Э. Золя о своем романе
«"Западня" — это картина жизни определенной части рабочего класса, и в первую очередь литературный опыт — попытка воссоздать язык парижских предместий. Поэтому тщательно отработанный и необычный стиль книги надо расценивать как филологический этюд и ничего больше.
С другой стороны, "Западня" сейчас только еще печатается — я хочу сказать, что никто не может судить о степени ее морального воздействия. Я утверждаю, что книга послужит страшным уроком, и что никогда еще роман не был продиктован более честными намерениями». (Из письма А. Мило, октябрь 1876 г.; перевод С. Рошаль.)
«<...> Что же до изображения определенной части рабочего класса в моем романе, то оно таково, как я хотел, — я не сгущал и не смягчал краски. Я рассказываю о том, что вижу, просто рисую факты и предоставляю моралистам право извлекать из них урок. Я обнажил язвы, разъедающие высшие классы, и, уж конечно, не стану скрывать язвы на теле народа. Моя книга не является тенденциозным и пропагандистским произведением: она служит правде.
«Западни», я сформулировал бы его примерно в таких выражениях: просвещайте рабочих, чтобы улучшить их нравы, избавьте их от нужды, в которой они живут, устраните скученность и тесноту в предместьях, где воздух так тяжел и отравлен, а главное, боритесь с пьянством, которое губит народ, убивая его разум и тело. Мой роман прост, он рассказывает о вырождении рабочей семьи, испорченной средой, идущей ко дну; муж пьет, жена теряет мужество, их ожидают позор и смерть. Я не сочинитель идиллий, я верю, что разить зло насмерть можно только каленым железом. <...>» (Из письма А. Милло, сентябрь 1876 г.; перевод С. Рошаль.)
«<...> Итак, я утверждаю, что сделал полезное дело, анализируя в "Западне" определенную часть народа. Я показал вырождение рабочей семьи, отца и мать, пошедших по дурному пути, дочь, развращенную плохим примером, пагубным влиянием воспитания и среды. Я сделал что мог: обнажил язвы, ярко осветил страдания и пороки, — их можно излечить. Политики-идеалисты уподобляются врачу, который прячет под цветами агонию своих клиентов. Я предпочел выставить эту агонию напоказ. Смотрите, вот как люди живут и вот как они умирают. Я только регистратор, сие звание запрещает мне делать выводы. А размышлять искать лекарства — это уж забота моралистов и законодателей.
Если кому-нибудь нужно, чтобы я непременно сделал вывод, я б: сказал, что суть «Западни» может быть кратко выражена следующим; словами: закройте кабаки, откройте школы. Пьянство губит народ. <...>Республиканцам-идеалистам, обвиняющим меня в том, что я оскорбил народ, отвечаю: напротив, я думаю, что сделал благое дело. Я сказал правду, я представил достоверные данные о нужде и о неизбежном упадке рабочего класса, я пришел на помощь политикам-натуралистам; которые понимают, что, служа людям, необходимо раньше их изучит Без системы, без анализа, без правды в наше время невозможны ни политика, ни литература.
"Западня" — это клоака, г, копошатся лишь испорченные, опасные существа. Я решительно отрицаю это. Людей смущает непривычная правдивая форма, и они не в состоянии признать искусство, которое не лжет; отсюда отвращение читателе к подробностям, которые их, однако, не отталкивают в повседневно жизни. Я изображаю в своих книгах подлинную жизнь, надо принимать ее как она есть. В жизни герцогов, как и в жизни кровельщиков, ест стороны, которые могут оскорбить, но я счел нужным воспроизвести их из уважения к истине. <...>» (Из письма редактору газеты «Бьен пюблик» Ж. К. Гюисмансу, 24 февраля 1877 г.; перевод К. Долинина и А. Кос.)