Жан Полан
Одно роскошное издание, выходящее на глянцевой бумаге, заказало мне большую статью по поводу восьмидесятилетия Жана Полана. Я не помню, как я ее озаглавил, но главному редактору название не понравилось и он предложил свое — «Король Полан», а внизу специальным шрифтом добавил текст: «В восемьдесят лет он стал истинной знаменитостью, прежде мы ничего не знали об этом академике, только имя». Такое заявление мне показалось не слишком любезным и, более того, не совсем точным. Для тех, кто интересуется современной французской литературой, Полан был много больше, чем имя. Он был патроном «НРФ». В годы войны он был основателем подпольной газеты «Леттр Франсез».
Он был одним из тех, кто выступал после освобождения Франции против несправедливых процессов и черных списков. Не слушая своих друзей, он опубликовал to своей газете «Письмо руководите-лям Сопротивления». Он был также объектом юридических преследований за предисловие к «Истории О» Полин Реаж (имя, вероятно, вымышленное).
Верно только то, что в какой-то момент произошел отрыв Полана-писателя от Полана - общественного деятеля. Творчество Полана-писателя известно ограниченному числу лиц. Но ведь значение творчества не определяется числом читателей, скорее их достоинствами. Жан Полан не мог пожаловаться на недостаток хороших читателей.
«двойной функции языка». Судя по всему, Жан испытывал со стороны отца сильное интеллектуальное воздействие. Стоит обратить внимание и на то, что детские и отроческие годы Полана прошли в провинции. Семья Поланов переехала в Париж только в 1900 г. Жан Полан мечтал о карьере преподавателя, но университетская система отпугнула его, и он, став лиценциатом, дальше не пошел. Имея диплом преподавателя, он получил место в лицее Тананариве... который еще предстояло создать. Там он выучил мальгашский язык и стал собирать поэтические произведения мадагаскарцев. В 1912 г., по возвращении во Францию, Полан опубликовал исследование о hain- tenys. 15
Первый журнал, выпуском которого стал заниматься Жан Полан, назывался «Зритель». Там не шло речи о литературе. Месячное издание говорило о языке, сообщало об изменениях в обыденной речи, печатало и более пространные статьи о функциях языка, об искусстве аргументации. К тому времени относятся первые записи будущего произведения писателя «Беседы ни о чем». Более того, Полана интересовала тоща взаимосвязь слова и мысли, эта проблема останется в центре его внимания до конца жизни.
Но на деньги от этого издания жить было нельзя, и Полан поступил на службу в одну из секций министерства образования в качестве заместителя заведующего секцией. Там он оказался рядом с Пьером Бенуа, место которого потом унаследует во Французской академии. Одновременно он читал лекции в Институте восточных языков.
в 1917 г. в журнале «Прилежный воин». В этих заметках он старается быть абсолютно четким: он описывает войну такой, какова она есть, не позволяя себе ни крика, ни стона. Эти воспоминания нашли интересными по крайней мере два хороших читателя: Элюар и Бретон. Оба написали Полану и решили встретиться с ним. Так на следующий день после войны Полан (совсем немолодой человек) оказывается сначала в группе дадаистов, а потом сюрреалистов. Арагон представит Полана Жиду, и тот поможет ему стать секретарем «НРФ». Ничего не скажешь, престижный пост для человека, интересующегося словоупотреблением...
После смерти Ривьера в 1925 г. Полан становится руководителем «НРФ». До 1940 г. он не опубликовал ни одной книги, если не считать «Бесед ни о чем», вышедших в количестве 350 экземпляров... Однако он не переставал терпеливо упорядочивать свои наблюдения, все, что приходило на память. Его волнует вопрос, почему лучшие писатели наших дней перестали доверять литературе. И он ответит на него сам в эссе «Цветы Тарба», опубликованном в 1941 г.
«Лали» и «Прогресс в любви идет медленно». В годы оккупации он вновь обратится к прозе и напишет «берущие за горло», как сказал бы Кавабата, новеллы под общим названием «Знаменитые дела», короткие шедевры, свидетельствующие о свободе ума Полана и свежести его взгляда.
Полан был борцом за правду. Более, чем кто бы то ни было, он избегал в своем творчестве подчинения прописным истинам и заранее определенным чувствам. Это не мешало ему быть человеком морали и долга. Он не похвалялся в торжественные минуты своими званиями и гражданскими заслугами. Когда его спрашивали, какие ошибки он считал более всего простительными он обычно отвечал: «Я все ошибки считаю непростительными, снисхождение может быть только к виновным». Он никогда не был судьей.
15. Hain-tenys (мальгаш.) — лирические импровизации на различные темы (айн- тени) в малагасийской литературе.