Приглашаем посетить сайт

Белоножко В.: Три саги о незавершенных романах Франца Кафки.
Сага третья. 3. В "Замке" - вместе с Францем Кафкой. Глава двадцать пятая

Глава двадцать пятая
 

... Но главное — сам К. Ну что ему надо. что он за странный человек? К чему он стремится, какие это важные дела его занимают так, что он забывает самое близкое, самое лучшее, самое прекрасное?

Вопросы Пепи предугадывают недоумение читателя, ведь он читает уже последнюю главу романа, а здесь — вновь рассуждения о Фриде, словно возвращающие нас к началу повествования, к главе третьей. Что не дает покоя автору? Почему он вновь и вновь возвращается к навязчивой теме облика и непредсказуемого поведения невесты К.?

«... Поступок К. возвысился еще больше тем, что он взял на себя такой тяжкий груз, то есть Фриду, какая-то непонятная самоотверженность была в том, что он ради возвышения Пени взял себе в любовницы Фриду — некрасивую, старообразную, худую девушку с короткими жиденькими волосами, да к тому же двуличную: всегда у нее какие-то секреты; наверно, это зависит от ее наружности; если любому с первого взгляда видно, как она дурна и лицом и фигурой, значит, надо придумать тайну, которую никто проверить не может, — например, что она якобы в связи с Кламмом».

Не раз и не два автор упоминает невзрачный облик Фриды, по описанию это, конечно, напоминает Фелицию Бауэр, но уж двуличие — это двуличие самого Кафки, тайным желанием которого в эти «любовных» отношениях было не завоевание женщины, а — при ее помощи — литературного Олимпа.

Пепи же на протяжении всех своих рассуждений выступает как бы заместительницей тайной и явной конфидентки одновременно и Франца Кафки и Фелиции Бауэр — Греты Блох.

Женщинам на протяжении всей своей жизни Франц Кафка как бы передает свою эстафетную палочку — перо писателя; вернее, они перенимают ее, не представляя себе направления бега. Направления его жизни.

Скромность скромностью, но причастность к литературе — самому высокому, известному Кафке, — придавала ему силы для жизни и право на некую гордость: « вдруг появился К., герой, освободитель девушек, и открыл перед «ней дорогу наверх».

— забота о том, как бы закабалить писателя, наставить его на путь истинный, на поселение в деревне, на послух, но не послух аскета (на который Франц Кафка соглашался), а послух «меблированной» жизни и государственного распорядка. Недаром писателя преследует образ семейного счастья — белая скатерть Фриды — символ белого флага, согласие на жизнь пленного.

«Замка» не забудет упомянуть и об этом: «К чему девушкам документы?» Ни одного круга не произвело бросание Кафкой камешков в озеро фелициной невозмутимости.

Из дружбы писателя с одиночеством мир получает литературный мед. Понапрасну источаемая любовь обретает звучание литературного эха. Вышвыривание индивидуума на обочину жизни, а с нее — в тартарары неизвестности расширяет пределы самой жизни. Джокер, выпавший из колоды жизни на долю Франка Кафки, — это писательская гениальность и неповторимость, а шулерское выбрасывание джокера из этой колоды следовало бы числить не только моральным проступком, но и уголовным преступлением уничтожения культурных ценностей. Кодекс Хаммурапи и кодекс «Замка» Франца Кафки — явления одного порядка — человеческого и мирового.

Но как расшифровать этот кодекс, оборванный на полуслове двадцать пятой главы? Повествование в ней предположительно получает как бы три разветвления: первое связано с каморкой Пепи и дальнейшем почти тайном местонахождении в ней К.; второе — с хозяйкой «господского подворья»; и третье — с матерью Герстекера, в углу под потолочными балками читавшей книгу: «... говорила она с трудом, и понимать ее было трудно, но то, что она говорила...» (на этом рукопись