Поль Валери
Когда я учился в руанском лицее, Поль Валери имел репутацию трудно воспринимаемого автора. Я вспоминаю, с каким удивлением я прочел его в первый раз, открыв для себя одного из самых ясных и прозрачных поэтов. Его стиль исполнен строгой элегантности. Его изысканный ум придает парадоксам банальную очевидность, а банальностям очарование новизны. Большинство его произведений, как считал писатель, связано с какими-то определенными обстоятельствами, но любую тему он блестяще превращает в тему с вариациями и умеет пророчествовать.
Незадолго перед войной он пишет: «Европа будет наказана за свою политику. У нее не будет ни вина, ни пива, ни ликеров, ни многого другого». «Европа останется только тем, чем является в реальности, то есть мысом Азиатского континента? Или тем, чем она кажется, драгоценной частью земного мироздания, жемчужиной в короне цивилизации?» Каково?
Ничего не скажешь, глупость не самое главное качество Валери.
— это искусство формы.
Он не доверял чувствам, вглядывание в себя он считал напрасным. Я не знаю, имел ли он в виду Жида, когда писал: «Тот, кто исповедуется, лжет и уходит от истинного «я», которое всегда неразличимо и ничтожно» (цитирую по памяти). Иными словами, существует набор ощущений, свойственный сразу всем людям, и каждый про себя это знает: «Значит, он сам по себе не представляет большого интереса». Но ведь Валери не остался навсегда наедине с чистой наукой, а стал писать на темы истории философии. Больше всего его интересовало интеллектуальное «я».
Это то самое, известное из истории философии «я», которое он выделяет у Декарта, и мы приветствуем это «я» у него самого. Валери преподносит нам урок свободы, решая связанные с ней проблемы средствами своего специфического ума. Он не дает увлечь себя никакими страстями и ищет только правду. Поиск правды он осуществляет с ясной головой, не затуманенной никакими полемиками. Если он ощущает, что речь идет о чем-то сомнительном, не абсолютно очевидном, он закрывается фразой «каждый знает», перед тем как развивать некоторые идеи, долженствующие возмутить оппонентов. Трудно отыскать более скептически настроенного автора-атеиста. Однако здравомыслящие авторы-католики, такие, как Клодель и Мориак, не слишком нападали на него по поводу заявления его Фауста: «Мое первое и последнее слово, это слово: НЕТ».
Я не знаю, какую книгу Валери в будущем будут читать чаще других. Может быть, это будет как раз «Мой Фауст» или «Навязчивая идея»? Эти произведения, написанные им в форме диалога, прекрасно демонстрируют нам комическую сторону идей. Мы читаем их со все большим интеллектуальным возбуждением, сравнимым с тем, которое возникает при чтении соти Андре Жида.
Ну а его поэзия? Некоторые считают, что она давно устарела. Ничего нет особенного в том, что все написанное стареет. Ронсар, Расин и Малларме «устарели», не переставая от этого быть прекрасными. Несправедливость по отношению к поэзии Валери видна в утверждении того, что он символист, заблудившийся в XX веке. Поэтическая слава Валери может считаться загадочной или, наоборот, просто объяснимой, все дело в том, как ее объяснять. Она загадочна, потому что «Алкоголи» появились в 1913 г., а «Молодая парка» в 1917-м: стихотворения Валери должны были показаться устаревшими, не успев родиться. Однако их успех приходится на эпоху взлета сюрреализма. И это объяснимо, публике уже надоели Бодлер и Малларме, хотелось бы отыскать нового символиста, и его нашли в лице Поля Валери.
«экзерсисами». Серьезные критики вовсе не хотят, чтобы поэзию считали игрой. Почву для размышлений представляет также название сборника «Очарования»*. Перечитывая стихотворение «Нарцисс» из «Очарований», чувствуешь себя поистине зачарованным. Если Валери-поэт не стоит Валери-прозаика, то нельзя отрицать того, что природа его дарования была по преимуществу поэтической.
Он хотел резко отделить свою частную жизнь от общественной. Многотомная «Переписка» раскрывает нам его как обаятельную личность, как человека нежного, мучимого многими проблемами, негодующего и сентиментального. В своих письмах он сумел коснуться самых разных вопросов, возвышенных и бытовых. Ничто человеческое не было ему чуждо.
* «Очарования» (1922) («Charmes» — чары, заклятие, фр.). В заглавии цикла преобладает этимологический оттенок от лат. «carmen» — песнь, поэма, стихи («deducere carmen— писать стихи). — Примеч. пер.