Приглашаем посетить сайт

Елизарова М.Е. и Михальская Н.П.: История зарубежной литературы конца 19 - начала 20 в. Курс лекций
Генрих Манн (1871-1950)

ГЕНРИХ МАНН (1871-1950)

Значительно место Генриха Манна среди немногих выдающихся немецких писателей-реалистов, составивших славу Германии первой половины нашего столетия. Великолепное знание эпохи, умение постичь сокровенный смысл событий истории родной страны, прогрессивные убеждения — все это наряду с художественным дарованием редкого масштаба выдвигает фигуру Генриха Манна на аванпост европейской культуры.

Романист и драматург, публицист и литературный критик. он прошел в поисках истины нелегкий и сложный путь, начав с абстрактного гуманизма и юношеского увлечения символизмом и придя в наиболее зрелых своих произведениях к реализму, одухотворенному идеями подлинного народовластия, к убеждению В необходимости социалистического переустройства мира.

Генрих Манн родился в состоятельной бюргерской семье в Любеке. Живой иллюстрацией к годам детства и юности писателя могут служить страницы «Будденброков», — романа, созданного младшим братом Генриха — Томасом Манном. Эта среда и дала начинающему писателю материал для его первого — впрочем, не напечатанного тогда — романа «В одной семье» (1892) и сборника новелл, вышедшего в 1898 г. Произведения эти оказались еще очень несовершенными, и впоследствии сам Генрих Манн приурочивал начало творческой деятельности к появлению своего первого крупного сатирического романа «Земля обетованная» (1900).

«Земля обетованная»

Это крупномасштабное произведение, трактующее вопросы политики, общественной жизни, человеческих идеалов и личного счастья. Постановка и разрешение всех этих проблем тесно связаны с образом Андреаса Цумзе, чьи перипетии на берегах молочных рек капиталистической наживы стали сюжетной основой романа.

Двадцатитрехлетний юноша, сын крестьянина-виноградаря, приезжает из провинциального городка в Берлин, чтобы пробить себе дорогу в литературу. Интересная внешность и манеры скромника раскрывают Андреасу любвеобильные объятия Адельгейды Туркхеймер, зрелой дамы, супруги банкира и биржевого дельца — некоронованного владыки «земли обетованной».

Протекция Туркхеймеров доставляет молодому человеку завидное положение: светские связи, возможность жить на широкую ногу, славу выдающегося поэта и драматурга — дутую, разумеется. Но самовлюбленная посредственность, возомнившая себя независимым гением, забывшись, обманывает хозяев-нанимателей: изменяет Адельгейде с пассией ее супруга — «девчонкой Мацке». Разоблачение кладет конец всем его жизненным успехам, и низвергнутый с небес берлинского Олимпа Андреас обретает тихую гавань: место редактора в «Берлинском ночном курьере» и семейные радости с нелюбимой, презираемой женой Агнессой Мацке, навязанной «благодетелями» Туркхеймерами.

Путешествие Андреаса Цумзе в мир его грез и мечтаний писатель использует, чтобы выставить перед читательским судом целый карнавал уродливых масок хозяев блаженной страны их прихлебателей.

Средоточие мира кисельных берегов — Джемс-Луи Туркхеймер. Он диктует свою волю дельцам и промышленникам, делает погоду на бирже, у него на содержании искусство и пресса, он источник всех милостей и высший судия. Основа его непререкаемой власти и влияния — деньги, которым поклоняется в свою очередь сам банкир.

У Туркхеймера жестокая хватка хищника, вскормленного капиталистическими джунглями, ему неведомо сожаление и незнакомо сочувствие. Со спокойной совестью прикарманивает он годовой бюджет небольшой республики, консулом которой является. Распуская ложные слухи, дезинформируя читателей купленных им газет, Туркхеймер организует биржевую панику, обманным путем скупает акции рудника «Золотые трясины», доводит до самоубийства конкурента и разоряет мелких пайщиков. Вся операция лицемерно объясняется им необходимостью «внести оздоровление».

Деньги — единственная святыня банкира. Они определяют не только характер его общественной деятельности, но и отношение к жене, дочери, друзьям дома. Сквозь пальцы, даже поощрительно смотрит он на любовные связи стареющей супруги; но когда избранник Адельгейды Ратибор, пользуясь интимной близостью с ней, выведывает кое-какие секреты покладистого супруга и начинает мешать ему на бирже, Туркхеймер не гнушается дать сопернику отступного, «выкупить» супругу и устранить не в меру активного друга дома.

Люди искусства, сталкиваясь с банкиром, часто оказываются не в состоянии отстоять свою самостоятельность. Туркхеймер стремится развратить и поработить их. Так, он опутывает долговыми обязательствами архитектора Кокотта, принуждая его даром отдавать свой труд и талант, он «покупает» в монопольное владение даровитого скульптора Мертенса, заставляет его целиком отдаться удовлетворению похотливых вкусов туркхеймеровской клики.

Однако хищничество Туркхеймера, его финансовая мощь, умение изворотливо и гибко применяться к «духу времени» еще не создают, по Генриху Манну, цельного, монолитного образа. Духовное оскудение мира, породившего финансиста, заразило и его самого, наградило злыми, нелепыми, пародийными чертами. Туркхеймер не в состоянии жить над миром, созданным в значительной степени его же усилиями. Презирая людей и умело эксплуатируя их, он в то же время мечтает о широком признании своих «деловых способностей», он до болезненности мелочно тщеславен.

Заветная мечта банкира — орден. Ради этого отличия он без раздумий согласен на брак дочери с Гохшеттеном, отпрыском оскудевшей и выродившейся аристократической семьи, но зато влиятельным чиновником.

Создавая сатирический образ Туркхеймера, писатель избегает пафоса в обличительных картинах, посвященных ему. Но показывая обыденные дела, заботы, времяпрепровождение финансиста, он самим характером поступков и рассуждений Туркхеймера выявляет человеконенавистническую сущность всех его деяний и помыслов, их дикость, эгоизм и_варварство, с точки зрения человека здоровой психики.

«Земля обетованная» — это общественный организм, поэтому автор редко углубляется в личную жизнь героев, предпочитая изображать картины их совместного бытия. Цепь событий с течением времени перерастает в обобщение всего, что случилось прежде, превращается в ярмарку характеров, как бы нанизанных на факты, волнующие всех их обладателей.

Почти у каждого обитателя привилегированной земли есть, по выражению Андреаса, «своя блажь», своя причуда, претензия на своеобразие, и порой может показаться, что у них есть даже какие-то политические убеждения, цели, но в конце концов оказывается, что зто только подданные «земли обетованной». Буржуазные сионисты и сторонники бюргерского абсолютизма, поклонники конституционной монархии и служители «свободного» искусства — все они согласны с банкиром Ратибором относительно того, что «форма правления — дело второстепенное. Во всяком случае вся эта музыка еще продержится».

Скудоумие, ненормальность этих людейг бессмысленность и паразитическое ожирение их бытия_Генрих Манн определяет общественным положением своих героев. Пустопорожний поток речей на журфиксах у Адельгейды, порнографическое эстетство, неповоротливые потуги на светскость, мелочные заботы о моде, сплетни, взаимное подсиживание и угодничество перед Туркхеймером — вот круг интересов всех этих уродливых подобий человека.

Пародийный характер взаимоотношений и интересов особенно явствен в свете серьезного, порой почти трагического восприятия их жизни главным героем романа Андреасом Цумзе. В истории его возвышения и падения Генриху Манну одинаково важно было показать и верхушку финансового бюргерства — заправил, общественной жизни со свитой, и один из типов «героя» современности. И в дальнейшем романист будет нередко ставить в центре повествования личность, вступающую в жизнь, и каждый раз сюжетные герои будут освещены своеобразном отношением автора, но, пожалуй, никто из этих персонажей не подается Генрихом Манном в таком презрительно-ироническом плане, как Андреас Цумзе.

Он даже отдаленно не напоминает тех молодых, энергичных выходцев из третьего сословия, что пробивали себе дорогу к преуспеянию, стиснув зубы, расталкивая и давя соперников на узенькой тропинке успеха, как это было несколько десятилетий назад с героями Бальзака и Стендаля. У него нет ни воли, ни сильных страстей. В поступках ему приходится полагаться на свое единственное сильное качество: беспредельную до неосознанности беспринципность. Это ленивая и завистливая натура, у которой честолюбие выродилось в самовлюбленность — без уверенности, без программы, без цели.

— не глубокая и сердечная, а поверхностная, со страхом и оглядкой. Мир видится Андреасу кормушкой, около которой, толкаясь и оттирая друг друга, толпятся прожорливые хищники; и он старается — на первых порах — сделаться полезным, необходимым, приспосабливается к их вкусам и угождает их желаниям. Непритязательность среднемасштабного хитреца, аморфность и податливость характера, а главное — внешние данные, трогательная смазливость физиономии, увенчивают поначалу успехом его усилия.

К схеме движения отрицательного героя по линии возвышение — триумф — падение Генрих Манн еще будет возвращаться в своем творчестве (в частности, в романе «Учитель Унрат»), и каждый раз писатель акцентирует ту мысль, что буржуазное общество абсолютно терпимо относится ко всякой нравственной нечистоте, если только носитель ее лично не стал поперек дороги кому-нибудь из сильных.

Зло издеваясь над столичной буржуазией, захватившей ключевые позиции в экономике, Генрих Манн стоит на платформе апологета буржуазно-демократической революции. Взгляд писателя обращен в прошлое, он еще не в состоянии постичь характер близящейся социальной катастрофы, на краю которой доживает век паразитирующая буржуазия.

«Земля обетованная»—произведение сильного сатирического звучания; язвительность автора, разоблачительное отношение к героям, паутина насмешки, облепившая лица и характеры персонажей, находят свое выражение не только в смысле романа, его основополагающих идеях, но и писательской манере Генриха Манна. Эпическое повествование словно анатомирует события и характеры, нигде не выливаясь в декларативное возмущение. Генрих Манн, заранее взявший читателя себе в союзники, вполне полагается на его здравомыслие и не считает нужным утомлять его прямым обращением и навязчивыми уговорами. Внешнюю невозмутимость автор сохраняет даже в таких «патетических» сценах, как премьера «Места» Клемпера или биржевой крах «Золотых трясин».

В подавляющем большинстве персонажи романа эпизодичны, и духовная жизнь их настолько примитивна, что читатель тотчас ориентируется в их законченной однолинейности. Таковы «всепрощающая» фрау Мор, светский хлыщ Пимбуш, расчетливая и скаредная фрейлейн Гохштеттен, пронырливый Кафлиш, скудоумный, но настырный вымогатель критик Абель и другие.

Имея дело с манекенами, писатель очень мало места отводит их размышлениям, выявляя существо характеров в поступках, словах и жестах. Лишенные внутренней жизни, персонажи,бесспорно, многое теряют в своей реалистичности, хотя и обретают при этом значение резко символическое. Стержнем авторской насмешки становится ситуация, сталкивающая сатирические характеры-символы.

Все же статичность характера, подмена изображения глубинных жизненных процессов показом ряда преходящих состояний ослабляет силу художественного обличения «обетованной земли»; лучшим из семейства сатирических романов писателя свойственна большая подвижность персонажей, изображение жизни в развитии ее закономерностей.

«БОГИНИ»

В своей трилогии «Богини, или три романа герцогини Асси» (1902—1903) Генрих Манн сделал попытку создать образ гармонического человека — «свободной, счастливой и наслаждающейся личности».

В этот период сильный и достойный человек еще мыслится писателем как индивидуальность, вознесенная над жизнью, не зависящая от нее и творящая свою судьбу по личному желанию. И тоска по герою, презрительно давящему действительность, и тени «земли обетованной», преследующие автора, заставили Генриха Манна обратиться к миру вымышленному, персонажам исключительным. Это была попытка облечь свое неприятие действительности в гимн идеальному человеку, свободному от оков бессильного и злобного существования.

Любопытно, что в книге, задуманной как апофеоз радости бытия, никто из героев не вызывает симпатий (об Асси речь особо), в лучшем случае — только сожаление. Оказывается, что в мире роскошной природы, под ясным небом Италии, в тихой прелести приморских рощ или в залах венецианских дворцов европейские аристократы, подобно берлинскому свету, лгут, лицемерят, барышничают, прелюбодействуют, профанируют искусство, совершают преступления и гибнут от своих пороков и творческого бесплодия.

Но жанровое своеобразие трилогии в том и состоит, что бытовые и жизненные ситуации, реальные характеры, обычное и понятное переплетены с необыкновенными, изобретенными щедрой фантазией положениями и событиями, поэтизированными героями былого и настоящего, выдумкой за гранью реального. Все это порой чрезвычайно затрудняет уяснение авторской позиции, затуманивает основные характеры книги. В импрессионистической избьггочности красок, отрешенности героини, изображенной с блистательной красивостью, нельзя не увидеть явственного воздействия модернизма.

Однако попытка Генриха Манна создать героиню, достойную восхищения, обернулась неудачей, и многие места трилогии свидетельствуют, что это не осталось тайной для автора. Авантюрные и фантастические элементы сюжета разрабатывались Генрихом Манном главным образом как фон, как пьедестал божественной герцогини Асси. Это объяснялось желанием оживить, облагородить, украсить действительность сегодняшнего дня, вернее ту ее часть, которая стала ареной жизни герцогини.

Наследница рода завоевателей-норманков, пришедших в Италию с далекого Севера, Виоланта Асси с детства живет окруженная необычными людьми, в атмосфере воспоминаний о сильных страстях и разбойничьих подвигах своих предков. От их поступков, расцвеченных временем, от их судеб, так отличных от большинства существований, веет на герцогиню сверхчеловеческой мощью и жестокой красотой ничем не сдерживаемой непосредственности чувства. И сама она вначале с беззаботным эгоизмом молодости, а затем сознательно и неуклонно стремится пройти сквозь жизнь прекрасной, сильной, наслаждающейся красотой, равнодушной к мелким человеческим страстям, заботам и тревогам обыкновенных людей.

Вехи пути Асси — служение трем разным богиням, три роли, добровольно, из прихоти или по внутреннему побуждению, принятые ею на себя. Сперва Асси, высокородная аристократка, развлекаясь, ввязывается в борьбу за освобождение народа своего крохотного государства, вступает в распрю с королевским двором, рискует своим состоянием, влекомая чувственным интересом к тем суровым, молчаливым и загадочным существам, которые пасут скот, возделывают землю, тралят сетями море («Диана»).

Она не понимает народа, ей безразличны его заботы и нет дела до социального смысла затеянной ею революции. Только бы волнение, только бы ощущение опасности, преклонение окружающих, блестящая карнавальная игра.

Вместе с тем Асси не лицемерит, как большинство ее помощников, ведь она так убеждена в своем праве на любую забаву, любой каприз.

Во второй части трилогии («Минерва») Асси посвящает себя искусству в качестве его модели, меценатки и вдохновительницы. В темпераментном самосожжении ищет Асси искры божественной красоты; ей, этой красоте, поклоняется она в вечных, непреходящих, феерических взлетах искусства. Генрих Манн хочет любоваться цельностью героини, ее неиссякаемой способностью чувствовать прекрасное и служить источником его появления, но корректирующая действительность оказывается сильнее и в мир вечной гармонии врываются вполне земные страсти, побуждения, надежды, отзвуки борьбы людей, их часто недостойных интересов и стремлений.

им свои чувства. И только Асси до времени жаждет наслаждения искусством в фантастическом стремлении к гармонии и полноте существования.

Искусство совершенно отвращает ее от людей, оно не одухотворяет жизни, а создает особый, недоступный для других мир. Чувственное слияние с искусством, утонченная грациозность восприятий еще усиливают самообожание, самовлюбленность Асси, ее презрительное равнодушие к людям.

Служение искусству завершается у Виоланты Асси периодом созерцательного транса, отрешенной мечтательности, смысл грез которой остается неведомым читателю. Но следствием их явилось разочарование и новое обращение героини, отдавшейся вакханалии чувств, служению любви («Венера»), что и приводит ее в конце концов к гибели.

Чувства, которым отдается Асси, всепожирающи, дики своей страстностью, неудовлетворимы. Но в мире, который устраивает Асси для себя и своей чудовищной свиты, любовь не дает счастья, ибо там нет любви чистой, растворяющей горе и укрепляющей дух, льющей бесконечную радость в сердца влюбленных. Это мучительное чувство, сладострастно связанное с самоуничижением, или непобедимое влечение к тем, кого презираешь и опасаешься. Череда любовников герцогини способна лишь ненадолго увлечь ее, зато разнузданная страстность Асси крушит все вокруг нее, топчет идеалы и насмехается над расчетом; и никогда эта страстность не одухотворена ничем, кроме безудержной жажды наслаждений.

желаний, самоубийственный угар ничем не сдерживаемых вожделений.

Собственно этим и завершается эволюция характера Асси: бунт личности, ее стремление к красоте в сочетании с предельным индивидуализмом приводят к эгоистической жестокости, неудержимой жажде наслаждений и, наконец, «языческой гибели», венчающей смерть и падение многих. И автор уже с меньшей уверенностью утверждает как идеал это самосожжение, несущее катастрофу.

Герцогиню окружает очень пестрый народ: люди искусства, «народный трибун» Павиц, финансист Рушук, авантюрист, игрок и сутенер дон Саверио, журналистка Бла, аристократы, дельцы, священники. Она сталкивается с государственными деятелями, людьми света, дипломатами, но почти никто не вызывает у нее чувства человеческой приязни. Впрочем, Генрих Манн описывает большинство действующих лиц трилогии иронически-насмешливо: это реальные люди и писателю незачем их приукрашивать.

Особенную неприязнь писателя вызывают светские люди: лицемерные развратники, содержатели притопов, мошенники и спекулянты от искусства, торговцы убеждениями - бессильные, растленные люди, накипь человечества.

Вообще надо заметить, что суровое осуждение Генрихом Манном деградирующего искусства, сатирическое изображение общественных деятелей на службе у собственного кармана, церковников, финансовых воротил составляет самую сильную сторону романа. В подобных сценах Генрих Манн как бы забывает о своем «апофеозе индивидуализма» и предстает перед нами едким и бескомпромиссным обличителем.

качества масс, как наивность, легковерие, неумение бороться за свои интересы. Народ легко возбуждается несправедливостью, но быстро остывает. Его понятия о жизни, нравственности просты и примитивны, он и всепрощающ и непримирим в одно и то же время. Переходы в его настроениях случайны и малообоснованны, легко, не задумываясь, народ оставляет возмущение для радости, без видимых причин переходит от восстания к празднику.

Язык трилогии выдержан в ярких, многокрасочных тонах. Описания старинных богатых дворцов, монументальных и изящных произведений искусства перемежаются авторской увлеченностью чарующей природой юга — блеском итальянского солнца, теплотой адриатических волн. Часто язык, как и чувства героев, усложнен, отличается утонченным изяществом и необычайной образностью. Но там, где Генрих Манн иронизирует или издевается, его словарь приземлен, злые и насмешливые сравнения рождены сопоставлением понятий бытовых и даже вульгарных, внешне, казалось бы, никак не идущих к окружению Асси.

Несмотря на снисходительное в целом отношение романиста к ницшеанским устремлениям героини, опыт «Богинь» показывает, что независимо от темы, к которой обращался писатель, он всегда оставался обличителем буржуазного строя, критиком, за иронической улыбкой которого легко угадывается мечта о лучшем, рациональном устройстве человеческого общества, составившемся из прекрасных, свободных и счастливых людей.

«Учитель Унрат»

Откровенно наглая самоуверенность вильгельмовской монархии, открытое провозглашение принципов человеконенавистничества, узаконенное преклонение перед «прусскими традициями» -все это позволило Генриху Манну видеть в жизни и обозначить в литературе тип нарождающегося фашиста. Осужденный писателем с позиций демократического гуманизма, он был изображен в романе «Учитель Унрат» (1905).

Германии и беспощадная сатира на протестантство — государственную религию страны.

На примере учительской практики гимназического профессора Pата, по прозвищу Унрат1, Генрих Манн показывает нескончаемую школьную войну: преподаватели духовно истязают своих подопечных, а те платят им ненавистью и ответными гадостями.

Годы учения не могут пройти безболезненно, в результате общих условий жизни и в значительной степени вследствие школьного воспитания из стен гимназии выходят нравственно искалеченные люди: трусливые Ангсты, тупоголовые Эрцумы, хитрые и бесхребетные Кизеляки. В романе «Учитель Унрат» продолжается история деградации буржуазного молодого человека, вступающего в жизнь в годы империализма, в период предельного духовного обнищания буржуазии.

Наибольшей сложностью и своеобразием отличается среди гимназистов Ломан. Как и его приятели Эрцум и Кизеляк, он тоже враг Унрата, но это враг умный, обладающий известной индивидуальностью, исказить и стереть которую до конца не сумела даже практика немецкой школы. Сходство взглядов Ломана с авторским отношением к некоторым явлениям действительности свидетельствует, разумеется, не о каких-либо особенных симпатиях к нему Генриха Манна, но о наблюдательности неглупого героя.

жажду духовных наслаждений, интерес к необычайному, романтическому в жизни. Характерна раздвоенность Ломана, его способность одновременно существовать и в мире своих интимных переживаний, и в обывательском течении жизни города. Все же сентиментальный мечтатель и расчетливый бюргер не могут навсегда ужиться в одной оболочке, последний побеждает; в связи с этим авторское отношение к Ломану эволюционирует от иронической насмешки до сатирического обличения.

В этом характере был мастерски воплощен тип буржуа-коммерсанта, безболезненно расставшегося с иллюзиями юности и естественно перешедшего к деловой хватке и морали обыкновенного предпринимателя. Особое место отведено фрондирующему отношению Ломана к Унрату Борьбе этой нельзя придавать серьезного значения, ибо, как оказывается, врагам в сущности нечего делить. В неприязни Ломана к Унрату и его игрушечной войне с ним отразилось лишь высокомерное пренебрежение хорошо обеспеченного «эстета» к «деревянному шуту на кафедре».

Центральные проблемы книги связаны безусловно с образом Унрата. Дело не просто в истории школьного учителя, пусть и несколько необычной. А она вкратце такова: одинокий гимназический профессор, гроза школяров и недалекий педант, влюбляется в кафешантанную певичку, ведущую весьма рассеянный образ жизни; вынужденный оставить службу, он совместно с новоявленной супругой устраивает у себя нечто вроде фешенебельного притона и в конце концов оказывается под арестом.

Дело в том, что герой событий оказывается человеком отнюдь не ординарного душевного склада и внутренних убеждений.

Перед нами вполне сложившийся характер: одиночество и деспотизм определяют его. Развращенный бесконтрольной властью в единственно доступной ему сфере, одержимый борьбой с непокорными учениками, он переносит свою ненависть с течением времени на целый город, на весь «мятежный класс в пятьдесят тысяч учеников». Нормальная для мира Унрата потребность замедлить движение человека вперед, остановить его умственное развитие перерастает у него в гложущее желание «словить» ученика, «погубить» окончательно его карьеру. То, что начиналось с нелепых тем для сочинений и до одури зазубриваемых цитат, от сухости формализма и бездушного отношения к ученику привело в итоге к человеконенавистничеству. Унрат уже не в состоянии признать, да и понять также, независимые отношения между людьми. Начальник и подчиненный, неограниченный деспот и покорный, трепещущий раб — эта схема стала жизненным законом для Унрата.

«был косвенным виновником постоянных недоразумений в школе«, начальство поощряло его, выдавая за образец подлинного воспитателя. Пороки учителя Рата были у всех на виду, но никто не пытался положить конец его разрушительной работе: ведь он в поте лица трудился во имя изгнания из человеческих отношений товарищества, уважения, взаимопонимания.

«многогранен»: узость и дикостъ его суждений об искусстве, постоянный филистерский страх перед «как бы чего не вышло» бюргерское лицемерие — все становится объектом сатиры Генриха Манна. Так, вскрывается бесноватая озлобленность Унрата в его попытках насильственно уверить людей в красоте и правде фальшивого, проституированного «искусства»: когда публика освистала в кабаке его возлюбленную актрису Фрелих, он «заметался в страстном желании раскроить... череп и искривленными пальцами вложить в него понятие о подлинной красоте».

Искусство и насилие, красота и убийство — без малейшего усилия сближает эти понятия «гуманист» вильгельмовской формации.

Унрат причисляет себя к высшей касте человеческого общества. Гипертрофированная убежденность в собственной значимости, необыкновенно его самомнение — следствие многолетней обработки обывателей идеями о превосходстве немцев над прочим человечеством. Укрепленные временем и практикой школьного деспотизма мысли эти вылились у героя в «упрямое и в своем догматизме почти величественное убеждение в том, что ни одно человеческое существо не имеет ни малейшего значение рядом с ним».

Честолюбие Унрата ненасытно и безгранично, он уже готов пойти на все, «чтобы заставить людей слушать себя и, презирая их, властвовать над ними». Когда же он тиранствовал в подвластной ему стихии, то «в нем кипело желание заглушить всякое еще возможное сопротивление, в корне пресечь все будущие злодеяния. нагнать на всех безгласный трепет и кладбищенскую тишину».

человеку и используемая во_ зло, в сочетании с паническим страхом приводит к человеконенавистничеству. Страх Унрата коренится не в попрании им законов общества, а в сознании ненадежности этих законов. Особенности нравственного кодекса Унрата с его идеей единоличной власти «фюрера», ненавистью к человеку и страхом перед расплатой, изуверским наслаждением муками людей в сущности предваряют аналогичные качества лицемерной «морали» фашизма.

Попутно заметим, что, как это ни парадоксально, в образе Унрата мы имеет своеобразное развитие героя-эгоцентриста «Богинь». Это бесспорно родственные во многом натуры. Но как знаменательно, что спустя два года Генрих Манн, видоизменив общественное положение и темперамент воинствующего индивидуалиста, безоговорочно клеймит его.

Разумеется, сближение этих характеров не означает их адекватности, но важно установить, что с появлением Унрата Генрих Манн никогда более не ищет позитивной стороны в индивидуалистически настроенных героях; бесплодность подобных поисков становится убеждением писателя.

Добропорядочность Унрата оказывается на поверку лицемерной. «Так называемая нравственность, — вещает он, — в большинстве случаев теснейшим образом связана с глупостью. Нравственность выгодна лишь тому, кто, не обладая ею сам, с легкостью подчиняет себе тех, что не могут без нее обойтись. Я даже утверждаю,... что от рабских душ следует строго требовать этой так называемой нравственности». В немногих словах Унрат формулирует целую программу использования моральных факторов для порабощения людей. Завершение карьеры самого Унрата проходит, как известно, под знаком проповеди и практики открытого аморализма.

Политические «убеждения» Унрата также определяются его эгоистической беспринципностью. До времени Унрат верен монархическому строю прусского образца, но следует видеть психологические побуждения и реальные поступки его, отразившие мечтания наиболее реакционной части немецкой буржуазии об окончательной милитаризации страны и господстве над миром. Поскольку Унрат проводил свою идею о «несовершенстве» монархической Германии снизу, постольку он и сделался на время «врагом» существующего строя.

«по внезапному наитию» является на выборы в штаб-квартиру социал-демократов, подается Генрихом Манном с нескрываемым сарказмом: слишком уж очевидна ненадежность новоявленного союзника пролетариата. «Это был порыв; на следующий день он уже раскаивался в нем».

И деспотическая власть и всеразрушающая анархия призваны служить ненависти Унрата к человечеству, но из этого вовсе не следует абстрактность, надклассовость его человеконенавистничества: она рождена классовыми отношениями, в основе ее заложено презрение Унрата к низшим; да и сама идея верховной власти, кровью и духовным насилием подавляющей протест свободомыслия и самостоятельности, не родилась в психопатическом мозгу обезумевшего учителя, но была выпестована основными принципами милитаризованной Германии.

Выгнанный из гимназии, он избирает орудием мести миру свою супругу актрису Фрелих. Торгуя ее благосклонностью, Унрат стремится довести до разорения и позора, физически уничтожить ее поклонников и вообще всех, кто попал в орбиту повального разврата и грязных страстей. Он сознательно создает атмосферу порока, поощряет скотские инстинкты буржуа, разжигает ненависть, Вражду, все старается обесчестить и загрязнить.

Однако общество терпит и поощряет Унрата, потому что он дает возможность издыхающим от скуки бюргерам отбросить сковывающую их личину благопристойности. К тому же игорный «клуб» бывшего педагога становится центром переплетения различных имущественных интересов обывателей.

И все-таки Унрат терпит крушение.

— не карающее вето, наложенное на деятельность, разлагающую общество. Он терпит крах по существу лишь как один из не очень удачливых предпринимателей, недостаточно искушенных в плавании по волнам капиталистической коммерции,— «деловитость», оборотистость и расчетливость отступали в практике Унрата перед его оголтелой ненавистью на второй план, а дела не терпят никакого предпочтения. Таким образом, поражение героя, полагает Генрих Манн, есть случайность и никак не ставит под сомнение принципиальную жизнеспособность Унрата.

Изображая триумфальное шествие героя, Генрих Манн вскрывает аморальность всякого буржуазного общества. Под пером писателя возникает содружество ханжей, развратников, жеманных кокеток, виртуозов-приобретателей, скудоумных блюстителей чистоты плоти — всех задающих тон обществу.

О людях этих автор говорит скупо, но точно и живописно, всегда изображая их в самые острые, определяющие моменты, связывая непосредственно с персонажами критику различных сторон буржуазной действительности.

В романе «Учитель Унрат» писатель продолжает традиции лучшей немецкой сатирической публицистики Генриха Гейне и Людвига Берне. Сатире Генриха Манна свойствен в этом произведении ярко политический характер. Авторская речь, все языковые средства подчинены одной задаче: создать резко отрицательное, саркастическое отношение читателя к описываемым событиям и фактам. Шпрота охвата действительности, злободневность тематики, мастерство психологического анализа, соответственно окрашенного, характеризуют эту работу Генриха Манна как психологический роман-памфлет.

Социально-критический роман «Учитель Унрат» стоит у истоков реалистической литературы Германии XX в., им по существу открывается первая страница в истории прогрессивной немецкой литературы, выступающей против вильгельмовского режима, а затем и «нового порядка» фашистского рейха.

«Маленький город»

В новом романе Генриха Манна «Маленький город» (1910) политические проблемы современности если и не вытесняют, то отодвигают на второй план вопросы искусства, любви, жизненных устремлений отдельной личности. В предисловии к первому изданию книги автор писал: «Оглядываясь назад на созданные мною романы, я вижу ясно, какой дорогой шел. Она вела от апофеоза индивидуализма к преклонению перед демократией. В «Герцогине Асси» я создал храм в честь трех богинь: в честь триединой свободной, прекрасной и наслаждающейся личности. «Маленький город» я воздвиг, напротив, во имя народа, во имя человечества».

В заштатный провинциальный городишко заглядывает бродячая оперная труппа; «прогрессисты» во главе с адвокатом Белотти встречают ее с восторгом, «клерикалы», предводительствующие священником доном Таддео, — с ненавистью. Вокруг предстоящей постановки «Бедной Тоньетты» разыгрывается борьба, где кульминация — всеобщее физическое противоборство, впрочем не кровопролитное.

«Маленький город» — роман без героя, основной и не персонифицированной его проблемой остается неустроенность общественной жизни, ее противоречия. Решается проблема в плане издевательского восхищения и развенчания лавров. Здесь нет убийственного сочувствия «Земли обетованной» или разящего сарказма «Учителя Унрата», но тем ощутимее ироническое сожаление автора об умершем и безвозвратно погребенном буржуазном демократизме, долгое время служившем Генриху Манну путеводной звездой.

Отрешение писателя от иллюзий оформляется в романе низведением титанов и полубогов до уровня примитивных и покладистых обывателей, когда в грошовой битве сцепились «дух... мятежа, братающийся с реакцией» и «порядок, неразлучный со свободой», как высокопарно выразился Белотти.

Демагогическая болтовня «прогрессистов» и вопли «клерикалов» в защиту скромности и чистоты нравов прикрывают совсем иные надежды и помыслы. Адвокат желает укрепить свою славу «великого человека», купец Манкафеде рассчитывает сплавить актерам залежавшиеся ткани, парикмахер Ноджони надеется поставлять артистам роскошные парики, хозяин гостиницы Малландрини готов, — разумеется за плату, — принять под свои гостеприимный кров новых постояльцев, содержатель кафе «За прогресс» Акилле полагает, что в дни всеобщего подъема грешно не пропустить лишний стаканчик, а капельмейстер Дорленги мечтает о постановке силами труппы собственной оперы.

С другой стороны — соратники дона Таддео, который на первых порах оберегает свою паству от греховного искушения по долгу службы и личному убеждению, а впоследствии сражается тем ретивее, что сам становится жертвой тайного влечения к одной из актрис. Бок о бок с ним выступают под знаменем религии владелец кафе «Святой Агапит» (клиентура обязывает), слесарь, получивший заказ на поделки в храме, мясник Чимабуе, силач, не очень-то вникающий в поводы для драки и главное — большинство жен «прогрессистов», все особы, вступившие в пору увядания и не желающие видеть своих мужей совращенными чужими прелестями.

А все же и в самые напряженные моменты борьбы консолидация партии не весьма определенна, ибо «противоречия» между ними случайны, поверхностны и ничтожны. Вот, кстати, позиция клерикала слесаря Скарпетты: «... и дон Таддео и адвокат Белотти могли быть одинаково правы, потому что и церковь и ратуша нуждалась в слесарных работах». В момент открытого столкновения крестьяне, приехавшие в город на рынок, «не зная никого, кидались на всех».

«А в магистрат он даже близко не подпускает социалистов»). Но союза такого боятся больше всего сами «прогрессисты» — буржуа; купец Манкафеде откровенно формулирует причины опасений: «Бог знает, что такое! Можно ли давать столько воли толпе! Сначала она будто бы против попов, а там — извольте радоваться! — каждый потребует себе места в наших ложах и потянется к нашим кошелькам».

Активное вовлечение рабочих в домашнюю свару могло бы нарушить семейный характер войны, а это — понятное дело — недопустимо.

Битва «наверху» не затрагивает решающих интересов народа, и потому он в основном держится в стороне, а безразличие народа в свою очередь придает разыгравшейся борьбе шутовской характер.

Отношение писателя к народу, проявившееся в романе, довольно полно отражает ошибки и иллюзии автора в оценке исторической роли трудящихся масс. Народ в изображении Генриха Манна великодушен, прост, восприимчив, искренен в выражении своих чувств, способен проникнуться волнующим величием искусства. Романист оттеняет доброту простых людей, их постоянную готовность защищать идеи демократии, честность, высокие моральные качества.

Вместе с тем народ доверчив и наивно простоват, пассивен, убог своим долготерпением, не просвещен. Нередко кажется, что Генрих Манн усматривает первопричину этих отрицательных особенностей масс не в их угнетенном положении, а в самой природе человека-труженика. Не имея, на взгляд автора, ясных идеалов, не зная определенной позиции в общественной борьбе, народ нередко уподобляется толпе, колыхаемой случайными эмоциями, толпе, способной и на явную несправедливость в своих стихийных симпатиях и необоснованной вражде.

— это сила, пусть даже невежественная и неорганизованная, без учета которой невозможно прочное и нормальное функционирование общества. Сопоставим два факта: герцогиня Асси, забавляясь судьбой «низколобых атлетов», «бросает кость» народу и слегка задумывается, не слыша благодарности; адвокат Белотти, делая политику, вынужден льстить народу, ибо не может обойтись без его поддержки.

В этот период социализм был для писателя всего лишь утопией, в поисках истинного демократизма, разочарованный окончательным переходом буржуазии на сторону реакции, Генрих Манн не видел, кого прочить в руководители обездоленных и несчастных. Этим определяется благожелательно-иронический тон писателя в характеристике персонажей, в основном положительных.

Таков бывший гарибальдиец аптекарь Аквистапаче, со всею силой искренней убежденности отстаивающий «идеалы» адвоката. Милый, наивный, смешной аптекарь, несомненно благородный человек, одураченный демагогическими воплями своего приятеля. Он один до конца остается верен своей партии, но кому нужна такая преданность, если она не служит делу истинного прогресса?!

Симпатичен и намеченный штрихами образ Ортензи, старого писателя-либерала, участника демократических движений прошлого. Но этот дряхлый слепец, при всей безукоризненной чистоте своей жизни, бессилен в настоящей действительности; он не обладает ничем, кроме сентиментальных воспоминаний о боевой молодости да стихийной уверенности в победе народа, который «добр». Характер Ортензи получит впоследствии завершение в личности старого Бука из «Верноподданного». Оценка останется прежней — доброжелательно-насмешливое сочувствие.

В обстановке общественной сумятицы естественно появление самых беспринципных спекулянтов надеждами людей, одержимых, готовых растоптать все на свете для достижения власти. В «Маленьком городе» роль авантюриста и проходимца без идей, но с честолюбием, трусливого, но ядовитого и жестокого, с успехом выполняет некий Савеццо, «полуадвокат» без практики, молодой бездельник и фат, демагог и хвастун. Это дальнейшее развитие типа Павица из «Богинь», но от Павица его отличает завершенный индивидуализм и абсолютная неразборчивость в средствах продвижения.

«прогрессистам»; но в наиболее острый момент покидает их и возглавляет оперативный штаб противника. Во время пожара Савеццо провоцирует толпу на жестокую расправу с актерами, а заодно и своим конкурентом в борьбе за влияние адвокатом, чтобы укрепить положение «идейного» руководителя масс.

Изгнанный из города Савеццо обещает вернуться и всех обречь на кровавую расправу. Надо думать, что, характеризуя годы спустя картины «Маленького города» как «Италию накануне фашизма», Генрих Манн в значительной степени разумел образ Савеццо.

Но вот большинство действующих лиц обретают, наконец, покой и радость примирения. Вожди некогда враждовавших партий произносят прочувствованные речи о всепрощении, взаимопонимании, красоте добра... И, однако, это лишь откровенная ирония автора; шутовской характер пышных деклараций адвоката и трогательной проповеди священника Генрих Манн взрывает несоответствием между сладкими, миротворческими словами, сулящими покой и благоденствие, и действительностью, не претерпевшей никаких изменений и далеко не склонной улыбаться всем и каждому.

На фоне балаганной войны возникают отсветы более реальных противоречий социального бытия: простой люд возмущается булочником и городскими властями, отдавшими ему на откуп, всю хлебную торговлю; рабочие выступают с требованием увеличить зарплату; представители левых партий борются за место в выборных органах управления; мелкие ремесленники требуют справедливого распределения городских заказов.

Таким образом, фиктивность всеобщего умиротворения становится очевидной не только в свете «значительности» проблемы, которая возбудила страсти.

— увы — непрочен. Отставив от участия в «конкурсе освободителей» буржуазию, писатель продолжает поиск.

Новеллы и публицистика

Уже с конца 90-х гг. появляются многочисленные новеллы писателя, составившие затем сборники «Флейты и кинжалы» (1905), «Ненастные утра» (1906), «Злые» (1908), «Сердце» (1910), «Пестрое общество» (1917) и другие.

Социальным фундаментом новеллистики Генриха Манна остаются на долгие годы те же идеалы французской буржуазной революции, тот же абстрактный гуманизм. Тематика новелл чрезвычайно многообразна: от проблем, ограниченных вопросами человеческой ЭТИКИ, ДО обличительно-сатирических, издевательски и карикатурно рисующих безмозглое мещанство, гнилую бюрократию, хищническую финансовую буржуазию.

Некоторые новеллы вошли в число предварительных заготовок Генриха Манна к последующим романам («Бедная Тониетта»—к «Маленькому городу», «Гретхен»—к «Верноподданному»).

«Похищенный документ». Два видных государственных чиновника Глюмков и Эвальд соперничают, борясь за право защищать в рейхстаге реакционнейший «законопроект о крамоле», реставрирующий бисмарковский «исключительный закон против социалистов».

Оба высокопоставленных службиста усердны и преданы монархии, но ненависть ко всем, «кто хоть в какой-то мере настроен социально», отступает перед чиновничьим честолюбием, стремлением выдвинуться. В сложившейся ситуации защищать законопроект— «самое неблагодарное дело», полагает тайный советник Глюмков. «Но зато у начальства ты на виду. Чем безнадежнее дело, которое ты отстаиваешь, тем очевиднее твоя преданность».

Однако обойденный доверием министра Глюмков, чтобы подложить свинью более удачливому Эвальду, оказывается способным передать редакции социал-демократического «Форвертса» «опаснейший из документов», содержащий списки агентов-провокаторов и оперативные планы наступления на силы радикализма.

Трагикомический конец Глюмкова, изнуренного страхом разоблачения и мыслями о попранной «чести» и замаранных «традициях», не смягчает ехидной насмешки автора над узколобым чиновничьим мирком, где угождение и готовность, вопреки здравому смыслу, защищать самые бредовые начальственные идеи идут рука об руку со взаимной ненавистью, трусостью и предательством.

В «Деле чести» пьяная потасовка бюргеров из-за того, что наименее хмельной «непочтительно отозвался об одной даме, о которой никто иначе и не отзывался», приводит к американской дуэли, т. е. обязательству одного из дуэлянтов покончить с собой в случае несчастливого жребия. Темный шар достается Зиберту, Михельсону повезло.

«этой коровы Мелани», как он полагает ближе к полудню). Адская боль с похмелья и тягостные сомнения одолевают Зиберта: какое идиотство лишать жизни себя, такого милого и симпатичного; «а попробуй я увильнуть, пойдут звонить по всему городу».

Попытки столковаться с противником и свидетелями ни к чему не приводят: очевидцы бегут от Зиберта, потому что безбожно трусят своего соучастия в деле и уповают на то, что не окончательный же болван Зиберт, чтобы превратиться в покойника; Михельсона, кроме того, удерживает от проявления слабости грозная репутация бывшего младшего фельдфебеля.

Несчастный Зиберт дает себе три дня сроку, время проходит чудесно: интересная бледность приговоренного, задумчивая отрешенность, грустные. намеки, умиленное любование собой скоропалительно доставляют ему благосклонность холеной дамочки Клэр Фихте. А когда приходит горестный час разлуки с миром, герой находит, что он «не создан для этого». «Он почувствовал, что неплохо было бы не один еще раз иметь возможность основательно поужинать».

И вот, вместо того, чтобы расстаться с жизнью, Зиберт решает тайно и ненадолго оставить город. Ночной поезд уносит возрожденного к жизни героя.

На нескольких страничках новеллы уместилась характеристика бюргерских нравов, общественной морали и личных взаимоотношений буржуа. С едкой всепроникающей насмешкой демонстрирует Генрих Манн идиотическую пошлость «принципиальных» разногласий в среде бюргерства, претенциозную банальность, бесконечную самовлюбленность мещанства.

Есть в новеллах писателя, в частности в новеллах «итальянского цикла», и другие герои: волевые, жизнелюбивые, жертвующие своими привязанностями, счастьем во имя своей родины. Отзвуком не слишком отдаленной борьбы итальянского народа против австрийского владычества и тирании папской церкви была новелла Генриха Манна «Фульвия».

Уважительно, благоговейно рисует писатель характер пылкой, темпераментной девушки-аристократки, проникшейся идеалами свободы отчизны, ради которых она с радостной готовностью отдает состояние, молодость и любовь.

В бедности и забвении доживает жизнь старая вдова Фульвия. Негнущиеся, скрюченные от холода пальцы, изрезанное морщинами лицо, седая голова... И при этом гордая пламенная душа, которая заставляет распрямиться сгорбленную спину и засверкать угасшие глаза при воспоминании о годах высшего человеческого счастья — борьбы за независимость Италии.

Генрих Манн славит возвышенный идеализм этой судьбы, не искавшей личной выгоды, черпавшей в жертвенности радость, не испугавшейся забвения.

— всегда представители привилегированных сословий, вдохновляемые прекрасными и возвышенными, но отвлеченными идеалами добра, свободы, справедливости. Реальная суть борьбы — жизнь народа в свете этих высокогуманных и великодушных воззрений, никак не обозначена в новеллах.

В творческом наследии Генриха Манна литературная критика и политическая публицистика занимают особое место. Дело в том, что бесстрастный объективизм был совершенно чужд бесстрашному сатирику и бойцу. Потому и в цикле очерков о французских писателях-классиках, созданных Генрихом Манном до начала первой мировой войны, решающим становится демократический пафос борьбы против всех институтов вильгельмовской монархии.

«Дух и действие» (1910), «Вольтер и Гете» (1910), «Гюстав Флобер и Жорж Санд» (1905) и другие не только отражают литературные симпатии писателя-реалиста, но также и активно защищают духовную культуру человечества против растлевающего влияния империалистической идеологии, идейно мобилизуют демократические силы Германии на борьбу с юнкерско-. буржуазной монархией, перебрасывают мост от прогрессивной интеллигенции к пробуждающимся массам.

Все литературно-критические статьи Генриха Манна пронизаны одной из основополагающих мыслей его эстетики: о взаимопроникновении искусства и политики, о боевой и гуманной сути искусства.

Теоретические исследования в области литературы смыкаются с выступлениями Генриха Манна по социальным вопросам. Предвоенные и военные статьи писателя «Рейхстаг» (1911), «Жизнь, не разрушение» (1917), «Молодое поколение» (1917) и другие раскрывают перед нами позиции буржуазного демократа революционной складки, который восстает против войны, обличает шовинизм, борется за личные свободы и республиканский образ правления под реальным контролем народа.

«Акцнон» и «Каин», Генрих Манн вместе с ними выступает против милитаризма, издевается над бессловесной покорностью немецкого бюргерства.

В этот период уходит корнями живая, непримиримая борьба Генриха Манна — публициста 30—40 гг., когда он со страстью и свойственным ему сарказмом бичевал фашизм и войну.

Примечания

1 Unrat — навоз, нечистоты,