ИСТОРИЧЕСКАЯ ОСНОВА РОМАНА
В начале 20-х. годов Фейхтвангер, известный до того времени в немецкой литературе исключительно как драматург, обращается к роману. Свой переход к новому жанру Фейхтвангер объяснил в предисловии к драме «1918 г.», которую он назвал драматическим романом.
«Драма - это только вершина дерева, сотрясаемого бурей, быть может, - испуганная птица, поникшая, обессиленная. Роман - это все дерево целиком, с богатством почвы вокруг, с лабиринтом корней, протянувшихся во все стороны, с муравьями, кишащими во мху, с соками, которые струятся в его сердцевине, с рубцами коры, с повседневной жизнью мертвых и живых ветвей. Драма только острие пирамиды, синева над ней и, быть может, одинокий созерцатель на ее вершине. Роман - это вся пирамида, с мещанишками, которые по ней ползают, с шакалами, которые испражняются у ее подножья, с коршунами, которые реют над ней, с бесконечной желтой пустыней вокруг и с мертвыми царями, замурованными в ее чреве»18.
Роману Фейхтвангер отдает решительное предпочтение, потому что в нем - широта, потому что в романе отражается «картина мира, не только отдельной судьбы». Исторический же роман, кроме общих преимуществ, дает необходимую свободу, возможность сохранить объективность, необходимую для суждений о животрепещущих вопросах современности, перенесенных в историю. Интересуют же автора во всяком случае не «мертвые цари», заключенные в пирамиде, а живые люди наших дней.
Почему Фейхтвангер предпочитает рассматривать людей, так сказать, не в упор, а в исторической перспективе, он объясняет в цитированной уже выше речи:
«Когда я пользуюсь современной обстановкой, меня мучает чувство незаконченности, отсутствие вывода. События, так сказать, еще развиваются. Установление факта и степени завершенности того или иного поступка всегда произвольно. Поставить точку - значит бить наугад. Когда я описываю современные события, меня преследует ощущение необрамленности. Аромат выветривается, потому что бутылка не закупорена»19.
Таким образом, обращение Фейхтвангера к историческому роману продиктовано соображениями, чуждыми подлинному историзму, тем не менее его романы открывают перед читателем широкую историческую панораму. Таков прежде всего его первый исторический роман «Безобразная герцогиня» (1923 г.).
Основная масса выведенных в романе лиц соответствует своим историческим прототипам. При создании большинства образов Фейхтвангер остается верным истории там, где она донесла нам правдивый облик деятелей прошлого. Автор берет действительных лиц и действительные события в качестве рамки для своего основного героя.
Место, где развертывается действие романа, также не вымышлено: сохраняются все географические обозначения стран, городов, рек и гор, которые приводятся, пожалуй, даже с некоторой педантической точностью и в полном соответствии с картой и историческими документами.
Что же касается хронологии событий, то она совершенно отсутствует по причинам, о которых будет сказано далее, если не считать таких неопределенных выражений, как «средина века» и прочее.
В «Безобразной герцогине» действие растянуто на большой период времени в 30-40 лет, что дает автору возможность широко охватить события и поставить нужную проблему.
В романе на общем фоне истории германских земель в первой половине XIV века представлена история Тирольского герцогства. После прекращения династии Гогенштауфенов в «Священной Римской империи» (1254) и начиная с так называемого «междуцарствия» (1254-1273) около двух столетий ведется ожесточенная борьба между различными династиями за императорскую корону и за захват возможно большего количества земель, пока, наконец (в 1437 г), императорская власть не закрепляется окончательно за Габсбургами. Одним из эпизодов этой затяжной и кровавой междоусобной войны была борьба за богатый горный край Тироль. Князья в своей борьбе за земли и корону редко поднимались до общеимперской воссоединительной идеи; чаще всего имело место не стремление к воссоединению, а желание укрепить и расширить свои владения за счет соседа, местные интересы брали верх над общими. Такой характер имела, например, борьба против централизации трех швейцарских кантонов в XIV в., которую воспел Шиллер в «Вильгельме Телле». Энгельс жестоко критикует первобытную дикость людей, которое с упорством, достойным лучшего применения, отстаивали свой суверенитет, т. е. свое право оставаться и дальше отсталыми и невежественными. «Австрийский дом выказал себя прогрессивным один только раз за все время своего существования. Это было в начале его карьеры, когда он соединился с мелкой городской буржуазией против дворянства и стремился основать немецкую монархию... И кто же наиболее решительно сопротивлялся тогда ему? Тогдашние коренные швейцарцы. Их борьба против Австрии, славная клятва на Грютли, геройский выстрел Телля, незабвенная победа при Мор-гартене, - все это было борьбой упрямых пастухов против напора исторического развития, борьбой упорных неподвижных местных интересов против интересов всей нации, борьбой невежества против образованности, варварства против цивилизации. Пастухи одержали тогда победу над цивилизацией и в наказание за это были отрезаны от всей дальнейшей цивилизации»20.
В романе Фейхтвангера представители трех главных соперничающих династий - Люксембургов, Виттельсбахов и Габсбургов -пытаются стать в позу восстановителей прежней мощи и величия Римской Империи, но попытки эти явно несостоятельны и прикрывают узко-захватнические цели. Так, например, думал о себе второй муж Маргариты Людвиг. «Он был баварец, Виттельсбах, сын императора, сроднился о мыслью о мировой власти, привык охватывать мыслью целую империю. Она (Маргарита) была только тиролькой. Там, где кончались ее горы, там была и граница ее мыслей» 21.
Такие же мысли изредка посещают и головы Альберта Австрийского, Людвига Баварского. Но по существу в действиях князей не было ничего, что свидетельствовало бы о стремлении их выполнить эту историческую миссию. Наоборот, данный исторический отрезок времени наполнен в романе междоусобной борьбой за личные эгоистические интересы, борьбой, сопровождающейся интригами, фабрикацией императорских регалий, маскарадными выборами императоров и т. д. Всему этому миру феодальной разнузданности страстей и честолюбий противостоит тирольская герцогиня Маргарита, которая всеми силами пытается отстоять целость и независимость маленькой горной страны. Однако ее сепаратизм автор изображает обоснованным, ибо он находит свое оправдание в самой логике происходящих событий. Среди моря беззаконий и насилия Тироль под мудрым управлением герцогини становится оплотом права, законности и прогресса, пока внешние и внутренние враждебные силы не разрушают дела Маргариты. Но если Фейхтвангера не вдохновила та идея, которая присутствует в приведенном высказывании Энгельса - о прогрессивном значении централизации, собирания немецких земель в данную эпоху, - то его внимание привлекла другая, не менее общая проблема - столкновение двух миров: феодального варварства и капиталистической цивилизации.
Автор останавливается на изображении жизни небольшой страны как точке приложения разумных исторических сил. Воплощением разума является герцогиня, которой приходится осуществлять свою деятельность в условиях жесточайшей борьбы со всеми силами реакции. Маргарита ведет борьбу по трем линиям - с захватническими планами соседних князей, с алчностью собственных баронов и с хищническим ростовщическим капиталом в лице флорентинца Ар-тезе. (Мы пока не говорим о другой борьбе - с Агнессой фон Флавон).
Маргарита борется за процветание городов, за богатство страны и народа, за развитие торговли и т. д.
Насколько исторична эта ситуация? Характеристика Маргариты как передового деятеля задумана вполне реально. Уже блеснули первые лучи раннего Возрождения, осветив тирольские города и горы. Развивается ремесленное производство и торговля. Этому способствует и положение Тироля, пересекаемого одним из трех важнейших горных переходов в Альпах - Бреннерским, который является важнейшей торговой артерией, соединяющей Ломбардскую долину с бассейном Дуная на севере. Тироль вместе с другими странами переживал период относительного экономического подъема и мог находить поборников и среди отдельных феодальных властителей, в головы которых могли заноситься новые гуманистические идеи. Исторически такое явление было возможно, как это мы видели и на примере австрийского дома, соединившегося «с мелкой городской буржуазией» (Энгельс).
Хотя, как видно будет из дальнейшего, образ Маргариты не соответствует образу той тирольской герцогини, которую мы знаем из истории, но его можно признать исторически верным в самом общем и широком смысле слова, поскольку в нем собраны черты типичные для известной небольшой группы феодальных правителей, понимавших требования времени. Наступление нового века в романе представлено не только в лице Маргариты, но также в лице и Якоба фон Шенна, и Виттельсбахов, и императора Карла, которые уже понимают, что будущее принадлежит «не рыцарю, а бюргеру, не оружию, а товару, деньгам» и ведут иную политику. Маргарита не одинокий реформатор и проводник активной буржуазной политики, но она поставлена выше своих современников, ибо мотивы ее деятельности идут из более чистого источника, чем у последних. Автор сделал ее духовно одинокой среди современников, и здесь начинается отрыв образа Маргариты от реальной почвы. В то время как Виттельсбахи с их утилитарными взглядами - приобретатели на троне, не имеющие ничего общего с гуманизмом, точно так же, как император Карл только трезвый и скупой делец с примесью большой дозы мистики и суеверия, сделавший своим лозунгом «собирать, накапливать, выхаживать», Маргарита стоит гораздо выше этого; ее задача - «строить для будущего: города, хорошие дороги, торговлю и ремесла, порядок и законность»22 . Каким же образом появились эти стремления? Мы знаем только, что уже в детские годы Маргарита проявляет поразительную для ее возраста любознательность, серьезность, интерес к государственным делам. Она любила читать стихи классиков, потому что «они воспевали закон, достоинство, чувство долга» 23. невозможен, но, главным образом, вследствие отсутствия в романе социальной и психологической мотивировки ее характера. Автор не устанавливает связей между Маргаритой и теми социальными силами, которые ее выдвинули в качестве передового политического деятеля, не показывает исторической необходимости появления ее как реформатора, как это сделано, например, в романе Алексея Толстого «Петр I». Абстрактное (идеи) соединено в образе Маргариты с конкретным (поведение) без посредствующих звеньев; идеи возникают не в результате социального опыта, не в качества вывода из практической деятельности, а непосредственно, в готовом виде. Маргарита, ставя своей целью установление законности и порядка, не видит перед собой живого человека, в интересах которого должен быть установлен этот порядок; наоборот, она остается по отношению к окружающим холодной и бесстрастной. «Между ней и другими людьми всегда существовал какой-то холодок»24 ; такими были ее отношения с ближайшим окружением, но точно так же она относится и к народу: «Заходила в крестьянские дворы и сторожки виноградарей, но держалась при этом повелительно и сухо»25 . В результате ее гуманизм часто кажется холодном и беспредметным.
Но, конечно, Маргарита не всегда выходит за пределы времени. Наиболее жизненна и правдоподобна она тогда, когда ведет политическую борьбу.
феодальных образов автор был свободен и отразил их со всей непосредственностью и силой реалистического «ясновидения». Фейхтвангер мастерски вскрывает сложнейший клубок переплетающихся интересов, политических интриг, хитроумных комбинаций, и пред нами вырисовывается галерея исторических фигур со всей жизненной сложностью и противоречивостью их характеров, не укладывающихся в какую-либо заранее выработанную схему. Фейхтвангер не зачисляет всех представителей уходящего феодального мира при всей антипатии к нему в одну рубрику исторического шлака.
руль правления и раздающий направо и налево поместья, замки и лены пользующимся его слабостью баронам- таков один из образов, типичных для эпохи феодальной анархии и своеволия.
Галантно-утонченный, исполненный рыцарского «вежества», хотя и не лишенный хитрости, падкий до всяких рискованных авантюр и захватов, большой любитель блеска и помпы люксембуржец Иоганн еще укладывается в век рыцарства; это последний могиканин отживающего миропорядка, и его никому не нужная смерть в ненужном бою (когда он слепым был привязан к седлу) является последним штрихом, придающим законченность портрету. Его образ автор лепит черта за чертой, пластически, рядом живых сценок. Конечно, Иоганн - порождение средневековья, но при изображении его автор счастливо избегает тенденциозной односторонности, Иоганн превосходит других по части интриг и захватов, но в нем есть что-то от пышного расцвета личности в эпоху Возрождения. Богатство фантазии, тонкость ума, изящное лукавство, широта замыслов, хотя и построенных на песке, сообщают его личности то богатство красок, которое принесла эпоха Ренессанса. В этом секрет обаяния, которое внушал люксембуржец всем соприкасавшимся с ним и даже тем, кого он неоднократно обманывал. Король Генрих «был искренне, без всякой зависти предан ему», хотя Иоганна интересовали Каринтия, Крайна, Тироль и Гарц гораздо больше, чем чувства Генриха. Такое же впечатление производил он и на молоденькую герцогиню, строгую в своих суждениях и скупую на похвалы. «Полная восхищения, взглянула Маргарита на огромного, блестящего короля Иоганна. Вот это мужчина!»26.
К иной породе феодалов принадлежит Людвиг Виттельсбах, который вслед за неудачно окончившейся попыткой люксебуржцев овладеть Тиролем накладывает на эту страну свою тяжелую руку, добившись брака Маргариты со своим сыном. «Император больше любил города, чем замки, купцов предпочитал воинам, договоры -битвам, дорожил больше реальной выгодой, чем рыцарским благородством»27 .
Если Иоганн Люксембуржец был рыцарски романтичен, то Людвиг Виттельсбах шел в ногу с бюргерским веком, был мещански расчетлив и трезв. Он торгашески убеждает своего сына жениться на Маргарите. Принц боится этого брака. Происходит краткий, но выразительный диалог:
- Но Маргарита! Ее неуклюжий стан! - возражает сын.
- А страшный, выпяченный рот с вывернутыми наружу губами!..
- Тироль! - произносит император.
- Отвислые щеки! Выступающие вперед косые зубы!
- Триент! Бриксен, - возразил император.28
«Неуклюжий, массивный сидел баварец, пытался всё захватить для себя, не желал выпустить из своих цепких рук даже самой незначительной деревушки. Упорно, настойчиво отстаивал свои интересы хромой герцог, колол противника острыми, ядовитыми словами, ни в чем не уступая. Они сидели, поглощенные дележом, мысли их были заняты картами, планами, расчетами; не видя глядели они на бурный Дунай. Шел дождь. Оба они распростерлись над богатой добычей, пытаясь вырвать ее друг у друга»29.
Исторически верно изображены и феодальные бароны, которые терзают горную страну, как стая хищников, и пользуются каждым поводом, чтобы урвать кусок добычи пожирнее. Они обманывают добродушного и беззаботного Генриха, устраняют путем заговора и переворотов тех правителей, которые не позволяют им обворовывать государство, бесчинствуют и совершают насилия. В их поведении воплощены с большой силой все беззакония, произвол, анархия в период средневекового безначалия; и здесь автор не подгоняет всех феодалов под единую марку, феодальные рыцари и бароны выступают каждый со своим особым характером, они строго индивидуализированы, представляя всё жизненное многообразие: Гуфидаун, Фолькмар фон Бургсталл, Кретьен де Ляферт, Альберт и др.; все они наделены собственными яркими и неповторимыми чертами характера, все живут и дышат под умелой рукой их создателя.
Типичнейшим представителем своего времени в романа представлен Фолькмар фон Бургсталл, при создании образа которого автор воспользовался интересным приемом характеристики через предметы, обстановку. Это был медлительной, неуклюжий и угрюмый, грубого нрава феодал, но в то же время человек себе на уме. Обстановка вполне под стать своему хозяину и дополняет наилучшим образом его характер, вводя нас в то же время в средневековый быт. «Хозяин дома человек консервативный, презирал такие новомодные затеи, как застекленные окна (они были забиты досками). Помещение напоминало погреб. Все предметы были покрыты копотью от постоянно дымившего камина, от свечей и смоляных факелов. При этом камин не мог обогреть обширного зала. Гости с неудовольствием вертелись на своих местах: один бок поджаривался, другой замерзал»30 .
Примечания
18 Фейхтвангер Л. Калькутта, 4-е мая. М.: Журн. -газ. изд., 1936. С. 165-166.
20 Маркс К, Энгельс Ф. Сочинения. ГИХЛ, 1929. Т. V. С. 228-229.
21 Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня. Л.: ГИХЛ, 1935. С. 184.
22 Там же. С. 117.
23 Там же. С. 38.
25 Там же. С. 34.
26 Там же. С. 16.
28 Там же. С. 104-105.
30 Там же. С. 71.