Критика об Э. Золя
«<...> Теперь, когда творчество Золя встает перед нами во всей своей величественности, мы можем проникнуть в его сущность. Творчество Золя дышит добротой. Золя был добр. Как все великие люди, он сочетал в себе величие и простоту. Он был глубоко нравственный человек. Когда он рисовал порок, его кистью водили суровость и целомудрие. Он нападал на общественное зло всюду, где бы он его ни находил. Вот куда была направлена его ненависть. В свои последние романы он вложил всю свою страстную любовь к человечеству. <...> Этот убежденный реалист был в глубине души пламенным идеалистом. По тому размаху, какого достигло его творчество, Золя можно сравнить только с Толстым.
Прежде чем вспомнить о начатой им борьбе за справедливость и за истину, могу ли я умолчать о тех людях, которые делали все для того, чтобы погубить невинного человека, и, чувствуя, что час его спасения будет часом их гибели, с решимостью отчаяния начали травить его? Могу ли я не разоблачить их, если я хочу показать вам беззащитного и безоружного Золя, возвышающегося над их толпой? Могу ли я умолчать об их коварстве? Это значило бы умолчать о его героической прямоте. 3oля не только выявил судебную ошибку, он разоблачил заговор всех сторонников насилия и угнетения, сплотившихся во имя того, чтобы убить Франции социальную справедливость, республиканскую идею и свободную мысль. Его смелая речь пробудила Францию. Благотворные последствия его выступления неисчислимы. Они раскрываются перед вами теперь во всем своем величии и во всей своей мощи. В мире есть только одна страна, где могли произойти все эти великие события. Велик гений нашей родины! Прекрасна душа Франции, которая в минувшие века разъяснила Европе и всему миру, что такое право! Франция — это страна коронованного разума и благих идей, страна праведных судей и гуманных философов, родина Тюрго, Монтескье, Вольтера и Мальзерба. Золя оказал важную услугу отечеству, не утратив веры в его правосудие.
и злоба, слава его достигает беспредельной вышины. <...>» (Из речи А. Франса на похоронах Э. Золя, 1902; перевод Н. Любимова.)
«Значение Золя равно значению величайших романистов XIX века, с которыми он столь добросовестно соперничал: Бальзака, Гюго, Санд, Достоевского, Толстого, Диккенса. Но особой, присущей только ему чертой, на которую менее всего обратила внимание критика, является сочетание лиризма и мастерства композиции. Золя был великим лириком, которому помогал великий зодчий. Романтизм, присущий сыну инженера, хотя он и отрицал это, сочетался с талантом строителя, добившегося поразительнейших результатов. <...>
<...> Что касается архитектуры его произведений, то это архитектура античного Рима. Из-за слепоты, присущей нашей эпохе, на нее обращается внимание в последнюю очередь. Она превосходна не только в романе "Жерминаль", она ясно вырисовывается во всем наследии: и в "Трех городах", и в "Ругон-Маккарах", где последний том перекликается с первым, где изображенные в романах бурные периоды истории сменяются спокойными периодами, и, наконец, в недостроенном здании "Четырех Евангелий".
Этот редкий сплав, поставленный на службу изумительному темпераменту, поэтическому воображению, великолепному романтизму и архитектуре, сплав, который был плохо подмечен слишком спешившими поколениями читателей, — сводит на нет в плане искусства самую обоснованную критику в его адрес и придает ему законченный облик поэта-зодчего. <...>». (Из книги А. Лану «Здравствуйте, Эмиль Золя», 1954; перевод О. Добровольского и В. Финикова.)
«Вы знаете, что писательский труд Эмиля Золя очень велик — он составляет двадцать томов. Каждый из вас знает какую-либо часть этого труда и представляет себе всю грандиозность его в целом как по количеству привлеченного писателем материала, так и по проделанной им работе.
Он не только создавал художественные произведения, но и утверждал истины. Истина стала душой его творчества. В этом и смысл названия "натурализм", которым, кстати сказать, определил свою работу не сам Золя, но которого он не отрицал, хотя и знал небезызвестный вам привкус этого слова. <...>
на благо разума настолько возвысился внутренне, что искренне верил, будто и другие, будто и окружающий его мир тоже за это время облагородились.
Он верил, что правда и справедливость, покамест он ратовал за них в своих сочинениях, и в самом деле прочнее утвердились на земле. Поэтому он был вдвойне потрясен, вдвойне ожесточен, когда неожиданно столкнулся лицом к лицу с чудовищной несправедливостью и безмерной ложью. Я имею в виду дело Дрейфуса, историю которого я вам сейчас прочту. Здесь Золя выступает вперед, ибо благодаря длительной литературной борьбе за правду он был лучше других подготовлен к тому, чтобы отстоять ее и в жизни, по крайней мере, на этот раз, и очень важно, что, по крайней мере, на сей раз это ему удалось: тем самым он сделал то, чего желал — подал великий пример». (Из статьи Г. Манна «Слово о Золя», 1916; перевод С. Апта.)