Критика о Г. Джеймсе
«..."Дэзи Миллер", открывшая тогдашним читателям новое имя, открыла и ту проблематику, которая станет важнейшей для Джеймса, постоянно размышляющего в своих книгах над сущностью европейского и американского мироощущения, над двумя культурами, двумя формами цивилизации, в непосредственном контакте друг с другом отчетливо выявляющими свои коренные черты. Столкновение свободного чувства с сословными предрассудками и укоренившимися в сознании догмами — этот конфликт, прослеженный в его общественных и национальных первоисточниках, пройдет через все творчество писателя.
Сегодня лишь улыбку вызовут отзывы первых рецензентов "Дези Миллер". Американские критики обвинили автора в недостаточном патриотизме, находя героиню недалекой, развязной, самоуверенной — и только. Европейские — корили писателя за предвзятость к Уинтерборну, типичному представителю культуры Старого Света: рядом с наивной, но чистой сердцем и отважной Дэзи явно проигрывает этот светский сноб, чьи переживания вялы, а ум чрезмерно скептичен. Джеймс оказался меж двух огней, но это была стрельба вхолостую. Своей повестью он меньше всего хотел возвысить американское простодушие, поставив его в пример европейцам с их искушенностью, парализующей лучшие побуждения души. И отнюдь не стремился развенчать столь дорогую американцам "естественность", показав, насколько нелепой, даже пагубной оказывается она в реальной жизни.
"Дэзи Миллер" он выразил мысль, для него исключительно важную: дух и строй жизни на разных континентах слишком не совпадают, создавая трудную ситуацию, если нужно прилаживаться к новой среде, но дело не столько в этих контрастах, сколько во враждебности бытующих норм подлинно человечным отношениям и подлинно духовной гармонии, без которой невозможна полноценная и свободная жизнь. Смерть Дези можно воспринять только как расплату за ее легкомыслие и упрямство, но в этом страшном финале есть нечто символическое — действительность не оставляет места для романтики и поэзии, воплотившихся в героине Джеймса. Уинтерборн приспособлен к житейской прозе гораздо лучше, но незавидна и его участь: женевские салоны и общество дам, "не лишенных большого ума", разумеется, никогда не заменят ему тех нескольких встреч с Дэзи, когда он впервые — и единственный раз — вздохнул полной грудью. У Джеймса "международный эпизод" наполнялся большим социальным и этическим содержанием, и оно намного существеннее, чем конфликты, возникающие из-за различия в нравах и привычках, в понятиях приличия, столь властных над Уинтерборном и ничего не говорящих наивной Дэзи Миллер.
<...> Джеймс был едва ли не первым американским писателем, в чьих произведениях литература начала размышлять о самой себе, своем общественном статусе, назначении и судьбе. Личный опыт обострил внимание Джеймса ко всему суетному и пошлому, что, подобно рыбе-прилипале, уже в его дни было нежеланным спутником искусства. И он глубоко постиг иронию, таящуюся во взаимоотношениях художника с сопровождающим литературу мирком так или иначе причастных к ней людей, и парадоксальность попыток истинного таланта "втиснуться в век", как пытался герой его новеллы "В следующий раз"... <...>
"Письма Асперна".
"Факт прискорбный, — сообщает на первых же страницах рассказчик, — но ради Джеффри Асперна я готов на любую подлость". Речь идет о письмах великого поэта, которые находятся во владении некогда воспетой им "божественной Джулианы", ныне древней старухи, цепко оберегающей свое сокровище. Наследие Асперна принадлежит всему человечеству — вот готовое оправдание "любой подлости", к которой герой при необходимости прибегнет, чтобы овладеть письмами. Потребности искусства в данном случае упраздняют нормы порядочности и морали. Пользуясь этим доверием, можно хитрить и торговаться, разыгрывая галантного кавалера и, ворвавшись к умирающей, ворошить ее пожитки.
— Тины, существа доверчивого и несчастного, как несчастны все самые привлекательные героини Джеймса. Она-то полюбила рассказчика искренне и отказалась от своей робкой мечты о счастье сразу же, как только поняла, что им движет вовсе не страсть, даже не сострадание, а лишь жадность коллекционера, приглушившая все иные чувства.
... Конфликт "Писем Асперна" — это конфликт эстетического и нравственного, и он без всяких оговорок решается в пользу нравственного. В финале повести герою невыносимо "сознавать себя виновником хотя и невольной, но жестокой шутки". Однако в произведениях Джеймса решение конфликта еще не исчерпывает проблематики. И в "Письмах Асперна", дочитанных и перечитанных, все такой же загадочной остается Джулиана и сохраняется та сложнейшая диалектика претворения жизненной реальности в поэтическую правду, законы которой Джеймс упорно стремился разгадать. А память невольно возвращается к сгоревшей в камине пачке полуистлевших листков, на которых, быть может, были начертаны строки великой — и погибшей навсегда — поэзии. <...>» (Из предисловия А. М. Зверева «С двух берегов Атлантики» к книге: Джеймс Г. Повести и рассказы. — Л., 1983.)