Приглашаем посетить сайт

Белоножко В.: Три саги о незавершенных романах Франца Кафки.
Сага третья. 2. Печальный панегирик

2

ПЕЧАЛЬНЫЙ ПАНЕГИРИК
 

Что же может написать чиновник, ежедневно прошаркиваюший подошвы на каменных плитах улиц большого города и ступенях огромного учреждения, занимающегося страхованием от несчастных случаев, в коридорах которого ожидают решения своего дела несчастные, попавшие под шестерни не только какого-нибудь технического механизма, но и механизма бюрократического, может быть, еще более безжалостного? Правильно — такой чиновник вполне способен написать роман «Процесс», как это произошло с Францем Кафкой.

Ну, а если тот же чиновник окажется вырванным из привычной обстановки и вынужден будет проводить дни и ночи в сельской местности, например, в Цюрау у своей сестры Оттлы, взявшей на себя управление небольшим имением своего родственника, или на курорте по болезни, например — в Татрах, в созерцании неспешной жизни обывателей или таких же, как он, несчастных и — снежной замяти, снежного безмолвия, снежного безбрежья, пытая себя мыслями об отношениях своих и к себе, об устремленности к жизни и предстоящей кончине, быть может, даже выискивания Бога в чистом небесном просторе или своей не утолившей надежды душе?

Франц Кафка пишет роман «Замок» — самое загадочное, самое таинственное свое произведение, при абсолютной простоте сюжетной канвы и жизненных реалий. Этот роман — даже незаконченный — самое крупное произведение писателя, к тому же побуждающее именно к неспешному чтению, к свободному размышлению над ним. Это — роман зимний, при чтении его желателен зимний вечер за окном, может быть, если повезет, — метель и неясные, но что-то сердито вещающее клики ветра. Еще лучше — войти в этот роман, как его герой К., с мороза, после долгого пути, с отмытым снежной белизной взором, гудом в усталых икрах и облегченным вздохом в тепле и уюте дома. Этот роман требует контраста, он ничего не скажет просто любопытствующим и благополучным людям, да им, пожалуй, лень будет пробиваться сквозь снежные заносы и, якобы, житейские разговоры и мысли романа.

— вроде семейной Библии или изданного в 1993 году в Германии (подаренного мне германским посольством в Москве) — с изобретательной суперобложкой, с просторными полями и странной сумятицей иллюстраций.

«Замок» — сказка для взрослых и требует детского, почти невинного трепета и ожидания. Это — чтение перед сном романа-сна, потому что только во сне столь реально реальные события переплетаются с запредельным и неугаданным и, так же как — при пробуждении — сны, он требует своего разрешения, и тревожит, и пробивается сквозь дневные события. Иногда создается впечатление, что роман читает нас самих — вот почему мы испытываем при этом чувство даже некоторой неловкости., неуверенности, неравновесия. Мы всегда опасаемся стать объектом исследования, поскольку ожидаем от своего подсознательного отнюдь не Божественного откровения, скорее — нападок нашего неуравновешенного прошлого, наших так и не исправленных ошибок и неутоленных обид. Нам всегда есть что скрывать, в первую очередь — от самих себя. Наше сердце — почти что постоянно в осаде и потому болит и в конце концов казнит даже смертью. Но такая смерть не дарует чаще всего даже раскаяния. Мы грешим непоправимостью наших деяний, искажающей Божественную картину мира.

Франца Кафку, как никакого другого писателя XX века, заботило наше — подобное снам — искажение картины мира; во всех своих произведениях он говорил читателю: «А вот так ты еще не попробовал стукнуть молотком своей собственной жизни по Божественной тверди? Или — вот так еще!»

Каждый из нас — начинающий художник в мастерской Бога. Мы старательно, но — всегда! — с ошибками пытаемся нарисовать единственный в нашей жизни рисунок — жизни же. Можно подумать, что этот сеанс будет продлен, во всяком случае надежда на это как бы не оставляет нас, и религия способствует этому заблуждению, — вот почему мы позволяем себе ошибки, заблуждения и даже преступления. Мы спешим их совершить, как будто только за их частоколом и обретается настоящее, чистое, Божественное. Да даже если это и так — значит, мы просто перефразируем обычную свою поговорку «Дорога в рай устлана злыми намерениями».

«Здоровый цинизм», «превентивная мера», «сквозь тернии — к звездам» — в арсенале человечества сколько угодно этого обоюдоострого оружия, которым оно ранит не кого иного, как себя же. Юмор нашего «здорового юмора» заключается лишь в том, что он, как аспирин, скрашивает лишь минуты нашей жизни, обезболивает не перестающее нарастать житейское страдание и, если уж быть более точным, действует вроде рюмки спиртного, требующей за собой следующей. Иногда это — «натужный юмор», иногда — юмор отчаяния, как говорится, «юмор висельника», иногда — тонкий, буквально на волоске, английский юмор, но всегда мы забываем, что он — просто симптом неблагополучия человечества, способ компенсации неудачи или несчастья!

«Не обольщайся! Мы уже одной ногой — в могиле, так что давай не будем тратить энергии на зубоскальство». «Бедный Йорик!» — обращается к читателю Франц Кафка. «Плотников мало — каждый сам себе готовит Распятие» — соглашается Франц Кафка.

Он, насколько это возможно (в романе «Замок» — особенно), пытается говорить с читателем на доступном ему языке — языке жизни. Он имел на это право, ибо жить ему оставалось — всего ничего, и смерть уже диктовала свои непреложные предложения.

вратами Истины, так и не дарованной никому из человечьего племени. Замок в романе оказался неприступным, и писатель погиб на подступах к нему — Дон Кихотом, никогда не отвлекавшимся на борьбу с ветряными мельницами.