ПРОБЛЕМАТИКА РОМАНА
Зная, что принадлежит истории и что является вымышленным, мы можем теперь поставить вопрос, какие задания ставил перед собой автор, меняя отдельные факты при его добросовестном в общем использовании исторических свидетельств, в чем мы имели уже возможность убедиться.
До сих пор речь шла о Маргарите как политическом деятеле, данном на фоне исторических событий. Мы уже знаем, что образ Маргариты в одном отношении можно считать исторически правдоподобным. Теперь мы снова вернемся к Маргарите, чтобы посмотреть, какую дополнительную роль играет этот образ в романе.
Роман «Безобразная герцогиня» имеет свое легко уловимое композиционное членение, соответствующее периодам жизни Маргариты. Маргарита переходит от одного душевного состояния к другому, и соответственно этому меняется ее образ действий, поступки и жизненные цели. Нельзя сказать, чтобы у автора при изображении всех этих перипетий не участвовало некоторое экспериментаторское задание.41
Созданная Фейхтвангером теория исторического романа разрешает подходить к историческим фактам как к удобному материалу для решения каких-то очень важных, кардинальных вопросов современности. То решение, которое уже имеется у автора, не может не мешать ему в творческом процессе, подсказывая определенное построение образа и расстановку персонажей вопреки данным наблюдения. И в данном случае образ Маргариты безусловно был заданным.
Нарочитость и подчеркнутость уродства Маргариты становятся очевидными уже при первом беглом знакомстве и особенно после сличения с портретом, данным историком. Вот портретный набросок Фейхтвангера: «Она казалась старше своих двенадцати лет. Над толстым, неуклюжим телом с короткими конечностями торчала большая, бесформенная голова. Правда, лоб был ясный и чистый, а глаза глядели внимательно, быстро, умно, испытующе; но под маленьким приплюснутым носом по обезьяньи выступал безобразный рот, огромные выдающиеся челюсти и толстая нижняя губа. Медно-красные волосы были лишены мягкости и блеска, кожа - сухая, сероватая, бледная и дряблая»42 .
Для чего понадобилось Фейхтвангеру прибегать к чрезмерной, явно преувеличенной и бросающейся в глаза уродливости герцогини? Очевидно, безобразную внешность ее автор предполагает использовать как фактор большого значения. Вскоре из развития действия мы в этом убеждаемся.
Автор рассуждает приблизительно так: Маргарита - безобразна; из опыта мы знаем, какую роль в глазах людей играет внешность человека; как же сложится жизнь Маргариты при наличии этих двух предпосылок? Ясно, что для правильной постановки эксперимента каждое из условий должно быть совершенно четким и определенным. Безобразие - одно из этих условий. Проследим вкратце за развитием жизни Маргариты.
Прежде всего естественно, что Маргарита вступает в борьбу со своим безобразием, в борьбу с натурой: «С необычайной тщательностью ухаживала она за своим телом». Она жаждет своей «женской доли», обыкновенного человеческого доступного всем счастья, но оно оказывается невозможным, и тогда наступает реакция. «Стоило ей заметить, что, несмотря на все ее старания, взгляды мужчин с большим удовольствием останавливаются на какой-нибудь полногрудой крестьянке, как она, сделав над собой усилие, обращала свои мысли к другому, с горячечной энергией отдавалась занятиям политикой и науками»43 . Политическая деятельность является своего рода компенсацией за неудовлетворенную любовь. И так всякий раз, когда она терпит поражения в сердечных делах, вся энергия ее переключается на политику. Когда ее муж герцог Иоганн презрительно отвернулся от своей супруги-урода, она «вся отдалась политике» 44. Потом она полюбила молодого красавца, придворного, Кретьена де Лаферта. Это была «высокая и чистая любовь», почти лишенная чувственности. Но когда иллюзии любовного счастья с Кретьеном были разбиты, «она занялась делами, холодная, как будто застывшая, в каждом слове, в каждом действии проявляя бешеную неукротимую энергию, настойчивое стремление к намеченной цели. Диктовала. Сама писала письма. Рассылала курьеров. Новые письма с новыми печатями, новых курьеров...» 45. Теперь Маргарита приходит к выводу, что «ее безобразие - драгоценный дар, при помощи которого бог указывает ей правильный путь... Ее задача - строить для будущего: города, хорошие дороги, торговлю и ремесла, порядок и законность. Не для нее - пышные празднества, путешествия, любовь. Ее дела -трезвая, обдуманная политика»46 . Мысли о том, что любовь может только «опустошить, изранить душу», пускали все более глубокие корни, въедались в ее кровь и плоть, принимали реальные формы»47 . Такую именно психологическую мотивировку дает Фейхтвангер тому на первый взгляд необъяснимому факту, что феодальная герцогиня вопреки всему своему окружению уходит с головой в полезную исторически-прогрессивную государственную деятельность. 48
И Маргарита на этом пути, казалось, нашла себя. «С бесконечным трудом собрала она обломки своей разрушенной жизни, создала себе новую семью, привела в порядок свою жизнь и страну»49 . Страна теперь была для нее дороже, чем ее собственные дети. «Плотью и кровью ее была ее страна. Горы и долины, города и замки были частицами ее самой, ветер, носившийся в тирольских горах, был ее дыханием, реки - ее артериями» 50. Все снова и снова убеждается она, что «Бог лишил ее женских прелестей для того, чтобы она отдала все свои женские силы управлению страной»51.
Но развивать страну, способствовать ее росту, благоденствию ее жителей значило вступить в упорнейшую борьбу с феодальными баронами, хищниками, защитить города от их произвола и грабежа, это значило также оберегать горную страну от соседей - Габсбургов, Вительсбахов и Люксембургов, смотревших на Тироль как на лакомый кусок и ждавших только удобного момента, чтобы его захватить. Для одинокой женщины борьба эта была очень нелегкой. Со всех сторон тянулись жадные руки к богатому Тиролю. Баварские и швабские вельможи в обеспечение ссуд захватили лучшие земли и поместья, итальянский ростовщик Артезе тянулся к серебряным рудникам и соляным копям - главным ресурсам страны, свои местные феодалы расхищали земли и средства. На страже интересов страны стоит при всех превратностях ее собственной судьбы одна Маргарита. Своими усилиями, неистощимой энергией она обуздывала непокорных баронов, заставляла их платить пошлины, освобождала от налогов особенно пострадавшие от войны города, усиливала центральную власть. Нелегко было довести страну до цветущего состояния, «но сильная, дышавшая доверием и внушавшая доверие женственность Маргариты изливалась на страну, поднимала ее, давала ей новые силы и соки»52 . Из расцвета и счастья страны почерпала теперь Маргарита свое величайшее удовлетворение, свое собственное счастье и смысл жизни. «Мужчины? Любовь? Да разве можно было жить полнее и ярче, чем жила она, пышнее расти и разветвляться?» 53. Маргарита преодолела свою биологическую природу. В этом была ее величайшая победа, победа человечности и личного достоинства.
Но тут поджидало Маргариту новое жесточайшее разочарование, новое поражение.
теорией Фейхтвангера - с теорией успеха, о которой уже заходила речь.
Маргарита не находит призвания в народе, тогда как ее ничтоная соперница Агнесса торжествует. Народная масса совершенно не способна разбираться в происходящем, правильно понимать причины явлений, жизнь и поступки «героя». Народ - верхогляд, он судит по внешним видимым признакам, его ослепляет внешний блеск, мишурное великолепие. Собственно, на этом непонимании героя массой и основан весь роман. Маргарита делает все для того, чтобы осчастливить народ, но потому, что Маргарита внешне безобразна, все заслуги приписываются не ей, а красавице Агнессе, хотя это всего лишь себялюбивая хищница и самка. Об этой слепоте народа несколько прямолинейно и в шаржированных тонах автор рассказывает:
«С каких пор наступила такая благодатная перемена? С тех самых пор, как маркграф сошелся с прекрасной Агнессой фон Флавон. Агнесса фон Флавон, красавица, благословенная! Конечно, это ей явилась счастливая мысль отдать Баварию, отвести все силы и деньги в Тироль! Да благословит господь нашу красавицу Агнессу фон Флавон! Сразу видно, что на ней лежит печать избранности. От ее прекрасного лица исходит сияние, дарованное ей Матерью Божи-ей... Она проходила сквозь ряды восторженно глазевших на нее людей, не глядя по сторонам, с надменной улыбкой на алых, смело очерченных губах. Толпа задыхалась от восторга».
Точно так в сказке Гофмана «Крошка Цахес» все лучшее, прекрасное и возвышенное приписывается Цинноберу, благодаря его талисману. Таким талисманом для Агнессы была красота её тела.
«А та, другая, эта отвратительная герцогиня Губошлеп, отмечена самим Богом! Гнев Господень на ней! Проклятие тяготеет над всеми ее действиями. Дети ее умирают. Мор, пожары, наводнения, зловредные насекомые поражают все, к чему прикасается ее рука. Прокляты все и действия ее, и советы!» 54. Таким образом, между гуманистической личностью и массой устанавливается атмосфера непонимания и вражды не в силу каких-либо случайных причин, а потому что толпа всегда ограниченна и тупа, неспособна постигать великое, ее непонимание роковым образом предопределено.
Иногда автор заставляет Маргариту говорить языком философских обобщений, ставить перед собой мучительные вопросы: «Разве это справедливо? Разве справедливо, чтобы пустое, глупое, дурное, только потому, что оно прикрыто гладкой личиной, командовало в мире, все собой заполняло, не оставляя ни уголка для вдохновенного, мудрого?»55. Ища причины этого неуспеха в тупости человеческой, Фейхтвангер примитивизирует массовую психологию, заставляя массу реагировать лишь на внешнее, на то, что непосредственно может быть воспринято. Скептицизм Фейхтвангера направлен на все общество. Даже то, что падение Маргариты наступает в результате интриг и захвата власти могущественными соседями, факт не столь трагический, как тупая враждебность народа, потому что феодалы враждуют с герцогиней все-таки исходя из своих личных интересов, из-за богатства и власти, тогда как народ ненавидит ее, так сказать, бескорыстно и, возненавидев, приписывает ей всяческие преступления и беды, в которых она неповинна. Здесь мы находим проблему «успеха» в ее ранней постановке у Фейхтвангера, когда ответственность за поражение «героя» падает и на народные массы. Позднее эта ответственность ляжет лишь на правящие классы, как в «Успехе».
Как реагирует на поражение тирольская герцогиня? Она еще раз переключает свои устремления и искания смысла жизни на новую область; она впадает в грубую чувственность, принимает теорию Фрауенберга о семи земных радостях, между которыми чревоугодие и похоть занимают важное место. И Маргарита полною мерой пьет из этих мутных источников «радостей». Маргарита проводит месяцы среди роскошной итальянской природы в обществе юного Альдригетто дель Кальдонаццо, наслаждаясь утехами любви. Но это уже не та романтическая любовь, которую Маргарита пережила в юности к Кретьену. Это нечто гораздо более прозаическое и животно-примитивное; достаточно взглянуть на Маргариту и на то, как она себя ведет, чувствуя на себе любовные взгляды своего странного обожателя. «Маргарита разрезала гранат. Кроваво-красный сок его стекал по ее набеленным пальцам. Ее широкий безобразный рот захватывал прозрачные зерна, размалывал их большими, косо поставленными зубами»56 . Вместо прямой характеристики отношений Маргариты и Альдригетто автор очень удачно ограничивается одним ярким кадром, которого достаточно, чтобы исключить всякий намек на романтику.
Грандиозными масштабами измеряются и подвиги чревоугодия Маргариты в этот новый период.
«Ее столы сгибались под тяжестью изысканных лакомств. Целыми часами просиживала она за столом. В ее кухнях состязались в своем искусстве бургундские, сицилийские, богемские повара. Из массивных кубков пила она крепкие, разжигающие кровь вина. Жаждала иметь все, все испробовать, редкие рыбы, птицы, дичь, раковины в неистощимом разнообразии, приготовленные всевозможными способами: вареные, жареные, печеные, в миндальном молоке, в пряном вине. Постоянно требовала, чтобы доставлялись все новые и новые лакомства, в ненасытной жадности боясь что-нибудь упустить, не успеть чего-нибудь вкусить. Она рано ложилась спать, поздно вставала, часто подолгу отдыхала и днем, ведь сон был высшей радостью»57.
Здесь все в превосходной степени, все в предельных количествах, потому что Маргарита ищет эквивалентных переживаний, ищет эмоций, равных по силе прежним ее увлечениям; в результате мы получаем своего рода трехчленное равнение, которое можно выразить таким образом: романтика любви = пафосу политической деятельности = семи «земным радостям» Фрауенберга. Однако эта эквивалентная теория весьма пессимистична, ибо жизненная энергия перехода из одного вида в другой идет в конце концов по нисходящей линии - от человечности к животному состоянию. Маргарита кончает свою политическую карьеру на пустынном острове, сократив диапазон своих переживаний до физиологически-вкусовых эмоций. Безотрадный вывод! Вот где показаны обнаженно корни одной из излюбленных максим Фейхтвангера - переход от действия к бездействию. В известных условиях этот переход, по мнению Фейхтвангера, неизбежен. Маргарита громадные усилия воли, энергии затратила, чтобы завоевать законное счастье, чтобы жить и действовать, но все ее попытки оказываются тщетными. «Все, что казалось ей когда-то прекрасным и достойным поклонения, на самом деле было лишь глупостью, ложью, грязью, обманом. Чистота, добродетель, сила, порядок, смысл и цель были такие же пустые бессмысленные понятия, как благородство и рыцарство»58 «От действия к бездействию» - это, таким образом, не абстрактный лозунг, а продиктованная жизнью норма поведения, которая лишь различным образом претворяется. В «Безобразной герцогине» бездействие понимается как животно-вегетативное существование, в «Еврее Зюссе» - как созерцательно-блаженное состояние, нирвана. Позднее в решении этого вопроса Фейхтвангер приблизится к Анатолю Франсу.
Анатоль Франс, простирая свой скептицизм на политику и революцию, на общественную деятельность, либо уводит своего героя от мирских дел на астрономическую вышку чистого созерцания (Бидо-Кокиль в «Острове пингвинов»), либо к «бессмертному искусству» (Бротто дез-Илет в «Боги жаждут»), либо в утехам любви (Элоди там же). Фейхтвангер после «Безобразной герцогини» и «Еврея Зюсса» своих героев, не имеющих «успеха» или отрицающих его, также заставляет искать убежища до поры до времени в творческом наслаждении, в самодовлеющем искусстве (Тюверлен, Густав Оппенгейм, Мартин Крюгер, вначале Треутвейн).
К другим персонажам, которые несут на себе проблемную нагрузку романа, нужно отнести Якоба фон Шенна и Фрауенберга, Агнессу, Артезе и Менделя Гирша. Создавая наиболее близкий ему образ Шенна, автор должен был испытывать некоторые трудно преодолимые затруднения. С одной стороны, Фейхтвангер наделяет фон Шенна чертами человека XX столетия, с другой, - хочет сохранить верность исторической правде; в результате пересечения двух разнородных заданий автору приходится прибегать к весьма натянутым мотивировкам, чтобы сделать более или менее убедительным этот характер. Поклонник красоты, эстет и романтик, стоящий на голову выше своего грубо-варварского окружения, с чисто франсовской иронией относящийся к миру, любитель и знаток античной литературы - такова одна сторона натуры Шенна. «О своих владениях он говорил обычно с некоторым пренебрежением и иронией», «сами по себе богатство и почет были в его глазах достойны презрения»59 . Этот тон иронического отношения ко всем окружающим (исключением была Маргарита, которая одна заслуживает уважения) выдержан на всем протяжении романа. С другой стороны, этот великолепный скептик действует, а иногда и рассуждает как типичный феодальный захватчик, прибирающий к рукам все, что плохо лежит. Часто рассказывал он девочке о том, как бессовестно грабят каринт-ские и тирольские вельможи доброго короля Генриха. К сожалению, ему приходилось участвовать в этом вымогательстве, иначе его доля могла бы быть захвачена другими, менее его достойными. Поэтому он принимал участие в общем грабеже, спокойно, скептически, испытывая при этом тихую жалость к общипанному государю!»60 . Приобретательские стремления его еще более выразились во время стихийного бедствия, постигшего народ.
«В общем, фон Шенна жилось прекрасно. Чума миновала его... Кроме того, он использовал время после чумы и еще значительно округлил и обстроил свои имения. Он жил в своих замках в изысканном и утонченном довольстве, окруженный картинами, книгами, ценными украшениями и павлинами, по-прежнему отказываясь от занятия какой-либо официальной должности. Задумчивым и удовлетворенным взором скользил по своим обширным плодовым садам, полям и виноградникам; становился с каждым днем все более кротким, мудрым и сосредоточенным в себе, словно выхоленный зреющий плод»61.
Трудно примирить в одном лице такие противоположности, как спокойную мудрость, философский скептицизм, основанный на понимании ничтожества всех человеческих вожделений, даже стремление отстраниться от деятельности в сознании своего превосходства над людьми и, с другой стороны, использование народного бедствия в своих личных корыстных целях. Вот почему задание дать в лице Шенна еще одну разновидность феодала едва ли можно считать выполненным. Это скорее один из вариантов излюбленного автором типа, с которым в иных трактовках мы встречаемся в последующих романах Фейхтвангера.
В романе этот гуманист выведен, очевидно, для того, чтобы не оставить Маргариту совершенно одинокой и чтобы сделать более понятным появление такого характера и строя мыслей, какими обладала молодая герцогиня.
Вместе с тем Якоб фон Шенна в романе является до известной меры носителем идей автора; его устами автор дает характеристики другим персонажам романа; через него он выражает свои мысли по поводу того тупого непонимания, которое окружает Маргариту и нелепого восхищения Агнессой. После одной такой сцены, свидетелем которой был Шенна, он «погрузился в мрачное раздумье. Сгорбившись, в неизящной позе сидел он на коне. На лице его застыло кислое, презрительное выражение»62 .
«Он не верил ни во что. Жажда денег, жажда власти, похоть были, по его мнению, единственными мотивами человеческих поступков; деньги, власть, богатство, наслаждение - единственной целью всех человеческих действий. Не существовало ни награды, ни наказания, ни справедливости, ни добродетели. Жизнь не имела ни смысла, ни разумной цели. Существовали лишь ловкачи и растяпы, удача или невезение. Он твердо придерживался песенки, воспевавшей семь радостей, которые одни только в жизни достойны быть воспетыми и к которым одним только стоит стремиться: жрать до отвалу - вот первая радость, пить сколько влезет - вторая, опоражнивать брюхо от съеденного - третья, от выпитого - четвертая, спать с бабой - пятая, купаться - шестая и самая главная - спать»63 .
Этой характеристикой автор низводит своего героя до самой низкой мыслимой грани человеческого существа, дает нам как бы предел обесчеловечения человека и торжества животных инстинктов. Фрауенберг бесцеремонно прибирает к рукам замки, поместья, привилегии и откупа, с неслыханной жестокостью расправляется с крестьянами, приказывая отрубать руки браконьерам и травить их на смерть. Шутя, с циничным смешком, спокойно он устраняет со своей дороги путем убийства всех, кто ему мешает - Людвига, Мейнгарда, Агнессу. Его характер однако, при всей конкретности и яркости, страдает крайней односторонностью. Он был страшно безобразен - белобрысый, с красными, как у кролика, глазами, широким, лягушечьим ртом, скрипучим голосом, он своей отвратительной внешностью отталкивал всех окружающих, и он сам, как Ричард III, как Квазимодо, возненавидел всех. Но Шекспир сохранил Ричарду известное обаяние, Гюго наделил Квазимодо человечностью, Фейхтвангер лишает своего героя всего этого, потому что в романе он нужен как чистое выражение той ступени деградации, до которой только может опускаться человеческая природа. Фейхтвангер владеет секретом оживления всех своих персонажей. Фрауенберга он наделяет такими индивидуальными конкретными чертами, которые позволяют видеть, чувственно воспринимать этот образ: лягушечий рот, квакающий голос, похрустывание пальцами - вот детали портрета, о которых неизменно напоминает автор; все-таки в образе Фрауенберга черты феодала сгущены до такой степени, даны в таком преувеличенном выражении и так односторонне, что все это превращает его в некий символ, в котором нет ничего, кроме воплощения семи земных радостей. Ему незнакомы никакие другие чувства, нет ни страха, ни любви, ни привязанности; с одинаково наглой улыбкой он убивает и готовится сам к смерти, издевается над своей жертвой и получает пощечины.
Как мог возникнуть подобный монстр? Фейхтвангер пытается исторически его локализовать и немало дает живых красок в романе, но из других произведений писателя мы видим, что Фрауенберги были и есть везде и всегда. В образе Педана он был в «Иудейской войне», в образе Ингрема в «Коричневых островах» и т. д. Его место в романе определяется в связи с развитием трагедии Маргариты; образ его имеет служебный характер, как показатель меры падения Маргариты.
В такой же служебной роли антипода Маргариты выступает образ Агнессы фон Флавон, причем здесь контрастность еще более увеличивается, ибо Агнесса противополагается Маргарите не только по внутренним качествам, но и по внешности. Агнесса настолько же внешне прекрасна, насколько Маргарита уродлива. Ее роль и положение в романе также определяется целиком судьбою герцогини. Маргарита возвышенна, умна и исполнена благородных стремлений, Агнесса лжива, лицемерна, мстительна. Маргарита поднимает благосостояние страны, Агнесса разоряет ее, доводит до нищеты и упадка. Ее красота нужна автору для того, чтобы довести до конца эксперимент, поставленный в романе. Агнесса, будучи чарующе прекрасна в юности, остается такой же и через 20 лет. Как в юные годы Агнессы «на всех турнирах бились за нее», так и в период ее зрелости «взгляды всех присутствующих... тянулись к ней», все «глядели на нее с воодушевлением и восторгом». Собственно говоря, красота Агнессы - чистая условность, портрет ее едва начерчен, отсутствие детального описания ее облика тем более заметно, что Фейхтвангер уделяет вообще внешним чертам человека, как правило, много внимания. Автор охотнее говорит о том впечатлении, какое производит красота Агнессы, чем о самой ее красоте. «Она была теперь красива какой-то особой уверенной, волнующей, почти жуткой красотой». Поэтому также бегло говорится о ее хищничестве и вреде, наносимом стране. Автора интересует не столько факт тлетворного ее влияния на людей и государственную жизнь, сколько доказательство тезиса, что люди ценят ту или другую личность не по поступкам ее, а по производимому впечатлению. Маргарита всю свою жизнь ведет борьбу с Агнессой; это наименее убедительная ситуация в романе. Если борьба Маргариты с князьями и феодалами полна глубокого смысла и таит в себе основания истинного трагизма, ибо Маргарита не находит в себе сил для того, чтобы преодолеть грубость и косность, то попытка автора перевести трагические переживания Маргариты в план ее личных отношений с Агнессой и заставить читателя переосмыслить весь роман остается бесплодной. В конце концов непонятно, почему обе женщины так глубоко ненавидят друг друга в течение всей своей жизни. Приведенные (в самом начале этой вражды) факты слишком незначительны. Автору поэтому приходится для более убедительной мотивировки чувства Маргариты превратить Агнессу в злого гения страны, разрушительницу всего хорошего, гиперболизируя тем самым действительную роль, какую могла иметь фаворитка князя. Настойчиво проводимое столкновение Маргариты и Агнессы на всех путях личной и общественной жизни заставляет видеть здесь уже не борьбу двух женщин, а борьбу принципов Добра и Зла, Правды и Кривды. Прекрасная графиня становится фурией, теряющей под обольстительной оболочкой всё человеческое. Стоит присмотреться к поведению Агнессы, чтобы почувствовать в нем нечто почти роковое...
«Агнесса теперь постоянно улыбалась легкой, игривой, игравшей в уголках рта, победоносной улыбкой. Она упивалась своим торжеством над Маргаритой, смаковала его. С каждым днем все сильнее привязывала к себе маркграфа. Делала это спокойно, обдуманно, незаметно. Высасывала его, впитывалась в него, завладевала им... Таким образом она постепенно совершенно изменила характер этого выдержанного, расчетливого человека, втянула его в глубоко ему чуждую атмосферу роскоши и расточительности, подточила все то, что Маргарита с трудом создавала в течение десятилетии»64 .
образе простую человеческую слабость - страх, заставляющий Агнессу побледнеть, когда она узнает о грозящей ей смерти. Наконец-то: человек, а не маска!
Для чего нужна в романе Агнесса? Очевидно, для того, чтобы продемонстрировать еще раз ту печальную мысль, что «успех не всегда соответствует ценности человеческого творчества».
В романе много ситуаций построено по принципу контраста: король-рыцарь (Иоганн) и король-мещанин (Людвиг), Шенна и Фрауенберг, Маргарита и Агнесса; в том же контрастном плане даны и фигуры дельцов - Артезе и Менделя Гирша. С введением этих персонажей автор вступает в сферу экономических отношений Тироля. Развитие торговли, расцвет городов, благосостояние граждан - все это ставится в тесную зависимость от деятельности этих представителей денежного мешка. Но роли распределены между ними неравномерно. Фейхтвангер идеализирует Менделя Гирша и соответственно снижает флорентинца Артезе. С появлением Менделя очень быстро начинается расцвет, хотя он и его соотечественники занимаются только торговлей, а не производством, а ведь известно, развитию городов в средние века способствовала не только торговля, но и развитие ремесла, и только на базе разделения труда в ремесленном производстве появляется усиленная торговля. В романе рост богатств рисуется слишком упрощенно и прямолинейно.
«Постепенно в стране поселились и другие евреи. Всего семейств двадцать... Всю неделю напролет евреи с утра и до поздней ночи занимались своей торговлей. В страну хлынуло много денег, города разрослись, стали пышнее и богаче, появились чужеземные ткани, фрукты, пряности и другие товары. Страна, притаившаяся в горах, зажила богаче и шире»65 . Но как только исчезает Мендель Гирш, бесчеловечно убитый во время погрома, на сцену является Артезе, и его появление приносит стране разорение. Автора не интересует Артезе как человек. Он появляется всегда только в одной, всегда выполняемой им функции насоса, выкачивающего из страны ее богатства. Поэтому он еще более бестелесен, чем Агнесса. Недаром он появляется и исчезает всегда, как призрачная тень, тихо, бесшумно, с неизменным отвешиванием низких поклонов.
образах Маргариты и Агнессы. Артезе грабит страну; во всех случаях, когда наступают денежные затруднения в Тирольском герцогстве, Артезе является, всегда неизменно предупредительный и преувеличенно почтительный, но вместе с тем всегда готовый из бархатных лапок выпустить острые хищные когти, чтобы вцепиться в добычу. Мендель внешне неказист (автор умышленно подчеркивает некоторые смешные и неэстетические черты во внешнем облике Менделя в параллель к безобразию его покровительницы герцогини), но тем более очевидной является польза его созидательной деятельности в стране, которая приводит к процветанию Тироля. Но эта деятельность евреев не была оценена людьми, так же как и дела Маргариты. Их еврейство было тем же, что и безобразие герцогини. Сама Маргарита проводит эту аналогию, когда ругают евреев: «Он - еврей, думала она, а я - уродина».
И происходит обратное тому, что предполагает простая человеческая логика: вместо того, чтобы благословлять деятельность этих полезных, по мысли автора, людей, их начинают самым зверским образом уничтожать - начинается чудовищный погром, во время которого не находят пощады ни женщины, ни дети. Почему бессмысленно и зверски убили Менделя Гирша? Когда об этом спросили одного горожанина, тот ответил с тупым и трусливым упрямством: «Да ведь он распространял чуму»66 . Принадлежность к еврейской нации оказывается тем внешним признаком, который только и способна воспринимать толпа. Других критериев для суждения о человеке она не имеет.
Для понимания образа Маргариты и ее «спутников» необходимо обратиться еще к одному источнику.
Выраженные в романе с предельной четкостью взгляды нашли свое воплощение и в другом произведении, написанном почти одновременно с романом - в драме «Коричневые острова».
«Безобразной герцогини». Но там он был поставлен недостаточно четко и решение было найдено иное, не удовлетворившее автора. Необходимо было найти более адекватные формы для воплощения идеи автора, и Фейхтвангер пишет роман, в котором образы проясняются в соответствии с замыслом. Изменения сделаны прежде всего в сторону сгущения основных особенностей характера обеих героинь-антагонисток и увеличения их контрастности. Безобразная Дебора Грей, владетельница нефтяных островов, превратившись в Маргариту, становится морально чище (в начале романа) и в гораздо большей степени, чем первая, является двигателем прогресса; наоборот, красавица Чармиан Перучача из простой более или менее безвредной прожигательницы жизни превращается в Агнессе в хищническое начало жизни, несущее всеобщее разложение и деградацию. Таким образом, оба характера освещены более ярко со стороны их общественной роли и значения. Кроме того, в пьесе Дебора Грей сразу выступает как женщина «с дурной в нравственном отношении репутацией»; это спутывало мысль автора, ибо делало эту, по заданию автора, благодетельницу островов сразу же одиозной фигурой и оправдывало те саркастические песенки, которые о ней распевались. Поэтому герцогиня Маргарита выведена в начале романа как женщина морально безупречная, поклонница высокой романтической любви, и моральное падение ее наступает лишь после краха всех благородных мероприятий и намерений.
В такой же степени, как социальный и моральный облик, поляризуется и внешность героинь. Внешность Деборы нигде не дается в пьесе портретно, о безобразии Деборы говорят и поют, называют ее обезьяной, но конкретно представить ее при чтении трудно. В романе же образ героини не только тщательно выписан со всеми его чудовищными деталями, но на протяжении всей книги ее портрет постоянно подновляется, чтобы заставить читателя не забывать ни на минуту, как безобразна Маргарита и как прекрасна Агнесса.
В результате каждый образ, взятый отдельно, становится более контрастным - внешность более резко противопоставлена характеру и мировоззрению.
В пьесе вопрос поставлен более узко - действие развивается главным образом в плоскости личных отношений, хотя автор и говорит о Деборе, что «это судьба - одна из тех, которые дарит эпоха двадцатых годов»67 . Тему драмы можно было бы выразить словами поэта Дядюшки Обадиа из пьесы: «Имей люди нашей эпохи больше досуга для чтения, я написал бы эпическую поэму - „Обезьяна". В ней изображалась бы борьба и победа выдающейся женщины над безобразной внешностью, которой она наделена от рождения» 68 нее, сохранив чувство собственного достоинства. Дебора принимает второе решение. Она не стала той шестой крысой, которая бросилась не к пище, а к самцу; она победила в себе женщину, победила инстинкт. Ее все оставляют вследствие ее безобразия.
Обадиа, но все это не сломило Деборы Грей. Она мстит своим врагам - увольняет инженера Делио, обирает до ниточки Ингрема, уничтожает Чармиан и остается победительницей во внутренней борьбе. Дебора остается твердой, сильной и верной себе: она любит свой варварский остров и борется за него до конца: «Я чувствую себя очень хорошо, - говорит она в финале борьбы. -Теперь я определенно знаю, что никогда не раскаюсь»69 .
Дебора Грей пыталась сначала сочетать наслаждение с работой, личное счастье с делом, но это оказалось невозможным. «Нелегко привести к одному знаменателю любовь и нефть». Природа поделила то и другое. Одним любовь, другим «нефть». Автор идет дальше и находит здесь какую-то закономерность, утверждая, что вообще красота - крупная статья пассива. Не будь, к примеру сказать, мисс Грей похожа на обезьяну, она безусловно не создала бы Островной компании» 70. С этими мыслями мы встретимся и в «Безобразной герцогине». Маргарита тоже убеждена, что Бог отнял у нее красоту, чтобы она могла строить успешно страну. Она также борется со своей внешностью и выходит победительницей.
Но автор уже понял, что такая трактовка образа очень снижает и обедняет смысл произведения. Вот почему в романе он не ограничивается рамками биологическими, а расширяет борьбу, выводя ее за пределы личных интересов. В противоположность драме, где показана только борьба двух женщин, в романе вводится уже социальный фактор, борьба социально антагонистических сил. От этого роман только выиграл. Глубоко трагической и правдоподобной становится судьба человека, ведущего непосильную и неравную борьбу с миром дикости и варварства.
«обслуживающий персонал»: Ингрем становится Фрауенбергом, Дядюшка Обадиа - Якобом фон Шенна. Оба последние -философы и в то же время дельцы-практики, служащие Богу и Маммоне попеременно. Инграм и Фрауенберг - циники, исполненные животной чувственности и в то же время прекрасно сознающие свою силу, и потому они ведут прямую открытую игру. Оба прекрасно знают человеческую природу, ее слабости, механику человеческих чувств и действий, и потому они бьют наверняка. Им не нужны лицемерие и маски, и потому они циничны. Капиталистический хищник превратился в хищного феодала, но он сохранил свою природу. Мы уже говорили об условном историзме образа Фрауенберга. Теперь ясно, насколько внеисторична его генеалогия: он ближайший родственник героя наживы и авантюриста XX века Ингрема.
Сделанные выше сопоставления романа с историческими источниками, а также с драмой приводят к следующим общим выводам.
1. Автор добросовестно воспроизводит всю фактическую сторону данной эпохи, стараясь по возможности брать подлинных исторических деятелей с их подлинными характерами. Но эти исторические лица, связанные с ними события и эпизоды играют в романе преимущественно второстепенную роль, являясь лишь фоном для главных действующих лиц романа.
2. Главные персонажи обладают меньшей степенью исторического правдоподобия, мало или совсем не историчны по характеру. Автор, в согласии со своей исторической теорией, пользуется правом менять характеры и перекраивать события, связанные с главными персонажами в зависимости от своих художественных заданий, тем самым в романе сознательно допускаются передвижения фактов в рамках времени, анахронизмы.
В результате роман как жанр исторический производит двоякое впечатление. С одной стороны, он кажется чрезмерно перегруженным политическими фактами и персонажами несомненно историческими, но разобщенными и не приведенными к стройному единству ввиду того, что они вводятся только в качестве обстановки главного действия.
рисовать человека через множество жизненно ярких деталей. Все эти короли, князья, герцоги и бароны наделены индивидуальными неповторимыми характерами. И все-таки это только эпизодические фигуры, ибо не они в центре творческого внимания писателя, равно как и читательского восприятия. Это лишь необходимая дань истории. Не на судьбе этих лиц автор строит свои широкие философские обобщения. Поэтому, если они и помогают нам постигать историческое прошлое, то не в результате поставленной автором перед собой задачи. Сознательно Фейхтвангер не стремится к большой исторической типизации, подвергая в ином плане художественной переработке имеющийся в его распоряжение материал. Только этим можно объяснить то, что Фейхтвангер так близко следует своему более или менее случайному источнику 71 не только в последовательности изложения событий, характеристиках исторических лиц, но нередко и в трактовках событий. Такое отношение к материалу автор мог себе позволить лишь потому, что считал историческую канву произведения делом второстепенным.
С другой стороны, хотя факты из жизни главных персонажей (Маргарита, Агнесса, Фрауенберг, Шенна) строго систематизированы, обобщены и составляют крепкую сюжетную основу произведения, ходом вещей приводящую к определенным выводам, они мало историчны, процесс обобщения характеров имеет не историко-типологический, а общечеловеческий смысл. Автор, используя исторические имена, мало считается с действительными фактами, меняя их по произволу, прибегая к вымыслу для стройности выводов, для утверждения «вечной», а не исторической идеи. Сам автор должен был впоследствии признать ошибочным этот метод. «Я признаю, -пишет он, - что особенно в первых моих двух исторических романах мне не вполне удалось избежать той игры фантазии, в которую вовлекает этот метод, что я, таким образом, иной раз поддавался соблазну эстетизма, вкусовщины. В первых двух книгах можно найти следы того, что в Советском Союзе называют формализмом»72. Формализмом сам Фейхтвангер называет свои сознательные отступления от действительности во имя чистоты и стройности своих логических построений, о чем свидетельствует близкое сходство характеров, изображенных в драме и романе, хотя эти характеры принадлежат к разным историческим эпохам.
Из исторической концепции Фейхтвангера вытекает ряд жанровых признаков романа.
лучшем случае представлены в виде неразвернутых мотивов. Обычно Фейхтвангер не знает, что ему делать с вопросами экономики, с батальными эпизодами, с фактами локального значения и т. д. Так, описание стихийных бедствий у Фейхтвангера занимает столько же места, сколько и в книге Эггера, откуда оно заимствовано; оно излагается на одной страничке, в очень сжатой форме. Приводим его с сокращениями:
«Прежде всего, в наказание людям, грозя ужасами потопа, разверзлись хляби небесные... река Инн сносила мосты, башни, дома; низменность вдоль реки Этч походила на озеро; из Неймаркта ездили на лодках в поместья, расположенные под Трамином.73
В том же году страшные пожары уничтожили один за другим города Меран, Инсбрук, Неймаркт74.
Но самым страшным и жутким явлением, заставившим народ застыть от ужаса, были гигантские стаи саранчи, опустошившие в это лето поля. Саранча прилетела с Востока.
Догола опустошив Венгрию, Польшу, Богемию, Моравию, Австрию, Баварию и Ломбардию, саранча опустилась над цветущим Тиролем. Она летела так густо, что не было видно солнца, она летела днем и ночью, и все же ей понадобилось 27 дней на то, чтобы пролететь вдоль берегов Этча... Кальтернекий священник заставил суд присяжных по всей форме произнести приговор над саранчой, с церковной кафедры объявил ей отлучение» 75.
76.
Чем объяснить такой близкий пересказ историографических материалов? Мы знаем, что таким образом поступал иногда и Л. Н. Толстой, работая над «Войной и миром»77 . Дело в том, что некоторые исторические факты автору приходится вводить в свое произведение, почти не претворяя их в факты художественные. Мы не успеваем их почувствовать, пережить; эти факты не раскрыты в художественно-ощутимой форме. Они остаются случайными с очень незначительной композиционной нагрузкой, являясь скорее простым поводом для других более значительных явлений. Эггер никаким образом не увязывает этих фактов с социально-экономическими событиями, ограничиваясь простым замечанием: «Эти необыкновенные естественные явления сопровождались необыкновенными политическими» (с. 372). Фейхтвангер также не ставит их в глубокую связь с народной жизнью, хотя такая связь несомненно существовала; Фейхтвангер находит им иное применение, поставив в связь с судьбой Маргариты. «Тяжкие несчастья обрушились на горную страну, кара господня за то, что герцогиня так грубо нарушила таинства брака. „Казни Египетские" - вопили во всей Европе приверженцы папы. „Казни египетские", - бледнея, шептал, ударяя себя в грудь, народ, предавался постам и молитвам»78.
ссылки, почти цитаты.
Такой же характер неразвернутых мотивов носят все те места произведения, где автор касается жизни городов, бюргерства, торговли, промышленности - вообще вопросов экономики. Несмотря на то, что Маргарита всю свою жизнь посвятила культурно-экономическому преобразованию страны и благодаря ее усилиям наступал торгово-промышленный расцвет Тироля, мы нигде не находим ни одной картины или живой сцены подобного рода, но лишь скупые соображения, которые всегда предшествуют каким-либо выводам или следуют за ними.
«В страну хлынуло много денег, города разрослись, стали пышнее и богаче, появились чужеземные ткани, фрукты, пряности и другие товары» .79
«Расцвели пестрые, красочные города, вздохнули свободнее, раскинулись вширь... Герцогиня любила пестрые, шумные города. Эти красивые, оживленные поселения были ведь созданы ее энергией и волей»80 .
«Ожила промышленность, вздохнули рудники, соляные копи, прокладывались новые дороги. Торговля ширилась, упорядочивалась. Ширились, разрастались города. Горожане расхаживали важные, спокойные. Дома их вытягивались вверх, наполнялись ценной мебелью, произведениями искусства, богатой утварью. Росли городские стены, башни, ратуши, церкви... С каких пор наступила такая благодатная перемена. С тех самых пор, как Маркграф сошелся с прекрасной Агнессой фон Флавон»81 .
«Мюнхенское правительство „Круга короля Артура", подчиняясь изменчивым настроениям Агнессы, производило опыты над Тиролем, душило, терзало страну. Города разрушались, крестьяне разорялись, роптали: „Губошлеп нас вконец погубит", - повторяли всюду» 82
Более детального раскрытия художественными средствами капиталистического перерождения страны автор не дает, и это понятно, потому что, во-первых, фактически в таких масштабах, какие в романе намечены, его не было ни при Маргарите, ни даже при Рудольфе, и, во-вторых, экономике отводится очень скромное место - она служит мотивировкой сложного душевного мира Маргариты и всех превратностей ее судьбы.
растущие тирольские города, жилища бюргеров, их общественно-практическая и личная жизнь. Для этого необходимо было бы дальнейшее экономическое и бытовое углубление историзма, что не входило в планы автора, ибо в центре внимания находится психология Маргариты и философские проблемы. По той же причине автор совершенно пренебрегает хронологией. Во всем романе нет ни одной даты, которая позволила бы определить время действия даже в пределах столетий. И это несмотря на чрезмерную топографическую точность; роман пестрит географическими названиями - городов, поместий, замков, монастырей и деревень, которые точно локализуют события. Хронологические даты помешали бы передвигать некоторые исторические факты во времени, прием, которым, как мы видели, автор охотно пользуется для создания необходимой ситуации. Правда, от этого может пострадать в большей или меньшая степени историческая перспектива, но зато достигается логическая стройность выводов, заключенных в образе, а это обстоятельство в творческих планах писателя играет решающую роль.
Примечания.
41 Фейхтвангер защищает свое право «в процесса работы производить всякого рода эксперименты с героями и событиями... Он творец, а они, его будущие создания, они - глина, которую он может месить, как угодно, в зависимости от своих настроений, от чувств ненависти и любви» {Фейхтвангер Л. К моим советским читателям // Правда, 1938, 15. IV).
42 Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня. Л.: ГИХЛ, 1935. С. 15.
43 Там же. С. 36. Здесь и далее шрифтовое выделение наше. -И. И.
45 Там же. С. 85.
46 Там же. С. 117.
47 Там же. С. 117.
48 Р. Миллер-Будницкая, видимо, не учитывает этого обоснования деятельности Маргариты: «Человеконенавистница, презирающая ближних, она неохотно, повинуясь какому то непреодолимому внутреннему принуждению, отдает свою жизнь на служение человечеству» (Миллер-Будницкая Р. О «Безобразной герцогине» // Литературный современник, 1936. № 2. С. 171).
50 Там же. С. 133.
51 Там же. С. 138
53 Там же. С. 138.
54 Там же. С. 140.
55 Там же. С. 208.
56 Там же. С. 209.
57 Там же. С. 206.
58 Там же. С. 206.
60 Там же. С. 38.
61 Там же. С. 151-152.
62 Там же. С. 141.
63 Там же. С. 149-150.
65 Там же. С. 124.
66 Там же. С. 147.
67 Фейхтвангер Л. Калькутта, 4-е мая. М.: Журн. -газ. изд., 1936. С. 485.
68 Там же. С. 432.
70 Там же. С. 455.
71 С автором «Истории Тироля» Иосифом Эггером - профессором реальной школы в Инсбруке, большим патриотом Тироля, Фейхтвангер ничего общего во взглядах не мог иметь.
72 Фейхтвангер Л. К моим советским читателям» // Правда. 1938, 15. IV.
73 У Эггера об этом написано так: «В 1339 г. произошли большие наводнения, так что долина Этча стала похожей на озеро, от Неймаркта можно было ехать на лодке в поместья, расположенные под Трамином» (Egger J. Geschichte Tirols von altesten Zeiten bis in die Neuzeit. B. 1. Innsbruck, 1872. S. 372).
«В 1339 году сгорел Меран, в следующем - Инсбрук и Неймаркт» (S. 371).
75 Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня. Л.: ГИХЛ, 1935. С. 92.
«В 1338, 1340 и 1341 гг. цветущие поля нашей родины опустошали необыкновенные стаи саранчи. Первое нашествие продолжалось 14 дней; саранча летела так густо, что почти не было видно солнца... Хотя кальтернский аббат со всей строгостью объявил ей отлучение с церковной кафедры и заставил суд присяжных вынести над ней формальный приговор, нечестивые твари появились снова через два года и еще в большем количестве, чем раньше. В течение 21 дня летели они густой стаей вдоль берегов Этча, уничтожая все вокруг. В 1341 году пришли злые гости в третий раз и потребовалось им больше трех недель на это движение, несмотря на то, что они летели днем и ночью: на этот раз не прибегали больше к проклятиям и судебным приговорам, но к палкам, метлам и другим средствам защиты и, конечно, с большим успехом» (S. 371- 372).
77 См. Покровский К. В. Источники романа «Война и мир» // Сборник «Война и мир» под ред. В. Обнинского и Т. Полнера. М.: Изд-во «За друга», 1912.
78 Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня. Л.: ГИХЛ, 1935. С. 111.
80 Там же. С. 140.
81 Там же. С. 160.
82 Там же. С. 217.