ВВЕДЕНИЕ
Восьмой том «Истории всемирной литературы» охватывает мировой литературный процесс от 90-х годов XIX столетия до 1917 года, т. е. эпоху назревавших и разразившихся бурным кризисом великих потрясений. Два фактора — наступление империалистической реакции, с одной стороны, и подъем рабочего и национально-освободительного движения, с другой, — определяли сложный характер процессов, протекавших в мировой литературе в рассматриваемый период.
В конце XIX столетия капитализм вступил в свою чреватую взрывом империалистическую стадию, одной из основных черт которой было крайнее обострение неравномерности экономического развития. Это обострение вело к усилению противоречий между империалистическими державами, к кровопролитным схваткам в борьбе за рынки, колонии, за новый передел мира, к почти непрерывной цепи локальных войн (испано-американская 1898 г., англо-бурская 1899—1902 гг., русско-японская 1904—1905 гг., марокканские и боснийский кризисы 1905, 1908—1909, 1911 гг., итало-турецкая война 1911—1912 гг., балканские войны 1912—1913 гг. и т. д.). Логика империалистических противоречий неуклонно вела к мировой войне, которая, разразившись в 1914 г., вылилась во всеобщий кризис, потрясший до основания всю капиталистическую систему.
Разжигание национальной и религиозной вражды, проповедь расового превосходства и исключительности все чаще становятся орудием как внешней, так и внутренней политики империалистических держав. «Джингоизм» в Англии, дело Дрейфуса во Франции, пропаганда пангерманизма в Германии, притеснения славянских меньшинств в Австро-Венгрии, черносотенные еврейские погромы и дело Бейлиса в России, армянские погромы 1894—1896 гг. и геноцид армян в 1915 г. в Турции и т. д. — все это не только вызывало определенные экономические, политические и даже демографические последствия (массовую эмиграцию среди некоторых национальных и конфессиональных групп), но и не проходило бесследно для духовной жизни соответствующих стран. Шовинизм в теории и практической политике сопровождался образованием консервативно-почвеннических, реакционно-националистических направлений в общественной жизни, и в частности в литературе, и в то же время приводил (как, например, во Франции в период дела Дрейфуса) к резкому и непримиримому идейному размежеванию. Следствием его было рассеивание некоторых национальных литератур, частичная утрата ими исторически сложившейся родной почвы и возникновение своеобразных «литературных диаспор». Такая участь в той или иной степени коснулась армянской, польской, украинской, еврейской и некоторых других литератур.
эпохи. В них все больше проявляется как некая внутренняя необходимость фактор взаимосвязанности и взаимозависимости. Совершенствование средств транспорта и связи стимулировало и облегчало обмен информацией, развитие обоюдных интересов, личное общение через границы и пространства. Всемирная литература во все большей степени становится всемирной, и при этом все нагляднее выступает определенная закономерность, а именно: отдельные национальные составляющие этой литературы, не утрачивая в своих высших свершениях самобытности и исторически сложившейся специфики, в то же время связаны, как в живом организме, общей системой кровообращения.
Можно привести множество примеров. Томас Манн черпает вдохновение в уроках русской литературы, а Генрих Манн ориентируется прежде всего на ценности демократической художественной и общественной мысли Франции. Герман Гессе совершает духовное паломничество на Восток, в Индию. Швед Август Стриндберг и англичанин Оскар Уайльд пишут не только на своем родном языке, но и по-французски и издают свои произведения во Франции. Европейская «новая драма» появляется на свет как плод международного совместного творческого опыта и художественных исканий драматургов разных стран. Так, А. Стриндберг предлагает вести летопись новой драмы с «Терезы Ракен» Золя и «Свободного театра» А. Антуана в Париже, а Б. Шоу в своих теоретических принципах и своем творчестве опирается на Г. Ибсена, Э. Бриё, А. Чехова. Р. Роллан переписывается с Л. Толстым и М. Горьким, с Р. Штраусом, Г. Гессе и А. Эйнштейном (Германия), с Г. Ибсеном (Норвегия), с Г. Уэллсом и Б. Расселом (Англия), с Р. Тагором и Махатмой Ганди (Индия), с Т. Катаямой (Япония) и др. С. Цвейг поддерживает самые тесные дружеские связи, как с собратьями по общему делу, с представителями европейской духовной элиты — М. Горьким и А. Луначарским, Б. Шоу и Г. Уэллсом, Р. Ролланом и П. Валери, Э. Верхарном и Ф. Мазереелем, Б. Кроче, К. Лемонье, Дж. Джойсом и др.
Эти многообразные международные контакты писателей были не просто их частным делом. Они постепенно и все чаще приобретают организованный и общественный характер. Возникают некие институты, способствующие взаимному ознакомлению и сближению писателей разных стран. Сначала такую роль выполняют литературные премии, и прежде всего наиболее крупная и престижная из них — Нобелевская, которая была учреждена в 1901 г. Правда, в ее присуждении иногда сказывались консервативные художественные пристрастия жюри. В числе ее лауреатов до 1917 г. — норвежец Б. Бьернсон, испанец Х. Эчегерай, поляк Г. Сенкевич, итальянец Дж. Кардуччи, англичанин Р. Киплинг, шведка С. Лагерлёф, бельгиец М. Метерлинк, немец Г. Гауптман, индиец Р. Тагор, француз Р. Роллан и другие писатели.
Постепенно складываются предпосылки для создания международных писательских организаций и объединений. Резко ускорила этот процесс мировая империалистическая война. Писатели во многом разные, но не поддавшиеся националистическому угару, революционные интернационалисты, пацифисты, литераторы демократических и антимилитаристских убеждений, стремившиеся противопоставить кровавому неистовству войны братание народов и гуманистические ценности духовной культуры, искали возможность вести диалог через линии фронтов и государственных границ. Эту возможность им предоставляла нейтральная Швейцария, куда в годы войны съезжались многие писатели из воюющих стран, устанавливали контакты, создавали группировки на многонациональной основе (так, например, в швейцарскую группу дадаистов входили и с ней поддерживали связь немцы, французы, румыны, итальянцы), проводили совместные выступления, выпускали антивоенные издания. Здесь сотрудничали и дискутировали, размежевывались и объединялись французы Р. Роллан, Пьер Жан Жув, Р. Аркос, А. Гильбо, М. Мартине, немцы Л. Франк, Г. Гессе, Р. Шикеле, Ф. фон Унру, Л. Рубинер, австрийцы С. Цвейг, А. Лацко, бельгиец Ф. Мазереель, испанец Альварес дель Вайо и т. д. В этих идеологических и творческих сближениях и расхождениях уже определялись программные положения и закладывались основы интернациональных писательских организаций, которые возникнут в ближайшем будущем: «Кларте» (1919) и в дальнейшем МБРЛ — Международное бюро революционной литературы (1926) и МОРП — Международное объединение революционных писателей (1930), с одной стороны, и международный ПЕН-клуб (1921) — с другой стороны.
Десятилетия на рубеже XIX—XX вв. были эпохой стремительного индустриального развития, скачкообразного роста производительных сил. Крупные изобретения и успехи научно-технического прогресса преобразили в течение исторически короткого времени материальный облик мира и быт людей, физические условия человеческого существования, соответственно и характер человеческого мировосприятия.
«Век пара» сменяется «веком электричества», которое становится главным энергетическим источником в промышленности и непременным компонентом разнообразных технических новшеств (электрическое освещение, трамвай, телефон, радио, кино и т. д.). Быстрыми темпами развивается электрическая промышленность.
Подлинная революция происходит в области транспорта и связи. Изобретение двигателя внутреннего сгорания (Даймлер и Бенц — середина 80-х годов, Дизель — 1896—1897 гг.) открывает дорогу автомобилям и авиации. К концу мировой войны в мире уже насчитывается два миллиона автомобилей. 1896 годом датируется начало дирижаблестроения и 1903 годом (после исторического полета братьев Райт) — начало самолетостроения. Мощные океанские суда развивают небывалую прежде скорость, преодолевая расстояние от Европы до Америки за пять суток. С конца 90-х годов начинается (особенно в Германии) сооружение подводных лодок. Прорываются каналы, сокращающие на тысячи километров мировые мореходные пути. Вслед за Суэцким, функционирующим уже с 1869 г., в 1914 г. вступает в строй Панамский канал. Сквозь горные массивы прорубаются железнодорожные туннели, в том числе в 1905 г. знаменитый Симплонский туннель протяженностью в двадцать километров.
Во второй половине 90-х годов Попов и Маркони независимо друг от друга изобретают радио и осуществляют первые сеансы радиотелеграфной связи. В 1895 г. братья Люмьер демонстрируют в Париже техническую новинку, которая произвела сенсацию, — снятый ими первый в мире кинофильм «Прибытие поезда на вокзал Сен-Лазар».
В сознании современников вместе с изменением их быта, условий повседневной жизни меняются и картины мира, и представления о месте и возможностях человека в его отношении к природе и обществу. Сокращаются расстояния, возрастают скорости, стираются границы между реальным и воображаемым. Осуществляется то, что веками считалось сказочным и невероятным: человек стал летать в воздухе на управляемых аппаратах, плавать под водой по морям и океанам на большие расстояния. Появляется возможность одновременно слышать, видеть, присутствовать в пространственно отдаленных друг от друга местах земного шара. И вместе с тем сохраняется социальная дисгармония, эксплуатация и бедственное положение масс.
Индустриальный век несет с собой не только созидание, но и опасные разрушительные возможности. Он заключает в себе угрозу естественным началам человеческого существования, начинает губительно отражаться на состоянии природной среды. Все это не могло не сказаться на литературе рубежа веков, ее тематике и в ее поэтике, в формировании идейных позиций писателей и в их художественном мировидении.
— в основном по мотивам эстетическим — в непримиримой оппозиции к вторгающемуся в повседневную жизнь техническому прогрессу. Громкую известность приобрел в 1889 г. коллективный протест трехсот французских деятелей культуры (в их числе были Мопассан, Дюма-сын, Сюлли Прюдом, Шарль Гуно) против Эйфелевой башни.
Но все протесты тщетны: «Век шествует путем своим железным...» Прошло несколько лет, и появились писатели, на которых колоссальная и обладающая всесокрушающим потенциалом сила современных машин и технических сооружений производила, напротив, опьяняющее действие. В безоговорочной и почти молитвенной апологии мощности и скорости, стали и электричества, которая была присуща итальянским футуристам, в призывах Маринетти воспеть «ночную дрожь арсеналов и судоверфей... прожорливые вокзалы... паровозы с могучей грудью... скользящий полет аэропланов» и т. д. — во всем этом слышались антигуманистические ноты, угадывался некий отчужденный от человечности идеал.
Но гораздо более характерным для литературы на рубеже веков было иное, амбивалентное отношение к технизированной цивилизации и урбанизму, вытекавшее из ощущения (или даже осознания) их противоречивой сущности. «В то время как для других машина была воплощением зла, города́ — уродства, современность — антипоэтичности, он, — писал Стефан Цвейг о своем друге Эмиле Верхарне, — был исполнен воодушевления по поводу каждого нового изобретения, каждого технического достижения...» Но вместе с тем, восхищаясь мощью и величием современной техники и видя в ней торжество человеческого разума и труда, Верхарн одновременно проклинает «города-спруты», зловонным дыханием своих заводов отравляющие мир полей и живой природы. Поэта неотступно преследует воплощенная в образы мысль о пагубных социальных и экологических последствиях индустриального прогресса.
В мировой литературе начала века широко распространено такое двойственное и во многом провидческое отношение к вызывающему восторг и ужас бурному развитию техники в существующих условиях. В характерной для времени научно-технической фантастике (О. Вильде Лиль-Адан, Г. Уэллс и др.) надежды почти всегда омрачены тревожными предчувствиями. Двойственным светом освещена и фигура гениального инженера и менеджера Мака Аллана, героя романа Бернгарда Келлермана «Туннель» (1913), в котором изображено неразрешимое в современном мире противоречие между огромными возможностями технического прогресса и жестоким, человеконенавистническим характером общественных отношений. Александр Блок заворожен демонстрационным полетом аэроплана, но поэта гнетет (оказавшаяся пророческой) мысль об «ужасном виде грядущих войн» и о «ночном летуне, несущем земле динамит» (стихотворение «Авиатор», 1910—1912).
Герхарт Гауптман заканчивает в январе 1912 г. свой роман «Атлантида», сюжетным и философским центром которого является гибель в водах Атлантики сверхсовременного пассажирского лайнера «Роланд». А спустя три месяца, 14 апреля 1912 г., произошла (уже не в романе, а в действительности) взволновавшая тогда весь мир и не забытая по сей день гибель парохода «Титаник». Гауптман предугадал все, вплоть до конкретных обстоятельств катастрофы. Поразительная точность пророчества привлекла особое внимание к этому интеллектуальному роману, в котором одной из главных тем многочисленных философских диспутов был вопрос о науке и технике, их всевластии и бессилии, их влиянии — позитивном или негативном — на решение социальных проблем века.
— таков один из сквозных мотивов литературы начала XX столетия, особенно поэзии. Характернейший пример — стихотворение Маяковского «Адище города» (1913):
Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
—
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
В дырах небоскребов, где горела руда
—
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже — скомкав фонарей одеяла —
ночь излюбилась, похабна и пьяна́,
никому не нужная, дряблая луна.
Маяковскому как бы вторят (хотя и независимо от него) в своем ви́дении технизированной цивилизации Гийом Аполлинер, Блез Сандрар и Валери Ларбо, Георг Тракль, Карл Сэндберг, Иоганнес Р. Бехер и Георг Гейм... У поэтов 10-х годов в разных странах формируются сходные черты некой урбанистической поэтики — глобально-пространственная симультанность образной экспозиции, полисемантичность ключевых метафор (Эйфелева башня — пастушка, экспрессы — бильбоке сатанинские) и т. п.
«Внедрение в быт технических новаций, окутанных дымкой устойчивых мифопоэтических уподоблений» (А. Л. Топорков) порождает в поэзии особые, устойчивые мотивы. Таким мотивом, исполненным мифопоэтических, символических уподоблений, становится, например, мотив городского электрического освещения (отчасти еще и газового, но преимущественно и во все возрастающей степени электрического), занимающий необычайно важное место в русской литературе, особенно поэзии 900—10-х годов. Городские фонари, уподобляемые или противопоставляемые солнцу, луне, их мертвенный, призрачный, зловещий, лихорадочный, галлюцинируемый, инфернальный, сатанинский свет, чуждый жизни, природе, естественной человечности; мерцание и переменчивость городского освещения, нередко ассоциируемого с другим техническим идолом XX в. — кинематографом и порождаемым им дрожащим изображением на экране, — все это выливается в некий мифологизированный образ современного города в творчестве русских символистов (Брюсов, Блок, Белый), в урбанистической поэзии Верхарна, в стихах немецких экспрессионистов Георга Гейма Альфреда Вольфенштейна и др.
Процесс индустриализации и урбанизации сопровождался в капиталистических странах быстрым ростом пролетариата. Революционная борьба рабочего класса приобретает в конце XIX в. все более широкий и организованный характер: в странах Европы и Америки возникают одна за другой социалистические рабочие партии, в 1889 г. возрождается Интернационал. Организованное рабочее движение и широкое распространение социалистических идей в мире начинают в это время все более заметно сказываться на развитии литературы и искусства.
Хилл) или, во всяком случае, с позиций сочувствия ему (Г. Гауптман, Р. Демель, Г. Жефруа, Э. Де Амичис, С. Жеромский, Э. Ади). Идеалы социалистической революции и социализма находят также отражение в произведениях социально-утопического жанра (Э. Золя, А. Франс, Э. Верхарн, У. Моррис, Дж. Лондон).
Вне учета влияния рабочего движения и социалистических идей не может быть понято и оценено творчество таких значительных писателей, как А. Франс, А. Стриндберг, Г. Гауптман, О. Уайльд, Б. Шоу, Дж. Лондон, Т. Драйзер, С. Жеромский, П. Безруч, И. Цанкар, Я. Райнис, И. Франко и многие другие. Далеко не во всех случаях это влияние сказывается в формировании марксистского мировоззрения — нередко социалистические идеалы носят иной характер, выступают в форме расплывчатого народолюбия и реформистски-утопических мечтаний (Р. Роланд-Холст, Э. Синклер, Дж. Пасколи, Ж. Ренар) или тяготения к анархистским теориям и акциям (П. Бароха, О. Мирбо, А. Струг, С. К. Нейман и ряд других). Но каковы бы ни были существенные различия в мировоззрении и направленности интересов отдельных писателей, можно сказать, что на рубеже веков вся серьезная, бьющаяся над разрешением социальных и гуманистических коллизий литература — от Л. Толстого и М. де Унамуно до М. Горького и М. Андерсена-Нексе — проходила через силовое поле проблем, поставленных революционным рабочим движением, и в той или иной форме отзывалась на эти проблемы.
Особой, характерной чертой мирового литературного процесса на рубеже веков было колоссально выросшее влияние русской литературы.
Для Запада знаменательной вехой в этом отношении стало появление во Франции завоевавшей широкую европейскую известность книги Э. М. де Вогюэ «Русский роман» (1886). Годом позже за ней следует книга испанской писательницы Эмилии Пардо Басан «Революция и роман в России». На рубеже 80—90-х годов широко развертывается деятельность Э. Л. Войнич по переводу и пропаганде русской литературы — особенно революционной, демократической — в англоязычном мире. В 1901—1902 гг. «о том всемирном значении, которое приобретает теперь русская литература», писал В. И. Ленин.
Почему именно русская и именно теперь? Несомненно, независимо от того, осознавалось ли это каждый раз впрямую теми или иными писателями и читателями в других странах, высоко уважительное внимание к русской литературе, к ее нравственному гуманистическому пафосу («святая русская литература», как сказано у Томаса Манна) возникло тогда, когда весь мир стал прислушиваться к благовесту, доносившемуся из России, испытывая сильное и глубокое впечатление от героического, жертвенного примера российского освободительного движения (от народовольцев до революционного марксизма).
и оказала могучее влияние на политическое сознание масс, на освободительное движение во всем мире. И вполне естественно, что именно в это время (90—900-е годы) пришел час русской литературы.
Обретенное ею всемирное значение сопровождалось всемирным влиянием. Авторитет и популярность Л. Толстого в эти десятилетия были могучим общественным и литературным фактором глобального масштаба. Достоевский посмертно стал властителем дум и вдохновителем творчества многих выдающихся художников Европы и Америки. Театр Чехова знаменовал собой исторически новый этап в развитии мировой драмы. М. Горький увлекал читателей героическими идеалами революционной борьбы.
Влияние русской литературы распространялось на писателей как на Западе, так и на Востоке. Среди ее многочисленных данников были и такие, на художественную индивидуальность которых русские влияния наложили глубокий, неизгладимый отпечаток: Т. Манн, Б. Келлерман, Р. М. Рильке, Р. Роллан, Ш. Л. Филипп, Э. Л. Войнич, К. Мэнсфилд, Мигель де Унамуно, М. Андерсен-Нексе, Лу Синь, Исикава Такубоку, Тевфик Фикрет и др.
Итак, влияние русской литературы было прямым следствием всемирного резонанса российского освободительного движения. Оно же, в свою очередь, стимулировало в других странах активные общественные процессы и влияло на них.
Национально-освободительное движение и связанная с ним интенсивность формирования национального самосознания были (наряду с социалистическим рабочим движением) важным фактором, сказавшимся в рассматриваемый период на мировой литературе в соответствии с особенностями исторического развития в различных странах и регионах. Прежде всего этот процесс охватил страны Востока, но он сыграл существенную роль и в Европе, и на Американском континенте.
преимущественно символистского и неоромантического (У. Б. Йетс), так и реалистического (Д. Синг) направлений. Размышления испанской интеллигенции о причинах и природе национального кризиса (проявившегося в катастрофической развязке испано-американской войны) породили выдающиеся произведения «поколения 98 г.» (М. Унамуно, Асорин, Р. Валье-Инклан, П. Бароха и др.). Почти в это же время на Пиренейском полуострове переживает высокий подъем и литература так называемого каталанского возрождения (С. Русиньоль, Дж. Марагаль и др.). В литературах юго-восточных славян значительное место занимала патриотическая, национально-освободительная тема, связанная с борьбой чехов, сербов, болгар и других славянских народов против австро-германского и османского гнета (А. Ирасек, С. Чех, Б. Нушич, А. Шантич, И. Вазов). Национально-освободительное, антиимпериалистическое движение в странах Латинской Америки (в частности, Мексиканская революция 1910—1917 гг.) и борьба за утверждение историко-культурной самобытности этого региона нашли свое выражение в творчестве Х. Марти, Х. Э. Родо, Р. Дарио, М. Асуэлы. С ростом национального самосознания и освободительного движения были косвенно связаны в литературах соответствующих регионов мира некоторые характерные тематические и жанровые аспекты, в частности подъем исторического романа (А. Ирасек, Г. Сенкевич, И. Вазов, Б. Перес-Гальдос, Р. Валье-Инклан) и исторической драмы (Х. Бенавенте, С. Выспяньский, И. Грегори).
Переломный для всемирной литературы смысл рубежа XIX—XX вв. с особенной силой сказался в судьбе драматических жанров. Именно в эти десятилетия в культуре европейских стран формируется столь крупномасштабное, непреходящего значения явление, как «новая драма», представленная именами Генрика Ибсена (Норвегия), Августа Стриндберга (Швеция), Антона Чехова и Максима Горького (Россия), Мориса Метерлинка (Бельгия), Эмиля Золя и Анри Бека (Франция), Герхарта Гауптмана и Германа Зудермана (Германия), Бернарда Шоу и Харли Гренвилл-Баркера (Англия), Хасинто Бенавенте (Испания) и некоторых других художников.
и различии национальных типов «новой драмы» представители этого движения сознавали определенную общность своих художественных устремлений. И хотя эта общность не приняла форму некой литературной школы и названные скандинавские, русские, немецкие, английские и прочие драматурги не издавали совместных и программных манифестов, они, однако, испытывали чувство общеевропейской взаимной связи и солидарности и многократно высказывали его.
«Новая драма» знаменовала высокий подъем драматургического творчества после десятилетий упадка. «В больших культурных странах философов и купцов целый век не было национальной драмы», — утверждал Стриндберг в 1889 г. в статье «О современной драме и современном театре», а годом раньше констатировал, что «в Англии и Германии драматическое искусство умерло». Это было действительно так, и более того: во всех европейских странах (кроме России) после романтического взлета, после Байрона и Шелли, Гюго и Мюссе, Клейста, Бюхнера и Геббеля, драма резко деградировала и перестала занимать сколько-нибудь заметное место в духовной жизни общества, а подмостками надолго завладели «репертуарные авторы», кумиры мещанской публики, ловкие сочинители «хорошо сделанных пьес», мелодрам, водевилей, салонных комедий, бесконечно далеких от реальной жизни и действительных, социальных и нравственных проблем и конфликтов.
«Новая драма», будучи выражением демократической критики буржуазного уклада жизни в целом, его религии и морали, подняла знамя борьбы также и против коммерческого, выхолощенного театра. Теоретическим провозвестником этого движения был Золя, еще в 70-е годы выступивший в ряде статей (собранных и вышедших отдельными изданиями в 1881 г.) с беспощадной критикой «репертуарной» драматургии и всей соответствующей ей театральной структуры. Он сформулировал при этом основные программные положения театральной реформы. Первым представителем «новой драмы», завоевавшим мировую славу, стал Ибсен. Его пьесы оказывали могучее влияние на творчество младших современников, участников обновительного движения, и пропагандировались ими в их борьбе с театральной рутиной как своего рода «эмблема», воплощение принципов этого движения. И наконец, А. Чехов, вершина «новой драмы», в произведениях которого ее идейные и художественные завоевания нашли свое наиболее полное и совершенное выражение.
«новой драмы» не сводилось к тому, что она выступала против ничтожества современного мещанского театра. Ее следует рассматривать как реакцию на кризис старой, восходящей к Ренессансу театральной системы, которая на протяжении трех веков европейской культуры была воплощением свободной стихии буржуазного индивидуализма. Этот кризис в последние десятилетия прошлого века был связан со все углублявшимся процессом отчуждения личности и прогрессировавшим сужением пространства, в котором могла бы проявиться активность индивидуального героя.
им себя бессильной игрушкой в руках неких внешних сил, ослабление личностного, индивидуального начала — все это с возрастающей властностью определяет характер новой, складывающейся театральной системы, и прежде всего ее литературной основы — драмы. В творчестве Чехова, Гауптмана, Стриндберга, Метерлинка изменяется природа конфликта. «Наиболее проницательные из критиков начала века заметили, что если в старом театре говорилось о трагедии в жизни, то в новом — о трагедии жизни» (Б. Зингерман). У новых драматургов гибельная западня, приготовленная коварным врагом, смерть от яда или кинжала, самоубийство все реже подстерегают героев, катастрофические события и кровавые развязки перестают быть характерными для драмы.
Трагизм повседневной жизни проявляется ныне в том, что на смену индивидуалистическому конфликту, в котором в страстном противоборстве (как у Шекспира) или в хитроумной интриге (как у Лопе де Веги) сталкиваются конкурирующие персонажи во имя своих личных интересов, своего самоосуществления и самоутверждения, приходит другой тип конфликта, в котором герои не столько противостоят друг другу, сколько все совокупно в той или иной форме испытывают тягостное и унизительное давление вязкой, как тина, враждебной им среды, терзающей или засасывающей их, пошлой и страшной в своей повседневной жестокости и заурядности буржуазной действительности.
Б. Шоу верно нащупал нерв основного конфликта в «новой драме», когда писал: «Всякая социальная проблема, возникающая из противоречия между человеческими чувствами и окружающей обстановкой, дает материал для драмы».
«Новая драма» знаменовала возрождение того тесного союза между большой литературой и сценой, который в XIX в. был прерван по крайней мере на десятилетия. Конец столетия был отмечен в большинстве европейских стран обновительным движением Свободных, Независимых, Художественных, Общедоступных театров, стремившихся вновь слить в высоком синтетическом искусстве спектакля поэтическое слово и сценическую метафору. Эти театры стали носителями и пропагандистами нового репертуара. В 1887 г. Андре Антуан основал в Париже «Свободный театр», который положил начало театральной реформе в Европе. «„Свободный театр“ спас драматическое искусство Франции» (А. Бек). Он начал с пьес братьев Гонкур, Золя, затем последовал Ибсен. На сцене «Свободного театра» впервые увидела свет рампы «Власть тьмы» Л. Толстого, ставились пьесы Тургенева. Гастроли театра Антуана в Германии вызвали и там аналогичное движение. В 1889 г. в Берлине под руководством Отто Брама возник театр «Свободная сцена». Он пропагандировал Ибсена, Л. Толстого... Именно его спектакли принесли известность начинающему драматургу Г. Гауптману и другим молодым отечественным авторам. В Лондоне возникновение «Независимого театра» датировалось 1891 годом. Руководитель этого театра Джекоб Грейн ориентировался на репертуарный опыт Антуана и Брама и способствовал, в частности, утверждению Б. Шоу на британской сцене. Наконец, высшей своей точки обновительное движение достигло в 1898 г., когда К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко основали в Москве знаменитый Общедоступный Художественный театр, прославивший во всем мире драматургическое творчество Чехова и Горького.
«Мировой капитализм и русское движение 1905 года, — писал В. И. Ленин, — окончательно разбудили Азию».
Начиная с середины 80-х гг. и далее в Индии, Турции, Китае и ряде других стран Востока возникают партии и тайные организации, имеющие целью модернизировать общественный строй своих стран, добиться для них национальной независимости, освободить их от феодально-деспотического гнета местных правителей и от европейских и американских империалистов.
В странах Азии и Африки почти непрерывной чередой вспыхивают стихийные народные восстания против местных и иностранных поработителей («Деканская аграрная война» в Индии, Махдистское движение в Судане, крестьянское восстание 1893—1894 гг. в Корее, восстание «боксеров» в Китае и др.), подавляемые с неимоверной жестокостью. Однако с 1905 г. положение существенно меняется: наступает время больших национально-освободительных революций, преимущественно в пограничных с Россией странах — в Иране (1905—1911), в Турции (младотурецкая революция 1908 г.), в Китае (Синьхайская революция 1911—1913 гг.) и других.
Революции и национально-освободительные движения в странах Востока вызывали многообразные сдвиги и изменения в их культурной жизни, и в частности в литературе. При этом можно было наблюдать некие общие тенденции процесса, универсально присущие всем вовлеченным в данное историческое движение странам и регионам, и вместе с тем специфические различия в смысле форм, темпа и степени продвинутости этого процесса. В то время как, например, в Японии революция Мэйдзи еще в 1868 г. положила начало буржуазному государству и дала толчок ускоренному развитию капитализма, а в Индии в силу противоречивых последствий британского колониального управления интенсивно формировались кадры туземной интеллигенции, вкусившей западное образование, и в 1885 г. возник уже Национальный Конгресс, возглавивший национально-освободительное движение в стране, — в это время в наименее развитых странах Востока, сохранявших остатки государственного суверенитета в форме феодальных королевств, султанатов и т. п. (Лаос, Камбоджа, Непал и др.), процесс модернизации экономики, общественных отношений, культуры, напротив, находился еще в зачаточном состоянии. В направлении и характере изменений, происходивших в литературе, в их ускоренности или замедленности, решающее значение имела неравномерность развития стран, находящихся на разных стадиях распада феодально-патриархального строя и перехода к капитализму.
— начале XX в. Они генерализуются в двух направлениях: демократизация и модернизация. Движение идет от религиозно-догматической литературы к светской, от канонических архаичных форм средневековой литературы придворного и аристократического бытования к современным жанрам и сюжетам. Этот процесс находит характерное преломление в определенных сопутствующих тенденциях. На смену классической поэзии и традиционным старинным видам театра все больше приходят повествовательная и очерковая проза (роман, повесть, эссе) и ориентирующаяся на европейские образцы и современный быт «разговорная» (conversation) драма. Иногда эта эволюция сопровождается демократическими по своей сути изменениями в области литературного языка. Так, в китайской прозе старинный книжный язык вэньян постепенно уступает место живому разговорному языку байхуа; в Нидерландской Ост-Индии архаические по своему строю яванский и сунданский языки все более отходят на задний план, и в повествовательной прозе укрепляет свои позиции близкий к разговорному «низкий малайский» язык.
естественным и неизбежным историческим опозданием) эпоху усвоения идейного богатства европейского Просвещения. На конкретной местной почве просветительские идеи наполнялись антифеодальным и антиколониальным содержанием. При этом сказывалась неравномерность исторического развития: в одних странах только зарождалась просветительская идеология, в других продолжался и углублялся процесс, начавшийся еще в предыдущие десятилетия, а для Японии, например, это был в основном уже пройденный этап.
Параллельно политическому «пробуждению Азии» и сопутствующим ему сдвигам в сфере социальных идей на рубеже веков ускоряется процесс вхождения Востока в мировое духовное и культурное пространство. Общественная деятельность и интеллектуальное творчество многих выдающихся людей Азии (в частности Сунь Ятсена, Мохандаса Ганди, Рабиндраната Тагора, Лу Синя, Мэй Ланьфана и др.) находят широкий резонанс в западном мире.
В свою очередь в области творческих интересов многих писателей и художников Западной Европы — а также и России — все большее место начинают занимать идеи, традиции, религиозные и нравственные учения, образы и ландшафты древнего и современного Востока. Достаточно вспомнить имена Джозефа Конрада, Редьярда Киплинга, Германа Гессе, Пьера Лоти, Бернгарда Келлермана, Поля Гогена и наших соотечественников Константина Бальмонта, Николая Гумилева, живописцев Павла Кузнецова, Николая Рериха, ученых-востоковедов Сергея Ольденбурга, Игнатия Крачковского и др. Все это — явственные признаки ускоряющегося процесса конвергенции в мировом литературном и художественном развитии.
и социальной модернизации (Япония, Индия, позднее Турция). Здесь складываются исторические предпосылки для формирования художественных течений и методов — романтизма и реализма, еще раньше в силу сходных предпосылок возникших и определявших в течение всего XIX в. литературный облик Европы и Америки. Их возникновение в странах Востока вызвано известным типологическим сходством исторических условий и вместе с тем значительным усилением контактных связей литератур Запада и Востока.
В это время наступает конец многовековой «закрытости» культурной жизни Востока. Художественный опыт европейских литератур, в том числе не только их вчерашний день, но и самое современное и даже злободневное в них, активно воспринимается и творчески осваивается.
́ влияние французской литературы, в частности поэзии символистов. В странах дальневосточного региона, в Китае, Японии, широко переводятся и издаются Тургенев, Достоевский, Л. Толстой, Чехов, Гаршин, Андреев, Горький и с исключительной силой сказывается воздействие социально-гуманистических идей русской литературы.
В то же время в литературах Востока появляются писатели, творчество которых имеет международный резонанс, становится идейно-художественным достоянием всего человечества — Рабиндранат Тагор, Симадзаки Тосон, Лу Синь, Тевфик Фикрет... В литературах Востока происходит явственное движение, ведущее к воссозданию единства мирового литературного процесса.
—XX вв. был началом переломной эпохи, длительной эпохи конфронтации и конвергенции идей и общественных сил. Великие художники этого времени интуитивно чувствовали его переломный характер, приближение исторических перемен, хотя и не всегда могли точно определить их социальное содержание. В эти десятилетия создаются произведения большого эпического размаха, тема которых — изжитость, обреченность и смерть старого мира: романы Т. Манна, Г. Манна, А. Франса, Р. Роллана, Дж. Голсуорси...
Но приговор миру уходящему, безрадостное подведение итогов нередко сопровождались — пусть довольно смутным — предощущением «неслыханных перемен». Все чаще на рубеже веков писатели «прикладывали ухо к земле», стремясь проникнуть в подспудный ход времени.
Их ожидания и провидческие сны обычно выливались не в объективированные формы повествовательной прозы, а в русло лирического высказывания. 900-е и 10-е годы нашего столетия были годами особого подъема поэзии, пророческой по своей устремленности, проникнутой предчувствием близящегося конца и нового начала.
«Ямбах» и «Возмездии» А. Блока, в поэтической антологии немецкого экспрессионизма «Сумерки человечества» (стихи Г. Гейма, И. Р. Бехера, Г. Тракля, Я. Ван-Годдиса и др.), в «Каллиграммах» Г. Аполлинера, в «Конго» Н. В. Линдсея, в «Стихах о Чикаго» К. Сэндберга...
— это вера в мессианскую роль своей родной страны, несущей раскрепощение всему человечеству, для других — это приход счастливой эры всеобщего стихийного братания вчерашних смертельных врагов. Для одних — это торжество популистской фермерской демократии, для других — братство и солидарность индустриальных рабочих мира. Но есть некая общая характерная тенденция: в рассматриваемую эпоху, и не только в поэзии — в мировой литературе в целом — наблюдается значительное усиление позитивного элемента.
Уже и критический реализм XIX в. был не только «критическим». Ни Бальзак, ни Диккенс, ни Фонтане, ни Достоевский никак не сводились к одной лишь критике. Еще важнее это подчеркнуть в отношении первых десятилетий XX столетия.
Почти все самые крупные писатели этого времени (за двумя, возможно, исключениями: К. Гамсун и Р. Киплинг) — в предыдущем веке это было необязательно так — придерживались прогрессивных, демократических в широком смысле этого слова общественно-политических убеждений и пропагандировали их в своей творческой и гражданской деятельности. При всем их беспощадном критицизме в художественных и публицистических произведениях А. Франса, Р. Роллана, Г. Манна, Э. Верхарна, Э. Ади, В. Короленко, И. Франко и других все большее значение приобретает утверждение положительных ценностей, идеала, героического начала.