Жан-Поль Сартр
«Вы настолько же человек, насколько вы писатель»,— пишет Франсуаза Саган в 1979 г. в «Любовном послании Жан-Полю Сартру». Но у Сартра была еще одна ипостась: толпа, которая следовала за его гробом в 1980 г., воздавала почести активисту левого движения, вспыльчивому и отъявленному спорщику. Появившиеся посмертно книги о Сартре рассказывают нам больше о человеке, чем о писателе. Потом вышли в свет. личные заметки Сартра, «Записные книжки времен странной войны», свидетельствующие о его острой наблюдательности и умении работать (в отдельные дни он пишет по восемьдесят страниц). Из «Писем Кастору и другим» мы узнаем Сартра как большого соблазнителя, обвиняющего себя в «скотском поведении» и даже «подлости». (Остается только сожалеть, что Симона де Бовуар не нашла тех писем, что Сартр посылал ей в момент учебы в Берлинском институте в 1933—1934 гг.)
Симона де Бовуар стала первым биографом Сартра. В ее мемуарах есть глава «Жан-Поль Сартр глазами свидетеля его жизни». Надо прочесть также «Силу вещей» (1963), книгу, которая могла бы быть озаглавлена «Сартр перед лицом успеха». Из нее становится известно, что Сартр не мечтал о прижизненном успехе, он полагал, что будет известен только узкому кругу: «Он был далек от уверенности, что известность книг гарантирует их качество, очень посредственные книги производили много шума, поэтому шумный успех казался знамением посредственности. Равняя себя с безвестным при жизни Бодлером, он почитал захлестнувшую его идиотскую славу оскорбительной».
Симона де Бовуар идет еще дальше: «Для него это было катастрофой, смертью Бога». Именно здесь кроется причина рождения знаменитой «Презентации» журнала «Тан Модерн», в которой Сартр признался в том, что выбирает свое время и готов погибнуть с ним, поскольку литература лишена сакрального значения. Но это, конечно, было сказано в надежде на ошибку и на желание оказаться в положении «проклятого поэта». «Отказ от последующих поколений должен был обеспечить ему любовь этих поколений».
«идеи приходят в мир вместе с людьми: практика обгоняет созерцание». Сартр решил тогда, что после войны займется политикой. Иными словами, Сартр, следуя шутливому определению Бернара Франка, «сразу после окончания войны объявил о всеобщей мобилизации».
забыл, что мир был не менее несчастным тогда, когда буржуазии не было. Буржуа не выдумали Зло. Зло по-прежнему здесь, хотя прежняя буржуазия исчезла.
В послевоенные годы убеждения Сартра менялись по мере новых разоблачений. Симона де Бовуар правильно говорила, что «Сартр мог идти на ощупь, но он никогда не замыкался в себе». Это не помешало ему порвать с некоторыми своими попутчиками: с Кестлером, Давидом Руссе, Камю, Мерло-Понти. Поневоле задумаешься, если такие люди не могут договориться между собой, возможно ли людям вообще когда-нибудь найти общий язык. Эти страницы мемуаров Симоны де Бовуар нельзя читать без глубокой печали. Она приписывает низменные мотивы поведения политическим противникам, бывшим вчера ее друзьями. По поводу разоблачения Руссе советских лагерей в «Фигаро» она пишет: «Нашел себе дельце», а когда Ж. -Ф. Роллан отказывается от коммунистических мечтаний, замечает: «Получив наследство, Роллан перешел в голлистскую веру — и очень выиграл». «Сила возраста» появилась в тот момент, когда Сартр только что опубликовал книгу, которую считал прощанием с литературой,— «Слова». На последних страницах книги своих мемуаров Симона де Бовуар говорит о необычайной силе слова: «Слова универсальны, вечны, они соединяют нас, они — единственное признаваемое мной трансцендентное, они вибрируют у меня во рту, с их помощью я общаюсь с человечеством».
Одновременно она заявляет, что не верит больше в то, что литературная деятельность в чем-то оправдывает человека: «Но без нее я бы чувствовала себя приговоренной».
Эти фразы удивляют меня, так как я считаю, что слова не вечны. Языки умирают так же, как цивилизации. Первый долг французского писателя помешать смерти французского языка. Будут ли творчество Сартра и его биография волновать последующие поколения? Вопрос поставлен, будем ждать ответа. Но «Тошнота» и «Стена» все же останутся заметными произведениями первой половины XX в.