ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ФЕЙХТВАНГЕРА
Те общие тенденции мировоззрения Фейхтвангера, о которых выше была речь, нашли свое наиболее полное и отчетливое выражение в его исторических романах. Фейхтвангер по преимуществу исторический романист, и таким он прежде всего представляется советскому читателю; из восьми романов писателя, изданных на русском языке, только два не принадлежат к жанру исторического романа.
Гораздо менее известны драматические сочинения Фейхтвангера и не только потому, что они до сих пор еще полностью не переведены, но, главным образом, вследствие того, что по своему идейно-художественному уровню они представляют пройденный этап и не отвечают позднейшим воззрениям писателя.
Прежде чем перейти к рассмотрению романов Фейхтвангера с исторической тематикой, необходимо остановиться на его теории исторического романа.
Свое понимание исторического романа Фейхтвангер изложил в речи, произнесенной на Парижском конгрессе в защиту культуры в 1935 г. Точка зрения его в основном сводится к следующим положениям.
Писатель обращается к историческому прошлому исключительно для того, чтобы выразить лучше свою современность, свои собственные идеи и взгляды. Исторические лица и события являются только материалом, более удобным для разрешения тех или других современных проблем. «Я не представляю себе серьезного романиста, - говорит Фейхтвангер, - которому бы исторические темы служили для чего-нибудь иного, кроме создания известной дистанции. Он ищет в них лишь символа и, по возможности, точного отображения своей собственной эпохи, своих собственных современных и субъективных взглядов»4 . История сама по себе автора не интересует. «Никогда я не писал историю для истории», - заявляет Фейхвангер. Исторический материал должен привлекаться в качества параллели к событиям современности, а не для изучения прошлого самого по себе и установления генетической связи его с настоящим. И действительно, ассоциации с современностью становятся в некоторых произведениях Фейхтвангера до такой степени навязчивыми, что заставляют читателя оставить историческую почву и перенестись в свою эпоху, чтобы проникнуться интересами сегодняшнего дня.
Образы в романе приобретают двузначность. С одной стороны, они выполняют в романе свою прямую функцию как исторические персонажи, с другой стороны, они отраженным светом освещают современность, отвечая на ее злободневнейшие вопросы.
Второе положение теснейшим образом связано с первым и из него вытекает.
произвольно, по своему усмотрению комбинировать факты прошлого. Вот почему Фейхтвангер охотно подписывается под требованием Ницше, «чтобы историей не занимались иначе, как имея перед собой перспективу жизни», причем под этим понимается право свое историческое чувство «дисциплинировать пластической силой жизни. Здоровая жизнь рождает образ истории, подчиненной нуждам ее настоящего и будущего». Конечно, нужно отметить, что немецкий философ, придерживаясь этого взгляда, по существу развязывает себе руки для реакционно-идеалистической фальсификации истории, тогда как Фейхтвангер использует историю в совершенно иных целях - для торжества идеалов гуманизма. Тем не менее санкционирование использования исторических фактов в качестве служебно-вспомогательного материала приводит к антиисторическим установкам и в одном, и в другом случае. «Я всегда старался передать как можно точнее образ своей действительности, но я никогда на интересовался тем, насколько точно я воспроизвожу исторические факты. Напротив, мне случалось сознательно изменять историческую истину, когда она ослабляла впечатление. Мне кажется, что писатель, в отличие от ученого, имеет право отдать предпочтение лжи, усиливающей впечатление, перед истиной, это впечатление ослабляющей»5.
Кстати, произвольное отношение к историческому материалу разделяют с Фейхтвангером и другие авторы современного исторического романа, которые препарируют прошлое вполне сознательно для того, чтобы извлечь из него необходимые для современной борьбы положительные или отрицательные образцы поведения. Так поступает Генрих Манн, сознательно идеализируя Генриха IV, с той же идеалистической меркой подходит Бруно Франк к образу Сервантеса, изображая его одиноким гуманистом, жертвой своей эпохи, не понятым веком.
Третий принцип поэтики исторических романов Фейхтвангера относится к тому, что принято считать спецификой исторического жанра. Всё, что составляет эту специфику, Фейхтвангер решительно отвергает, и это понятно. Вся так называемая историческая экзотика, детали исторического быта, обстановки, т. е. все то, что по своей конкретности теснейшим образом связано лишь с данной эпохой и менее всего может быть подвергнуто обобщению и модернизации, теряет всякий смысл в концепции Фейхтвангера. Центр внимания переносится целиком на общий смысл событий, на социально-исторические конфликты и психологию людей, причем с оговоркой, что все это будет иметь непосредственное отношение по принципу исторической аналогии к фактам сегодняшнего дня. К испытанным средствам исторической орнаментации Фейхтвангер относится с суровым осуждением. «Самое понятие исторического романа, - говорит он, - вызывает в наши дни тяжелые ассоциации. Оно ассоциируется с графом Монте-Кристо, с некоторыми историческими фильмами, с приключениями, интригами, костюмами, с грубыми и преувеличенными красками, с сентиментальной риторикой, с разбавленной любовью политикой»6.
Таким образом, Фейхтвангер, вполне справедливо осуждая весь арсенал дешевых средств бульварного исторического романа, переполненного сногсшибательными эффектами и расписанного яркими лубочными красками, в то же время отбрасывает или объявляет фикцией и те элементы, которые уже давно, со времен Вальтера Скотта, стали обязательными признаками жанра как средства конкретизации и оживления образов. Правда, от декоративности, от исторического «костюма», совершенно необходимых для создания колорита места и времени, Фейхтвангер совсем не отказывается, но рассматривает все это как неизбежную уступку жанру, как «средство стилизации» для создания иллюзии реальности. В соответствии с этим в романах Фейхтвангера исторические декорации действительно составляют лишь необходимый минимум, чтобы читатель мог почувствовать себя в иной эпохе.
Эти теоретические положения и их художественное воплощение убеждают нас в том, что Фейхтвангер рассматривает историзм художественного произведения как нечто весьма условное, лишая таким образом исторический роман историко-познавательного значения.
декорациями. Однажды в кругу своих друзей Франс откровенно изложил свои взгляды на историю. «Историки всегда дают хронику современных им событий, даже когда хотят повествовать о самом отдаленном прошлом. Они смотрят на все с точки зрения своей эпохи. И как же может быть иначе? Нам очень трудно понять людей, находящихся даже на небольшом расстоянии от нас, мы с трудом разбираемся в мыслях наших современников-итальянцев, немцев, англичан. И совершенно невозможно поставить себя на место французов или иностранцев, живущих во времена Наполеона I, Людовика XV или Людовика XIV. Мы можем судить о них лишь с точки зрения наших мыслей и чувств. И таким образом вся история фальсифицирована» 7.
Впрочем, Фейхтвангер, противореча сам себе, как будто не отвергает необходимости изучения прошлого, так же как не отказывается признать существование объективных исторических законов; по крайней мере в своем выступлении Фейхтвангер говорит об «основных линиях развития человечества, его законах, его диалектике», о «ранних» и поздних этапах борьбы. Но заниматься изучением подлинной истории, адекватным отображением минувших времен Фейхтвангер предоставляет исторической науке, а не художественной литературе.
Почему же Фейхтвангер с легким сердцем отдает изучение прошлого историческое науке? Дело в том, что фактически он не верит в историко-познавательную роль не только литературы, но и науки. Ибо когда Фейхтвангер начинает говорить о характере исторического процесса, то от его исторической «диалектики» не остается и следа. Он подписывается, например, под выводами Ницше: «История призвана вносить порядок и смысл в факты, лишенные их». Ясно, что наука, занимающаяся упорядочением фактов, объективно лишенных смысла, сама сбивается на субъективистические построения, т. е. в конечном счете на те же, по мнению автора, «произведения искусства». Таким образом автор только, так сказать, официально делает уступку историзму, на самом же деле возвращается к исходному положению.
Что же представляет собой человеческая история? Каковы ее движущие силы? Ответ, который можно извлечь из произведений Фейхтвангера, гласит, что история - всего лишь скопление случайностей, она не имеет своих непреложных законов. Фейхтвангер считал, что нет неуклонного движения вперед на основе социальных законов человеческого общества. Французский философ Гольбах утверждал, что жизнь народов зависит от крупных исторических деятелей - королей и законодателей и от частных фактов их личной жизни, например, болезней, любовных связей и т. п. Фейхтвангер проводит эту же мысль. Так, в драме «1918 г.» «Незнакомец» развивает теорию, что от плохого настроения одного значительного правительственного лица в Лондоне зависит судьба целого горного племени. Против этого племени были посланы войска, тысячи людей погибли, однако в покоренном крае «стали насаждать цивилизацию: построили железные дороги, школы, больницы, комфортабельные гостиницы. Был организован транспорт, торговля, лучшие памятники искусства отправлены в европейские музеи...»8 .
Случайным оказывается все созданное человечеством не протяжении тысячелетий, как видно из слов того же «Незнакомца». «В этих местах стояли большие города, велись сражения, государства основывались и свергались, бурлило тщеславие, стонали рабы, сверкало искусство, наживалась алчность, жажда деятельности толкала людей за моря. А для чего все это? Для того, чтобы я стоял здесь, растирал между пальцами щепотку пыли и размышлял» 9.
других ранних произведений Фейхтвангера - «Калькутта, 4 мая», «Голландский купец».
На случайностях построен роман «Безобразная герцогиня» - города развиваются или приходят в упадок в зависимости от личных обстоятельств жизни Маргариты.
Колебания в настроениях и в личных делах Маргариты тотчас же отражаются благотворно или катастрофически на городах и на всей стране.
Таким образом, личные обстоятельства жизни Маргариты, чистая случайность - ее безобразие и вытекающие из этого моменты поведения являются основополагающими факторами огромного исторического значения. Якоб фон Шенна высказывает мысли самого автора в следующих словах:
«Бедная женщина! Бедная герцогиня Губошлеп! Был бы твой рот хоть намного меньше, мускулы твоего лица несколько более упругими - и жизнь твоя сложилась бы иначе, дала бы тебе счастье и удовлетворение, а Тироль и Римская империя выглядели бы иначе, чем сейчас» 10.
Вопрос о случайности в истории теснейшим образом связан с другим общим вопросом - о роли личности в историческом процессе. Сам автор говорит относительно своих ранних романов, что в них он пытался изобразить «конфликт индивидуума с современным ему обществом, бунт высокоразвитой личности против общественного строя, становящегося все более и более бессмысленным»11 .
Мы имеем совершенно определенное заявление Фейхтвангера по этому вопросу: «Историк точно так же, как и романист, видит в истории борьбу незначительного меньшинства, способного и готового мыслить, против огромного большинства слепцов, лишенных разума и руководимых исключительно инстинктом»12 . Это идеалистическое заблуждение разделяют и разделяли вместе с Фейхтвангером очень многие гуманистические писатели XIX и XX вв., выступавшие с демократическими принципами. Почти в тех же словах о «герое» и массе говорит, например, один из положительных персонажей Ибсена (доктор Стокман из «Врага народа»): «Я думаю, все согласятся, что глупые люди составляют страшное, подавляющее большинство на всем земном шаре... На стороне большинства сила, - к сожалению, - но не право. Правы - я и немногие другие единицы. Меньшинство всегда право»13 .
Нет нужды долго говорить об ошибочности этого взгляда.
«Развитие общества определяется в конечном счете не пожеланиями и идеями выдающихся личностей, а развитием материальных условий существования общества, изменениями способов производства материальных благ, необходимых для существования общества...»14.
В романе жизнь развивается в силу тех идей, которые зародились в голове герцогини. Так рассуждали просветители, утверждавшие, что «идеи правят миром»15 .
Автор вправе был бы показать прогрессивное преобразующее и организующее значение идеи лишь в том случае, если бы показал общественную необходимость их возникновения. Но эти условия не даны, и создается впечатление, что конечным источником их являеnся одаренная личность.
Другой стороной двуединой проблемы о герое и массе является роль народа в историческом процессе. В романе «Безобразная герцогиня» упоминание о народной массе встречается очень часто. Народ выведен то как объект забот герцогини Маргариты, то в качестве среды, на которой проявляют свое безудержное своеволие рыцари «Круга короля Артура», то как жертвы неслыханной жестокости Фрауенберга; но если сочувствие автора во всех случаях на стороне народа, то вместе с тем он изображает его еще менее разумным, чем то «сплоченное большинство», которое у Ибсена объявило «врагом народа» человека, заботящегося об общественном благе, потому что здесь народ не понимает даже своей собственной пользы.
Взгляд на историю как на сумму фактов, лишенных смысла, как на цепь случайностей или как на заколдованный круг, в котором человечество обречено неизменно вращаться, проходя одни и те же этапы развития (теория цикличности), разные другие проявления антиисторизма - не новы. Свободное отношение к истории завещано еще веком Просвещения, который видел в прошлом неразумие и невежество, на Средневековье смотрел, как на царство волков и медведей. Шиллер, написавший много исторических драм, высказывал рядом с несомненно реалистическими идеями взгляд, что история нужна для того, чтобы объяснить «заблуждения человеческого духа».
литературе16 и др.
В современной демократической литературе Запада подход к историческому прошлому не с точки зрения строгой преемственности этапов борьбы человеческого общества, а с различными абстрактными мерками является остатком еще не совсем изжитых гуманистических иллюзий о роли разума в общественном развитии. Отрицание возможности и надобности объективного познания исторического процесса проникло через вульгаризаторов и в советскую историческую науку. Для решения проблемы исторического романа громадное значение имеет постановление ЦК ВКП(б) о постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)», где мы находим следующие указания: «В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой „школой" Покровского, которая толковала исторические факты извращенно, вопреки историческому материализму, освещала их с точки зрения сегодняшнего дня, а не с точки зрения тех условий, в обстановке которых протекали исторические события, и тем самым искажала исторические». Эти слова имеют прямое отношенье не только к исторической науке, но и к художественному творчеству. Единственным мерилом для исторического романиста является подлинная действительность без всяких прикрас, то, что происходило на самом деле, а не то, что должно было бы быть.
Применение абстрактных принципов к историческому процессу толкает писателя на ложный путь. Свою речь на Парижском конгрессе Фейхтвангер заканчивает такими словами: «Что касается меня, то с тех пор, как я пишу, я всегда старался своими историческими романами служить делу разума и бороться против глупости и насилия». Но служение разуму в применении к истории писатель понимает как оценку событии не с точки зрения их исторической необходимости, а как выражение разума или неразумия вообще. Это не могло не отразиться и на образах его романов. Материалистическое понимание истории отбрасывает этот абстрактно-оценочный метод изображения исторических, событий и лиц. Тов. Сталин по этому поводу говорит следующее: «Если нет в мире изолированных явлений, если все явления связаны между собой и обусловливают друг друга, то ясно, что каждый общественный строй и каждое общественное движение в истории надо расценивать не с точки зрения „вечной справедливости" или другой какой-либо предвзятой идеи, как это делают нередко историки, а с точки зрения тех условий, которые породили этот строй и это общественное движение и с которыми они связаны»17 .
Изложенные здесь взгляды Фейхтвангера на исторический роман даны самим автором в декларативной форме. Они помогают многое уяснить в фактах его творчества, но было бы ошибочным видеть буквальное осуществление их в произведениях писателя. Подобно многим крупным реалистам, которые шли гораздо дальше своих теоретических высказываний и не оправдывали их художественной практикой, Фейхтвангер в действительности в своих романах «Еврей Зюсс», «Безобразная герцогиня», «Иудейская война» дал массу замечательных картин прошлого во всей его конкретной живости и с соблюдением исторического своеобразия и неповторимости.
4 Фейхтвангер Л. О смысле и бессмыслице исторического романа // Литературный критик, 1935, № 9. С. 108
5 Там же. С. 109.
6 Там же. С. 106.
7 Гезелъ П. А. Франс // Интернациональная литература, 1935. № 2. С. 122.
9 Там же. С. 257.
10 Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня. Л.: ГИХЛ, 1935. С. 184.
11 Фейхтвангер Л. К моим советским читателям // Правда, 15 апреля 1938 г.
12 Фейхтвангер Л. О смысле и бессмыслице исторического романа // Литературный критик, 1935, № 9. С. 111.
14 Краткий курс истории ВКП(б). М.: Госполитиздат, 1938. С. 116.
15 Плеханов Г. В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. М.: Всерос. Центр, испол. ком. советов р. с. к. и к. депутатов, 1919
16 См. Лукач Г. Исторический роман и кризис буржуазного реализма // Литературный критик, 1938. № 3.
17 Сталин И. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е. М.: ГИПЛ, 1939. С. 539.