ЭПИТЕТ
Мы не пытаемся в этом разделе дать исчерпывающий анализ фейхтвангеровского эпитета. Здесь будет рассмотрена только одна его особенность, которая обращает на себя внимание при чтении произведений Фейхтвангера.
Фейхтвангер охотно пользуется эпитетом. При этом он идет прямо к своей цели, непосредственно изображая предмет без каких-либо предварительных подходов. При помощи эпитета Фейхтвангер, как и всякий другой писатель, старается изобразить предмет более живым, осязательным, выпуклым. Фейхтвангер ищет в предмете доминанту (психологическую, если это человек) и, найдя ее, пытается ее закрепить двумя средствами: синонимикой и повторением.
Первое ведет к многоэпитотности, второе - к известной стандартизации эпитета.
Синонимическая многоэпитетность - отличительная черта стиля Фейхтвангера.
Лессинг в своем трактате «Лаокоон», как известно, резко размежевывает поэзию и живопись в смысле методов воспроизведения действительности. Отрицая за поэзией право на статическое описание предмета, составляющее компетенцию живописи, Лессинг утверждает, что наиболее естественным для поэта является фиксирование одного признака, и только изобразительные искусства могут и должны сразу давать многие признаки предмета. Вот почему только одно прилагательное-определение может стоять при определяемом слове. Поэт «может показывать за один раз только одну сторону, одно качество изображаемых им телесных предметов» 133. Именно так поступает Гомер, являющийся для Лессинга величайшим представителем поэтического слова. У Гомера «корабль есть или черный корабль, или полный корабль, или быстрый корабль, по большей части доброснастный, черный корабль»134.
Однако Лессинг признает в некоторых случаях право поэзии на живописность, если последняя выражается в нескольких описательных эпитетах таким образом, что они раскрывают несколько качеств предмета одновременно. Лессинг делает уступку поэзии за счет соседа-живописи, допуская в поэзии пользование пространственным методом, принадлежащим изобразительным искусствам.
Фейхтвангер не удовлетворяется, как правило, одним эпитетом, но дает их сразу несколько. Приведем некоторые примеры.
Люди:
| Альберт, брат Маргариты | der frische, lustige Junge – с. 103 [Он такой] бодрый и веселый |
| Епископ Фрейзингский | gelb and steif und tot – с. 122 [И вот он лежал] неподвижный, желтый, бездыханный |
| Король Иоганн | der straff, elegant – с. 124 [сидел перед ним, –] прямой, изящный |
| Маргарита | –с. 163 [расхаживала всюду,] бесстрашная, ясная, спокойная |
| Мейнгард | schwach, dümmlich, gutmütig – с. 218 слабый, глуповатый, добродушный sanfte, dickliche, dümmliche – с. 241 рыхлый, кроткий, глуповатый sanfte, dicke, dümmliche с. 264 добродушный, толстый, глупый |
| Принц Фридрих | schlank, stolz, feindlig – с. 220 стройный, гордый, враждебный |
| Людвиг | sparsamer, nüchterner Herr – с. 203 расчетливый, трезвый |
| Фрауенберг | breit, fest, frech, hässlich – 203 крепкий, плотный, наглый, уродливый |
| члены Ландтага | langsam, schwer, vorsichtig – с. 259 тяжеловесно, осторожно |
| жена советника | fett, rund, dumm – с. 521 круглая, жирная, глупая |
| Герцогиня Э. -Ш. | trübselig, kalt, sauer – с. 36 унылая, холодная, кислая trübselig, verstaubt, eigensinnig, sauer – с. 34 [сидела] печальная, запыленная, упрямая, кислая |
| Ландауер | der unansehnliche, schmutzige – с. 18 грязный, малопредставительный |
| Никлас Пфеффле | ein blasser, fetter, phlegmatischer – с. 18 бледный, рыхлый, флегматичный человек dicker, gelassener, undurchdringlicher, unermüdlicher, blasser – с. 42 бледный, полный, спокойный, непроницаемый и неутомимый blasse, fette, schweigsame [Mensch] – бледный, тучный, молчаливый [человек] blass, fett, gleichmütig – с. 50 бледный, толстый, равнодушный fett, blass, phlegmatisch, unbeteilig полный, рыхлый, бледный, флегматичный, безучастный [видел всё] |
| Зюсс | stolz, kalt, scharf – с. 144 гордый, холодный и резкий [с членами совета] nett, amüsant, galant – с. 545 очаровательный, галантный, забавный [с Марией-Августой] |
| Зюсс, Габриэль, Вейсензее | rundrückig, schwersinnig, müde – с. 447 [сидели] сгорбленные, печальные, измученные |
| герцог-регент | schief, klein, schäbig – с. 547 кривобокий, маленький, потертый |
Предметы:
| праздничный поезд | – с. 122 [Остановился весь] пестрый, шумный, звенящий [поезд] |
| песенки | [sang] kleine, lustige, derbe Trutzlieder – с. 129 [А император напевал] веселые, грубоватые, воинственные [песенки] |
| комнаты | kahl, verwüstet, besudelt – с. 167 [Комнаты после погрома евреев стояли] голые, опустошенные, загаженные |
| города | bunten, lärmvollen, menschenvollen, zweckvollen – с. 206 пестрые, шумные, многолюдные, кипящие осмысленной жизнью |
| руки князя Стефана | schwer, schlaff, kraftlos – с. 219 [руки князя Стефана лежали] бессильные, вялые, тяжелые |
| глаза Мейнгарда | runden, treuherzlichen [Augen] – с. 222 [Мейнгард взглянул] удивленным, blauen, schlichten, runden [Augen] – с. 224 [Мейнгард взглянул] наивными, круглыми, голубыми [глазами] |
| пальцы Фрауенберга | harten, kurzen, zupackenden [Finger] – с. 203 жесткие, короткие, грубые полная холодной, серой, пыльной ненависти |
| руки Ландауэра | die magern, blutlosen [Hände] – с. 18 [Ландауер засунул] бледные, худые [руки в рукава кафтана] |
| глаза Зюсса | rastlos, scharf, rasch – с. 18 проницательные, быстрые, вихревые [глаза] heiße, fliegende – с. 546 горячие, вихревые |
Мы привели достаточно примеров из романов Фейхтвангера, не добиваясь, конечно, какой-либо полноты в этой области. Из этих примеров ясно, каким изобилием в области «эпитетологии» отличается язык Фейхтвангера - особенность, которую Лессинг считает недопустимой. Но если мы ближе присмотримся к этим эпитетам, но увидим, что у Лессинга не было бы оснований сетовать на Фейхтвангера. Эпитеты Фейхтвангера синонимичны. В громадном большинстве случаев они однотонны, говорят об одном каком-либо признаке, лишь оттеняя или нюансируя его несколькими словами - эпитетами. Когда Фейхтвангер говорит о герцогине Элизабете-Шарлотте, что она сидела «унылая, холодная, кислая», то здесь речь идет об одном и том же состоянии, выраженном разными словами, почти равнозначными. То же самое говорят эпитеты «круглая, жирная, тупая» о надменной жене советника, принимая во внимание, что у Фейхтвангера тучность часто является символом глупости, или «толстый, рыхлый, глупый» Мейнгард. В действительности отмечается только одна черта, когда Фейхтвангер называет Зюсса «очаровательным, галантным, любезным», короля Иоганна - «прямым, изящным», а Ландауера - «грязным, малопредставительным». Иногда Фейхтвангер нанизывает синонимические эпитеты психического порядка - «гордый, холодный и резкий, стоял он» (Зюсс); «он такой бодрый, веселый» (об Альберте в «Безобразной герцогине») или только физического - «извивались мокрые, липкие, скользкие» (черви-хищники).
«сгорбленные, печальные, измученные» -речь идет об одном и том же: печаль и мука заставили сгорбиться. Все триады сводятся к единству. Во всех приведенных случаях Фейхтвангер не нарушает законов поэзии с точки зрения Лессинга. Гомер расширяет восприятие предмета двумя, тремя, четырьмя эпитетами, Фейхтвангер его углубляет. Там эпитет эпически пространственный, расширительный, здесь психологически углубленный, там - стремление к полноте охвата предмета, к многосторонности изображения, здесь - к известному обобщению впечатления. Там метод аналитический, здесь - синтетический. Внешняя сторона предмета не интересует больше писателя, как интересовала, например, Вальтера Скотта с его страстью к антикварному коллекционерству, Флобера или натуралистов. Нетрудно увидеть разницу в описаниях. Фейхтвангер обычно не говорит о вещах и людях безотносительно к человеческому восприятию.
«лежали бессильные, вялые, тяжелые», эти руки должны выражать настроение князя Стефана, думающего о трагической судьбе рода Виттельсбахов. Члены кружка пиетистов собираются для своих молитв и песнопений. Фейхтвангер не описывает со всякими деталями комнаты, в которой собираются верующие, как это сделал бы реалист старой школы; он пишет только, что песнопения наполняли собой «голое, будничное низкое помещение» (den kahlen, ntichternen und niederen Raum) (c. 190). Автор не описывает комнаты, а передает впечатление о ней, чтобы косвенно характеризовать тех унылых, бесцветных людей, которые в ней находятся.
Магдален-Сибилла вспоминает Зюсса, которого она принимает за дьявола. Образ Зюсса так поразил Магдален-Сибиллу, что в ее воспоминаниях черты его представляются ей очень ярко: глаза кажутся еще более «огненными, яркими, пожирающими, его губы еще более чувственными, соблазнительными, красными на очень белом его лице» (seine Augen wurden noch fressender, gewolbter, feuriger... sein Mund stand noch roter, lusterner, gebuhrlicher) (c. 189).
Когда Фейхтвангер впервые знакомит с предметом, он может дать путем подбора эпитетов разного смыслового значения разностороннюю его художественную характеристику. Но не всегда такое желание появляется у автора, о чем мы говорили, и желание читателя познакомиться с предметным миром эпохи, если бы оно появилось, осталось бы часто неудовлетворенным. Ибо в романах Фейхтвангера оценочный синонимически усиленный эпитет решительно превалирует над эпитетом живописным, констатирующим внешние свойства предметов. Эмоциональная функция эпитетов значительно повышается от его постоянного повторения. Повторением автор закрепляет и поддерживает не только психологический образ в нашем воображении, но и отношение к нему читателя. Мы уже видели выше, что, говоря о Пфеффле, автор неизменно характеризует его одними и теми же эпитетами, которые подчеркивают обманчивую его флегматичность. Мейнгард всегда глупый, Фрауенберг - наглый, Бенц - потный и т. д.
Но этот стандартизированный эпитет не теряет своей художественной ценности, потому что он помогает нам сразу психологически мобилизоваться при упоминании каждого из многочисленных образов, некоторые из которых появляются в романе редко и на короткое время.
Примечания.
133 ЛессингГ. -Э. Собр. соч. М. VII. М.: Изд. т-ваМ. Вольф, 1904. С. 121.
134 Там же.