайно примитивны и незначительны, удовлетворить их очень легко и просто. «Народ, набив брюхо бесплатной герцогской колбасой, налив пузырь бесплатным герцогским вином... утирал нос и, глядя в небо, орал во все горло: „Да здравствует герцогиня!"» (с. 77). В то же время он жесток и несправедлив, легко поддается диким инстинктам. Показательна в этом отношении безобразная сцена избиения Зюсса: «Празднично веселая, грубо хохочущая толпа ожидала у ворот экипажа с арестованным... Драка велась без особого озлобления со стороны нападавших, носила деловитый, обдуманный характер... для толпы это побоище было, в сущности, лишь беззлобной забавой» (с. 475). В отношении этой сцены более всего выразилось неверие Фейхтвангера в народ, в его силы и возможности.
Народ присутствует в романе в виде статиста, пассивного субстрата истории. Народ - понятие очень неопределенное. Крестьяне и ремесленники, деклассированные элементы, городские торговые слои и мещанство - всё это объединяется в неопределенный разнохарактерный конгломерат, называемый то «народом» (Volk), то «толпой» (Menge), то даже «чернью» (Pobel)119.
В романе нет дифференцированного изображения трудовых масс с точки зрения социальной и экономической. Фейхтвангер не выделяет крестьян с их особыми интересами и положением, ремесленников, мелкого бюргерства. Правда, иногда фигурируют термины «крестьяне», «мещане», но они художественно не раскрыты со стороны их специфического положения или характера. Характерно, что в романе нет ни одной фигуры из народа, нет ни одной картины, показывающей его жизнь. Описания страданий народа, его эксплуатации повторяются в романе неоднократно, но они даны в большинстве случаев в порядке сообщения, а не живого художественного показа. Обычны общие формулы: «Страна металась и стонала от невыносимого гнета и напряженного ожидания» (с. 414), «над страной опустилась удушливая, свинцовая тяжесть» (с. 151). Обращает на себя внимание, что Фейхтвангер почти не перерабатывает, изображая народ, того богатого материала, который он находит у Цим-мерманна, в конкретные образы людей и сцены. Считаем нужным привести для сравнения выдержки. У Фейхтвангера:
«Если до сих пор призывному барабану вербовщика, несмотря на шум и грохот, удавалось собрать лишь тысячи две добровольцев и ничтожное количество ободранных кляч, то теперь зато казармы переполнились рекрутами. В ремонтных конюшнях весело ржали кони... Карл Александр, сияя от торжествующего восторга, во всеуслышание воспевал гениальную ловкость своего тайного советника по финансовым делам. Над страной опустилась удушливая, свинцовая тяжесть. Правда, и раньше происходили принудительные наборы, но призывались только бездомные бродяги и отлынивающие от работы парни, существовавшие за счет общины. Теперь к набору привлекалась вся неженатая молодежь. Желавшие откупиться должны были уплачивать огромные деньги. Женатые были освобождены от набора, но вступавшие в брак раньше достижения двадцатипятилетнего возраста обязаны были внести в виде налога одну пятую часть своего состояния. Лошади подвергались осмотру и все годные реквизировались... Женщины с тупым отчаянием смотрели на запад, куда ушли их мужья и возлюбленные, насильно схваченные, насильно облаченные в дурацкую, ненавистную униформу» (с. 151-152).
Все это описание заимствовано у Циммерманна. 120 Фейхтвангер прибавил только некоторые детали, сообщил местами лирическую с ироническим оттенком окраску всей картине. Все вместе взятое послужило только поводом для суждения о Зюссе: «На Зюсса это настроение в стране не произвело ни малейшего впечатления» (с. 152). Таким образом центр тяжести в картине смещен в сторону Зюсса.
Гораздо полнее и художественно ярче представлена борьба между герцогом и парламентом. Сословное представительство возникло в Вюртембергском герцогстве еще в XVI веке. Буржуазия пыталась ограничить права герцогов во внешней (объявление войн) и внутренней (введение налогов) политике государства через свой представительный орган. Фейхтвангер при всем своем органическом отвращении к миру феодальных отношении, основанных на своеволии, безответственности и бесправии, не обольщается и достижениями буржуазной демократии, нашедшими свое выражение в конституции Вюртембергского герцогства, действительно самой демократической среди всех немецких государств XVIII века.
Фейхтвангер не оставляет критического тона, рисуя членов парламента и вскрывая их буржуазно-собственническую и классово-эгоистическую природу. Бюргерские роды «к конституции относились, как к своей частной собственности и места народных представителей передавали из рода в род, как дома, мебель, векселя или же перепродавали друг другу» (с. 145).
«тупых, будничных лицах» со следами «смущения и растерянности», об этих бюргерах - потных, неуклюжих, тщетно пытающихся придать себе важность и значительность, но поспешно и трусливо ретирующихся при первом грозном окрике герцога.
Буржуазии уделено несколько больше внимания, чем народу. Здесь мы находим уже некоторых ее отдельных представителей. Отношение к буржуазии автор лучше всего выразил в почти карикатурной фигуре кондитера Бенца - любителя ораторствовать на политические темы перед собиравшимися в трактирчике «Цум Блауен Бок» горожанами. Этот персонаж появляется несколько раз, эпизодически, в одной и той же роли. Он должен представлять отношение бюргерства к Зюссу и герцогу. Это он пустил крылатую остроту «При прежнем герцоге правила девка, при нынешнем правит еврей!» Бенц призван в романе выполнять двоякую роль: с одной стороны, он типичный представитель своего класса, ограниченный, трусливый, сытый, мещански-довольный своей жизнью, с другой стороны, он выразитель того общественного мнения, которое никогда не бывает справедливым. Бенц - это голос толпы в ее отношении к еврейству и в частности к еврею Зюссу и поэтому он кажется вдвойне отталкивающим; достаточно взглянуть на его портрет, когда он сидит, «маленький, толстый», по обыкновению, в трактире «Цум Блауен Бок» и «его свиные глазки, полускрытые лоснящимися от жира, потными щеками, поблескивают от удовольствия» (с. 177). Бенц так же, как и его друзья, может выражать свой гнев против насилия власти лишь «злобным, бессильным, тупым смехом», остротами, которые тихонько передаются друг другу, но больше ничего гнев не мог из них выжать.
Образы буржуазии у Фейхтвангера созвучны тому, что говорит об этом классе Энгельс, мы видим, что писатель выявил его трусость, бессилие и своекорыстие.
Наиболее обстоятельно разработан в романе раздел, посвященный положению еврейского народа. Фейхтвангер не ограничивается изложением «истории» вопроса и философическим осмысливанием его, но раскрывает полную картину бесправия евреев в живых конкретных образах, которые и являются единственно ценными в этой части романа. Лирико-философская интродукция к третьему разделу «Евреи» о единстве и спаянности всех евреев мира, начиная от «банкиров императора и владетельных князей, окруженных почетом и ненавистью» и кончая «грязными, нищими, униженными, жалкими и смешными евреями германского гетто», безусловно, очень малоубедительна и свидетельствует о неизжитых националистических предрассудках автора. То же можно сказать о кратких экскурсах в историю евреев и более всего о трактовке образов Габриэля, Ландауера и Зюсса с точки зрения их национальной принадлежности.
Совершенно иной характер приобретают те страницы романа, где Фейхтвангер непосредственно рисует страдания и гонения, претерпеваемые еврейским народом. В городе Эслингене пьяница Каспар Дитерле зверски убил девочку. Пускается в ход испытанное средство - клевета. По обвинению в ритуальном убийстве был схвачен ни в чем не повинный еврей Иезекииль Зелигман. И вот происходит дикая расправа.
«На улице этот худой, дрожащий, испуганный человек был встречен толпой народа. Он увидел сотни угрожающе поднятых рук, искривленных злобой ртов. В него полетели камни и комья грязи. Его повалили на землю, топтали ногами, плевали ему в лицо, таскали за бороду и за волосы. Он все продолжал уверять своих мучителей, жалобно всхлипывая под ударами, в то время, как слюна и кровь стекали из уголков его рта, что он не произносил вчера ни одного бранного слова и вообще не открывал рта. Только из душераздирающих воплей какой-то женщины, не перестававшей колоть вязальной иглой ему икры, он внезапно понял, в чем его обвиняет, и потерял сознание. В обморочном состоянии его сволокли в городскую башню и заперли там» (с. 255).
Самые яркие страницы романа это те, где рассказывается о трагическом положении еврейского народа. Речь становится прочувствованной, взволнованной, и автор не довольствуется здесь голыми фактами, подсказанными тем или другим историческим источником. Он находит краски для того, чтобы заставить читателя почувствовать всю безмерность горя, переживаемого народом, и всю чудовищность творимого над ним насилия.
Таким образом, в романе посвящено немало места для воссоздания исторической обстановки, классовых и национальных отношений Вюртемберга XVIII века. Фейхтвангер находит много исторически верных фактов и деталей, которые способны в той или другой мере перенести нас в изображаемую эпоху, но он пользуется разными методами при выполнении этой задачи. К народным массам он подходит с абстрактно-гуманистической меркой и потому изображает их скорее как публицист, а не как художник. Бюргерство, вызывающее у автора естественные чувства антипатии, представлено в более ощутимых художественных формах. Наконец, еврейский народ, исторические судьбы которого являются главным и постоянным предметом творческого внимания писателя на протяжении всего его творчества, изображен в романе наиболее лирически-проникновенно и конкретно-образно.
Примечания.
114 Там же. С. 173.
116 Там же. С. 150.
118 Там же. С. 6-7.
«Так как барабан вербовщика собрал лишь тысячи две добровольцев, то был объявлен в стране набор» и т. д. (Zimmermann M. Josef Suss Oppenheimer ein Finanzmann des 18 Jahrhunderts. Stuttgart, 1874. S. 51).