Жан Дютур
Жан Дютур стал знаменит после публикации романа «На хорошем масле» (1952), одной из книг, в которой чудесно нарисованы картины французского быта периода оккупации. Другим таким романом следует считать «Дорогу школьников» Марселя Эме. Обе книги читаются с одинаковым удовольствием.
Это шедевры в жанре романа о нравах, в них заметно, что легкое окарикатуривание может быть ярким отражением реальности. Сегодня Дютур —автор многочисленных и разнообразных книг: романов, рассказов, эссе и хроник. Большой писатель, он также значительный журналист, его передовицы для «Франс-суар» превратили его в звезду нашей политической жизни. Наследник Вольтера и Дидро, он обладает свободным умом и вызывает к себе пристрастное отношение. Ему даже взорвали его квартиру на авеню Клебер, основательно ее разрушив. Однако это покушение вызвало не только негативные последствия: оно облегчило его вступление в Академию (1978), так же как когда-то операция голосовых связок Мориака облегчила его выборы в ту же Академию.
Никто не оспаривает литературный талант Дютура. Это его идеи вызывают гнев некоторых читателей. Так же было когда-то и с Мориаком. Люди сердятся, не выносят, что кто-то думает иначе, чем они, и колеблет их собственные убеждения.
У Дютура заметна тенденция к утверждению, что общепринятое мнение чаще всего бывает ошибочным. Но он не всегда был подозрительным. В детстве он соглашался со всем, что говорили в его добропорядочной семье, а потом он вдруг заметил, что моральные принципы, которые ему навязали, приходят в противоречие с реальным миром. Тогда он решил доверять только своему опыту и проверять все прописные истины.
Его сборник «Счастье и другие идеи» (1980)—это что-то вроде «Философского словаря» Вольтера. Однако Дютур признает, что, принимаясь за новый сюжет, он не знает еще, что у него получится: он открывает это только в процессе творчества. Иногда, не будучи цельным человеком, он использует форму диалога. Его выкладки опираются на пристальное наблюдение нравов. Очень трудно потом оспорить точность его наблюдений. Их можно считать неполными или быть не согласными с теми выводами, которые он делает.
Беда философских идей (в популярном употреблении этих слов) в том, что они освещают лишь один аспект вещей. Например, Дютур уверяет нас, что удовольствие заключается в работе, а не в досуге, люди очень веселы в учреждении или на заводе, а в воскресенье они умирают от скуки. Это утверждение заставило кричать о провокации, но в нем содержится и часть правды. Вместо того чтобы сердиться и вспоминать о том, как рабочие эксплуатируются, похвалили бы лучше Дютура за приглашение к дискуссии. Тем более что в этой же книге он хорошо описывает все неудобства, которые влечет за собой необходимость зарабатывать на жизнь. Дютур — отнюдь не человек с навязчивыми идеями. Он говорит о том, о чем ему хочется, более внимательный к музыке, чем к словам.
До 1981 г. его часто представляли как «глашатая молчаливого большинства». А он вдруг стал рупором страдающего меньшинства, что несомненно почетнее. На самом же деле, я думаю, Дютур не выступал ни от чьего имени. Он всегда имеет оригинальный подход к проблеме, и то, что он говорит, всегда неожиданно. Социалистический опыт, в частности, привел его в воодушевление. Его хроники 1981 г. собраны в сборник под названием «О Франции, рассматриваемой как болезнь» (1982). Затем были выпущены «Социализм с лицом бестолкового» (1983), «Семилетка дохлых коров» (1984), «Самая глупая левая в мире» (1985). Жан Дютур как журналист действует немного в духе ушедших в прошлое шансонье. У него появляются «большие люди» из правительства, преображенные им в героев басен. В Дютуре есть что-то и от Лафонтена. Смешнее всего он звучит тогда, когда его герои произносят реплики, значительно лучше отражающие реальность, чем официальные речи. Я считаю шедевром его «Прозопопею председателя мэрии по поводу празднования двад- цать пятой годовщины V Республики».
Дютур опирается на ценности, которыми больше всего пренебрегают сегодня. Он упрекает министерство образования в том, что оно не сумело вменить молодым французам необходимость изучения национальной истории и орфографии. Его волнует не только история Франции. Заведенный разговор позволяет ему предложить богатейшие выкладки при сравнении двух типов образования вчера и сегодня. Посмотрите также его хронику о Лехе Валенсе, вде он сравнивает его со Спартаком. Что мне в нем нравится, так это его неосторожность, которую можно назвать мужеством. Неосторожность заключается в том, что он нам неосмотрительно доверяет свои наблюдения, забывая о риске быть плохо понятым и увидеть мысль искаженной.
продолжению рода, чем богатство, и вот что из этого вышло. Он рассказывает, что месье Лионель Жоспен по-своему интерпретировал его текст: «Месье Дютур хочет, чтобы Франция стала бедной страной».
Хроники Дютура, собранные в отдельных книгах, не касаются политической жизни. Некоторые из них написаны на литератур- ные сюжеты. Например, 1983 год был годовщиной рождения Стендаля и смерти Арагона. Всем известна любовь Дютура к Стендалю. Мы были немножко удивлены его восхищением Арагоном, которого он расценил как человека, достойного государственных похорон. Он не забывал о нем как о поэте Сопротивления и простил ему принадлежность к коммунистиче- ской партии. Ну что ж! Нельзя обвинить Дютура в фанатизме (вопреки его клеветникам).
Но истинная его страсть — это не политика, а литература. Он рассматривает ее как лекарство от отвращения к жизни. Под этим заголовком в 1986 г. он опубликовал сборник критических текстов, который единодушно был одобрен прессой. Книга открывается автобиографическими страницами, где Дютур рассказывает нам, какое место чтение с ранних лет всегда занимало в его жизни и как он стал писателем. Весьма комично он рассказывает о том, как работал литературным консультантом в одном издательстве. Он поверяет нам, что многократно хотел отказаться от того, чтобы считаться профессиональным критиком, потому что, «имея столько любовных отношений с литературой, он не хотел брака по расчету». В «Записках эмигранта» (1973) он дал другое объяснение: профессиональный критик « выше головы завален восьмьюдесятью новинками, падающими каждый месяц к нему на стол, и не имеет ни минуты, чтобы заглянуть в книги старых мастеров». Таким образом, Дютур занимался критикой только в двух случаях: когда у него просили предисловие к понравившимся ему книгам и когда ему предлагали вести рубрику, посвященную переизданию писателей прошлого.
заметки об авторах менее известных, но столь же живописных (Жан Лоррен, Рашильд, Юг Ребель). Не забыты им и известные иностранные писатели (и среди них Эдгар По, Мелвилл, Стивенсон). Дютур говорит нам, что самое значительное из испытанных им влияний на него оказал Оскар Уайльд. Именно Уайльд преподнес ему не столько искусство парадокса, сколько «попытку встать на странную точку зрения, чтобы рассмотреть и изучить идею». Признаюсь, что я не думал об Уайльде, когда я читал первые его книги. Я скорее думал о Марселе Эме, и я был не единственным критиком, отметившим подобное влияние. Жан Дютур позднее сказал о том, что он тогда не понял, что получил весомый комплимент. В то время крупными писателями считали Сартра, Мальро, Камю. Рядом с ними Марсель Эме был только забавником. Сегодня наконец этот автор занимает свое истинное место, и Дютур может объявить его «нашим самым крупным романистом» (среди современных авторов).
Как бы там ни было, Дютур — «сын Уайльда» в эссе, «брат Эме» в романах, одним словом, у Дютура была прекрасная среда насыщения. Сам себя он считал потомком Вольтера, Дидро и Стендаля... Он наверное прибавил бы еще к этим знаменитым именам имя Ретифа де ла Бретонна, которого считает великим писателем XVIII в., и имя Лабиша, о котором он блестяще пишет в «Счастье и других идеях». В своих восторгах он тоже не конформист.
Его последние романы демонстрируют нам широту и разнообразие его взглядов как рассказчика. «Мемуары Мэри Ватсон» (1980)—тончайший литературный и детективный дивертисмент. «Анри, или Национальное воспитание» (1983)—картина современных французских нравов.
В «Мемуарах Мэри Ватсон» ему удалось весьма правдоподобно нарисовать двух знаменитых, но абсолютно различных писателей — Оскара Уайльда и Конан Дойля. Рассказчицей в романе становится писательница Мэри Морстен. Ей двадцать семь лет в 1888 г., когда она пишет свои воспоминания. Дочь офицера, служившего в Индии, она рано потеряла мать и была воспитана в пансионате Эдинбурга. Однажды, когда она повзрослела, ей пришло письмо от отца, который сообщал, что нашел какое-то сокровище и назначает ей свидание в Лондоне, куда вернулся из Индии. Но когда она приехала по указанному адресу, отец таинственно исчез. Бедняжку Мэри приютила добрая женщина строгого вида, директриса пансионата Эдинбурга. С ее помощью девушка была определена в качестве компаньонки к одной блестящей и очень богатой вдове миссис Форестер, бывшей в наилучших отношениях с Наполеоном III, а теперь содержащей салон в Лондоне. Миссис Форестер — подруга самых знаменитых художников, не только Англии (таких, как Уайльд и Уистлер), но всей Европы, в частности Франции. Мы узнаем, что Верлен и Малларме напишут ей в keepsake* стихи, естественно, неизданные.
Каждый год в определенный день Мэри получает крупную жемчужину, но не знает, кто ей ее отправляет. Потом утром 1888 г. ей будет назначено свидание. Она может на него отправиться лишь в чьем-нибудь сопровождении, только чтобы это не был полицейский. Миссис Форестер советует ей обратиться за помощью к детективу Джеремии Холмсу. Так Мэри познакомилась и с доктором Ватсоном, в которого сразу же влюбилась. Джеремия? Кто это? — спросите вы. Ах да, так называл себя найденный ею частный детектив до того, как доктор Ватсон стал его историографом и перекрестил в Шерлока. Сам же Ватсон, по совету Оскара Уайльда, должен был взять себе псевдоним Конан Дойль перед тем, как начать публикацию следственных дел своего друга.
Дютур заставляет Уайльда произносить слова, от которых бы тот не отказался: небольшая речь о правде в третьей части книги полна очарования.
История сокровищ капитана Морстена будет разгадана Шер- локом Холмсом, она напомнит вам перипетии «Знака четырех» Конан Дойля. И хотя Дютур сильно иронизирует, вы прочтете книгу с неослабевающим интересом.
Что касается любовной истории, то она выполнена в духе пародии розовых романов прошлого времени, когда молодая девушка непременно должна была встретить красивого юношу, который бы на ней женился. Вы мне скажете, что, вероятно, Жан Дютур, этот старый реакционер, сам думает, что женщины расцветают только в браке. Но это не помешало ему придумать столь соблазнительный образ, как миссис Форестер, самой большой ошибкой которой было замужество: оно стоило ей девяти лет скуки, в конце которых, благодарение Богу, она стала вдовой, как он нам говорит, «приобрела этот завидный и восхитительный титул». Ох, уж этот Дютур!
Обращу ваше внимание на его лондонские зарисовки, которыми усеяна книга, столь же удачные, как картины Парижа в «Ужасах любви». Молодым человеком Жан Дютур прожил много лет в Лондоне и часто вспоминает об этом периоде. Он дает также несколько описаний Индии, где он никогда не бывал... Короче, эта книга смешная и захватывающая, великолепно исполнена.
В романе «Анри, или Национальное воспитание» мы видим Дютура как критика нравов нашего времени. Герой его — юноша семнадцати лет Анри Шедвиль, 1954 года рождения, родившийся в Париже в шестнадцатом округе. Действие происходит в 1971 г. Герой, он же рассказчик, взялся за перо, когда ему в 1974 г. исполнилось двадцать лет, чтобы поведать о том, как он решился порвать с семьей и средой, чтобы отправиться в столь чудесное приключение, как создание романов. Сочинительство становится для него способом существования, значительно более славного, чем обычная жизнь, потому что писатель в состоянии больше увидеть, извлечь из всего, что его окружает, даже из своих слабостей и неверно сделанных шагов.
«Жизни Анри Брюлара». Другой, о котором он не говорит ни слова, это Жан Дютур. Жан Дютур не придумал какого-то особенного стиля для своего двадцатилетнего писателя. Он ему просто одолжил свой собственный и, таким образом, подвергся риску услышать: «Но ведь Анри Шедвиль — это вы сами».
Повествование не содержит биографических моментов из жизни Дютура, все приключения Анри сплошь выдуманы, но все мысли и чувства, которые выражает герой, это мысли и чувства самого Жана Дютура. В конце концов, это неважно. В счет идет только то, что очень интересно читать исследование о жизни и характере молодого человека нового поколения.
Здесь Дютур ставит нам еще одну ловушку: его Анри не хочет быть представителем молодых людей своего поколения. Он утверждает себя через то, что им чуждо. Он осуждает эволюцию общества и нравов. Более того, он реакционер. Это слово приемлемо, если иметь в виду его истинный смысл, если не превращать его в позорящую этикетку, как это случается делать преподавателю терминалов Барраго.
В портрете Барраго, называющего себя товарищем своих учеников, заставляющего поэтому называть себя Жан-Лу, Анри объединил все свои претензии к некоторым сегодняшним университетским преподавателям, претендующим на то, что они работают на новый лучший мир, в то время как они вполне удовлетворены пропагандой одной из политических партий и совершенно не заботятся о том, что надо согласовывать свой образ жизни с убеждениями, которые они афишируют. Они лестно думают о себе, что не они те, увиденные Флобером буржуа: «узкие, беспощадные, эгоистические и жадные умы».
Жан-Лу, не колеблясь, восклицает: «Хотите, Анри, я скажу вам, кто вы, в сущности? Мелкий гуманист. В этом заключается ваша драма. От гуманизма до фашизма только один шаг». Анри же задумывается о том, чем такие гуманисты, как он, могут быть опасны для таких людей прогресса, как Барраго. Он находит свой ответ: читая лучших авторов прошлого, гуманисты узнали, что люди всегда остаются одними и теми же, «многое происходит, но ничего не меняется, история не имеет смысла, идеологии всегда лишь маски мелких страстей или денежных интересов» и т. д.
сегодня более обманчивой внешностью, чем прежде. Анри указывает на глубокие перемены: например, он констатирует, что нынешний патриотизм заменен политической солидарностью. Вас хотят замкнуть в какой-то партии, как в каком-то ящике, и отказывают в праве выбора того, что вам подходит. Вам приклеивают на спину этикетку и затем судят о вас по этой этикетке. «Нет ничего более непорядочного,— говорит Анри,— чем разделение людей по политическим взглядам». Анри предлагает бросить вокруг более свободный, не односторонний взгляд. Что значит его свидетельство о жизни? Правильные ли у него наблюдения? Обоснованы ли они? Анри признается: «Мне кажется, я рисую карикатуры». Это так, но честный карикатурист не лжет, он лишь подчеркивает некоторые черты действительности, чтобы привлечь к ним внимание. Более того, Дютур предлагает нам роман, использующий определенные идеи для характеристики каждого персонажа. Если Анри обрушивается на политику и на национальное воспитание, то только потому, что главной мишенью его была современная семья. На эту тему им написаны очень выразительные сцены, связанные с неудавшимся приключением Сеголен, юной сестры героя: в век пилюль она позволяет сделать себе ребенка, совсем его не желая.
Такое случается. Еще несколько лет тому назад подобные ситуации казались еще более обременительными, поскольку аборты были запрещены. Вот почему Дютур разворачивает действие своего романа между 1974 и 1983 гг. Мир остается в основном тем же, но общество во многом меняется. Дютур, однако, к нашему удовольствию, не изменился.
Примечания.
* Keepsake — кипсек, роскошн'ый альбом (англ.)