Г. Ибсен о драматургии
< Об исторической трагедии>
«Едва ли какой другой из художественных форм поэзии приходится преодолевать столько затруднений, чтобы завоевать признание и любовь публики, как исторической трагедии. Объясняется это очень просто — теми требованиями, которые (с художественной точки зрения) предъявляются исторической трагедии и которые она обязана удовлетворять, чтобы соответствовать своему понятию, но которым она тем не менее удовлетворяет довольно редко.
». (Из статьи «"Лорд Вильям Рассел" на сцене Христианского театра», 1859; перевод А. и П. Ганзен.)
<О национальном театре>
«... Раз мы согласны относительно того, что норвежский народ — с помощью или без помощи датского театра — стремится занять самостоятельную художественную ступень, мы должны быть согласны и относительно того, что временная помощь рано или поздно станет излишнею; но так как такой прогресс народа в положительном смысле может обнаружиться только путем постепенного приближения к намеченной цели, то в смысле отрицательном он должен выражаться соответствующим постепенным отказом от временных чужестранных суррогатов... Иначе, содействовать прогрессу национальной культуры — значит в духе и истине служить великой европейской культуре, тогда как напяливать последнюю на свой народ в виде заграничного праздничного наряда — значит только глушить наши собственные, богатые задатками будущего силы, не подвигая тем общую культуру ни на шаг вперед к желанной победе. Лишь когда национальные и культурные стремления направлены рука об руку к общей цели, тогда лишь знаменосцы народа — в искусстве вообще, и в литературе в частности — на верном пути. <...>» (Из статьи «Еще о театральном вопросе», 1858; перевод А. и П. Ганзен.)
< О художественной критике>
«Везде, где существует стремление к художественному творчеству, должна также существовать художественная критика, задача которой — сопоставить законы искусства с произведениями, на которые она обращает внимание. Это — естественный и общепризнанный взгляд. Предоставленное самому себе, художественное творчество или весьма медленно будет подвигаться в том направлении, которое подсказывается ему природным путем, или подвергнется опасности сбиться наложные пути, которые рано или поздно должны привести к отрицанию самого искусства. Вот почему необходима критика. В нее в качестве обязательного условия входит то, что недостает художественному творчеству самому по себе, — сознательное понимание основных принципов самого творчества. Недостаточно однако, чтобы критик уяснил себе отвлеченные художественные понятия, — он должен также вполне ясно понимать особые требования того рода искусства, о котором берется судить». (Из статьи «Кое-что по поводу театральных заметок П. Е. Стуба», 1857; перевод А. и П. Ганзен.)
«"Бранд" — всецело произведение поэтическое и ничего больше. Насколько оно оказалось в состоянии "разрушить или создать что-либо", меня совсем не касается. Явилось оно в свое время результатом кое-чего пережитого, но не прожитого; мне было необходимо путем поэтического воспроизведения освободиться от того, с чем я в глубине души уже покончил. <...>» (Из письма Л. Петерсен, 1870; перевод А. и П. Ганзен.)
«... То, что Бранд — священник, в сущности, не важно; заповедь "всё или ничего" сохраняет свое значение во всех областях — и в любви, и в искусстве и т. п. Бранд — я сам в лучшие минуты моей жизни, это так же верно, как то, что я путем самоанатомирования нашел многие черты Пера Гюнта и Стенсгора». (Из письма П. Хансену, 1870; перевод А. и П. Ганзен.)
<О «Пере Гюнте»>
«Не вижу для себя возможности сообщить Вам более подробно о тех условиях и обстоятельствах, в силу которых возникла поэма "Пер Гюнт". Для того, чтобы сообщить такие данные во вполне понятной форме, мне пришлось бы написать целую книгу, а для того еще не пришло время. Все, что я написал, находится в теснейшей связи с тем, что я пережил, — хотя бы это и не было мною прожито; каждое новое произведение имело для меня лично ту цель, что служило моему духовному освобождению и просветлению: нельзя ведь считать себя свободным от всякой солидарности с обществом, к которому принадлежишь, и от всякой ответственности за то, что в нем происходит. <...>» (Из письма Л. Пассарге, 1880; перевод А. и П. Ганзен.)
< О языке драм>
«Я придаю большое значение тому, чтобы язык в переводе был, насколько это возможно, приближен к обычному, повседневному, обиходному языку и соответствовал ему; всех оборотов и выражений, которые бытуют только в книге, следует тщательнейшим образом избегать в драматических произведениях, особенно в таких пьесах, как мои, которые стремятся вызвать у читателя или зрителя впечатление, что он, читая или присутствуя на представлении, видит кусок действительности». (Из письма Р. Б. Андерсону, 1882; перевод В. Г. Адмони.)
«Язык должен звучать естественно, и манера выражения должна характеризовать каждое действующее лицо в пьесе: ведь люди никогда не говорят одинаково. В этом отношении много можно поправить на репетициях; во время репетиции ясно слышно, где диалог звучит неестественно и принужденно, и эти места следует изменять и переделывать до тех пор, пока не будет достигнута полная достоверность реплик и их соответствие речевым формам действительности. Воздействие пьесы во многом зависит от того, что зрителям кажется, будто они слышат и видят нечто такое, что совершается в действительной жизни». (Из письма А. Линдбергу, 1883; перевод В. Г. Адмони.)
<О пьесе «Доктор Стокман» («Враг народа»)>
«... Последнее время доставило мне богатый материал опыта, сведений. Разумеется, я был готов к тому, что моя новая драма вызовет вопли в лагере застоя, и вопли эти тревожат меня не более чем лай цепных собак. Но меня заставила призадуматься трусливость, которую я заметил в так называемом либеральном лагере. Я сам отвечаю за то, что пишу, — я и более никто. Я никоим образом не могу скомпрометировать какую-либо партию, так как я не принадлежу ни к какой. Я хочу оставаться одиноким застрельщиком и действовать на свой страх.
— борцы за свободу! Да разве только в политической области дозволено бороться у нас за свободу? Не требуется ли, прежде всего, освободить умы и души? Такие рабские души, как мы, не могут даже воспользоваться теми свободами, которые уже предоставлены нам. Норвегия — свободная страна, населенная несвободными людьми». (Из письма Улафу Скавлану, 1882; перевод А. и П. Ганзен.)
«Что касается "Врага народа"... я остаюсь при своем мнении, что передовой борец за идеи никогда не может собрать вокруг себя большинства... Может быть, лет через десять большинство и дойдет до того пункта, на котором стоял доктор Стокман во время народного собрания. Но он-то в эти десять лет не будет стоять на одном месте; он опять на десять лет опередит большинство; большинству, массе, толпе никогда его не догнать, и ему никогда не собрать вокруг себя большинства. Я, по крайней мере, на себе испытываю такое непрерывное движение вперед. Там, где я стоял, когда писал свои книги, теперь стоит уже довольно сплоченная толпа, но сам я ушел дальше, ушел — надеюсь — далеко вперед...» (Из письма Г. Брандесу, 1883; перевод А. и П. Ганзен.)