Приглашаем посетить сайт

Белоножко В.: Три саги о незавершенных романах Франца Кафки.
Сага третья. 1. "Реверанс" в сторону Макса Брода

«Я считаюсь только с мгновением, когда я пишу»

Франц Кафка

1

«РЕВЕРАНС» В СТОРОНУ МАКСА БРОДА
 

Я надеюсь, что из издательских послесловий Макса Брода читатель получил некоторое представление об истоках, проблематике и отдельных сюжетных ходах романа «Замок».

— мнение друга Франца Кафки и его спутника по литературным дорогам XX века. В своей «Биографии Франца Кафки» Макс Брод упорно проводит линию своего с другом единения на этих дорогах и духовной близости, всего одну размолвку упоминает он при этом — когда слишком настойчиво попытался приобщить друга к сионистскому движению. Упомянуто об этом достаточно глухо и невразумительно, тогда как «религиозному становлению» Кафки в «Биографии» посвящена специальная глава. Эта же линия проводится им в издательском послесловии к роману «Замок». Убедительны ли его тезисы, читатель волен судить сам, а у меня, например, создалось впечатление, что читал я не «Франц Кафка. Биография» Макса Брода, а — «Франц Кафка. Евангелие от Макса Брода».

Это — ни в коем случае не издевка и даже не ирония. Потому что здесь — гораздо серьезнее: «Евангелие» это написано скорее не сердцем, а умом. И проступает в его тексте даже еще более «кощунственная» мысль: «Евангелие» это писалось Христом о своем ученике, а не наоборот, канонически. Весь текст «Биографии» пронизан флюидами, которые как бы сигнализируют читателю: в этой книге Я воскрес и пишу о своем дорогом, любимом, незабвенном ученике. С биографиями это случается часто, но в данном случае мы должны, быть может, не забывать и уязвленного самолюбия автора, отчетливо понимающего, что в анналах литературы XX века он может остаться лишь как друг, душеприказчик, издатель и биограф гениального писателя.

Для Макса Брода существование Бога — факт, более непреложный, чем существование закона всемирного тяготения. Отталкиваясь от этого факта, а то и козыряя им в подходящий и неподходящий момент, он приплюсовывает к этому факту Франца Кафку так, что даже у читателя-атеиста возникает подозрение: а не упустил ли я, чего доброго. Вседержителя, упоминаемого постоянно Максом Бродом как доброго знакомого?

Это напоминает тот самый случай, когда Франца Кафку отыскивают не там, где они находится — в его произведении, а там, где светлее — под Божественным фонарем.

И еще одно. В перипетиях жизни и деятельности героя романа «Замок» Макс Брод усматривает судьбу несчастного и гонимого по планете еврейского народа. Одержимость сионистской идеей вполне могла подвигнуть издателя романа «Замок» на подобную его трактовку, но в таком случае он оставляет за каждым читателем право на присовокупление этого замечательного и загадочного романа к читательской идее-фикс любого пошиба и масштаба с соответствующими выводами и нравоучениями. Собственно, так оно и происходит обычно в обычном, среднего уровня, читательском мозгу, а Франц Кафка и представляет нам под именем К. в романе заурядного героя — правда, с незаурядной задачей, но таковы все на земле люди (или почти все) и нет предела как невежеству, так и возможностям искоренения этого невежества.

— мысленно — участвовать в строительстве его, в оснащении и неспешном плавании по морю житейскому. Может быть даже, читатель придет к выводу о Божественном руководительстве этого корабля, но пусть это произойдет без выстроганной из деревянной идеи указки Макса Брода.

Дело в том, что в большинстве своих рассуждений в качестве доказательств Макс Брод выдвигает не какую-либо конкретику, а достаточно далекие от сути цитаты из дневников или произведений Кафки, а в случае с романом «Замок» и вообще только и опирается на Кьеркегора и Иова многострадального, что при его, якобы, духовной близости и дружеских отношений с писателем, по меньшей мере странно. Словно в лету канули сотни часов дружеских бесед, словно сами события в жизни Франца Кафки не оставили следов в его произведениях (за исключением истории отношений с Миленой Есенской-Поллак — тут Макс Брод, пожалуй, не поскупился)

рук — рук творца, а из рук вторых — публикатора, он в праве требовать более веских доказательств своей версии представления нам писателя. Представив нам свой апокриф по поводу «апокрифического» романа «Замок», биограф оказал достаточно сомнительную услугу своему другу, отделив его от читателя выгородкой своего, позаимствованного не из недр романа мнения. Конечно, преподнесенный нам на блюдечке с религиозной каемочкой роман ограничивает скорее не авторское, а читательское воображение, но и это — достаточно высокая цена при восприятии произведения Франца Кафки.

Не утешает даже то, что на русском языке опубликована едва ли не десятая часть бродовской «Биографии Франца Кафки» — так и тянет процитировать вслед за биографом писателя полюбившиеся ему слова Кафки: «Раз уж колокол по ошибке прозвучал — этого уже никогда не исправить».