Глава третья
ФРИДА
Это — самая коротенькая глава-скороговорка и в то же время — самое «плотское» место в произведениях Франца Кафки. Не будь ее, его вполне можно было бы назвать целомудренным и даже пуританским писателем. В чем же дело? Почему писатель впускает в свой роман животность человеческой натуры?
Все знавшие Франца Кафку свидетельствуют: он всегда уклонялся от пошлых и скабрезных тем в разговорах. Только страницам дневника поверял он иногда обуревавшие его животные страсти. Счастье плотской любви? Об этом, кажется, не могло быть и речи. И вдруг — встреча с Миленой Есенской-Поллак, встреча, от которой он так долго уклонялся.
(Это тебе на ухо, на левое, а ты лежишь на белой постели, спишь глубоким сном самого праведного происхождения и медленно, еще ничего не осознавая, поворачиваешься с правого бока на левый — к моим губам)...
Такое впечатление создается оттого, что мне дано было пережить краткую телесную близость и потом внезапно телесную разлуку...
Насколько далека Вена от Праги, чтобы так подумать, насколько она близка, чтобы улечься рядом с тобой в лесу, — и как давно это было!» (прошло всего две недели)
Я различаю те дни очень четко: первый день был сама неуверенность, второй — слишком большая уверенность, третий — раскаяние и четвертый — сама доброта...
... -поскольку я тебя люблю, я люблю весь мир, а весь мир — это и твое левое плечо — нет, сначала было правое, — и потому целую его, когда мне заблагорассудится (а ты будь добра, чуть приспути на нем блузку), — но и левое плечо тоже, и твое лицо над моим в лесу, и твое лицо под моим в лесу, и забвенье над твоей полуобнаженной груди. И потому ты права, когда говоришь, что мы были тогда одно...
И теперь сравним эти трогательные строки с пассажем из романа, рукопись которого, как и письма Кафки, была в руках Милены:
Они обнялись, маленькое тело горело в объятиях у К.; в каком-то тумане, из которого К. все время безуспешно пытался выбраться, они прокатились несколько шагов, глухо ударились о двери Кламма и затихли в лужах пива и среди мусора на полу. И потекли часы, часы общего дыхания, общего сердцебиения, часы, когда К. непрерывно ощущал, что он заблудился или уже так далеко забрел на чужбину, как до него не забредал ни один человек, — на чужбину, где самый воздух состоял из других частиц, чем дома, где можно было задохнуться от этой отчужденности, но ничего нельзя было сделать с ее бессмысленными соблазнами — только уходить в них все глубже, теряться все больше.
И далее:
— слишком он был счастлив, держа Фриду в объятиях, слишком счастлив и слишком перепуган, потому что ему казалось: уйди от него Фрида — и уйдет все, что у него есть. И, словно чувствуя поддержку К., Фрида вдруг сжала кулак, постучала в дверь и крикнула: «А я с землемером! А я с землемером!»
— наконец-то! — предоставим слово возлюбленной писателя. Вот что пишет она Максу Броду (Милена называла Франца Франком): «На четыре дня, когда Франк был рядом со мной, он его (страх) потерял. Мы смеялись над ним... Этот страх касался не только меня, а всего, что живет непристойно, например, и тела. Когда тело обнажалось, он не выносил его вида. Однако, я сумела его избавить от этого. Когда он испытывал этот страх, он смотрел мне в глаза, мы замирали на некоторое время, так, словно бы не могли перевести дыхания, или как будто шаги причиняют нам боль, и через некоторое время это проходило. Ни в каких особых усилиях не было необходимости, все было просто и ясно, я тащила его через холмы под Веной...»
Не правда ли, интересные вырисовываются параллели! Несчастная в браке Милена в свою очередь изменяет мужу — Эрнсту Поллаку. Та счастливая встреча в Вене, о которой пишут влюбленные, в третьей главе романа описана Кафкой гротескно и все-таки с реальными подробностями. Когда К. прячется под стойкой буфета — это, безусловно, писатель вспоминает, как он прятался от знакомых в Вене в кафе у Южного вокзала и в гостинице «Рива», опасаясь скомпрометировать жену своего знакомого Поллака. Эрнст Поллак уважал Франца Кафку как писателя, и в свою очередь Милена, так и не разлюбившая мужа, не скрыла от него своей тайны, возможно, вполне осознанно, так как после этого Эрнст вновь заинтересовался уже было вовсе брошенной супругой
Богемную обстановку и окружение четы Поллаков Кафка изобразил карикатурно буфетным антуражем; Фридой с плетью в руках и Ольгой, всю ночь проваландавшейся со слугами Кламма на конюшне.
Прошлая изболевшая ожиданием любовь водила рукой Кафки, когда он писал этот роман — роман полупризнание, роман полубезнадежность.