Глава пятая
У СТАРОСТЫ
Эта глава — улыбка Кафки. И без улыбки читать ее невозможно. Но улыбка Кафки — мудрая, поэтому, отулыбавшись, читателю стоит задуматься — что же так забавляет автора?
«К. был не слишком далек от того, чтобы счесть свое положение удовлетворительным, правда, после каждого прилива чувства удовлетворения тут же говоря себе, что именно в нем и коренится опасность». «При таких обстоятельствах, не будь он постоянно настороже, вероятно, могло случиться, что однажды он, несмотря на всю любезность властей и несмотря на идеальное исполнение всех столь преувеличенно легких служебных обязанностей, польщенный оказанными ему мнимыми одолжениями, в личной жизни и ведет себя так неосторожно, что здесь и допустит какой-нибудь промах, и власти, все еще мягко и дружелюбно, словно бы нехотя, но во имя какого-то неизвестного всем, кроме них, закона вынуждены будут вмешаться, чтобы убрать его с дороги». «Они прямо-таки взваливали на себя любое бремя. Можно было возложить все на них, а самому оставаться ни к чему не при частным».
«самость», наше внутреннее «Я» ни к чему не причастно? Безусловно — в животном состоянии, в состоянии неодухотворенности — отсутствия души, как таковой. И — в состоянии буддийского, например, просветления. Франц Кафка — в силу своего пограничного состояния между жизнью и смертью — уже достаточно приблизился к осознанию (хотя и ранее он не очень-то обольщался) Майи-видимости мира и в некотором смысле — трезвому его анализу. Власти, инстанции, законы не выходят из головы его героев, и разговор К. со старостой — словно дискуссии схоластов, во всяком случае таковой представляет нам ее автор. А начинается дискуссия — опять-таки — с «землемерской» проблемы. Наверное, нам уже пора повнимательнее прочитать это слово: «землемер» — речь идет о мере земли, мере мира, мере жизни, наконец. А староста всего-навсего имеет в виду корпоративные интересы, интересы общины:
К сожалению, в землемере мы не нуждаемся. Тут для него не нашлось бы ни малейшей работы. Границы ваших маленьких хозяйств обозначены, все аккуратно размежевано. Перемена владельца случается редко, а маленькие межевые споры мы улаживаем сами. Следовательно, на что нам землемер?»
Но у властей (каких именно?) совсем иные намерения — в свойственной им категорической манере сообщили, что будет приглашен землемер, и общине поручено держать наготове все необходимые для его работы планы и записи. Вас это распоряжение, естественно, не касается, не могло касаться, потому что было это много лет назад, и я об этом не вспомнил бы, если бы теперь не был болен и у меня не достало бы времени поразмыслить о забавных случаях.
— забавный случай! Разве речь идет не о втором пришествии Христа или чем-то в этом роде?! Разве не грозит нам всем — по легендам! — Верховный Суд?! Староста и сам этого не отрицает, но он — староста-забавник и — многосмыслен:
Существует ли контрольный орган? Да только контрольные органы и существуют. Конечно, они не занимаются явными ошибками в грубом смысле этого слова, ведь ошибок-то не случается, и даже если однажды ошибка случилась, как в вашем случае, кто же рискнет в конце концов сказать, что это — ошибка.
— Это было бы уже нечто новенькое! — вскричал К.
— Для меня это нечто очень старое, — сказал староста...
— ошибка, и ошибка — «старенькая». Что же, в конце концов имеет в виду староста и с чем никак не может согласиться К.?
— Вы, господин староста, постоянно называете мой случай незначительным, и тем не менее он дал много работы большому количеству чиновников, и даже если сначала, по-видимому, он был очень незначительным, тем не менее благодаря усердию служащих вроде Сордини ему придали громадное значение. К сожалению, и совершенно против моего желания. Мое честолюбие не достигло той величины, чтобы позволить возникнуть и обрушиться относящейся ко мне колонны бумаг, я предпочитаю работать за маленьким чертежным столом в качестве самого обыкновенного землемера.
Автор выстраивает знаменательную цепочку: пришествие Христа — христианство — богословие и т. д. и т. п. И здесь уже привходящие заслоняют суть дела.
— Нет, — сказал староста, — случай ваш — не важный. В этом смысле у вас нет причин для жалобы, ваш случай среди незначительных самый незначительный. Объем работы не определяется степенью важности дела, вы все еще очень далеки от понимания устройства нашего ведомства если так полагаете. Но даже если его рассматривать с точки зрения объема работы, случай ваш — самый мельчайший. Обыкновенный случай, то есть случай без так называемых ошибок, задают работы много больше, к тому же, конечно, работы более плодотворной…
И почему то ни у кого не возникает вопрос, который был бы задан в любом цивилизованном обществе: «Ваши документы, уважаемые? На худой случай графское приглашение? Ах да, его и быть не могло… но в таком случае — как вы узнали, что о приглашении все таки шла речь? При помощи духа святого?»
Конечно, вышесказанное — всего лишь предварительное суждение читателя, требующее дальнейшего материала и дальнейшего развития этой мысли, но держать « столько-то в уме» при последующем чтении желательно и даже — необходимо.
Неоднократное обращение внимания читателя на письмо Кламма подчеркивает еще и следующая деталь: К. накалывает его на гвоздь в стене, а перед уходом к старосте снимает письмо с этого гвоздя, как будто автор настаивает: «Обратите внимание, перед вами — гвоздь сезона!» Что ж, комментарий старосты этого письма способен, быть может, внести кое-какую ясность.
— личное, а не официальное. Притом что личное письмо подписано начальником Н-ской канцелярии, канцелярии Замка. Как если бы нам сказали: «Религия — личное дело каждого, но не забывайте, что эта религия — государственная». И далее: «Личное письмо Кламма: само собой, значит гораздо больше, чем официальное, но как раз того значения, которое придаете ему вы, оно не имеет». А К. всего-навсего высказал предположение, что староста своими высказываниями «унизил личность Кламма».
Наверное, самое время вернуться к событиям личной жизни Франца Кафки в период увлеченности женой Эрнста Поллака; история этой четы была известна всей Праге, следовательно и — родителям писателя. Староста со своей подагрой и его деловитая во всем помогающая супругу жена — вполне могли символизировать для автора его родителей тем более что поучающими речами отца Кафка был наполнен «по самое горло» с самого детства. Письма и телеграммы, на которые были столь тароваты влюбленные, не оставались тайной и для родителей писателя — почту он получал как на работе, так и дома. Интересно, что именно в доме старосты К. высказывает прискорбно: «Затем впоследствии одно цеплялось за другое, пока, естественно, не к добру, не заманили меня, а теперь грозят выгнать».
Нельзя забывать и то, что староста назначен непосредственным начальником К. и того, что отец для Кафки, при всей сложности отношения к нему, в конце концов «вызвал» сына из инобытия энтропии, так что не пренебрежем продолжением разговора:
— В известной степени ваше предположение верно, — согласился староста. — Вы правы в том смысле, что указания из Замка нельзя принимать за чистую монету. Так ведь осторожность необходима повсюду, а не только здесь, и тем необходимее, чем важнее указание из Замка, как в вашем случае. Но то, что вы упомянули о приманке, — мне это непонятно. Будь вы повнимательнее к моей речи, тогда бы вы непременно поняли, что вопрос с вашим вызовом сюда слишком сложен для того, чтобы мы могли здесь на него ответить за время нашей краткой беседы.
— В таком случае остается сделать вывод, что все очень неясно и неразрешимо, за исключением того, что меня изгоняют.
— Кто осмелится вас выгнать, господин землемер? — воскликнул староста. — Как раз неясность с предысторией вопроса гарантирует вам самое вежливое обращение, только вы, по-видимому, чересчур чувствительны. Никто вас здесь не удерживает, но тем не менее и не прогоняют.
Последнее позволяет нам вновь вернуться к толкованию письма Кламма старостой: «... в нем не сказано ни слова о том, что вас назначают землемером; напротив, речь в основном идет только о графской службе, и даже это не высказано с определенностью. Вы только приняты «как вам известно», то есть бремя доказывания того, что вы приняты, возлагается на вас самих».
Добившийся всего, что он имел, отец Кафки — собственным трудом и своими способностями — вполне мог возложить «бремя доказывания» на своего своеобразного сына, не желающего идти предопределенным родителем путем (и все-таки наполовину смирившимся с этим решением).
бытия и влечение к горнему — духовного и религиозного порядков. Одновременно это и игра: Замок выглядит карточным домиком, из-под которого автор поочередно вытаскивает то одну, то другую — в совершеннейшем беспорядке, казалось бы, — карту, стараясь не обрушить до срока карточное строение, и что это — именно игра, подчеркивает роковыми деталями и интонациями повествования, которые сами по себе как бы служат для читателя разрядкой столь многосмысловом тексте. Все-таки, все-таки — Кафка не избежал влияния не слишком им одобренного Фридриха Ницше, что же касается Кьеркегора — «…во всяком случае он находится на той же стороне мира» (Дневник 21 августа 1913).