ОТВЕТ М. ПРУСТА НА АНКЕТУ ЭМИЛЯ АНРИО
О КЛАССИЦИЗМЕ И РОМАНТИЗМЕ (1921)
Я полагаю, что всякое подлинное искусство — искусство классическое, но законы разума редко позволяют, чтобы оно было признано таковым в момент появления. В этом отношении искусство похоже на жизнь. Несчастному влюбленному, проповеднику тех или иных политических взглядов, благоразумным родителям кажется, что в их речах заключена неотразимая очевидность. Однако не заметно, чтобы их речи убеждали тех, к кому они обращены; истина не навязывает себя извне умам, которые она должна предварительно сделать похожими на тот, который ее породил. Мане тщетно уверял, что его «Олимпия» произведение классическое, и напрасно говорил тем, кто приходил посмотреть на нее: «Ведь это именно то, чем вы восхищаетесь у прославленных мастеров». Публика принимала это за насмешку. Но сегодня перед «Олимпией» испытывают такое же наслаждение, как и перед древними шедеврами, ее окружающими, а в чтении Бодлера находят то же удовольствие, что и в чтении Расина. Бодлер не умеет или не хочет завершать свои произведения, а с другой стороны, может быть, только у него мысли следуют с той последовательностью и отличаются тем богатством, которые обнаруживаются лишь в монологах Федры. Но стиль некогда осужденных стихотворений Бодлера чрезвычайно похож на стиль расиновских трагедий и, быть может, еще и превосходит последние в благородстве. Эти великие новаторы — единственные настоящие классики и образуют почти неразрывное единство. Их эпигоны в своих лучших произведениях демонстрируют лишь эрудицию и вкус, которые не многого стоят. Пусть новаторы, достойные в один прекрасный день стать классиками, подчиняются суровой внутренней дисциплине, пусть они будут прежде всего зодчими. Но именно потому, что их apxитектура нова, случается, что ее красоту долго не распознают. Эти еще не признанные классики и те, что уже прославились, служат одному искусству и потому первые становятся лучшими критиками последних. Вероятно, необходимо, чтобы критики считалась с особенностями дарования того или иного художника. Нет ничего глупее, чем говорить, как это делал Теофилй Готье, который был в конечном счете третьеразрядным поэтом, что красивейший стих Расина— «Дочь Миноса и Пасифаи».
«Cаntiques», в письмах мадам Севинье, у Буало красотами, которые и них действительно есть и которые XVII век почти не заметил.
псевдонимом «Критон», не предостерег нас от увлечения терминами, более или менее произвольными.