От автора
Приступая к написанию этой книги, перебираю в памяти годы, прошедшие с тех времен, когда я впервые столкнулась с творчеством Генриха Белля. Начав уже свою педагогическую деятельность с преподавания зарубежной литературы, я, естественно, отдавала дань и немецкой литературе, хотя это не выходило пока за рамки общепринятых традиций. Со временем, все больше проникаясь духом рассказов, эссе, а затем и больших романов Белля, я стала осознавать, сколь большой умственной работы, непрерывной подготовки, умения «поспевать» за многозначной, сложной тканью его повествовательной манеры требуется просто читателю, не говоря уже об амбициях исследователя его творчества.
И еще один немаловажный аспект: нельзя изучать, глубоко познавать немца-писателя в отрыве от всеобщего контекста, предполагающего особую специфичность общекультурных традиций Германии.
Немецкая литература – это особый тип размышляющей литературы. Здесь большое искусство сродни философии.
Как отмечает известный германист, литературовед и философ А. Гулыга: «Немецкая литература зародилась в недрах еретической мистики, получила аттестат зрелости, пройдя школу Лютера. Затем ей предстояло поступить на философский факультет, чтобы прослушать Канта и Гегеля. И при всем том она оставалась литературой. Близость к религии и науке, бытие «на полпути к философии» - национальные особенности немецкой литературы» (15, 24).
Хотя мировой литературный процесс един, он же и многообразен. Национальные особенности, накладывающие неизгладимый отпечаток на творчество писателя, не исключают общих закономерностей, объединяющих все литературы в одно целое.
«злой гений наш», что «застарелой болезнью русской литературы» было то, что она «обучала людей прежде всего искусству быть несчастными» (57, 13).
Это, разумеется, частное замечание, но все-таки глубокий психологизм, нравственные поиски – качества, неотделимые от русской художественной мысли и можно сказать, что в русской классической литературе философия глубоко упрятана в художественную ткань, чего не скажешь о немецкой литературе. Присущая ей интеллектуальная художественность предполагала у читателя знание общекультурных традиций и в результате возникала своеобразная перекличка эпох. Гете говорил: «Вместо того, что замыкаться в себе… немец должен принять в себя мир, чтобы воздействовать на мир». Здесь, конечно, великий олимпиец имел ввиду воздействие прогрессивным вкладом своей страны, ее истории, ее культуры в общечеловеческую сокровищницу (29, 220). Неизбежно взаимное обогащение национальных литератур. Литература в новую эпоху все теснее соприкасается с наукой и потому интеллектуальная художественность становится всеобщим признаком искусства.
В XX столетии, несмотря на весь трагизм судьбы немецкой литературы, о которой будет идти речь далее, эта литература сумела пройти путь очищения и возрождения и ныне вызывает все тот же великий интерес не только благодаря своей интеллектуальности и гуманности, но и преданности традициям.
Конечно, составляя по своей сути единство, немецкая литература каждый раз в новом контексте видится по-новому. Контекст этот – последующие исторические судьбы страны, судьбы немецкой литературы, да и вообще мировой литературы второй половины ХХ века, на фоне которой фигуры не только современников, но и таких классиков, гигантов как Гете, Т. Манн, Гессе, Л. Фейхтвангер не только не тускнеют, но и проступают со все большей отчетливостью